Электронная библиотека » Мег Розофф » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Каким я был"


  • Текст добавлен: 28 декабря 2020, 01:04


Автор книги: Мег Розофф


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Мег Розофф
Каким я был

Моим родителям Лоис Фридман и Честеру Розоффу – с любовью


Text copyright © Meg Rosoff, 2007

© О. Бухина, Г. Гимон, перевод на русский язык, 2018

© ООО Издательство «Альбус корвус», издание на русском языке, 2018

Издательство благодарит литературное агентство «Эндрю Нюрнберг» за содействие в приобретении прав на эту книгу.

Мне сто лет, возраст невероятный. Я не живу настоящим, меня уносит куда-то, чаще всего – вот сюда.

Сегодня, как почти всегда, год 1962-й. Год, когда я узнал любовь.

Мне шестнадцать.

Глава 1

Правило номер один: никому не доверяй.

К тому времени, как мы добрались до школы Святого Освальда, берег затянуло туманом. Даже вдали от моря туман казался непроницаемым. В свете фар было видно лишь, что не видно ни зги. Пригнувшись к рулю, отец осторожно продвигал машину на пару метров вперед и останавливался. Мы запросто могли съехать из Англии прямиком в море, если бы не мальчик, широкими зигзагами махавший фонариком у входа в школу.

Отец затормозил на стоянке у главного корпуса, вытащил мою сумку из багажника:

– Час пробил!

Возможно, ему казалось, что у него получается четко, по-военному?

Что за ерунда. Я смотрел на унылое викторианское здание. Наверно, отцы, отправляющие сыновей в безнадежный бой, в коварные горы, в русские степи, именно так и выражаются. Вряд ли здесь это уместно. Передо мной обычная тухлая школа, да еще и укутанная саваном тумана. Я ничего не сказал, меня шестнадцать лет усердно ругали за бездарность, но кое-что я усвоил, в том числе и пользу молчания.

Отец решил отправить меня в школу Святого Освальда, потому что ее древняя история и низкие стандарты полностью отвечали его запросам. Ему повезло, что нашлась школа, готовая принять такое ничтожество, ошибку природы, его сына, и сделать из него (меня) полезного члена общества, адвоката например, ну, или кого-нибудь еще, лишь бы в Сити работал.

– Пришло время определиться! Ты почти мужчина.

Трудно придумать характеристику, менее соответствующую истине. Я и на мальчика-то едва тяну.

Нас уже встречали. Отец пожал всем руки, словно будущий ученик – он, а не я. Еще несколько минут болтовни с директором и воспитателем. Ужасная погода… индивидуальный подход… а в будущем… мы сможем только…

Я слушал вполуха, наизусть я все это знаю.

Мы вернулись к машине, отец откашлялся и, глядя в сторону, выдал совет – воспользуйся случаем, реабилитируй себя после катастроф в двух предыдущих школах. Потом с безнадежным видом пожал мне руку, грубовато хлопнул по плечу и был таков.

Равнодушный староста привел меня в мрачноватый дворик, вокруг которого выстроились прямоугольные кирпичные здания. В темноте мой будущий дом подозрительно напоминал тюрьму. Как только мы вошли в Могг-хаус (воспитатель – Гордон Клифтон-Могг), девятнадцатый век всей тяжестью обрушился мне на плечи. Высокие кирпичные стены, узкие арочные окошки словно специально сделаны, чтобы пропускать как можно меньше света и воздуха. Цель архитектора очевидна – да, подавить человеческий дух, но хитро используя эффект размера и масштаба. Сразу понятно – в спальнях круглый год будет темно, зимой холодно, летом тесно и душно. Как выяснилось потом, школа Святого Освальда специализировалась на архитектурном садизме – даже новые научные лаборатории (гордость руководства) ухитрились выстроить из шлакоблоков, а в окна вставить затемненные стекла. 1958 год – вершина уродского бездушизма в архитектуре.

Три пролета вверх и вперед по длинному безликому коридору. Провожатый швырнул мою сумку на пол, постучал в дверь и удалился, не дожидаясь ответа. Через минуту я был допущен в тесную спальню, где трое мальчиков бесстрастно взглянули на меня, словно оценивая темную лошадку на ипподроме в Челтнеме[1]1
  Челтнем – город на юго-западе Англии, знаменитый своими минеральными водами и, главное, ипподромом. Там проходят соревнования на Золотой кубок – главные британские скачки с препятствиями.


