Текст книги "Король Аттолии"

* * *

Аттолийцы ошибались. Орнон питал к эддисскому вору глубочайшее уважение – примерно такое же, как к остро наточенному лезвию меча. Он никак не мог понять: если аттолийцы считают короля идиотом, как, по их мнению, он сумел взойти на трон? Просто они никогда не видели его в те времена, когда он был вором, стоял, откинув голову, и в глазах блестел огонек, от которого у всех вокруг волосы вставали дыбом. Аттолийцы видели в нем только новоиспеченного неуклюжего короля. Орнон и сам не понимал, куда подевался былой вор. После свадьбы Эвгенидес стал не похож сам на себя.

Возможно, в этом отчасти виноват и сам Орнон. Он предупреждал Эвгенидеса, что надо держать свой норов в узде, а язык за зубами. Он прекрасно понимал, до чего тяжело Эвгенидесу играть эту роль, и мечтал увидеть, как дерзость короля хоть немного поутихнет, а острый язык приумолкнет.

Орнон отнюдь не хотел, чтобы король покорно и бесхребетно глотал насмешку за насмешкой. Еще десятилетним мальчишкой эддисский вор мог одним-единственным взглядом дать отпор взрослому человеку. Куда подевался этот взгляд? Возможно, роль вора была для Эвгенидеса важным источником уверенности в себе и силы характера. И теперь, навсегда покинув Эддис, он растерял и то и другое. Если так, то это не сулит государству Аттолия ничего хорошего.

Аттолийцы напрасно считали, что им нужен слабый король. Слабость короля означает неопределенность. Если король не обладает властью над страной, вместо него на эту власть будут претендовать правители других народов. Они пойдут в бой, чтобы взять власть и удержать ее. Иногда этот бой будет происходить открыто, с восстаниями и гражданскими войнами, но чаще – скрытно, в виде отравлений и политических убийств. И если королева не сумеет удержать власть, ее страну ждет печальное будущее.

Орнон перевел взгляд на королеву. Возможно, она продолжит править твердой рукой. Когда она только взошла на трон, никто не ожидал от нее такой силы. Может быть, она и дальше будет восседать на престоле в одиночку, но Орнон полагал, что она уже исчерпала все свои возможности. Она сумела обуздать своих непокорных баронов и заставила их склониться перед своей властью, но оставалась еще Медийская империя, мечтавшая захватить и эту маленькую страну, и Эддис с Саунисом. Аттолия не сможет одновременно и держать своих баронов в покорности, и сражаться с Медийской империей. Один раз она сумела отделаться от медийцев, изгнав с позором их посла Нахусереша. Этот позор ослабил позиции самого посла, однако рано или поздно он или его брат, следующий император, снова явится на берега Срединного моря. В том, что медийцы вернутся, не сомневался никто из мало-мальски прозорливых людей.

И когда они вернутся, государство Аттолия должно выступить против них единым фронтом. Королева могла повелевать своими баронами, но не могла их объединить. Слишком много крови пролилось между нею и многими знатными семействами. И по этой же причине ни один из баронов не мог стать королем. Им нужен был на троне человек, не занимающий ничью сторону. Эвгенидес.

Орнон покачал головой. Не все планы заканчиваются успехом. Этот оказался неудачным. Эвгенидес перестал отвечать на оскорбления аттолийцев. Допустил, чтобы им помыкали. Он терпеть не мог быть на виду у публики, и Орнон прекрасно это знал. Раньше он думал, что получит огромное удовольствие, глядя на Эвгенидеса, с которым его связывали долгие непростые отношения. Но чего Орнон никак не ожидал, так это почувствовать себя в лодке без руля и ветрил, мчащейся по реке к водопаду.

Он поглядел на короля. Эвгенидес надел к ужину тот же камзол, в котором был вчера. И, что гораздо тревожнее, сегодня утром на тренировке он ударил гвардейца по голове. Аттолийцы сочли это несчастным случаем, но Орнону было виднее. По какой-то причине Эвгенидес вышел из себя, а для слабого короля это величайшая опасность. Слабые короли, теряющие терпение, могут натворить колоссальных бед. В последнее время Эвгенидес повзрослел, но до этого много лет был невероятно вспыльчив.

