Текст книги "Порочная трилогия"

Глава 27. Крейтон

Я лежу голый в постели, поджидая Холли, и вдруг слышу ее голос, доносящийся из ванной. Она поет. И хотя ее голос приглушен водой, стеклом и стенами между нами, я слышу, что он надломленный и скорбный.

Я не ожидал услышать такие эмоции в голосе совсем юного создания. Но на эти эмоции невозможно не обращать внимания. Она не надломлена, она лишь думает, что это так.

Звук ее голоса вынуждает меня встать, пересечь комнату и остановиться в дверях ванной.

Душевая кабинка заполнена паром, но я достаточно четко вижу ее, чтобы понять, что она смывает шампунь с волос. Пена стекает по ее телу, и ее голос становится все тише, пока совсем не смолкает. Мне интересно, чувствует ли она, что я наблюдаю за ней. Но она внезапно упирается ладонями в стену и прижимается лбом к рукам.

И в этот момент я осознаю, что она плачет, и испытываю чувство, которое раньше испытывал только по отношении к членам моей семьи: потребность утешить.

Время от времени я осушал слезы моей младшей сестренки, но я никогда не ожидал, что меня так сильно взволнуют слезы другой женщины.

Мне хочется войти в душ и обнять ее, но что-то внутри меня подсказывает мне, что ей не понравится, если я увижу ее слабость. Холли может быть послушна в сексе, но ее внутренний огонь раздувается ее гордостью, которая, как я осознаю, не меньше моей. Она молода, но уже хлебнула горя в этой жизни.

Меня охватывает немыслимое желание облегчить ей жизнь. Избавить ее от чувства вины, смыть с нее всю боль, которую вода смыть не может. Это нечто такое, что даже мои деньги не могут купить. Но то, что у меня возникает такое желание, пугает меня сильнее, чем я мог ожидать.

Что она делает со мной? Я хочу обладать ею, удержать ее, сделать так, чтобы она безраздельно принадлежала мне. Но я не рассчитывал, что буду чувствовать… такое. И сила моих чувств до смерти напугала бы ее саму.

Когда она отшатывается от стены и протягивает руку к крану, чтобы выключить воду, я поворачиваюсь. К тому моменту, когда она выходит из ванной, я уже снова лежу в постели и прокручиваю в голове все то, что я мог бы сказать ей.

Но все мысли покидают меня, когда она входит в спальню, голая и мокрая.

Черт, тело этой женщины просто греховно. Полные груди, тонкая талия, пышные бедра, стройные ноги… И даже когда вся моя кровь перестает питать мой мозг и перетекает в мой член, у меня еще остается несколько функционирующих серых клеточек, чтобы осознавать, что она не просто обладает телом, которое может остановить движение в городе. Ее душа болит от невидимых шрамов и чувства неуверенности, и мне нужна карта, чтоб я мог двигаться, обходя эти препятствия. И я начинаю понимать всю огромную ответственность, которую взял на себя, сказав: «Согласен».

Она останавливается и закусывает губу.

Я жду, потому что мне любопытно, что она скажет. С ней ничего нельзя знать наверняка – и я обнаруживаю, что мне это нравится.

– Ты не мог бы… помочь мне?

Я чуть не говорю, что готов помочь ей во всем, что ей только придет в голову, но не делаю этого.

– В чем?

Она снова прикусывает зубами нижнюю губу.

– С этой… м-м-м… затычкой?

Я невольно улыбаюсь.

– Ты не вытащила ее, когда была в душе?

Она лишь слегка качает головой.

– А почему, Холли?

Она опускает глаза, и это никуда не годится. Мы снова входим в свои привычные роли, и мне намного легче сделать это, чем продолжать обдумывать события сегодняшней ночи. К тому же это помогает мне снова увидеть ту Холли, на которой я помешался.

– Смотри на меня, когда разговариваешь со мной.

