Текст книги "Король Аттолии"

Обычно на таких уроках король, скучая, отходил к окну, но сейчас сидел как вкопанный. Впрочем, что ему оставалось? Стоило шелохнуться, как Пиладес придвигался еще ближе, нависал над ним и продолжал лекцию с еще бóльшим жаром. Видимо, ему редко выпадал случай поделиться с кем-нибудь своими знаниями и не хотелось терять внимание его величества. Король предпринял несколько неудачных попыток к бегству, но в конце концов был вынужден смириться и слушать.

Над головой у короля советники и лакеи обменивались восторженными взглядами. Когда Пиладес наконец исчерпал себя, король, не дрогнув ни единым мускулом, поблагодарил его. Поблагодарил он и двоих советников, начавших урок, и предложил закончить тему на следующем занятии, а еще лучше – пусть изложат вопрос в письменном виде, а он изучит как-нибудь на досуге. Они кивнули; король встал и удалился в коридор. Там, закрыв дверь, он провел рукой по лицу.

– Слава богам, что я не спросил об удобрениях, – сказал он.

Костис чуть не расхохотался. Покосившись, понял, что все остальные в королевской свите тоже веселятся, но их больше радует мысль о том, что королю придется отсидеть еще одну скучную лекцию. И только Костис вместе с королем мысленно видел, как премудрый Пиладес горсть за горстью высыпает на стол различные отходы жизнедеятельности скота и обсуждает их сравнительные достоинства.

Король встретился глазами с Костисом и улыбнулся. Костис отвел взгляд, а когда обернулся снова, королевская улыбка уже угасла.

– Господа, хватит с меня на сегодня страданий. Пеллес, на какое следующее мероприятие я не пойду?

– До обеда у вашего величества назначена встреча с бароном Мейнедесом, – подсказал Седжанус.

– Я на нее не пойду, – решил король. – Возвращаюсь к себе.

Пеллес откланялся. Остальные двинулись в путь по коридору. На первом же перекрестке король заговорил снова:

– Прошу вас, господа, сопроводите меня кратчайшим путем прямо в мои покои.

Седжанус поклонился, предлагая королю самому возглавить свиту. Эвгенидес вышел вперед. Он выбирал дорогу без малейших колебаний, и Костису подумалось: интересно, давно ли король понял, что его лакеи и телохранители всякий раз ведут его кружным путем, по лабиринту ненужных поворотов.

Король уверенно шагал впереди своей свиты. Дойдя до главного коридора, он пересек его и свернул в проход поменьше. Тот вывел на еще более узкую лестницу. Лакеи, забеспокоившиеся было, что их игра разгадана, снова заулыбались. Король, не сказав ни слова, поднялся на три пролета и вышел в коридор, освещавшийся маленькими окошками под крышей. По обе стороны располагались тесные кабинеты. Из дверей выглядывали испуганные лица, и работники, сновавшие с табличками и свитками в руках, при виде короля замирали и кланялись. Костис понятия не имел, что это за место. И по-видимому, лакеи тоже не знали. Вслед за королем они свернули в один из кабинетов, миновали его, вышли на балкон и там остановились.

Дальше пути не было. С балкона открывался вид на огромный зал. Когда-то он был внутренним двором, но затем его накрыли крышей, оставив посередине широкое окно. Крышу над головами поддерживали балки, упиравшиеся в балкон под ногами.

Королевские покои располагались на дальней стороне атриума, и пути к ним не было – разве что расправить крылья и взлететь.

Лакеи заулыбались.

Король сердито посмотрел на перила перед собой.

– Возможно, этот путь не самый прямой, – сказал он и под улыбки повел свиту обратно в коридор, мимо все тех же людей со свитками и табличками. Спустился по лестнице, всего на один пролет, свернул налево и еще раз налево, огибая атриум, потом направо – к коридору на дальней стороне. Они снова очутились на знакомой территории, и теперь уже даже Костис знал, как добраться до покоев короля.

Несмотря на долгое путешествие, они все равно пришли раньше, чем их ожидали. Гвардейцы в коридоре вытянулись по стойке смирно, один из них постучал в дверь, предупреждая тех, кто внутри, о приходе короля. Государь вошел в дверь и повернулся на каблуках к лакеям.

