Текст книги "Верность"

Глава 15. Оцепенение

Грейс

На негнущихся ногах я плелась к Грейстоуну. Случившееся не укладывалось в голове. Единственное, в чем я была уверена, – никакими словами не выразить мое эмоциональное состояние. Странное настроение Хейдена, не покидавшее его эти дни, наконец-то получило объяснение. За считаные минуты он меня просто уничтожил. Его слова и действия с предельной ясностью говорили: он больше не желает видеть меня рядом с собой. А уж что касается его любви… это я вбила себе в голову, будто он меня любит.

Мы не признавались друг другу в любви, однако в самой глубине моей души теплилась надежда: быть может, однажды он произнесет те слова, которые мне так безумно хотелось услышать. Как же я ошибалась!

Хейден не любил меня так, как я его. Он вообще меня не любил.

Казалось, я должна была сейчас испытывать душевную боль, недоумение, ошеломление… словом, что-то чувствовать. Но никаких эмоций не было. Только оцепенение. Пустота. Я была пустой оболочкой, ковыляющей к тому месту, где выросла. Я не знала, что скажу, появившись там. Сил придумывать объяснение не было. Разум отторгал случившееся. Потом мне станет больно. Боль двигалась следом, разрасталась и выжидала подходящего момента, чтобы окончательно размазать меня по плоскости.

Здравый смысл требовал проявить элементарную осторожность и каким-то образом заявить о себе раньше, чем в меня выстрелят. Но черная пустота, окутавшая разум, не позволяла связно рассуждать. Я подходила к границе лагеря и уже ясно видела закругленные постройки. Каждый шаг, отдалявший меня от Хейдена, лишь утяжелял странную ношу, давившую мне на плечи. Невидимый груз, где полностью отсутствовали эмоции.

Пуля, просвистевшая в нескольких дюймах слева от головы, заставила меня очнуться. Инстинктивно я распласталась на земле. Я с сопением приземлилась, ощутив туповатую боль в срастающемся ребре, затем подняла голову. Хотелось увидеть, какой болван выстрелил. Лица я не увидела, только темную фигуру между двумя хижинами. Фигура держала меня на мушке.

– Не стреляй в меня, идиот! – заорала я, разозлившись на весь свет.

Тень вздрогнула, опустила пистолет, но тут же подняла снова.

– Ты кто такая? – недоверчиво спросил мужской голос.

– Грейс.

– Какая еще Грейс?

– Грейс Кук.

Человек не ответил, но по приглушенным шагам я поняла, что он идет ко мне. Я встала и выпрямилась. Злость утихла так же быстро, как появилась, уступив место прежнему оцепенению.

Я тупо смотрела на того, кто шел ко мне. Вскоре я его узнала: это был Харви, один из надежных помощников отца. Ему было около шестидесяти. Его седые волосы торчали во все стороны.

– Боже мой, Грейс, – с нескрываемым изумлением произнес Харви, пристально глядя на меня. – Я уж думал, тебя в живых нет.

– Как видишь, есть, – огрызнулась я.

Харви и не подозревал, насколько он близок к истине. Внутри я была совершенно мертва.

– Где ты пропадала? – допытывался Харви, недоверчиво разглядывая меня.

Казалось, он увидел призрак.

– Мне нужно увидеться с отцом, – сказала я, не отвечая на его вопрос.

Не задерживаясь, я прошла мимо Харви и той же неестественной, разболтанной походкой двинулась дальше.

– Грейс, постой…

Он что-то говорил, но я уже не слышала. Я ощущала себя жутким, отвратительным чудовищем, не способным испытать облегчение и радость от возвращения домой. Как за соломинку, я цеплялась за надежду: вот увижу отца, и это нарушит мое оцепенение. Встреча с родными – единственный светлый момент после кромешного мрака, куда меня швырнул Хейден.

Я шла по лагерю, казавшемуся мне совсем незнакомым и даже чужим. Смотрела на холодные, неприветливые постройки, подчинявшиеся линейной планировке. Выхолощенный пейзаж, мертвые дома, такие же пустые, как и я внутри. Все выглядело странным, неестественным и чужим.