* * *

Над залом витал тихий гул разговоров. Вдруг за боковым столом кто-то обратился к королю.

– Ваше величество, – с невинным видом спросил этот любопытный, – а правда, что ваши родичи однажды окунули вас головой в бочку с водой?

Орнон замер с винным кубком в руке.

– И верно ли, что вас держали и не отпускали до тех пор, пока вы не повторите оскорбления в адрес своей семьи?

Говоривший сидел далеко от Орнона, но голос разносился на весь зал. Это был юноша с длинными локонами, одетый по последней моде. Один из приятелей Дита, подумал Орнон. Дит и его младший брат Седжанус особенно изводили короля. Всякий раз, когда Дит был рядом, Эвгенидес закусывал удила. При том что двое сыновей Эрондитеса терпеть не могли друг друга, и казалось бы, король должен поладить хотя бы с одним из них, но этого не происходило.

Эвгенидес, бесцельно гонявший еду по тарелке, наконец поднял глаза, и кубок Орнона со стуком опустился на стол, расплескав вино.

Торопливо поправив кубок, Орнон выругал себя за то, что задумался о прошлом Эвгенидеса. Его мысли словно вытянули на поверхность самые жестокие стороны натуры короля. В таком настроении Эвгенидес не откликнется ни на какие призывы к благоразумию, которые мог бы послать ему Орнон со своего конца стола. Он даже не посмотрит на Орнона. И его внимание не удастся привлечь ничем – разве что бросить в короля булочкой.

Этот дерзкий аттолийский щеголь, явно из патрициев, но отнюдь не барон, покосился на королеву, оценивая, понравился ли ей его выпад. Но она глядела в другую сторону. Король слегка пожал плечами и ответил:

– Спроси у моих родичей сам. Я могу послать тебя к ним.

Щеголь рассмеялся. В его смехе слышалось плохо скрытое презрение.

– Путь будет долгий, ваше величество. Я бы хотел получить ответ от вас.

– Путь будет короче, чем ты думаешь, – вежливо отозвался король. – Почти никого из моих родичей мужского пола нет в живых.

Тишина, повисшая над главой стола, быстро растеклась по всему залу до самых дальних углов. Улыбка аттолийца стала неуверенной.

Король не улыбнулся в ответ. Те, кто понял смысл его слов, поежились, словно от холода.

Недавняя война между Эддисом и Аттолией дорого обошлась горной стране. Страданий и потерь ей выпало больше, чем крупной богатой Аттолии, но в конце концов эддисский вор воссел на аттолийский престол. И любопытному придворному вдруг расхотелось выяснять, сможет ли Эвгенидес из Эддиса послать его в преисподнюю вслед за своими родичами. Он сидел и горько раскаивался, что послушался Дита, подговорившего его на эту маленькую шутку. Юноша снова посмотрел на королеву, на сей раз ища спасения. Но она по-прежнему глядела в другую сторону.

– Простите, ваше величество, если я вас обидел, – пролепетал он, глядя в скатерть.

Король ничего не сказал. Поймал над столом встревоженный взгляд Орнона и ответил широкой улыбкой, которую посол очень хорошо знал. Эвгенидес был зол и сам радовался этому. Король лениво потянулся за кубком и допил оставшиеся в нем капли вина.

Не зная, куда бы еще устремить взгляд, Орнон посмотрел на королеву. На его лице ясно отражалась мольба, и она не осталась незамеченной: королева улыбнулась с еле заметным весельем и повернулась к Эвгенидесу. Глядя, как он вертит в руках пустой кубок, она протянула ему свой:

– На, возьми мой.

Все, кто сидел рядом, отпрянули. Эвгенидес поперхнулся еще не проглоченным вином. Ни для кого в зале не было секретом, что ядом, подсыпанным в свой собственный бокал, Аттолия отравила первого мужа, за которого ее выдали насильно.