[Закрыть]
.

Помолчали.

– Я Барретт, – представился туповатый на вид парень, стоящий в середине.

Он вытащил из кармана черную записную книжку и по очереди ткнул пальцем в двух других:

– Гиббон. И Риз.

Риз хмыкнул. Барретт что-то черкнул в своей книжке, потом повернулся к Гиббону:

– Даю ему два семестра. Что скажешь?

Гиббон, самый высокий, оглядел меня с ног до головы – вот-вот попросит показать зубы. Он вытянул две новенькие банкноты по фунту из дорогого кожаного бумажника.

– Три семестра.

С безразличным видом я выдержал его рыбий взгляд.

– Может быть, четыре.

– Решай уж, – нетерпеливо потребовал Барретт, держа карандаш на изготовку. Он скосил глаза из-под сползшей на лоб школьной фуражки. Прямо настоящий букмекер.

– Тогда три.

Барретт сделал запись в книжечке.

– А я скажу – четыре. – Риз покопался в кармане и извлек пригоршню монет, в основном пенсов. Он был самым невыразительным из всех. Казалось, этот ритуал его смущал.

Барретт взял монеты и обратился ко мне:

– Ты в деле?

Буду ли я держать пари на то, сколько продлится моя собственная академическая карьера? Не очень похоже на обычное приветствие новичка. Я протолкнулся мимо них, сложил свои вещи в железный шкафчик, подошел к узкой кровати, натянул как положено крахмальные простыни, нырнул под одеяло и заснул.

Глава 2

Правило номер два: не раскрывай свои карты.

Надо вам сказать, я не из тех героев, что вызывают восторг своими внешними данными. Представьте себе мальчика, для своего возраста слишком маленького. Уши: оттопыренные. Волосы: как солома, но мышиного цвета. Рот: сжат. Глаза: настороженные. Думаете, подобные внешние изъяны не так уж редки в моем возрасте? Скажу по своему опыту: это не так. Взгляните налево, направо, вверх, вниз и по диагонали – в школе Святого Освальда во всех классах преобладает совсем другой тип. Мощные челюсти; прямые носы; густые волосы человеческого цвета; длинные, стройные руки и ноги; уверенные, открытые лица. Прирожденные таланты, унаследовавшие от родителей способности если не к политике, так к латыни или юриспруденции.

На таком фоне моя физиономия (размытая и невыразительная) кажется слегка придурковатой, глазки бегают, словно само лицо осознает, что я произвожу неважное впечатление, особенно когда птичка вылетает.

Я уже упоминал, что это моя третья школа? Первые две попросили меня (не вполне вежливо) покинуть их пределы в связи с ужасающим поведением и низкими оценками. В свою защиту я хочу заявить, что поведение мое отнюдь не было ужасающим, если под ужасающим понимать грубое, агрессивное, жестокое и асоциальное – поджог библиотеки, нападение на учителя или грабеж. Я всего лишь «не полностью посвящал себя учебе», «не очень компетентен в написании сочинений», «проявлял мало уважения к словам директора и попечительского совета». Мои довольно невинные поступки заклеймили неоправданно жестоко. Что, интересно, они скажут об ученике, открывшем огонь из автомата Калашникова посреди церкви?

Я не блистал, выполняя домашние задания, да и блекло выходил на фотографиях. Зато, когда дело доходило до убеждений, я был (и есть) как шпага Зорро – стремительная, резкая, смертоносная. Мои взгляды на среднее образование, к примеру, непоколебимы. По моему мнению, современные школы, в том числе и эта, просто задешево торгуют социальным статусом, так что мальчики из среднего класса, но без особых достоинств выходят из школы с непомерно раздутым самомнением.

Однако кое-чем школам я обязан. Без первой я не оказался бы во второй, без второй – не попал бы в третью. А без школы Святого Освальда не встретил бы Финна.

Без Финна не было бы этой истории.