Румянец, который становится мне все более знакомым, заливает ее щеки, и она поднимает глаза и снова смотрит на меня.

– Я подумала, что поскольку… ну, знаешь, это ты засунул ее внутрь меня, так что тебе ее и вынимать.

Она совершенна.

– Хорошая девочка. Если бы ты вытащила ее без моего разрешения, мне пришлось бы отшлепать твою хорошенькую задницу.

Я отбрасываю простыню, свешиваю ноги с кровати и встаю.

Ее внимание сразу же приковывает мой член. Я не возражаю, потому что мне нравится это внимание. Через несколько минут она будет очень удивлена. Но сначала…

– Повернись и нагнись.

Ее румянец становится багровым.

– Прости?

– Я что, должен повторять? Потому что тогда твоя задница станет такой же красной, как и твои щеки, моя сладкая.

Она нервно сглатывает. Я открываю было рот, чтобы повторить свою команду, но она уже поворачивается и нагибается.

Моя рука чешется от желания шлепнуть по этой заднице в форме сердечка. Я не хочу смущать ее, но я не в силах удержаться от искушения.

Я размахиваюсь и шлепаю по ее правой ягодице. Она резко втягивает в легкие воздух и пытается выпрямиться, но моя рука лежит на ее пояснице, и я удерживаю ее в согнутом состоянии.

– Не шевелись.

– Но… но почему?

Я провожу рукой по ее телу, а потом сжимаю ее грудь и начинаю пощипывать ее сосок большим и указательным пальцами.

– Потому что я могу это сделать, Холли. Потому что твое тело принадлежит мне. И потому что ты сама этого хочешь.

По ее телу пробегает дрожь, и ее сосок затвердевает в подтверждение моих слов.

Я отпускаю ее сосок и обхватываю рукой ее щиколотку. Медленно проводя ладонью по ее ноге, я дохожу до ее задницы. Нащупав основание затычки, резко надавливаю на него.

Я вознагражден еще одним ее резким вдохом.

– Я вынимаю ее, но завтра засуну туда еще большую. У меня не так много терпения, и я не могу дождаться момента, когда трахну тебя в эту роскошную задницу.

Я тяну затычку за основание, но прежде чем окончательно вытащить ее, делаю несколько движений туда и обратно.

Я поворачиваюсь в сторону ванной и говорю:

– Когда я вернусь, я хочу, чтобы ты стояла на коленях. Я хочу трахнуть тебя в рот, прежде чем мы ляжем спать.

Она вздрагивает. Моя грязная девочка.

В ванной я разбираюсь с затычкой и возвращаюсь в спальню. И обнаруживаю ее стоящей на коленях… но не такой уж послушной, поскольку ее рука зажата между ног, а глаза закрыты. Она содрогается в оргазме.

Я смотрю с восхищением, потому что Холли в момент оргазма – самое эротичное зрелище на всей чертовой планете. Но удовольствие, которое я испытываю при виде нее, не означает, что я не получу еще большего удовольствия, наказывая ее.

– Как вижу, ты не стала меня ждать.

Она распахивает глаза, и ее щеки становятся еще более пунцовыми, если такое вообще возможно.

– Мне… мне нужно было…

– Тебе нужно было подождать и взять то, что я тебе предложу. А поскольку ты уже кончила, полагаю, мне не нужно будет лизать твою хорошенькую дырочку, пока ты не опьянеешь от удовольствия настолько, что не сможешь двигаться.

Удручена. Это слово отлично описывает выражение ее лица.

– Но…

– Держи рот открытым, детка, потому что ты сейчас возьмешь в него мой член.

У нее отвисает челюсть, и я улыбаюсь.

– Отлично. – Я делаю шаг к ней, беру ее за подборок и провожу большим пальцем по ее нижней губе. – Отлично, черт возьми.

Мой член напряженно стоит, так что я обхватываю его рукой и прижимаю головку к ее губам. Она высовывает язык и облизывает ее.