Эвгенидес кашлял, его плечи ходили ходуном. Откинул голову назад, хватая воздух ртом, наконец отдышался и открыто расхохотался. Держась за бока, поглядел на королеву. Она ответила бесстрастным взглядом, и он захохотал громче. Аттолийцы, все как один, смотрели на него с откровенной неприязнью.

– Дорогая моя, я этого не боюсь, – ответил он слегка натянутым голосом. – Да и нет нужды. Смотри. – Он указал на кубок. Мальчик-виночерпий уже наполнил его, подскочив с амфорой так быстро, что вино расплескалось на скатерть. – Мой кубок уже полон.

* * *

Постепенно за столами снова завязались разговоры. Встревоженные лица успокоились. Непривычный миг миновал. Аттолийцы еще раз убедились, что король не более чем клоун. Орнон глядел в свою тарелку, радуясь, что буря миновала, и одновременно злясь. Жаль, что аттолийцы не понимают, как близко они подошли к катастрофе. Впрочем, это и к лучшему. Он снова посмотрел на щеголя, чей вопрос чуть не привел к урагану. Глядя на побелевшее лицо придворного, подумал: этот парень заглянул Эвгенидесу в глаза и понял, что стоит на краю гибели. Орнон обернулся к королеве и встретил ее взгляд. На ее лице еще сохранялась тень удовлетворенной улыбки. Она доказала свою силу, и Орнон склонил голову в знак уважения.

* * *

После ужина столы убрали, освобождая место для танцев. Под шум сдвигаемых стульев королева сказала:

– Прости.

– За что? – спросил ее муж.

– За того юношу. Я бы охотно отослала его вслед за твоими родичами, но он младший секретарь, отвечающий за снабжение военного флота.

В ответ на извинения он покачал головой и улыбнулся, но улыбка была отрешенной. Она проследила его взгляд – куда-то вдаль, над головами придворных. Она видела своих павших. Он, без сомнения, – своих. Она знала, что он одновременно ненавидел и любил своих родственников, которые теперь находились по другую сторону любви и ненависти.

– Танец, – сказал он. – Вот что поднимет нам всем настроение.

Он встал, предложил ей руку. Заиграла музыка. Они сделали один шаг по ступеням трона и вдруг остановились. К барабану, начавшему в одиночестве отбивать медленный ритм, присоединился резкий звук горной флейты.

Это была традиционная эддисская мелодия. Ее можно было бы счесть данью уважения новому королю, если бы не одна загвоздка: ни один эддисский танец не мог исполняться с одной рукой. Аттолия посмотрела на придворного капельмейстера, дирижировавшего оркестром на невысоком балконе по одну сторону зала. Он, сам того не зная, терзал короля этой веселой мелодией, напоминая ему о том, чего уже никогда не вернуть.

– Я велю его высечь, – сказала она совершенно серьезно.

Хватка Эвгенидеса, державшего ее за руку, чуть-чуть обмякла. Невыносимая боль в его сердце ослабевала. Ее заявление было не таким рассчитанным, как предложение вина, но возымело такой же эффект – помогло ему успокоиться.

– Не надо, – сказал он. – Думаю, эту музыку ему подсунула заботливая рука Седжануса. Это он тут правит балом, а не капельмейстер. Потанцуй со мной.

Эвгенидес внезапно повернулся к ней, кипя энергией и озорством. У нее упало сердце. Его уже один раз вывели из себя, и ей стоило немалых усилий вернуть его в рамки. Но он не пес, чтобы вечно держать его на цепи. Буйный нрав супруга нередко пугал ее.

– Нет, – ответила королева, но он, не обращая внимания на отказ, потянул ее вниз по ступенькам. Не ожидав этого, она пошатнулась и с трудом удержалась на ногах, но он не выпустил ее руку. При виде такого обращения с королевой придворные возмущенно заахали. Эддисца не любили даже те, кто противостоял королеве.

– На нас смотрит весь двор, – напомнила она.

– Кажется, ты просила меня почаще бывать на виду? – поддразнил он.

– Я передумала, – холодно заявила она. – И прошу быть немного осмотрительнее.

Она потянула руку, но он не разжал пальцев. Тогда королева прекратила борьбу – не хотела, чтобы придворные видели, как она вырывается.

