Книга: Секреты обманчивых чудес. Беседы о литературе - Меир Шалев

Почему беседы Меира мне показались обо всем и ни о чем: он говорит о своих книгах, перепрыгивая с одной на другую, поверхностно касаясь своего творчества. Отсюда можно сделать вывод, что Меир как бы ненароком предлагает читателю для дальнейшего ознакомления свои книги. Однако он проводит скачкообразный анализ не только своих произведений. Вообще, структура его бесед строится именно на определенной проблеме/теме, а уже исходя из этой темы Шалев берет примеры из литературы. Хочу сказать, что я занесла почти все книги, упомянутые им, в список прочтения.

«Я упоминаю в наших беседах те книги, которые очень люблю, которые составляют часть моей жизни и моего мира».

То есть Меир, задавая вначале эссе тему и тон, следует за нитью своего воображения и ассоциаций. И, следовательно, вспоминает книги и истории. Достаточно часто он проводит параллели с библейскими сюжетами, древнегреческими мифами и израильскими книгами. Даже когда я не знала произведение или историю, дружеская беседа с Шалевым проходила увлекательно и познавательно, добавляя в копилку хотелок все новые и новые книги. Только послушайте, как он говорит о происхождении детских сказок:

«Сказки представляют читателю ситуации, взятые из обширного хранилища глубочайших человеческих страхов».

Автор не стесняется говорить, что его раздражает те или иные строки в произведениях (как, например, тот факт, что описанию оружия Ахилла Гомер посвящает триста строк, а описанию внешности пленницы – самую малость). Так же Шалев не скромничает при описании своего читательского опыта и своего становления как автора:

Я понял, что по меркам Набокова, я не «проницательный читатель.

Так же отмечу, что Шалев разбирает на кусочки не только писателей и их книги, но и читателей.

«..читатель имеет право требовать таланта от своего писателя, так и наоборот».

Автор доносит интересную мысль о том, что читатель всегда знает автора, а вот автор не может наверняка знать, кто возьмет его книгу в руки, человек с каким кругозором и читательским опытом вынесет вердикт произведению. Писателю только остается надеяться, что книга затронет нужные струны человеческой души. Ведь правда, одна и та же книга понимается людьми по-разному.

«То, что читатель называет «внутренней логикой», зачастую бывает продуктом его собственного жизненного опыта и широты кругозора».

Книга как-то неожиданно быстро подошла к концу, не успела надоесть и оставила в целом приятное впечатление. Не скажу, что узнала я для себя новые и необычных идеи и точки зрения, зато заинтересовалась книгами, которые анализировал Шалев, а так же его собственными произведениями, потому что беседы написаны приятным для меня языком, с ненавязчивым юмором и интересными и необычными отсылками. Очередной израильский писатель укрепил мою симпатию к еврейской литературе, за что Шалеву большое спасибо.

Собственно, я не знаю, почему я завела речь об этом. Ведь, хотя и Меир Шалев писатель израильский, эта его книга – не художественное произведение. Это, как обозначено в заглавии, «беседы о литературе». Но неповторимый характер еврейской литературы проявляется и здесь.

Название книги прямо-таки завораживает – «Секреты обманчивых чудес». Шалев рассуждает здесь о том, ЧТО может изображать литература, о том, КАК она это изображает и о том, на чём всё это стоит, на какой почве. И при всем при этом эта книга не похожа на литературоведческий труд в классическом понимании. Это сборник лекций, которые Шалев прочёл в Иерусалимском университете в 1994 г. А потому сохраняется и разговорный стиль, и эссеистичность рассуждений.

Меир Шалев предстаёт перед нами как блестящий интерпретатор и прекрасный читатель. Да, да именно как читатель. Что может быть ценнее, интереснее и увлекательнее размышлений хорошего читателя о хороших книжках? Разве что сами эти книжки. В книге есть упоминание о множестве текстов. Но, пожалуй, чуть больше, чем о других, автор говорит о Томасе Манне, Гоголе, о Набокове (о «Лолите»), о Томасе Харди, Мелвилле, Акселе Мунте, Кестнере, Филдинге, Шолом-Алейхеме. Ну и конечно, он много говорит о греческой мифологии и о Книге Бытия.

Шалев-читатель показывает нам, как литература вырастает из мифологии, античной или библейской. Но делает это настолько незаметно, будто просто беседует с нами в уютном кафе. Каждая беседа строится по одинаковой схеме. Шалев обозначает тему (проблему), например, любовь к разным типам женщин или судьба. Затем начинает вспоминать произведения, где эта проблема как-то изображается. Вспоминает похожие образы из Библии и из мифологии, сопоставляет, сравнивает, отмечает особенности разрешения этой темы-проблемы, много цитирует (и нам это очень нравится) и дают такую интерпретацию, что сердце начинает биться учащённее, оставляя при этом простор для собственных размышлений. Так, Шалев сравнивает образ Иосифа, Рахили у Т. Манна и у библейского автора. Делает это мастерски, блестяще! Сетует при этом на автора Библии за скудость изображения внешности, за аскетизм изложения. И восхищается Манном, который даёт нам с лихвой эту информацию, показывая, что «основу красивости составляет сексуальность», а на примере Томаса Харди утверждает, что

...у красоты есть потребность в зрителе. Она не имеет самостоятельного существования, она нуждается в публике, в смотрящих глазах, которые ею восхищаются, - даже если это глаза самой обладательницы красоты, глядящие в зеркало.

Мысли Шалева точны и прекрасно сформулированы. По сути, то, как он мыслит и как пишет, для меня является идеалом. Когда-то меня учили формулировать мысли и интерпретировать литературное произведение примерно так же. То есть не удаляясь от самого произведения, о котором говоришь, при этом выходя на уровень смысла этого произведения. Поэтому у Шалева мы не найдём пресловутого анализа. Он не говорит о сюжете, композиции. Он именно интерпретирует тексты. Вот примерно о таких фрагментах книги я говорю (этот кусочек текста я воспринимаю как образцовый):

А если подумать ещё, то можно заметить, что, в отличие от Нарцисса, которому для любви к себе нужно смотреться в водную гладь, Вилигис не нуждается в таком зеркале. Сестра ему зеркало. Каждый взгляд, брошенный на неё, возвращает ему его отражение. Кстати, это наводит на возможную разгадку ненависти Амнона к Фамари. С момента их близости Фамарь становится ему отражением, но отражением его отвратительной стороны. Отныне и далее любой взгляд, который он бросит на неё, напомнит ему всё уродливое в нём, и поэтому он требует от неё скрыться с его глаз.