Глава 3

Все началось на побережье Восточной Англии, там, где в устье реки Ор вода уже соленая. Кусочек земли сунулся вперед, как остренький крысиный нос, и образовал небольшой полуостров. На картах (старых картах) этот полуостров носит название Стела, в честь памятной плиты седьмого века, обнаруженной в 1825 году неподалеку от школы.

В рекламных листовках, которые школа рассылает родителям будущих учеников, три четверти страницы занимает описание окрестностей. Расположение – главная фишка школы (соленый воздух укрепляет легкие и прочищает мозги). Изящным курсивом описывается, как обнаружили стелу, наполовину засыпанную землей. Огромную тяжелую плиту, скорее всего, доставили с Линдисфарна, острова близ побережья Нортумберленда[2]2
  Линдисфарн – остров площадью пять квадратных километров в Нортумбрии, близ северо-восточного берега Англии. Во время отлива до острова можно добраться пешком, как и до Стелы. Также известен под названием Святой остров. Увы, Генрих VIII разрушил Линдисфарнский монастырь, как и многие другие английские монастыри, и из того же камня повелел выстроить замок для защиты границ с Шотландией. В 1966 году Роман Полански снял на острове фильм «Тупик».


[Закрыть]
. Такие памятные камни нередки в этой части страны, но наш может похвастаться прекрасно вырезанным портретом святого Освальда, короля Британии седьмого века, и надписью на древнеанглийском языке – что-то вроде современного «Освальд был тут». Сама стела сейчас далеко, переехала в Британский музей.

Мужская школа Святого Освальда, о которой вы, наверно, не слышали, находится в двух милях от берега. От большого шоссе до побережья ведет прямая дорога, почти по всей длине параллельно ей идет тропа. У самого берега дорога сворачивает налево (к северу), а тропа – направо (к югу). Пешком можно дойти до Стелы минут за двадцать – по крайней мере, до глубокого канала, отделяющего полуостров от материка. Попасть на маленький полуостров можно во время отлива, всего несколько часов в день, когда открывается песчаная дамба. А вокруг соляные болота и тростниковые заросли, укрывающие болотных и водоплавающих птиц – куликов, крачек, бакланов, чаек. Некогда болота также служили убежищем для поселений кельтов, римлян, саксов и викингов.

За пару миль и миллионы световых лет оттуда – мое пристанище, Могг-хаус, четырехэтажное здание с комнатами для занятий (тесными, как гробницы) внизу, общими спальнями посередке и маленькими спальнями наверху. Ученики моего возраста размещались на последнем этаже в комнатах, первоначально предназначенных для двоих, по четверо – из-за страстного желания нашего казначея увеличить доходы. Уборные в самом низу, и до нынешнего времени я сохраняю исключительный контроль над своим мочевым пузырем – спасибо столь неудобным удобствам. Такое достигается лишь длительной практикой – как в занятиях математикой или музыкой.

Несмотря на жестокие зимы у холодного моря, отопления у нас не было. Тепло считалось несовместимым с укреплением иммунитета, и от нас ожидалась поистине сверхчеловеческая сопротивляемость холоду. Одно хорошо – в моей предыдущей школе, на двести миль севернее, было еще хуже. Там, чтобы не окоченеть, мы спали в одежде – шерстяные свитера, носки и брюки, а поверх – пижамы. Проснувшись утром, мы обнаруживали снежные сугробы под открытыми окнами и наледь в уборных.

В школе Святого Освальда мы вставали по звонку, пристегивали чистые воротнички (у кого были) к рубашкам, натягивали вчерашнее белье, фланелевые брюки, носки и тяжелые черные ботинки. Потом бежали на завтрак – серая овсянка и остывшие тосты. К тому времени продуктовые карточки уже восемь лет как отменили[3]3
  Продуктовые карточки – да, они были не только у нас. Во время Второй мировой войны нормированное карточное распределение основных продовольственных товаров было введено во многих странах, участвовавших в войне: СССР, Германии, Великобритании, США, Канаде, Японии. В Великобритании по карточкам с 1940 года распределялись животное масло, сахар и бекон, а с августа 1942 года – почти все продукты, кроме хлеба и овощей. Карточки на бензин были отменены в 1950 году, на сахар и сладости в 1953 году, на мясо в июле 1954 года, как раз за восемь лет до описываемых в этой книге событий.