– Прочь, – велел он.

– Ваше величество?

– Прочь, – повторил король. – Все. – И взмахом указал на дверь – всем, в том числе телохранителям.

– Неужели ваше величество хочет…

– Да, его величество хочет. Его величество сыто по горло, и вы можете идти. У вас выходной. Выпейте по чашке кофе. Поболтайте со своими зазнобами. Прочь.

– Мы не можем оставить вас без нашей помощи, – сладкоречиво возразил Седжанус.

– Ваше величество, так не годится, – запротестовал взводный командир, единственный, кто обеспокоился всерьез. Он знал свой долг и не имел права оставить короля без охраны. Телеус ему голову оторвет.

– Можете охранять меня из коридора. Дверь всего одна. И помогать мне, – он обернулся к лакеям, – тоже можете из коридора.

– Ваше величество, это недопустимо, – не сдавался Седжанус. – Мы не можем оставить вас одного.

Король, казалось, готов забить эти слова обратно в глотку Седжанусу. Потом его мстительный взгляд упал на Костиса.

– Костис может остаться, – сказал он.

– Так нельзя, ваше величество, – снисходительно улыбнулся Седжанус, но король перебил его.

– Король я или нет? – спросил он ровным голосом. – Или позвать для подкрепления мою супругу?

Он бы никогда не стал признаваться королеве, что не может управиться с собственными слугами, однако никто из них, даже Седжанус, не желал рисковать.

– Оглоблю ему в зубы, – буркнул кто-то.

Лакеи один за другим стали просачиваться в коридор. Последним вышел Ламион. Он обернулся и под свирепым взглядом короля поспешно закрыл дверь.

Эвгенидес обернулся к Костису:

– Проследи, чтобы здесь никто не появился. Чтобы никто не прошел ни в одну из дверей кордегардии, понятно?

– Да, ваше величество.

– Хорошо. Зайди сначала сюда.

Он вошел в спальню, Костис остановился в дверях.

– Передвинь это кресло. Поставь перед окном.

Кресло было неуклюжее, но не тяжелое. После недолгих колебаний Костис поднял его и отнес туда, куда просил король.

– Лицом к окну или спиной, ваше величество?

– Лицом.

Король сел. Костис остался стоять. Король, не глядя на Костиса, протянул руку и велел:

– Сними это с меня.

Он говорил о кольце. Тяжелый перстень из литого золота с печаткой, выгравированной на верхней грани рубина.

Костис осторожно потянул за кольцо, но оно сидело плотно. Пришлось одной рукой взяться за запястье, а другой сильно сдергивать кольцо.

– Простите, ваше величество.

– Не надо извиняться, – ответил король. – Вряд ли снятие колец входит в твою профессиональную подготовку. Разве что вас в гвардии специально тренируют обшаривать трупы?

Шутка показалась Костису совсем не смешной.

– Нет, ваше величество.

Он дернул еще сильнее, и кольцо соскользнуло.

– Оставь на столе, – велел король и отвернулся.

Костису вспомнились тревоги Телеуса о том, каких бед может натворить этот мальчишка, когда почувствует свою силу. Он в сердцах подошел к столу и со стуком положил кольцо на кожаную столешницу. Король словно не услышал. Костис вышел из комнаты. Король ничего не сказал о том, закрывать ли дверь, поэтому Костис оставил ее открытой. Пусть попросит, подумал он, но король просить не стал. Костис выбрал место, откуда не видно короля, сидящего перед окном, и встал там. Стоял неподвижно, вытянувшись по струнке, и ждал.

Из комнаты не доносилось ни шороха. Очевидно, король сидел неподвижно, не шелохнувшись. Пролетала минута за минутой. По-прежнему не слышалось ни звука. Видимо, король решил вздремнуть.

– Костис, – окликнул он наконец. – Пойди поставь кресло на место. И пожалуй, пора позвать наших комнатных собачек.

Костис невольно улыбнулся, представив себе изнеженных королевских придворных в виде своры плохо обученных сторожевых псов.