– Держи меня за задницу обеими руками. Я хочу, чтобы ты не меняла позы, и я не хочу, чтобы у тебя возникло искушение ласкать свою дырочку пальцами.

Она подчиняется, и я ввожу член в ее рот. Он заглатывает его глубже, чем в прошлый раз, и я знаю, что долго не продержусь. Я резко двигаюсь, и она немного давится.

– Проглоти меня, детка. Я хочу чувствовать, как сокращается твоя глотка.

Она снова подчиняется, и я начинаю двигаться быстрее. Туда-сюда, наслаждаясь горячим влажным раем ее рта. Ее слабые стоны вызывают вибрацию в моих яйцах.

Меня терзает примитивное желание пометить ее, как мою собственность. Я чувствую, как напряглась моя мошонка, и решаю в следующий раз кончить ей на сиськи.

– Готова, детка?

Она кивает, и ее ногти впиваются мне в задницу. И мне это чертовски нравится. Оргазм прокатывается волнами по моему телу, и она проглатывает каждую каплю того, что я ей даю. Она – идеальная женщина. Она идеальная жена.

После того, как я прихожу в себя, я помогаю ей подняться и пальцем вытираю сперму, оставшуюся у нее в уголках губ.

– Ты богиня секса, Холли.

Она застенчиво улыбается, и я веду ее к кровати. Когда ее икры упираются в матрас, она садится, а я встаю на колени.

– Теперь моя очередь доставить тебе наслаждение.

И я делаю это. До тех пор, пока она не кончает три раза. Когда я укладываю ее в кровать, я все еще чувствую следы ее ногтей на моей голове.

Я ложусь рядом и обнимаю ее, сунув снова затвердевший член между ее ягодиц.

Моя рука обнимает ее грудь, и, засыпая, я думаю о том, смогу ли я когда-нибудь насытиться ею.

Глава 28. Холли

Что-то из того, что произошло прошлой ночью – суши, сидение на столе, то, что я поведала Крейтону о своем прошлом, интимные моменты, которые мы разделили с ним потом, – все это придало какой-то новый смысл нашему браку. Я боюсь доверять этому, боюсь на это полагаться. Скептицизм – одно из качеств, которым я щедро одарена.

Но когда я открываю глаза следующим утром, рассчитывая увидеть пустое место рядом с собой, а вижу Крейтона, мой скептицизм немного ослабевает. Может быть, я чуть-чуть важна для него. Я была уверена, что он уже отправился управлять своей империей, снова оставив меня одну. Но его присутствие придает большую значимость нашему браку, хотя я и не готова признаться, что нуждаюсь в этом.

Пока эти мысли мелькают в моей голове, я осознаю, что только во второй раз вижу Крейтона спящим. В первый раз это было рождественским утром. Но тогда я только мельком взглянула на него, прежде чем поспешно закинуть в сумку свои вещи и на цыпочках направиться к двери. Предполагалось, что он будет лишь средством забыть о том, что я больше никогда не смогу встретить Рождество с моей бабушкой… а вот теперь он стал моим мужем.

Его лицо расслаблено во сне, и он выглядит моложе своих тридцати трех лет. Теперь, когда он не смотрит на меня своим напряженным, пронизывающим взглядом, как обычно, я могу изучать его лицо, сколько мне захочется. Динамичный. Безжалостный. Одержимый. Это те три слова, которыми я могу описать его. Даже во сне он, вероятно, мечтает об очередной победе над кем-то.

Я знаю, что мне следовало бы поразмыслить о мотивах, побудивших его жениться на мне, но меня это не волнует. Что бы ни заставило его решиться на этот дикий шаг, я должна быть благодарна. В противном случае я носила бы сейчас кольцо другого мужчины, и моя жизнь стала бы еще большим фарсом.