– Ты не веришь, что я справлюсь.

Она и впрямь не верила.

– Меня не волнует, что они думают.

В этом она не сомневалась. И потому беспокоилась.

– Нет, – ответила королева, но уже не так уверенно.

Он почувствовал это и улыбнулся.

– Король я или нет? – спросил он тоном, не допускающим возражений.

На это ей возразить было нечего. Она хотела видеть его королем, а он изо всех сил сопротивлялся.

– Конечно, – признала она, но уже разозлилась. Об этом говорил румянец на щеках. Музыка смолкла, весь двор хранил молчание. Никто не мог слышать их тихого разговора, но каждый, кто видел лицо короля, прекрасно понимал и все его слова, и ответы королевы.

Излучая восторг в лица всем, кто его ненавидел, Эвгенидес вывел королеву в середину пустого зала перед музыкантами. Посмотрел на пол, словно тщательно выбирая место, потер башмаком каменную плитку.

– Ты знаешь шаги?

– Конечно, – снова ответила королева, почти не разжимая губ.

– Конечно, – эхом отозвался король. – Твоя роль будет как обычно, только двигайся так, словно ждешь, что я подхвачу тебя правой рукой, а я буду действовать только левой.

– Как просто. – Королева протянула руку.

– Очень. – Король взял ее и встряхнул, снимая напряжение. – Не бойся. Прежде чем выкрасть у тебя из-под носа Дар Гамиатеса, я знал только такие танцы.

– Я и не боюсь, – холодно отозвалась королева.

– Вот и хорошо, – ответил король. – Я тоже.

Он кивнул музыкантам, и опять зазвучали сначала барабаны, потом флейты. Король и королева встали лицом друг к другу и начали танец. Их шаги зеркально повторяли друг друга, левые руки сцепились. Правая рука Аттолии, которой она должна была держать короля за правую руку, висела сбоку.

– Почему ты знал только эти танцы?

– Потому что никто не хотел со мной танцевать. Воры не пользуются успехом.

Понятно почему, подумала Аттолия, но вслух сказала:

– Почему ты так хорошо знаешь квадратные танцы?

Музыка зазвучала быстрее.

– Мать научила. Мы танцевали на крышах мегарона. Если верить легенде, вор и партнерша, которую он выберет, никогда не упадут.

– Ты теперь король, – напомнила она.

– Да, но, говорят, когда танцует король, с ним вместе может без опаски танцевать весь двор.

– Пожалуйста, – сказала Аттолия, – избавь и меня, и мой двор от танцев на крыше.

– Может быть, это работает только в Эддисе.

* * *

Танцы назывались квадратными, потому что танцоры двигались только в тесном квадрате, не выходя за его пределы. В линейных танцах, напротив, движение происходило туда-сюда вдоль воображаемой линии. Оба вида танцев начинались медленно, но затем музыка все ускорялась, и танцорам приходилось двигаться быстрее и быстрее, снова и снова повторяя ногами один и тот же рисунок. В конце каждого круга Аттолия поворачивалась к королю сначала спиной, потом опять лицом. Они сцепляли руки, кружились вместе и начинали снова. Вскоре музыка зазвучала так быстро, что для разговоров уже не хватало дыхания.

Развернувшись, Аттолия почувствовала, как что-то дернуло ее за волосы. Раз, другой. Потом ее тщательно уложенные косы скользнули по спине. Эвгенидес, не забывая переступать ногами в хитроумном рисунке и одной рукой вращая королеву, одну за другой вытаскивал у нее из волос заколки, когда она поворачивалась спиной. Когда все заколки были выдернуты, прическа рассыпалась. На следующем пируэте волосы взметнулись, последние из шпилек выпали и заскользили по мраморному полу.