Вечером, вернувшись к себе и собираясь лечь спать, Костис задумался. Интересно, кто наденет кольцо обратно и задумаются ли лакеи о том, как он его снял. Посмотрел на свою левую руку, где носил тонкое медное колечко с печаткой, изображавшей Мираса, бога – покровителя солдат, света и стрел. Костис начал поклоняться Мирасу еще курсантом, вместе с друзьями. Каждый носил медное кольцо, хотя от него пальцы окрашивались зеленым.

Он осторожно подтолкнул кольцо большим пальцем, попытался снять его, не пуская в ход правую руку. Зацепился за край стола – все равно ничего не получилось. Наконец сунул палец в рот и стянул кольцо зубами. Выплюнул его в ладонь и положил на стол. Глядя, как оно поблескивает при свечах, Костис невольно содрогнулся. Надел кольцо на палец и лег спать, стараясь думать о чем-нибудь другом.

Глава пятая

В небольшом приемном зале Релиус представил королеве свой доклад. Раньше такие встречи проходили с глазу на глаз. Сейчас присутствовал и новый король. Пока Релиус держал речь, Эвгенидес сидел нога на ногу и крутил в пальцах золотую монету.

Эти фокусы сильно отвлекали, но королева не сводила внимательных глаз с Релиуса. А он выражался как можно уклончивее, стараясь сообщить ей, не встревожив короля, обо всех интригах, какие плетутся при дворе. Неспособность Эвгенидеса утвердиться в своей власти означала, что другие пытались сделать это за него. Несколько различных партий стремились привлечь короля на свою сторону, добиться, чтобы он защищал их интересы.

Королева покосилась на Эвгенидеса и снова перевела взгляд на секретаря архивов. От нее не ускользнуло, что оба они, одетые весьма щеголевато, выбрали для этой встречи костюмы, сочетающиеся с ее собственным. Однако для этого не надо было обладать даром предвидения. Ее гардероб был довольно однообразен, несмотря на то что новый муж часто предлагал расширить его. Ей казалось забавным, что их предпочтения в одежде столь сильно разнятся. Камзол Эвгенидеса, свободно скроенный по медийской моде и больше похожий на халат, был сшит из красно-оранжевого шелка. А Релиус оделся в континентальном стиле, его туника глубокого винного цвета подчеркивала фигуру и гармонировала с коротким бархатным плащом, с которым архивариус не расставался даже летом.

В выборе одежды отражалось его могущество. Релиус был единственным из советников королевы, кто находился рядом с ней на протяжении всего ее правления. Он был незаконным сыном управляющего на вилле одного из баронов, и она с самой первой встречи разглядела, что он способен научить ее тому, в чем она больше всего нуждалась, – искусству управлять людьми и проявлять власть. Он стал ее учителем, и в награду она дала ему богатство и влияние.

Эвгенидесу наскучило крутить монету в пальцах. Он стал подбрасывать ее в воздух и ловить. Этим он отвлекал Релиуса – то ли случайно, то ли, скорее всего, намеренно рассчитывал выбить секретаря из колеи. Монетка взлетала все выше и выше, и Аттолия чуть сдвинула ногу и лягнула короля в лодыжку. Он подскочил и возмущенно обернулся к ней. Монетка очутилась у него за спиной, и он, не глядя, подхватил ее на лету.

Король мимоходом взглянул на Релиуса и снова поглядел на королеву. Она не сомневалась: от его внимания не укрылась ни одна деталь. Эвгенидес протянул монету – это был золотой статир с ее профилем на одной стороне и аттолийскими лилиями на другой.

– Лилии – правлю я, голова – ты. – Он подбросил монетку в воздух.

– Лилии – правишь ты, голова – бросаешь опять, – поправила Аттолия.

Монетка упала. Эвгенидес взглянул и показал королеве.

– Нет нужды. – На его ладони лежала перевернутая монетка с аттолийскими лилиями. Он подбросил ее еще раз, еще и еще. И всякий раз она падала лилиями вверх. Он подбросил монетку снова и на сей раз поймал в кулак. Не глядя, положил на вышитый рукав и убрал руку. Опять лилии.