Нужно было бы соорудить историю или какое-то объяснение, но оцепенение, владевшее моим телом, распространялось и на мозг. Вполне понятное состояние. Разве я не была пленницей, проведшей несколько месяцев в чужом лагере? Может пленник чувствовать себя сломленным во всех смыслах этого слова? Мое состояние прекрасно подходило под такое описание.

Я прошла еще немного, когда меня окликнули.

– Грейс? – В голосе говорившего звучали потрясение и радость.

Я медленно повернулась – быстро не могла, пустая оболочка тела плохо слушалась.

Это Джоуна.

Он не дал мне ответить и обхватил своими сильными руками. Объятие брата было слишком крепким и грубым, словно он вообще не умел обниматься. Наверное, Джоуна проявлял сейчас к младшей сестре все чувства, на какие был способен, но я ощущала только холод. Я была не в состоянии ответить таким же объятием. Мои руки просто болтались по бокам, ожидая, когда Джоуна разожмет свои.

– Живая, – облегченно бормотал он. – Я же знал, что ты жива!

Я молча позволяла себя обнимать, глядя через его плечо и по-прежнему ощущая лишь пустоту. Да, я просто ждала, когда Джоуна перестанет меня обнимать. Отчаянно хотелось испытать пусть даже проблеск счастья и облегчения, но их не было. А ведь передо мною стоял родной брат.

– Живая, – повторил он, теперь уже шепотом.

«Я живой себя не чувствую», – мысленно ответила я.

Джоуна положил мне руки на плечи, а сам отодвинулся, вглядываясь в меня. Я смотрела на зеленую радужную оболочку его глаз, привычную щетину на подбородке и светло-каштановые волосы. Сколько же мы не виделись? Три месяца? Они мне одновременно казались несколькими днями и целой жизнью. Весь мой мир перевернулся вверх тормашками.

– Я очень скучал по тебе, – искренне признался Джоуна.

Наверное, сейчас я слышала от него самые нежные слова в своей адрес. Потрясенный моим внезапным появлением, он говорил сущую правду.

– И я по тебе скучала, – выдавила я.

Голос звучал напряженно и хрипло, словно я очень давно не разговаривала. Не снимая рук, Джоуна продолжал разглядывать меня со смешанным чувством потрясения и изумления. На миг в душе мелькнула едва различимая искорка счастья, но ее тут же загасило что-то холодное, удушающее.

– Надо отвести тебя к Селту, – сказал брат, будто только сейчас осознал реальность случившегося.

Я поежилась, вспомнив, что мы с Джоуной, говоря об отце, практически всегда называли его Селтом, а не отцом или папой. Большинство детей никогда не зовут отцов по имени, но эта привычка появилась у нас давно, еще в детстве. Еще одно напоминание о холодной, отстраненной жизни лагеря Грейстоун. Но, пожив бок о бок с Хейденом и увидев, как много значит для него семья, я теперь считала неправильным называть отца по имени.

В ответ я лишь кивнула, вновь утратив способность говорить. И дернуло же его попасться мне на пути. Одна бы дошла. После нескольких месяцев отсутствия я не могла придумать ни одной темы для разговора. Этот удар выжал из меня все жизненные силы, опустошил и разрушил.

– До сих пор не верится, что ты здесь, – произнес Джоуна.

Я не знала, говорит ли он со мной или просто думает вслух, и промолчала. Опять-таки при всем желании мне было нечего сказать.

Я ненавидела себя за подобные ощущения. Мне было противно находиться в своем лагере, поскольку я хотела сейчас очутиться в другом месте. Ну что я за чудовище, если после всего, что Хейден сказал и сделал, я по-прежнему стремилась к нему? Какая же я черствая, бездушная особа, если при встрече с родным братом не ощущаю ни капельки радости? Может, прав был Хейден, прогнав меня?

Мы подошли к дому, где находился кабинет Селта. Ударила мысль: а ведь однажды Джоуна уже вел меня к отцу на разговор. Перед глазами мелькнула первая встреча с Хейденом у нас в лагере. Я вспомнила, как поймала его, услышав грохот на керосиновом складе. Обнаружив, что он не один, отпустила. Джоуна меня ругал за слабость и за то, что упустила врага. В таких красках он расписал происшедшее Селту. Я помнила гнев, вспыхнувший от упрека в слабости. Помнила свое желание: если представится случай, искупить вину и доказать, что я не слабее других.