Взглянув на кольцо на моей руке, я осознаю, что мне нравится видеть его у себя на пальце. Тепло разливается по моему телу оттого, что я чувствую себя не одинокой.

Черт. Я начинаю привязываться к нему. Опасно!

Это ужасающее открытие прерывает Крейтон, открыв глаза и уставившись на меня.

– Ты наблюдаешь за мной, когда я сплю?

Я решаю сказать правду.

– Да.

Его губы растягиваются в улыбке, и я вижу его белоснежные зубы. Мне кажется, что эта улыбка искренняя, но я так редко вижу его улыбающимся, что не могу точно сказать, так ли это.

Когда он потягивается, закинув руки за голову, простыня сползает с него, и при виде его брюшного пресса я забываю о его улыбке. Как может мужчина, сидящий целый день за столом, выглядеть так?

И я открываю рот, прежде чем подумать.

– Ты что, вылезаешь из-за стола, чтобы взбираться по стенам или что-то в этом роде? Серьезно, это мускулы не офисного работника.

Его улыбка становится насмешливой – я уже привыкла видеть ее такой, – и он смотрит мне в глаза.

– Ты хочешь сказать, что тебе на самом деле что-то нравится во мне?

Крейтон поднимает брови, и я знаю, что он шутит со мной, так что отвечаю ему в том же ключе.

– Я хочу сказать, что такой брюшной пресс понравился бы мне в любом мужчине, так что, полагаю, мне повезло, что этим мужчиной оказался ты.

Он прищуривается.

– В любом мужчине?

Он говорит это тихо, но его голос звучит почти угрожающе. Этот тон – единственное предупреждение, прежде чем он перекатывается набок и протягивает ко мне руку. Я взвизгиваю от неожиданности, но он притягивает меня и подминает под себя, так что его локти упираются в матрас по обе стороны от моей головы.

– Что касается тебя, других мужчин не существует, поняла, Холли? Ни одного. Ты принадлежишь мне.

Вау. Альфа-самец демонстрирует свои собственнические инстинкты.

Я приподнимаюсь на локтях, приблизив губы к его губам.

– Если это означает, что и для тебя не существует других женщин, я согласна.

– Ты думаешь, что можешь торговаться со мной?

При каждом слове его губы касаются моих губ.

– Я, безусловно, попытаюсь это сделать, – отвечаю я, потому что моя смелость этим утром безгранична.

– Нахальная девчонка. Ты же понимаешь, что это только порождает во мне желание преподать тебе урок, не так ли? – Он почти рычит, а его губы продолжают дразнить меня обещанием поцелуя.

Подняв руку, я запускаю пальцы в его темные волосы.

– Тогда чего мы ждем?

Его губы прижимаются к моим, и слова становятся ненужными.

Крейтон покидает пентхаус, чтобы отправиться на работу, примерно в десять часов, и когда он обещает, что вернется к семи, я искренне верю ему. Может быть, дело в том взгляде, каким он смотрел на меня, когда вылезал из постели. Этот взгляд ясно говорил, что он не хочет оставлять меня одну. Все произошло так, словно что-то щелкнуло, и мы, как поезд, переехали на другие рельсы. Те, следуя по которым мы, возможно, смогли бы вычислить, как нам мирно сосуществовать.

Когда я, наконец, тоже вылезаю из постели, я принимаю душ и начинаю заниматься обычными утренними делами. Я надеваю самую скромную одежду из моего нового гардероба. Взглянув на телевизор, я думаю, не включить ли его. Но мне не очень хочется знать, остается ли мой брак с этим непростым мужчиной главной новостью.

Крейтон пообещал мне несколько дней назад, что если я доверюсь ему, он позаботится о шумихе в СМИ, и мне не нужно будет беспокоиться, потому что это напрасная трата сил. Я решила, что он прав, и просто спрятала голову в песок. Если миллиардер не может заставить их не говорить того, что они хотят сказать, как смогу это сделать я? Пустые хлопоты.