Королева была на несколько дюймов выше Эвгенидеса, ему пришлось откинуться назад, чтобы удерживать ее в пируэтах. Тем, кто смотрел, казалось, что он творит невозможное. Одной рукой, без всяких видимых усилий, он бросал вызов законам природы. Фрезина, старшая из служанок королевы, смотрела из-за трона, как ее величество пляшет, словно пламя на ветру, а худощавый король, будто тяжелое ядро в центре земли, удерживает ее на орбите. Они двигались быстрее и быстрее, ни разу не сбившись с шага, а музыка взвилась уже до невообразимого темпа, сложный рисунок шагов сменился долгим кружением, танцоры держались друг за друга одной рукой, откинув другую, держались очень крепко, иначе разлетелись бы в разные стороны. И вдруг музыка оборвалась. Танец закончился.

* * *

Взметнулись и опали юбки и волосы королевы. Она холодно откинула волосы с лица и обмотала их одной прядью, чтобы удержать за спиной.

Король нахмурил брови. Медленно поворачиваясь, вгляделся в пол вокруг себя.

– Ага. – Отойдя на пару шагов, он что-то подобрал с пола. Потом вернулся, сунул руку в кушак, достал горсть заколок и протянул королеве.

– С вашего разрешения, мой господин, я удалюсь поправить прическу.

– Конечно, – с поклоном отозвался король, нежным голосом передразнивая ее недавние сердитые ответы.

Королева слегка кивнула. Поднялась по ступенькам, прошла мимо трона, скрылась за дверью, позвав за собой служанок.

Ген снова уселся на трон. Вид у него был очень самодовольный. Фрезина, уходя вслед за королевой, услышала тихий шепот Элии:

– Да, это на многое открыло глаза.

– Только тем, кто умеет видеть, – так же шепотом отозвалась Фрезина.

Орнон, стоявший неподалеку, молча согласился.

* * *

Костис провел вечерние часы в счастливом неведении о том, что происходило в тронном зале. Он сочинял давно обещанное письмо отцу и сестре. С тех пор как он впал в немилость, письма становились все короче, и получал он гораздо больше, чем отсылал. Письма сестры были переполнены малозначительными подробностями жизни на ферме. В одной и той же фразе соседствовали упоминания о том, что у дальней родственницы родился малыш, а у коровы появился на свет теленок. Талия больше интересовалась скотинкой и знала, что Костис ее понимает. Ему приятно было смотреть, как она старательно делает вид, будто ее ничуть не трогает та пучина, в какую он вверг их жизнь.

Он понимал, что на самом деле это не так. Бесчестье Костиса сильно сказалось на них, об этом им без устали напоминала вся остальная семья, но отец тоже предпочитал помалкивать. Лишь заверял сына в своей поддержке. Костис радовался письмам, перечитывал их снова и снова, но отвечать было тяжело.

В мрачном настроении он приготовился лечь спать пораньше.

Но мрачное настроение не оставило его и ночью.

* * *

– Ну как, Костис, глаз болит? – спросил король наутро.

– Нет, ваше величество.

– Тогда выше нос. А то, когда гляжу на тебя, меня совесть мучает.

* * *

После завтрака король отказался идти к учителям.

– У меня назначена встреча в саду, – заявил он королеве и откланялся. Для Костиса это было новостью, но для лакеев, по-видимому, нет. Поцеловав королеву, король спустился по лестнице с террасы. Лакеи пошли было за ним, но король на миг сбавил шаг и жестом велел им оставаться на месте. Сопровождали его только телохранители.

Под террасой располагался сад королевы. Когда-то Костис полагал, что под королевой понимается ныне царствующая особа, но потом узнал от одного из лейтенантов, что этот сад много лет служил местом, где искали уединения и покоя многие властительницы Аттолии. С одной стороны его замыкала терраса, с боков обрамляла стена, отделявшая его от прочей дворцовой территории. С дальней стороны сад ограждали невысокие каменные перила. Этого вполне хватало для уединения, потому что по другую сторону перил начинался отвесный обрыв, под которым раскинулся открытый двор.

По всему саду тянулись живые изгороди. Кое-где они достигали такой высоты, что смыкались кронами, образуя туннели и зеленые стены открытых комнат. Посреди сада несколько таких комнат, соединенных зелеными коридорами, при взгляде с террасы складывались в нечто вроде лабиринта. В этом лабиринте нельзя было заблудиться, однако он давал уединение и в то же время безопасность. Изгороди были широки и плотны, прорваться сквозь них не смог бы даже самый упорный наемный убийца. Королева могла без опаски прогуливаться там в одиночку, оставив телохранителей у арочных входов.