Сейчас такая мысль казалась смехотворной. Я никоим образом не могла знать, что по уши влюблюсь в парня, которого едва не застрелила в первую встречу. Не знала я о том, как он непоправимо разобьет все мои чувства к нему. Но я все равно никогда бы не смогла его убить. Пусть мне сейчас было очень паршиво, я прожила столько удивительных мгновений, и каждое того стоило.

Резкий стук в дверь вытолкнул меня из неумолимого потока мыслей. Я моргнула, пытаясь собраться.

– Входите, – послышался негромкий голос Селта.

Джоуна взглянул на меня (его взгляд мог бы сойти за улыбку), открыл дверь и вошел. Я вошла следом, оказавшись за мускулистой спиной брата.

– Селт, тут такое дело…

Я выглянула из-за плеча Джоуны. Селт всматривался в какой-то чертеж или карту и при этом сжимал пальцами виски, словно у него болела голова.

– Минутку, – ответил отец, не поднимая головы.

Я тихо закрыла дверь и застыла. Трагическое оцепенение не проходило.

Отец продолжал рассматривать карту. Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, он глубоко вздохнул и провел ладонями по лицу, закрыв глаза. Руки опустились на стол, а глаза оставались закрытыми, словно он сортировал свои мысли, распихивая их по мозговым полочкам. Потом он открыл глаза, мельком взглянул на Джоуну и увидел меня.

– Грейс, – прошептал отец, ошалело уставившись на меня.

Впервые за все это время я почувствовала тяжелые удары сердца – доказательство, что я еще жива. Несколько секунд отец сидел и смотрел на меня, потом дернулся.

– Грейс, – повторил он, вскакивая со стула и торопливо обегая стол. – Моя маленькая девочка.

Подбежав ко мне, отец заключил меня в объятия. Его прикосновение, его руки, сомкнувшиеся вокруг меня, мгновенно сокрушили стену, сдерживавшую мои чувства. Стена рассыпалась в прах. Эмоции хлынули волной, выжимая из горла рыдания. Если бы не отцовские руки, я бы рухнула на пол. Они держали меня, и потому я смогла ответить на отцовское объятие своим.

– Отец, – глухо произнесла я, утыкаясь в его плечо.

Дальше сдерживать слезы я не могла. Голова закружилась. А может, это мир вокруг меня закружился, увлекая за собой, чтобы потом я упала и рассыпалась на мелкие кусочки. По щекам струились горячие слезы. Казалось, в груди появилась дыра. Сердце в полной мере прочувствовало, каково находиться в оцепенении.

– Все хорошо, Грейси, – нежно шептал отец. – Ты теперь в безопасности.

Он крепко меня обнимал, позволяя выплакаться у него на груди. Отец ошибался, думая, будто мои слезы вызваны радостью возвращения домой. Честно говоря, я сама не знала, что сейчас чувствую. Оглушительная боль от расставания с Хейденом наконец догнала меня, но были и другие эмоции. Облегчение, слабая вспышка счастья и совсем тоненький ломтик любви и радости воссоединения с родными.

Я чихнула, пытаясь взять себя в руки и поглубже вдохнуть. Воздух обжигал горло. Я не сомневалась, что глаза у меня сейчас красные и припухшие, но меня это не волновало. Сейчас я испробовала лишь кусочек душевной муки. В полной мере она ударит по мне потом, в чем я не сомневалась.

Селт выпустил меня из объятий и отошел, глядя на меня с мягкой улыбкой. Он был потрясен и ласково гладил меня по плечам – так он успокаивал меня в детстве, после очередной ссоры с Джоуной и иных огорчений.

– Грейс, ты вернулась домой, – произнес он. – К своим.

Но мои ощущения не соответствовали этим словам. Я не знала, кого теперь считать своими. Даже сейчас я испытывала отчетливое желание вернуться в Блэкуинг. Слишком много событий произошло там со мной. Я и сама сильно изменилась, поэтому «свои» остались у меня в Блэкуинге, и мое место было там. С Хейденом.