– Пожалуй, на этом хватит, – сказала Аттолия. – Релиус, что-нибудь еще?

– Нет, ваше величество.

С подчеркнутым отсутствием интереса король пожал плечами и взял монетку с рукава.

– Благодарю за доклад, Релиус. Как всегда, я признателен вам за доскональное представление информации. – Он слегка кивнул, и Релиус откланялся.

Король редко упускал возможность нагрубить капитану гвардии, но с архивариусом был неизменно вежлив. От этого Релиусу делалось не по себе. Это сейчас король не более чем эддисская марионетка, но рано или поздно все станет иначе. Не пройдет и года, как его начнет дергать за ниточки какая-нибудь здешняя партия, и Релиус намеревался гарантировать, что это будет партия королевы. Он, как и Телеус, останется верен своей королеве, несмотря ни на что.

Ему хотелось выкинуть из головы фокус с монеткой. Всего лишь ловкость рук, на это способен любой циркач. Однако история не давала покоя. Королева и бровью не повела, словно с самого начала ждала такого исхода. Зато король с каждым броском волновался все сильнее. А под конец, заметил Релиус, его даже будто замутило.

Релиус помедлил в аркаде за дверями приемного зала, дождался, пока выйдет король со свитой. Удаляясь по другой аркаде, пересекавшей ту, где прятался Релиус, король достал из кармана монетку. Посмотрел на золотой статир с внезапным отвращением и швырнул между колоннами в кусты дворцового сада. Релиус в замешательстве вернулся к своим делам.

* * *

Дворец затих. Казалось, не спят только королевские гвардейцы.

– Барон Артадорус!

Шепот был так тих, что не потревожил бы даже паутинки, однако сопровождался легким прикосновением клинка к шее, поэтому барон мигом проснулся.

Ночник погас. Барон различил лишь смутную темную фигуру, склонившуюся над ним. Фигура не стояла возле кровати, а сидела, почти касаясь его уха губами, и шептала. Неведомый гость проник в королевский дворец, в личные покои самого барона, прямо в его спальню, сел на кровать и при этом никого не разбудил, даже ту, что спала рядом с бароном на этой самой кровати.

Клинок был остр, хотя только богам известно, как человек без одной руки мог держать нож.

– Ваше величество? – прошептал барон.

– Я имел интереснейшую беседу с человеком по имени Пиладес. Знаешь его?

– Нет, ваше величество. – Сталь нагрелась до температуры кожи. Он чувствовал остроту лезвия.

– Он работает в министерстве сельского хозяйства.

– Простите, я…

– Он много рассказывал мне о зерне, растущем в разных частях страны.

– А-а, – слабо протянул барон.

– Вот тебе и «а-а». Давно ли, барон? – прошептал король, все еще склоняясь так близко, что барон мог бы заключить его в объятия, будь он любовником, а не убийцей. – Давно ли ты передаешь неверные отчеты об урожае? Давно ли ты не платишь налоги?

Барон закрыл глаза:

– Ваше величество, это случилось в первый раз.

– Ты уверен? – Клинок прижался сильнее.

– Клянусь.

– Не забывай, что есть записи, которые можно проверить.

– Клянусь, ваше величество, в первый раз. – Он скосил глаза, силясь разглядеть лицо короля. – Вы расскажете ее величеству?

Король неслышно рассмеялся. Его теплое дыхание пощекотало барону щеку.

– Я пришел сюда в ночи, приставил нож тебе к горлу, а ты боишься, как бы о твоей ошибке не узнала королева? Бойся меня, Артадорус.

Значит, это шантаж, решил барон.

– Чего вы хотите, ваше величество?

Король снова беззвучно рассмеялся:

– Для начала – чтобы ты заплатил налоги.

Он убрал от горла барона клинок и неслышно поднялся с кровати. Столь же беззвучно пересек комнату, но, выходя, хлопнул дверью. В кровати рядом с бароном послышалось сонное бормотание. Слава богам, это была не жена, тихий разговор непременно разбудил бы ее.

Та, что лежала рядом с бароном, пошевелилась и села:

– Ты что-нибудь слышал?

– Тебе приснилось, – сказал барон. – Ложись и спи.