В этот момент со стороны входной двери раздается голос, отвлекая меня от моих мыслей.

– Миссис Карас? У нас для вас посылка, которую заказал мистер Карас.

Миссис Карас? Это звучит так непривычно, что мне требуется несколько мгновений, чтобы осознать: кто бы там ни был в дверях, он ищет меня. Я смотрю на свой теплый серый свитер и черные лосины и размышляю, не лучше ли мне броситься в ванную и закрыть за собой дверь.

Пошло все в задницу. Я такая, какая есть, и такой и останусь.

Я выхожу из спальни и направляюсь в гостиную. «Кто бы там ни был» не вошел в дверь и не расположился в гостиной, как у себя дома, так что я иду по коридору ко входу. И вижу там швейцара в униформе, который, слегка смущенный, держит в руках большую прямоугольную коробку.

– О, замечательно, а то я уже начал беспокоиться, что я не вовремя, – говорит он, передавая мне коробку. – Мистер Карас особо настаивал на том, чтобы я принес ее прямо к вам, как только ее доставят. Куда мне ее поставить?

Что это такое?

– Что это? – вопрос вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать.

Его улыбка очень добрая, но немного снисходительная: так обычно улыбаются при виде неуклюжего щенка или маленького ребенка.

– Не знаю, мэм. Вам придется самой открыть ее. Куда мне ее поставить?

Черт. Конечно же, он не знает.

– Э-э-э… на кофейный столик, пожалуйста, – слегка запинаясь, говорю я и указываю на гостиную.

Я чуть было не сказала «на обеденный стол», но тут же вспомнила о том, чем мы занимались на этом столе прошлой ночью, и это показалось мне непристойным.

Я слишком поздно осознаю, что, возможно, я должна была бы дать швейцару чаевые, но он уже ушел, а я остаюсь одна с этой коробкой.

Я осторожно рассматриваю коробку, словно она может содержать части человеческого тела, потому что она достаточно большая для этого.

Багажник в машине? Сколько тел можно спрятать в него?

Морозильная камера? То же самое.

Ужас, верно? Может быть, в прошлой жизни я была серийным убийцей. Хотя надеюсь, что нет. И я надеюсь, что в коробке нет ничего страшного.

С помощью пилочки для ногтей я разрываю клейкую ленту и раскрываю коробку. И когда я вижу черный футляр для гитары, я замираю, и у меня пересыхает во рту.

Он не мог этого сделать. Но он сделал это.

Осторожно, словно открывая шкатулку, в которой лежат бриллианты размером с мой кулак, я расстегиваю замки и поднимаю крышку. И с шумом выдыхаю.

Я протягиваю руку, почти с опаской дотрагиваясь до перламутровой бирюзовой поверхности самой красивой гитары изо всех, которые мне доводилось видеть. Я провожу по грифу пальцем и читаю надпись: Gibson. Она похожа на ту, на которой я играла у Руди тем вечером, но она не черная и не такая старомодная. Это суперсовременная модель, к тому же моего любимого цвета, о чем Крейтон не мог знать.

Перламутровая поверхность отражает свет, и я уже представляю, как потрясающе она будет смотреться на сцене.

Мне нужно проверить, как она звучит, и в тот же момент у меня в голове начинают прокручиваться разные имена, потому что у нее должно быть имя. Что-нибудь женственное и в то же время сексуальное. Элиза Бель. Звучит довольно провинциально, но, учитывая, где я буду с ней выступать, это имя подходит ей идеально.

Я достаю Элизу Бель из ее темно-пурпурного бархатного футляра и держу ее перед собой. Совершенство. Абсолютное совершенство. Как он мог знать?

Но мое удивление становится безграничным, когда я достаю из футляра ремень из выделанной вручную кожи. Мое имя выгравировано на нем в окружении сложного узора из звезд, гитар и цветов.

Бог мой! Я в беде.