Увы, вернуться туда я никак не могла. Колесо событий сделало полный оборот. Я вернулась в Грейстоун, но смотрела на него новыми глазами.

– Садись, Грейси. Представляю, сколько ты натерпелась, – все тем же ласковым тоном произнес отец, предлагая мне стул напротив своего.

Джоуна, все это время не проронивший ни слова, уселся на соседний стул. Отец вернулся на свое место, но не сводил с меня глаз.

– Вот, выпей чаю. – он пододвинул мне кружку. – Только что себе заварил, но думаю, тебе нужнее.

Я посмотрела на кружку и тут же вспомнила вечер, когда Хейден приготовил нам с Джеттом по кружке горячего шоколада. Незатейливое воспоминание: я впервые попробовала незнакомый напиток. Но то был один из счастливейших моментов моей жизни в Блэкуинге, полный ощущения мира и безопасности.

– Нет, спасибо, – отказалась я.

У меня едва ли хватило бы сил поднять и донести до рта кружку с чаем.

Отец и брат внимательно смотрели на меня, стойко воздерживаясь от желания забросать меня сотнями вопросов. Я упиралась глазами в стену и никак не могла взять себя в руки. Первым не выдержал Джоуна.

– Ты ведь все это время была в Блэкуинге?

При упоминании лагеря мое сердце дрогнуло, а по животу разлилась тупая боль. Если я так отреагировала на слово «Блэкуинг», что может произойти потом, когда я свыкнусь с тем, что сказал мне Хейден? Об этом не хотелось думать. Прошло несколько минут, прежде чем я вяло кивнула, подтвердив слова брата.

Даже сейчас, невзирая на то, что мне пришлось выслушать от Хейдена, я твердо решила не сообщать никаких сведений о Блэкуинге. Пусть задают любые вопросы, пусть думают что угодно, я ничего не скажу и никого не подставлю под удар. Хейден мог меня не любить. Я могла ему надоесть, но мною не владело желание отомстить ему. Я никому не хотела причинить вред: ни ему, ни многим другим, которые стали мне небезразличны. Даксу, Киту, Докку, Мейзи, Джетту…

Джетту.

Боже мой…

Джетт явно не поймет. Я и сама не понимала. Перед глазами всплыла картинка, которую он сделал для нас с Хейденом. Мы втроем держались за руки-прутики, словно семья. Мальчишку это добьет. При мысли о Джетте на моем истерзанном сердце появились новые трещины.

– Грейс?

– Что? – ответила я, прослушав вопрос.

Моргнув, я попыталась сосредоточиться на отцовском лице, надеясь, что крохи добрых чувств к нему помогут отогнать эту боль.

– Что произошло? – осторожно спросил отец.

Я сделала глубокий вдох, и мне снова обожгло легкие. Что произошло? Лучше спроси, чего не произошло.

– Я… я…

Я снова замолчала, попытавшись вспомнить, как началось это путешествие. Нужно тщательно выбирать каждое слово, чтобы уберечь Блэкуинг от любых актов мести.

Зеленые глаза Селта, такие же, как мои, безотрывно смотрели на меня. Я обдумывала ответ. Вплоть до этого момента я не замечала никаких перемен в отцовском лице. А ведь что-то поменялось. Я вгляделась в него, подмечая различия между тем, как он выглядел несколько месяцев назад и сейчас. Я же не три года отсутствовала, чтобы он успел так сильно измениться.

– У тебя все в порядке со здоровьем? – спросила я, не отвечая на отцовский вопрос.

Джоуна заерзал на стуле. Отец смущенно моргнул и улыбнулся. Как мне показалось, намеренно.

– Я прекрасно себя чувствую. Ты нам лучше расскажи, что происходило с тобой.

Он явно не хотел говорить мне правды, но лицо выдавало его. Он сильно исхудал. Крепкая мускулатура усохла. Само лицо вытянулось, а щеки впали.

– Но…

– Все в свое время, дорогая. Рассказывай нам о своих приключениях.

Он говорил мягко, кивком предлагая мне продолжать. Я решила рассказать свою версию случившегося, но только чтобы узнать о его состоянии.

– Как ты помнишь, я отправилась в город вместе с Джоуной и другими, – начала я, искоса взглянув на брата.