[Закрыть]
, но привычка к скудной, невкусной пище еще удерживалась в школьных кухнях по всей стране. После завтрака наступало время идти в церковь, потом следовали пять уроков подряд, без перерыва, потом обед (розоватые сосиски, зеленая печенка, бурое рагу, вонючая капуста, вываренная до полной прозрачности), потом спорт или скучнейшая муштра, потом ужин, потом домашние задания, потом спать.

Эта относительно четкая и понятная программа была на поверхности; под ней скрывалась мутная сторона школьной жизни. Разыгрывались настоящие драмы, тщательно разработанная иерархия устанавливала, кто победитель по жизни, а кто лузер, старательно ранжируя всех по какой-то неведомой системе. Как и во внешнем мире, социальная мобильность была очень низкой; будут ли школьные годы полны поражений или побед – с самого начала зависело от статуса. Я не могу припомнить никого, чья судьба за время учебы значительно улучшилась, хотя, быть может, память меня подводит.

– Эй ты!

Третий день в школе. Вынырнул из своих мыслей и встретился взглядом с надменным старшеклассником.

– Ты!

Да, думаю, я.

– Это что?

Он ткнул пальцем в нижнюю пуговицу моего школьного пиджака.

Сам знаешь, что там торчит, ты, гад ползучий.

Он посмотрел задумчиво, потом оторвал мою пуговицу. С большим трудом, прошу заметить. Получилась дыр-ка. В моем. Новом. Пиджаке.

– Нечего тут расстегиваться, – прошипел он. – Усек, тварь?

Молчу.

– Правильный ответ: «Да, сэр».

– Да, сэр.

Искусно подпустил чуток сарказма, но так, чтобы он не просек.

Он повернулся на каблуках и удалился, а я остался отыскивать в траве свою пуговицу. Мне даже не стыдно: вокруг полно таких мелких гадов-фашистов. Но не перестаю удивляться, зачем им это.

Наш мир вращался вокруг школьных правил, столь же запутанных и загадочных, как темные ватиканские интриги. Нижняя пуговица должна быть расстегнута или застегнута? Левая рука в кармане или нет? Двор надо пересекать по краю или по диагонали? По газону идти или бежать? Книги держать в правой руке или в левой? Чернила синие или черные? Фуражку сдвинуть на лоб или на затылок? Здесь нет шпаргалок и справок, нет книги с надписью «Правила», вытисненной на обложке. Правила просто вдруг всплывали на поверхность, словно дерьмо. Мы принимаем как должное, что они бесчисленны, жестоки и абсолютно случайны, мы подчиняемся, ведь правила – вот они, а мы новички, или слабаки, или мелюзга – где нам тягаться с мучителями? Не стоит наполнять наши головы более осмысленной информацией, ведь тогда появится желание критиковать, а это породит сомнения во всей системе. Дальше – социальный и экономический коллапс и конец привычной жизни.

Проще смириться.

Поймите, многие мальчики (популярные, ловкие, спортивные) прекрасно проводили время в школе Святого Освальда – просто я не относился к их числу. Мои главные качества – лицо, по которому ничего нельзя прочесть, и здоровое презрение к честной игре – пока что неплохо мне служили. Блестящих побед не обещаю, но и я не без достоинств.

Наши уроки проходили в главном школьном здании под гуд и лязг водопроводных труб девятнадцатого века. Потолки тут высокие, и вечный сквозняк. День за днем я сидел с серьезным, но туповатым выражением на лице, отлично зная, что это заставит учителя сразу же перей– ти к моему соседу слева. Не любят они объяснять по сто раз – впадают в уныние и начинают презирать самих себя.

Вопреки (а может, и благодаря) тому, что все это было мне уже давно и до боли знакомо, в школе я сразу прижился.

Глава 4

Примечательно (и я хочу сразу же отметить этот факт): берег тут размывается со страшной скоростью.