Но я отбрасываю эту мысль, пристегиваю ремень к Элизе Бель и несу ее в гостиную, где на маленьком боковом столике лежит мой блокнот. Настало время поработать над песнями.

И все время, пока я настраиваю гитару, я размышляю о Крейтоне и о том, как мне найти слова, чтобы поблагодарить его за такой подарок.

Глава 29. Крейтон

Я открываю дверь пентхауса в шесть сорок пять, и мне внезапно хочется крикнуть что-нибудь вроде: «Дорогая, я дома!» Хотя после вчерашнего я уже знаю, что нет никакой гарантии того, что Холли будет дома, несмотря на мои угрозы.

Она, похоже, имеет склонность делать то, что ей заблагорассудится, и мне придется нелегко привыкать к этому. Когда я отдаю приказы, я рассчитываю, что они будут безусловно исполнены. Хотя, учитывая, как мне нравится наказывать ее за непослушание, полагаю, мне не на что жаловаться.

Но когда на кон поставлена ее безопасность, это важнее всего. Мысль о том, что она может одна разгуливать по Манхэттену, пугает меня больше, чем я могу выразить. Она не осознает, что может легко стать мишенью из-за меня.

Но прежде чем я успеваю что-либо сказать, я слышу, как Холли начинает перебирать струны гитары и что-то напевать. Потом наступает молчание.

Я заглядываю в гостиную и вижу ее, сидящую по-турецки посреди дивана, перегнувшись через гитару, что-то пишущую в блокноте, лежащем перед ней. Ее волосы рассыпаны по плечам, и она одета в лосины и серый свитер. Ее ноги босы, и я думаю, что, пока я буду стоять молча и неподвижно, она даже не заметит меня.

Я решаю понаблюдать за ней несколько минут, чтобы проверить мою теорию.

Моя теория оказывается правильной, когда она, закрыв глаза, начинает наигрывать странную и невероятно щемящую мелодию. Она не поет, но ее губы движутся, словно она проговаривает слова, известные только ей. И в этот момент мне хочется увидеть ее в родной стихии – на сцене.

Я подозреваю, что уверенность в себе, которая дает о себе знать, когда она со страстью говорит о своей карьере, еще больше видна, когда она стоит на сцене. Она редкое создание, моя жена.

Она снова останавливается и склоняется над блокнотом, что-то зачеркивая и начиная писать заново. Когда она поднимает голову, она наконец замечает, что я стою в дверях. Ее глаза расширяются от удивления, и она кладет ручку на блокнот.

– Эй, я не знала, что ты уже пришел.

– Я просто наблюдал за тобой.

Ее лицо озаряется улыбкой.

– Это еще только наброски, но это будет чертовски хорошая песня. – Она смотрит на часы, стоящие на боковом столике. – Ох, черт! Я еще не готова! Ты хотел, чтобы мы вышли из дома в семь часов. Я мигом. Что мне надеть? Мне нужна помощь, потому что я не хочу, чтобы ты за меня краснел.

Непринужденность, которую она излучала, играя на гитаре, покинула ее, и мне неприятно, что я тому причиной. Я знаю, что мое решение посоветоваться с Кэнноном о том, что мне сегодня вечером делать с Холли, было правильным, потому что я хочу, чтобы эта непринужденность вернулась к ней.

Я отвечаю ей со всей честностью:

– Ты одета нормально. Надевай ботинки.

У Холли на лице отображается шок.

– Ты шутишь? – Она смотрит на свои лосины. – Я выгляжу как…

– Сексуальная женщина?

– Как девчонка из Кентукки.

– Какой ты и являешься. Так в чем твоя проблема?

– Это Нью-Йорк. И я недостаточно шикарна для Нью-Йорка. Я и так выделяюсь из толпы; мне ни к чему выделяться еще сильнее.

– Ты совершенна. Надевай ботинки. Мы уходим.