Тот даже не шевельнулся, словно это не он бросил меня с простреленной ногой.

– Продолжай, – с ласковой настойчивостью произнес Селт.

– И… они меня нашли. – Я чуть не назвала имени Хейдена, успев замаскировать первый звук под выдох. – Взяли в плен и отвели в свой лагерь.

Вот так. Плотно ужатая версия случившегося. Никаких подробностей, хотя в целом я говорила правду.

– Но тебя же ранили, – встрепенулся Джоуна. – Это грозило потерей крови. Как ты уцелела?

– В лагере мне обработали рану и наложили швы, – нехотя призналась я.

– Где они тебя держали? Ты что-нибудь видела? – забрасывал меня вопросами Джоуна. – Устройство лагеря, кто чем у них занимается? Как ты сумела бежать?

Он нетерпения он даже подался вперед.

«Бежать!» – мысленно усмехнулась я.

– Джоуна! – одернул сына Селт. – Грейс пробыла в плену несколько месяцев. Не дави на нее. Дай ей прийти в себя, отдохнуть. Она нам все расскажет, когда почувствует себя готовой.

«Нет, – мысленно возразила я. – Ничего я вам не расскажу».

– Хорошо. А где тебя держали? – стиснув зубы, спросил брат, явно рассерженный моей скрытностью.

– Не знаю, – упрямо повторила я. – Я толком ничего не видела.

– Ты провела там более трех месяцев и совсем ничего не видела? – с явным недоверием спросил Джоуна.

Вид у него был такой же недоверчивый.

– Нет.

Я говорила сухо, заставляя себя не замечать боли, раздирающей все тело. Каждое произносимое слово било по мне. Я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание.

– Но… я видел тебя с ним! – взорвался Джоуна, дав выход своей досаде. – Ты просто шла по лагерю вместе с их главарем. Не связанная и без мешка на голове. Ты спокойно шла. Ты должна была что-то видеть.

Я решила проигнорировать и эти слова и врать до конца.

– Меня водили только в столовую. Кроме стола, стула и тарелок, я ничего не видела.

– Тогда ты наверняка что-то слышала. Обрывки разговоров.

– Довольно, – твердо сказал Селт.

Джоуна, все это время смотревший на меня, повернулся к отцу, потом откинулся на спинку стула и разочарованно засопел.

– Она три месяца провела в лагере наших злейших врагов. Мы будем круглыми дураками, если не попытаемся получить от нее как можно больше сведений. Только подумай, какие преимущества нам это даст!

– Она много пережила. Незачем расспрашивать ее сегодня. Разве не видишь, что она еле сидит?

Отец и Джоуна говорили обо мне так, словно меня рядом не было. Совсем как Хейден и другие обитатели лагеря, когда я только попала в Блэкуинг. Эта мысль отозвалась в теле новым всплеском обжигающей боли.

– Пусть хотя бы расскажет, как выглядит их командир, – пыхтел Джоуна.

От его слов меня передернуло. К счастью, отец и Джоуна смотрели друг на друга, а не на меня.

– Не сегодня, – заключил Селт. – Грейс, я отведу тебя домой. Тебе надо отдохнуть.

– А тебе разве не надо отдыхать? – спросила я, беспокойно глядя на осунувшееся лицо отца.

Он тяжело вздохнул и нежно улыбнулся:

– Не надо тревожиться обо мне. Сейчас ты ляжешь, выспишься, а завтра поговорим. Согласна?

Отец что-то скрывал. По всему было видно: ему нездоровится, но на споры мне уже не хватало сил. Сколько я ни прогоняла боль, она вгрызалась мне в живот, разрывала сердце и требовала признать ее существование. Этого я не отрицала. Мне было по-настоящему больно. Я лягу в кровать, только вряд ли сумею заснуть. Ночью меня ждет ад кромешный. Меня пугал не он, а то, что я почти радовалась этим мучениям.

Я вяло кивнула, согласившись с предложением отца.

– Вот это моя девочка, – обрадовался он и встал.

Мы втроем молча вышли наружу. Солнце еще только садилось, день уступал место вечеру. Я была измотана до крайности – физически, умственно и эмоционально.