Король шел по дорожке вдоль балюстрады. Летний ветер закручивал пыль в спирали, швырял их о каменные стены сада, а потом уходил вверх, и спирали рассыпались. Высоко взметнувшаяся пыль временами попадала в сад и обжигала Костису глаза. Король свернул с ветра к лабиринту. Там, перед арочным входом, стоял взвод гвардейцев во главе с капитаном, и среди них, под надежной охраной, Эрондитес Младший.

Костис сразу узнал его. Пути Дита и короля уже не раз пересекались, и Костис часто видел его. Он был очень похож на своего брата Седжануса, однако завивал длинные темные волосы по моде, принятой среди знатной молодежи при дворе королевы. Он был изысканно одет в узорчатый открытый камзол, но держал руки в карманах, а на лице отражалось презрение пополам со страхом.

– Здравствуй, Дит, – сказал король.

Костис стоял у него за спиной и не смог разглядеть улыбку на лице у Эвгенидеса, лишь услышал ее в голосе. Костис поморщился. Король нашел-таки человека еще более беззащитного, чем сам Костис. Достаточно было спросить Релиуса, секретаря архивов и главного королевского шпиона, кто написал «Королевскую брачную ночь». Релиус наверняка знал, кто в ответе за публичные оскорбления короля.

– Полагаю, нам надо поговорить, – сказал Эвгенидес.

Костис переглянулся с гвардейцем, стоявшим рядом, и отвел глаза.

– О чем, ваше величество? – Дит отчаянно храбрился. Напрасно он так, подумал Костис. Если эта сцена затянется, смотреть на нее будет очень и очень горько. Дит – глупец. Считает, что раз он наследник могущественного барона, то ему ничто не грозит. Однако всем известно, что отец пальцем не шевельнет в его защиту. И если даже родной отец не приползет к трону с жалобами на обиды, нанесенные сыну, то уж больше никто и подавно не станет переживать.

– Как о чем? О той забавной песенке, которую ты сочинил.

Не успел Дит возразить, как король обернулся к Телеусу:

– Ты поставил охрану на всех входах?

Телеус кивнул, и король продолжил беседу:

– Давай поговорим наедине, Дит.

– Я до сих пор не понимаю о чем, ваше величество.

– Ну для начала – об ошибках в твоем изложении событий. Они там есть. Не сомневаюсь, ты, услышав подробности, захочешь представить публике более точный отчет. – Король помолчал, проверяя, слушает ли его Дит. Тот был весь внимание. Как и все вокруг. – Она плакала.

Дит отпрянул:

– Ваше величество, я не…

– Не желаешь этого слышать? Почему же, Дит? Разве ты не хочешь вставить это в свою песню? В первую брачную ночь королева плакала. Ты ведь наверняка сможешь подобрать к этому рифму. Давай прогуляемся, я расскажу тебе гораздо больше.

– Ваше величество, прошу вас, – взмолился Дит, весь дрожа. – Я не хочу больше ничего слушать. Прошу меня извинить.

О том, что он влюблен в королеву, знал весь двор. Знала вся страна. Дит отступил на шаг, но Телеус стоял за спиной и отрезал путь к бегству.

Король протянул к Диту руку, на которой поблескивал серебряный крюк, и осторожно, но твердо втолкнул его в арку.

– Прогуляйся со мной, Дит, – настойчиво повторил он.

Костиса оставили с остальными гвардейцами. Он прерывисто дышал, до боли стиснув зубы.

– Мерзавец, – шепнул кто-то за спиной.

– Как бы к нему не подослали убийц, – проговорил другой.

– Молчать! – велел Телеус.

– Капитан… – запротестовал гвардеец.

– Заткнись! – рявкнул Телеус.

Больше никто не произнес ни слова.

Дит и король полчаса гуляли по саду. А когда вернулись, Дит был подавлен, но на удивление спокоен.

На выходе из аллеи он обернулся и упал на колени перед Эвгенидесом, а тот приветливо сказал:

– Встань, Дит.

– Благодарю, ваше величество.

– Пообедаешь со мной завтра?

Дит украдкой посмотрел на испачканные колени своих модных панталон, поднял глаза и улыбнулся:

– Спасибо, ваше величество. Сочту за честь.

Король улыбнулся. Дит улыбнулся тоже. Они расстались. Дит удалился в одиночку, а король в окружении ошеломленных гвардейцев пошел обратно к террасе, где уже убрали посуду после завтрака. Королева ушла. Над пустой каменной мостовой дул ветер.

* * *

К концу дня весь дворец знал о том, что Дит перешел в сторонники короля. Костис снова и снова прокручивал в голове все, чему стал свидетелем, и не мог поверить собственным глазам. Вечером, готовясь ко сну, он опять думал об этом. И, уже собираясь задуть свечу на столе, услышал за дверью шаги. Подняв глаза, увидел в дверях Ариса.

– Слышал последние новости? – спросил Арис.

– Я сам там был, – ответил Костис. – Видел Дита своими глазами.

Арис поправился:

– Значит, это не последние. Предпоследние. Слышал, что произошло вчера вечером за ужином?

Костис покачал головой. Арис пересказал ему все, что услышал в столовой.

– Если ты считаешь, что королю положены своенравные замашки, то, по-моему, он этому уже научился. Тебе кажется, что он не способен вести себя как подобает королю, но он считает иначе.

Но ответ Арис получил совсем не такой, на какой рассчитывал.

– Арис, он рассказывал мне ту историю. В тот вечер, когда я думал, что меня повесят. Сказал, что его родичи даже хуже моих, что они держали его под водой, пока он не согласился оскорбить свою собственную семью. Он сказал… – Костис помолчал, обдумывая следующие слова. – Сказал, что не стал бы признаваться в этом никому, кроме меня. Наверно, потому что считал, что наутро меня уже не будет в живых.

– Ты мне этого не рассказывал.

– Да как же я мог? – отозвался Костис. – Он считал, что я не успею никому этого передать. Потому я и не стал.

Арис усмехнулся.

– Тебе кажется, что я веду себя нелепо? – спросил Костис.

– Да, – признался Арис. – Но я, будучи человеком приземленным и практичным, рад, что хоть кто-то имеет идеалы и следует им.

– Если король не рассказывал эту историю никому, кроме меня, то он бы сразу догадался, что это сделал я. Тогда почему же он не заикнулся об этом в то утро, когда мы фехтовали?

– А должен был? – спросил Арис.

– Не знаю, – признался Костис. – Но надеюсь, что он не сочтет меня болтуном и сплетником.

– Болтуном и продавцом сплетен, – уточнил Арис. Встретив озадаченный взгляд Костиса, снова усмехнулся и поднял глаза к небу. – Ты хоть догадываешься, сколько может стоить эта постыдная байка про короля? И поскольку она дошла-таки до приятеля Дита, то, надо думать, по дороге кто-то кому-то хорошо заплатил.

Костис пришел в ужас:

– И он думает, что это я продал кому-то эту байку?

Арис пожал плечами.

Костис выругался, проклиная короля последними словами.

* * *

Наутро он все еще злился. Решил при первой же возможности высказать все королю, и возможность такая предоставилась во время утренней тренировки. Король, кажется, не имел никаких обид на Костиса. Однако, подумалось Костису, король никогда не ведет себя так, как от него ждут. Он просто стоял и терпеливо ждал, пока Костис примет стойку для одних и тех же нудных упражнений. Но Костис не шевельнулся. Он встал, гордо подняв голову и расправив плечи, и торопливо высказал королю все, что было на уме.

– Ваше величество, если вы думаете, что я продал ту историю о ваших родичах…

Король перебил, не дав ему закончить:

– Я бы никогда тебя в таком не обвинил.

– …то, уверяю вас, вы ошибаетесь, – закончил-таки Костис. И только потом до него дошли королевские слова.

Король рассмеялся. Костис изо всех сил старался держать себя в руках. Вокруг стали оборачиваться.

Костис натянуто произнес:

– Можете думать обо мне что хотите, я и сам о себе ничего хорошего не думаю, но я этого не рассказывал.

– Не успел найти покупателя? В следующий раз будь порасторопнее.

Костис вздернул подбородок еще выше:

– Я никогда не опущусь до того, чтобы разглашать доверенные мне личные сведения.

– Даже если человек, личную жизнь которого ты обязан защищать, тебе не нравится?

– Тем более. – Костис как можно ярче продемонстрировал презрение к такой мысли.

– Понятно. – Король, кажется, развеселился еще сильнее. – Потренируем первую позицию? Постараюсь больше не попадать тебе по лицу. Но если ты будешь держать голову вот так вздернутой, это будет нелегко.

* * *

Костис покидал учебный плац с чувством дерзкого удовлетворения. И пусть он наговорил глупостей, зато показал королю, что еще не растерял гордости. Он был очень доволен собой – до той минуты, когда его вызвала к себе королева.

В середине дня Костис, как обычно, торопливо шел из королевских покоев. Надо спешить, иначе он не успеет поесть в казарменной столовой и вовремя вернуться к своим обязанностям. Проще было бы пронести хлеба с сыром в поясе, но это нарушало бы форму одежды. Пропустить обед? Но тогда живот будет вгонять его в краску, громко урча в тишине послеобеденных придворных мероприятий.

В коридоре к нему подошла Имения, одна из служанок королевы, и он шагнул в сторону, уступая дорогу, но она остановилась.

– Лейтенант, королева желает поговорить с тобой, – сказала она.

Костис разинул рот:

– Со мной?

Служанка ответила удивленным взглядом.

Костис, заикаясь, забормотал:

– Прошу прощения, куда я должен явиться?

Имения снисходительно кивнула и отвернулась, рассчитывая, что он пойдет следом. Так он и сделал. Костис знал служанок по именам и постепенно сопоставлял имена с лицами, которые видел на послеобеденных приемах и за ужином. Имения была не первой среди служанок королевы, однако, без сомнения, одной из старших.

С трудом преодолевая головокружение, лишь отчасти вызванное тем, что сегодня он так и не поел, Костис последовал за Именией к дверям покоев королевы. Имения кивнула стражникам, стоявшим в коридоре. Они не остановили Костиса, даже не взглянули на него. Почему-то они выглядели внушительнее, чем те, кто охранял короля. За дверями располагалась кордегардия. Ее заливал яркий свет, льющийся из окон под потолком. Да и сама комната была больше, чем кордегардия короля, деревянную обшивку стен украшали мозаичные картины. Костис застыл в изумлении.

До сих пор покои короля казались ему верхом роскоши. Но эта комната… И ведь это не приемный зал, а всего-навсего кордегардия. Стук его собственных сапог по голому, без ковров, полу напомнил ему, что он пришел сюда не стенами любоваться. Он протянул свой меч поджидавшему гвардейцу и поспешил за Именией. Она даже не сбавила шага.

Служанка вышла в одну из дверей в дальнем конце кордегардии, миновала коридор, свернула в другой, более узкий, где свет падал только из комнат по обеим сторонам. Остановилась в дверях, поманила Костиса. Королева ждала его в небольшом приемном зале. Из мебели там был только ее трон.

Королева окинула его с головы до ног бесстрастным взглядом и сразу перешла к делу:

– Что делает король, когда удаляется к себе и отсылает лакеев?

Костис пожалел, что королева не задала ему этот вопрос накануне, когда он еще не успел заявить королю, что не опустится до распространения слухов. Он чуть ли не наяву слышал, как те идеалы, о которых говорил Арис, с грохотом сыплются на землю и разбиваются вдребезги. Это было не просто сплетничание – его королева задала ему вопрос напрямик. Или, с другой стороны, попросила его раскрыть частную жизнь короля, его повелителя, но, еще раз с другой стороны, козлоногого самозванца на троне. Костис возблагодарил богов за то, что может с чистой совестью ответить:

– Не знаю, ваше величество.