А сам долго лежал в постели и размышлял. Несомненно, он свалял дурака. Глупо было не заметить, что король, при всей своей ущербности и неопытности, крайне опасен. А еще глупее – откликнуться на предложение Эрондитеса, сказавшего, что королева полностью поглощена своим замужеством и ничего не замечает. Эрондитес, никогда не питавший приязни к королеве, видел, что Артадорус много лет благоразумно хранит ей преданность, и решил, что жадность собьет его с истинного пути. Эту ловушку наверняка подстроил он: сначала предложил способ уклониться от налогов, а потом накляузничал королю. Барон с ходу отмел ссылку на Пиладеса и министерство сельского хозяйства. Этот правитель ни за что не раскрыл бы столь хитрую схему сам. Предателем оказался Эрондитес. Он решил выслужиться в глазах его величества, шантажом вынудить барона встать на сторону короля и строить козни королеве. Оставалось только одно. Ночь стояла теплая, но барон лежал под одеялами и стучал зубами от холода.

* * *

За завтраком королева заговорила с королем:

– Барон Артадорус прислал записку с просьбой увидеться до завтрака. Попросил на время освободить его от дворцовой службы.

– Правда? – Король изобразил отсутствие интереса.

– Сказал, дома его ждут неотложные дела.

– Да?

– Что-то связанное с его бухгалтерией.

– Гм.

Она бросила на него предостерегающий взгляд.

– Он что, упал на свой меч? – спросил король.

– Физически – нет.

– А-а, – отозвался король.

Она скрестила руки на груди и больше не произнесла ни слова.

* * *

– Нынче утром барон имел разговор с королевой. Просил отпустить его. – Седжанус, ненадолго встретившись с отцом в одном из укромных внутренних дворов, коротко изложил новость.

– Правда? – отозвался отец, слегка удивившись, но ничуть не расстроившись. – Не сомневаюсь, он едет домой подправить бухгалтерские отчеты. Впрочем, неважно. Ошибка уже зафиксирована, а что написано пером, не вырубить топором.

– А если он уже признался королеве?

– Если бы он признался королеве, мы бы об этом уже услышали. Ты ведь помнишь, что́ в прошлый раз случилось с человеком, решившим обмануть королевское казначейство?

* * *

В королевской постели больше не было змей, а в его еде – песка. На этот счет приняли меры гвардейский капитан и секретарь архивов. Издевательства стали более утонченными. Еда, доставляемая королю, – а он имел привычку обедать в одиночестве, если не считать назойливой свиты, – всегда была приготовлена так, чтобы человеку с одной рукой было невозможно с ней справиться. Король изо всех сил старался скрыть свое увечье, а лакеи прилагали все силы, чтобы подчеркнуть его. Если королю был нужен нарезанный хлеб, приходилось об этом просить. А если он упрямо отказывался просить, то Седжанус или Хиларион рассыпались в деланых извинениях за то, что забыли его нарезать. Дважды король запирался у себя в комнате. И оба раза разрешал остаться только Костису.

Лакеи, при всей своей наигранной беззаботности, в часы изгнания бродили по внешнему коридору и обливались холодным потом при мысли о том, что сюда может случайно зайти королева. Она, несомненно, знала, что король прогоняет свиту с глаз долой, но предпочитала смотреть на это сквозь пальцы. Однако, если она увидит, как они всей толпой бесцельно бродят по коридорам, все может измениться.

– Ее величество должна делать вид, что поддерживает короля, – напомнил приятелям Седжанус. – А иначе она разрешала бы нам злить его сколько душе угодно.

* * *

Однажды, в один из редких вечеров, когда Костис не стоял в карауле и не спал, к нему зашел Арис. Друзья сидели и болтали.

– Наверно, до конца своих дней, – ответил Костис на вопрос Ариса о том, долго ли, по его мнению, придется ходить в лейтенантах. – И погибну, вероятнее всего, от скуки.

Он лежал в позе неизбывной апатии, закинув ноги на подушку и слегка свесив голову с края короткой койки, и глядел в потолок. На лице застыло недовольство, которое ему приходилось тщательно скрывать в часы службы.