В середине двадцать первого века стало модно беспокоиться о подобных вещах, теперь почти все считают, что наша планета доживает последние деньки, хотя такое положение вещей в этой части суши сохраняется не меньше тысячи лет. А другое побережье, в Уэльсе, поднимается, и, значит, Англия медленно опрокидывается в море. Однажды восточный берег опустится пониже, а западный, наоборот, поднимется повыше, и вся страна, пуская пузыри, плавно съедет под воду, несмотря на официальный протест палаты лордов. С нетерпением жду тихого сползания к катастрофе и даже надеюсь, что это послужит нашей стране хорошим уроком.

Но в молодости все видится иначе. С одной стороны, я тогда не слишком интересовался геокатастрофами. С другой стороны, и я, и мои современники рассматривали будущее как большой чистый лист, на котором можно писать собственную версию истории человечества. Но прежде надо было закончить повседневную работу – каждый день оттачивать свою роль в школьной драме. Важно подавать свои реплики не раздумывая, – не возражай, уважай учителей, вежливо говори «сэр», уступай дорогу старшеклассникам.

Я редко думал о предыдущих школах, эти воспоминания были ужасны – много зубрежки, сплошная физкультура, отвратная еда, высокие традиции садизма. Из первой меня выставили легко и непринужденно, не потребовалось ничего, кроме активного пренебрежения спортивными играми и презрения к вовремя сделанным урокам. Школа была рада от меня избавиться, хотя это и нанесло урон ее репутации.

Исключение из второй потребовало немного больше усилий, но необходимые материалы было легко достать в любом кабинете химии.

Оказалось, что в школе Святого Освальда (чей конек был почти полное отсутствие требований к ученикам) впасть в немилость будет потруднее. Даже учителя – разномастная толпа калек и прирожденных отшельников – похоже, больше нигде не пригодились. Мистер Барнс, жертва посттравматического синдрома с протезом и без глаза, преподавал историю. Иногда у него случались хорошие дни, и он взволнованно и вдохновенно рассказывал о сражениях, мирных переговорах и королевских династиях, обреченных на гибель, но по большей части он просто сидел, закрыв лицо руками. В черные дни по причинам, не имеющим ничего общего с состраданием, мы тихонько уходили и оставляли его одного, так что звонок с урока эхом отражался от стен пустого класса.

Томас Томас, не потянувший преподавание в колледже Всех Душ в Оксфорде[4]4
  Колледж Всех Душ в Оксфорде (официальное название: Староста и Коллегия Душ Всех Праведных Людей, усопших в Университете Оксфорда) – один из самых богатых колледжей в Оксфорде. Основан 10 февраля 1438 года королем Генрихом VI и архиепископом Кентерберийским. Неудивительно, что Томас Томас там не потянул.


[Закрыть]
, заика с высокими идеалами, тщетно пытался пленить наши души поэзией Вордсворта и Китса. Даже без идиотского имени он был бы обречен на роль жертвы, а уж с таким именем и подавно. Все знают этот тип: тощий, рассеянный, раздражительный, автор неоконченного романа, который никогда не будет дописан. Его легко было довести до слез, но в конце концов он освоился, стал (несмотря на эстетские наклонности и длинные белые пальцы) чемпионом года по наказаниям и не брезговал тростью.

Месье Меркель всегда был готов прервать переводы, чтобы в подробностях рассказать, как партизанил с маки во времена французского Сопротивления. Мы обожали истории о пытках и самопожертвовании во времена режима Виши, но ни одну не удалось дослушать до конца. Рассказы воспламеняли его до такой степени, что он переходил на абсолютно непонятный баскский – язык своей юности.

Остальные едва заслуживают упоминания. Мистер Брандт (скучный). Мистер Линдсей (женоподобный). Мистер Харпер (тщеславный, в парике). И наконец, последний – ужасный мистер Бисон (толстый), директор, а также преподаватель Закона Божьего. Мы, конечно, не думали, что заслуживаем идеального директора (доброго, вдохновляющего, в очках – они водятся только в книжках), но рост мистера Бисона едва достигал пяти футов и двух дюймов, а такие краснощекие и невыразительные лица бывают обычно у подручных мясников. Его обуревала тайная страсть к реконструкции Наполеоновских войн, намного превышающая интерес собственно к преподаванию. Ходили слухи, что он получил свой пост благодаря прискорбной нехватке кандидатов сразу после войны. Факт, что его знания латыни и греческого едва ли превосходили наши, только подтверждал это.