Прохожих было немного. При виде меня они, наверное, испытывали шок, но я ни на кого не смотрела, плетясь за отцом и братом. Счастливого воссоединения семьи не получилось. Справиться с собой я не могла, пусть это и эгоистично.

Мы подошли к нашему дому, в котором редко собирались втроем. Селт почти всегда ночевал у себя в кабинете, где разговоры с ближайшими помощниками о насущных делах Грейстоуна продолжались допоздна. Джоуна едва ли не каждый вечер патрулировал лагерь. Мы только назывались семьей, а по сути каждый давно уже жил своей жизнью.

Пройдя по коридорчику, я оказалась у себя в комнате. В детстве мы делили ее с Джоуной. Потом он перебрался в другую. Тогда я радовалась, что у меня есть своя комната. Сейчас и она не была прежней. Все, когда-то знакомое и притягательное, нынче выглядело совсем непонятным и чужим, словно здесь жила другая девчонка, а я вторглась в ее личное пространство.

Джоуна остался в дверях. Отец положил мне руку на плечо и осторожно повернул лицом к себе. Улыбнувшись, тут же убрал руку. В Грейстоуне было не принято брать за руки и похлопывать по плечу… разве что в исключительных случаях, вроде возращения из многомесячного плена во вражеском лагере. По-моему, Селт был единственным, кто позволял себе сдержанное проявление чувств.

– Крепкого тебе сна, – сказал отец. – Завтра поговорим.

Голос его звучал тепло, как в моем детстве. Я лишь кивнула.

– Грейси, я рад, что ты дома, – искренне добавил он.

Отец еще не оправился от внезапности моего возвращения, но чувствовалось, он испытывает громадное облегчение и радость. Все это читалось в его взгляде.

– Я тоже, папа. – я заставила себя улыбнуться.

Не знаю, врала ли я ему или нет. Отец еще раз улыбнулся мне и пошел к выходу. Джоуна скороговоркой пожелал мне спокойной ночи. Потом оба вышли, закрыв дверь. Может, мне нужно заново привыкнуть к этому месту, чтобы я могла снова почувствовать радость быть дома.

Дом… какое лукавое слово. Странное слово с извращенным, перекореженным смыслом. Где настоящий дом каждого из нас? Кто устанавливал эти понятия? Каким требованиям должно отвечать то или иное место, чтобы человек мог сказать: «Здесь мой дом»? И по каким признакам я безошибочно определю, где мой дом?

От этих мыслей я покачнулась и попятилась, пока не ударилась о кровать, на которую и повалилась. Слезы, пролитые в кабинете Селта, были пустяком по сравнению с теми, что хлынули сейчас. Боль, грозящая меня уничтожить, выжигала слои клеток, проникая все глубже, пока не прожгла сквозную дыру.

Я нашла ответ на свой вопрос. Дом там, где тебя принимают и ты это ощущаешь. Дом там, где ты знаешь, что тебе делать, и делаешь это без тени сомнения. Где ты проявляешь свои лучшие качества, отчего и люди вокруг тебя становятся лучше. Дом там, где ты можешь расти, учиться, смеяться, играть. Где ты чувствуешь себя в безопасности, живой и счастливой. Наконец, дом там, где тебя любят.

Мой дом был там, где Хейден. Недели, проведенные с ним, – единственная часть моей жизни, когда во мне раскрывалось все самое лучшее. Там я по-настоящему была собой. Никто на меня не давил, никто не мешал. Там я жила сообразно своим представлениям о настоящей жизни. Рядом с Хейденом я испытала счастье, какого не испытывала за всю прежнюю жизнь. Я и сейчас не решилась бы это отрицать. Там я повзрослела как личность.

Любовь к Хейдену никуда не делась. Она жгла мне жилы, словно насмехаясь над моей потерей. Невидимые удары кромсали мне сердце на куски. Завершившись, круг терзаний повторялся снова. Случившееся было неимоверно жестоким, однако самую нестерпимую боль доставляла простая, очевидная мысль: Хейден никогда меня не любил.

Дом – это место, где в тебе проявляется самое лучшее, где ты счастлива так, как не будешь ни в каком ином месте. Парадокс заключался в том, что я и не знала, где мой дом, и очень хорошо знала. Но тот дом я потеряла навсегда.