– Значит, ты думаешь, что тебя повысили уже навсегда?

Костис поразмыслил:

– Нет. Вряд ли он взаправду хочет оставить меня в лейтенантах. Все это притворство и насмешка, а не настоящее повышение. По-моему, рано или поздно ему это надоест, и меня низложат обратно во взводные. Или в простые рядовые.

– Или уволят из гвардии.

Костис выпучил глаза – Арис озвучил именно то, о чем сам он старался не думать. Затем пожал плечами – нелегкая задача, когда лежишь почти что вверх тормашками.

– Если уж он так решил, пусть увольняет, и дело с концом. Надоело болтаться между небом и землей и только и ждать смертельного удара. Может, ждет, пока я помру от скуки… Или прибью бывшего лейтенанта Седжануса.

– Что? Прикончить нашего бравого и умного красавца Седжануса?

– Голыми руками, – сказал Костис. – Если он еще хоть раз укажет королю на пятнышко у меня на пряжке или на болтающуюся нитку на мундире, я ему своими руками глаза выдавлю, нашему умнику и красавчику.

Арис хихикнул:

– Осторожнее… Помни, его боготворит вся гвардия.

Седжанус был богат и влиятелен, щедрой рукой сорил деньгами. Будучи лейтенантом, он заслужил восхищение и зависть почти всех гвардейцев.

Костис поднял голову и допил остатки вина из кубка, которым помахивал, держа за ободок, над краем кровати. Поставил опустевший кубок на пол.

– С ним весело, – признал Костис. – Он умеет рассмешить до колик. – Внезапно он зевнул, потер лицо, запустил пальцы в волосы и дернул. О боги, до чего же он устал. – Но под всеми этими шутками, насмешками и игрой не кроется ничего… Только злоба. Нет ничего такого, над чем он не смог бы посмеяться. – Он поглядел на Ариса. – Ты этого не знал?

– Я им восхищаюсь, – сказал Арис. – Однако никогда его не любил. – Он пожал плечами. – Может, я просто досадую. От бессильной зависти. По-моему, он меня терпеть не может.

– Тогда и я тоже досадую, – отозвался Костис. – И ты, и я, и король.

Очутившись в такой компании, Арис поморщился.

Костис улыбнулся:

– Он и впрямь достоин восхищения. Седжанус, а не король. Однажды он сказал Хилариону, стороннику королевы, что любые нападки на короля, даже попытка подсунуть ему носки разного цвета, будут ударом против королевы. А на следующий день заявил Дионису, чья семья никогда не поддерживала королеву, что король, выставленный на посмешище, обернется позором для самой королевы. И оба раза говорил вполне убедительно.

– И они не заметили, что он не хранит преданность ни одной из сторон?

– Они и не пытались заметить. – Костис примолк, размышляя. – Или боялись попасть к нему на язычок. Он может жестоко отомстить любому, кто посмеет ему возразить. Филологосу не нравятся все эти розыгрыши. Он наследник своего отца, а не какой-то младший сын, но Седжанус ловко дергает всех за ниточки. Умелый кукольник.

– И короля тоже он дергает за ниточки?

– Короля? – Костис опять зевнул. – Ну он хотя бы сопротивляется. Всегда старается поступать наперекор Седжанусу, но, по-моему, часто даже не замечает, что делает в точности то, чего Седжанус и хотел. А если ему и удается уколоть Седжануса, это происходит случайно. Например, Седжанус целую ночь готовил какую-то каверзу в музыкальном зале, а король в тот день решил прогуляться в саду.

– Седжанус сильно рассердился?

– Только расхохотался. Он всегда смеется, даже если шутят над ним.

– А что делает король, когда шутят над ним?

Костис прикрыл рукой глаза.

– Сначала делает вид, будто не замечает. Но у него на лице написано, как он зол. Потом вызывает бедного гвардейца Костиса Орментьедеса и вынимает из него душу.

– Бедный Костис, – улыбнулся Арис.

– Еще бы не бедный. И знаешь, что самое трудное?

– Что? – сухо спросил Арис.

Костис улыбнулся его тону:

– Помнить, что он все-таки король и я не имею права свернуть ему шею.

– Может, он займется братом Седжануса и оставит тебя в покое.

– Уж скорее бы, – с жаром ответил Костис.

Братом Седжануса был Эрондитес Младший по прозвищу Дит. Он был старшим сыном, а потому наследником. Их отец считался давним врагом королевы, а Дит – ее самым рьяным сторонником.

Дит был поэтом и музыкантом. Именно ему приписывали авторство непристойной песенки, широко разошедшейся при дворе и в гвардии. Костис узнал об этом нынче вечером в столовой. Мелодия была из тех, что накрепко застревают в голове, припев повторялся снова и снова. Безупречным классическим пентаметром излагались похождения незадачливого короля в первую брачную ночь, и Костису приходилось все время быть начеку, чтобы ненароком не начать ее насвистывать в присутствии короля.

– И вообще, я бы, конечно, пожелал Диту всех бед, – сказал Костис, – если бы не знал, что Седжанус будет счастлив видеть, как его старшего брата четвертуют и вешают.

Седжанус вел игру очень осторожно. Он служил королеве, но никогда не выступал против отца. Барон терпеть не мог Дита, отзывался о нем с величайшим презрением, однако все же считал своим наследником.

Эвгенидес, по-видимому, разделял отношение барона к старшему сыну. Он не делал секрета из своей неприязни к Диту. И Дит не скрывал, что презирает короля. Король оскорблял Дита с варварской прямотой. Дит отвечал более тонко, на аттолийский манер, но не менее остро. И песенка была лишь одним из недавних примеров.

– Я слышал, что король изводит его не меньше, чем тебя.

– Думает, наверно, что ему за это ничего не будет. Барон Эрондитес не станет заступаться за Дита.

* * *

На следующее утро на тренировке король двигался безукоризненно, но мысли его явно витали где-то далеко. Костис предположил – может быть, он думает о Дите. Утром на плацу кто-то насвистывал «Брачную ночь короля». Как раз в эту минуту прибыл король, и изящная, безошибочно узнаваемая мелодия, оборвавшись, повисла в воздухе. Король наверняка услышал, но виду не подал. Костис презрительно вздохнул, и деревянный меч короля, пробив оборону, сильно ударил его в висок.

Костис машинально присел в защитную стойку, готовясь к отражению новых атак, но король опустил меч и замер, сердито хмурясь.

– Льда! – крикнул он мальчишкам, столпившимся у стены, и один из них умчался.

У Костиса звенело в голове, одна половина мира казалась слишком яркой и в то же время темной. Он приложил руку к голове, унимая боль, однако не выпускал тренировочный меч. Король осторожно отобрал оружие, и Костис прижал к лицу обе руки. Больно.

– Прости, – сказал король.

– Я сам виноват, – вежливо простонал Костис.

Вокруг стала собираться толпа.

– Дай-ка посмотреть.

Костис опустил руку, король повернул ему голову.

– Видишь этим глазом?

– Да, ваше величество.

– Уверен? Закрой другой глаз.

Костис послушался. Мир по-прежнему виделся странным. Фигуры перед ним были окутаны темнотой, однако различались ясно.

– Плашмя пришлось, – послышался откуда-то голос Телеуса.

– Нет, ребром, – вздохнул король. – Бедный Костис, получил удар из замаха в первой позиции. Неловко вышло для нас обоих.

И впрямь неловко. Ударить противника в лицо во время тренировочного боя – такого быть не должно. Ударить не плашмя, а ребром деревянного меча – еще хуже. Но если тебя ударил замахом из первой позиции неумелый однорукий противник – тут позора не оберешься. Костис вздохнул:

– Я сам виноват, ваше величество.

– Верно, – дружелюбным голосом подтвердил король. Костис сердито поднял глаза и наткнулся на улыбку короля, в кои-то веки приветливую. – Я тоже виноват, – сказал король в виде извинения. – Вышел из себя.

Из кухни примчался мальчик с завернутым в тряпицу куском льда. Костис приложил его к лицу.

– Иди полежи, – велел король. – Пусть Телеус на сегодня освободит тебя от службы.

– Со мной все будет хорошо, ваше величество.

– Будет, будет. Иди отдохни. У тебя выходной.

Костис хотел было возразить, но лицо сильно болело, и мысль о выходном была очень привлекательна.

– Так-то лучше, – сказал король. – Всегда будь таким же послушным, лейтенант, и когда-нибудь дослужишься до гвардейского капитана. Правду сказать, королева тебя не назначит, но мы оба можем пасть от рук наемного убийцы, и тогда ты станешь капитаном при моем наследнике. Не оставляй надежды, даже если шансы призрачны.

– На убийство или на наследника, ваше величество? – спросил Костис.

Наступило молчание.

Костис поднял глаза, слишком поздно услышав собственные слова и внезапно осознав, кому он это сказал.

Король оторопел, разинув рот. Многие вокруг тоже.

Костис прикрыл глаза рукой, услышал смех и не сразу понял, что это смеется король.

– Костис, ты набрался дурных манер у моих лакеев. И не можешь даже списать свой промах на то, что перебрал неразбавленного вина. Может, спишем на боль в голове?

– Умоляю, ваше величество. Простите, если…

– Ничего страшного, – сказал король. – Абсолютно ничего. – Он отодвинул руку Костиса со льдом от лица и еще раз осмотрел синяк. – И чего я боюсь наемных убийц, если меня охраняет такой бравый гвардеец?

Он потрепал Костиса по плечу и ушел.

* * *

День начался плохо, однако Костис искренне радовался нежданному выходному. Почти все утро он пролежал в постели. Телеус не разрешал ему встать, пока оба не убедились, что от удара зрение не пострадало. К этому времени Костис уже умирал с голоду и мечтал не торопясь пообедать. С самого начала службы у короля ему ни разу не удавалось спокойно сесть и съесть свой обед.

Он надеялся перекусить в одиночестве, но в столовой еще была толпа народу, и все стали звать его к себе. Он перекинул ногу через скамью, сел и очутился в окружении любопытных лиц.

– Замах из первой позиции? – спросил кто-то.

Костис попытался обратить все в шутку:

– Должен же я иногда поддаваться.

Наступила тишина. Соратники подумали над этим утверждением и рассмеялись ему в лицо.

* * *

В тот вечер, как вошло в обычай после свадьбы, король и королева ужинали со своим двором. Орнон, посол Эддиса, тоже присутствовал, потому что этого требовал дипломатический этикет. Ему было невесело. После ужина столы уберут, начнутся танцы. Первыми будут танцевать король и королева, потом королева сядет на трон, а король будет вежливо кружить по залу, время от времени возвращаясь и садясь рядом с ней. Орнон мог безошибочно предсказать, что король будет танцевать не с теми, с кем надо, – с застенчивыми девушками, стоящими у стены, с младшими дочерями слабых баронов, с племянницами и незамужними дамами постарше, не имеющими никакого веса при дворе. А старших дочерей, представленных ему, и девушек из знатных семейств, с которыми надо бы установить полезные союзы, обойдет стороной. И происходит это не от неведения. Орнон часто говорил ему, с кем стоит танцевать, а с кем нет, но король заявлял, что не может запомнить. Но Орнону скорее казалось, что король уже исчерпал себя и не желает больше ввязываться в политически мотивированные спектакли.

Вечер не сулил ничего хорошего. Орнон нехотя ковырялся вилкой в тарелке и не понимал, как ему могло прийти в голову, что наблюдать за страданиями эддисского вора будет хоть мало-мальски приятно. А что он страдает – не вызывало сомнений. Вначале молодой король пытался отвечать на утонченные и не очень аттолийские издевки и снисходительные насмешки собственными мало кому понятными шутками. Аттолийцы считали способными на утонченность только себя и поэтому не улавливали смысла его ответных ударов, а более едкие комментарии принимали за чистую случайность. Орнону не раз приходилось прикусывать язык. Он охотно признавался, пусть даже только самому себе, что в такие минуты не следует метать на короля возмущенные взгляды. От этого Эвгенидес только сильнее раззадоривался, а аттолийцы лишний раз убеждались, что эддисский посол ни в грош не ставит короля, и презирали беднягу еще сильнее.