Я забыл о спортивных занятиях? Ежедневные тренировки по крикету или регби проходили под неусыпным надзором мистера Паркхауса, сторонника «поддержания хорошей физической формы», как он это называл. Подразумевался бег по грязи в те дни, когда погода не позволяла участвовать в спортивных играх. До сих пор в ушах стоит топот не менее восьмидесяти ног разом. Мелькают потные бедра, дико машут руки, мы продираемся через живые изгороди, штурмуем перелазы, слишком уставшие, чтобы выражать свое возмущение, сил хватает только на то, чтобы негодовать молча. Иногда обычный порядок менялся, и мы, задыхаясь, бежали вдоль берега, по мокрому песку, по двое, по трое, пока судороги или мятеж не положат конец движению вперед.

Вспоминая эти гонки, я всегда думаю о Ризе. Он отыскивал меня, следовал за мной как тень. Я издевался над ним меньше других, он считал это проявлением дружелюбия. У Риза была чудовищная способность возникать как раз там, где его меньше всего ожидаешь, и залавливать тебя, как дикого зверя в силки. Большую часть времени я мечтал только о том, чтобы от него избавиться.

Никому не нужные тренировки в непрошеной компании побуждали при случае выходить из игры – однажды я укрылся за деревьями, в другой раз скорчился в камышах и дождался, пока толпа топочущих мальчишек скроется из виду. В таких случаях я с глубоким удовлетворением шел себе спокойно обратно, любуясь на курчавые облака, наблюдая бесшумный полет совы.

Тем сентябрьским утром было тепло, временами проглядывало солнце. Вереск на болотах отливал золотым и лиловым, поверхность моря казалась темно-зеленой. Отлив обнажил длинную полоску чистого песка между берегом и Стелой. Мистер Паркхаус гнал нас по дамбе бодрым галопом. Мое громкое, хриплое дыхание заглушало возмущенные крики болотных птиц. Впереди виднелись заброшенные рыбачьи лачуги, по большей части запертые, полусгнившие, с темными окнами. Как только мы, добежав до моря, повернули назад, непоправимое повреждение ахиллова сухожилия (мечты, мечты) вынудило меня присесть и укрыться за ближайшей хижиной, чтобы исчезнуть с глаз долой.

Мальчики пробежали мимо, только Риз немедленно притормозил. Беспомощная улыбка на его лице сама собой сменилась гримасой нездорового любопытства.

– Ты чего тут делаешь?

– Отвали, – ответил я.

Он покраснел как свекла и убрался.

Настала благословенная тишина. Я улегся позади хижины. Смотрел, как легонько поднимаются и опускаются волны. Дыхание выровнялось, и скоро в мире не осталось никаких звуков, вообще ничего, кроме неба, моря и песка. Через несколько минут облака рассеялись, блеснуло солнце и скучное море засияло как бриллиант.

Голос был чистый, со странноватыми интонациями, но вполне дружелюбный.

– Что ты тут делаешь?

Я вздрогнул. Передо мной стоял некто приблизительно моего возраста. Глаза черные, взгляд насмешливый. Худой, чуть-чуть выше среднего роста, босой, темные, густые, нестриженые волосы. Толстый старомодный рыбацкий свитер, мешковатые бриджи, а на самом деле обрезанные и закатанные брюки.

Он выглядел странно знакомым, словно причудливая версия меня самого. Вот такое лицо я хотел бы увидеть в зеркале. Чистая, мерцающая кожа напомнила мне поверхность моря. Он был нестерпимо прекрасен. Я вынужден был отвернуться – меня переполняли желания. Радость, страсть и осознание отчаянной несправедливости жизни.

– Прости! – выдавил я и вскочил на ноги.

Что видел он? Синюшную кожу, тугие шорты, пропотевший трикотажный жилет. Серый котенок за спиной мальчика поднял хвост и тоже уставился на меня. Дернул носом, словно вынюхивая шпионов. Оба смотрели во все глаза, но ни один не крикнул, чтобы я убирался. Не гонят – уже хорошо.

– Можно мне, – я искал повод (любой) остаться, – немного воды.

Мальчик помедлил, не то чтобы он колебался, просто ему было неохота. Потом пожал плечами, повернулся и исчез в хижине. Осторожно ставя лапки след в след, котенок двинулся за ним. Я – тоже, в восторге и упоении от непредвиденного развития событий. Они были так прекрасны – мальчик и котенок, а я просто грязный чурбан. Наплевать, я давно утратил чувство собственного достоинства.

Я легко охватил взглядом немудреную обстановку. Крохотная комнатушка выходит на море, такая же маленькая кухонька – на камыши. Вытертые, почти потерявшие первоначальный цвет коврики на грубом сосновом полу. Надбитые остатки фарфорового сервиза аккуратно расставлены на деревянных полках. Два окошка распахнуты прямо на море. В углу – узкая лестница на чердак, там, наверно, спальня. Крыша в хижине пологая, пожалуй, на чердаке должно быть тесновато. Под лестницей шкаф, запертый на старую деревянную щеколду. На стене над лестницей висят через неравные промежутки фотографии в простых рамках. Бородатый мужчина с обветренным лицом. Портрет девушки. Рыбачья лодка. Лошадь-тяжеловоз.

Все черно-белые. И старые, ужасно старые.

Слабого огня в железной печурке вполне хватало – в хижине было тепло и уютно, как под пледом. Котенок улегся перед печкой и не сводил с меня глаз.

– Садись, если хочешь, – предложил мальчик, старательно выговаривая слова, как будто недостаточно бегло говорил по-английски или, может быть, просто отвык разговаривать. Налил из большой жестянки воды в чайник и поставил его на одну из конфорок.

Я подумал об унылых викторианских классах в школе Святого Освальда, о продуваемых спальнях с кирпичными стенами, о мрачном, респектабельном, псевдодеревенском родительском доме. А это место было непритязательным, уютным, душевным, обжитым, за многие десятки лет согретым человеческим теплом. Как будто я упал в крошечную щелку во Вселенной, угодил прямо в кроличью нору и очутился в идеальной – киношной – жизни.

Вспомнив о правилах приличия, я назвал свое имя. Он и бровью не повел – достаточно редкая реакция, я это ценю. При мысли о школе меня охватила паника. Сейчас я выпью чашку чая и вернусь к реальности – школьная еда, школьные правила, школьная жизнь. Я сел, озираясь вокруг, стараясь найти приметы присутствия хоть каких-нибудь взрослых. Хижина маленькая, но очень опрятная. На полу ни следа песка, никакой яркой пляжной ерунды на подоконниках. Хлопчатые коврики изношенные, но безукоризненно чистые. Возле печки – аккуратно сложенная пирамидка дров.

Все на своих местах.

Мальчик вышел из кухни с чашкой в розах.

– Черный. – Он протянул мне чай без особого желания узнать, обойдусь ли я без молока.

– Спасибо. – Я сделал большой глоток. – Ты тут один живешь?

Ясное дело, вопрос ему не понравился. Он молча ушел на кухню, котенок за ним. Я ждал объяснений, их не последовало, молчание становилось тягостным, так что я заговорил сам:

– Я из школы Святого Освальда, учусь тут и живу. Жуткое место.

Как показать, что я на его стороне?

– Ненавижу учебу, а спорт еще больше. Все время мерзнешь, и еда несъедобная. Просто дурацкая потеря времени эта школа. – Я жаждал сочувствия. – И денег.

Он, похоже, не слушал.

– Имя-то у тебя есть?

– Финн, – ответил мальчик.

– Приятно познакомиться, Финн!

Я медленно допивал чай, но когда-то он должен был кончиться. Больше не было предлога задерживаться.

– Ну, я пошел.

Прозвучало это не слишком убедительно, даже для меня самого.

– Пока.

Я чуть не плакал.

Выходя, я обернулся помахать Финну, но он, кажется, про меня уже забыл. Я пропустил завтрак и службу, опоздал на латынь. Оставят после уроков, заставят перевести пятьдесят лишних строк какой-нибудь чуши.

Ну и плевать.


Страницы книги >> 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации