Текст книги "Принц драконов"

Но внезапно Криго вскрикнул от боли. Пламя свечи рванулось вверх, образовав извивающийся столб Огня с когтями, зубами и крыльями дракона. Палила взвизгнула: в пламени появлялись и исчезали лица Ролстры, Янте, Пандсалы, ее самой, принца Рохана, Зехавы и незнакомой девушки в облаке огненных волос. Дракон поднялся на дыбы, зарычал, и пламя охватило рукава рубашки Криго. Ренегат рухнул на пол, хватая воздух скрюченными пальцами, а в бесновавшемся огне по-прежнему метались видения…

Ролстра чертыхаясь сорвал с окна штору и накинул ее на фарадима. Дракон и Огонь исчезли. Верховный принц поднял бесчувственное тело Криго, подошел к двери и пинком открыл ее. Вышвырнув потерявшего сознание «Гонца Солнца» в прихожую, он гаркнул слугам:

– Уберите его отсюда! – Затем он с грохотом захлопнул дверь и вытер пот со лба.

Палила дрожала всем телом. Глаза ее были закрыты. Она никогда ничего не боялась – разве что потерять свою красоту, но столб огня почти парализовал ее. Палиле казалось, что вся комната охвачена пламенем, что огонь лижет шторы и деревянные панели, пожирает ее волосы, плоть и кости, и она поражалась, почему до сих пор жива. С жалобным криком женщина обхватила себя руками, чувствуя, как в ее чреве шевельнулся и забился испуганный младенец.

– Все в порядке, – сказал стоявший над ней Ролстра. – Палила, прекрати! Ты повредишь ребенку.

Она подняла взгляд и снизу вверх посмотрела на высокого и сильного принца. Пальцы Палилы впились в тунику Ролстры, и она застонала, когда тот подхватил ее на руки, чтобы отнести в постель.

– Палила, успокойся, – приказал он.

Она вцепилась ногтями ему в грудь, разорвала шелковую тунику, и секунду Ролстра изумленно смотрел на нее, а потом оглушительно захохотал. Ей казалось, что вокруг все еще бушует пламя, но на самом деле оно существовало только в ее воображении, жило в ее теле, пожирало его изнутри… Раздев женщину, Ролстра скрутил в жгут длинные волосы Палилы и обвил этим жгутом ее шею.

– Значит, страх пламени может заставить тебя сгореть, да? Напомни мне, чтобы я изменил способ смертной казни, – нежно промурлыкал он. – Надо будет кого-нибудь сжечь заживо и приказать тебе смотреть на эту картину. А я тем временем буду любоваться тобой. Только представь себе костер, на котором горит беззащитный мужчина или женщина. Какое знойное, какое жаркое пламя…

– бормотал он, закидывая Палиле голову и затягивая жгут на ее шее. Горячие, влажные губы принца жгли женщине рот, она со стоном пыталась втянуть в себя последний глоток воздуха, а Ролстра смеялся от удовольствия. – Думай о пламени. Палила…

Глава 4

Принц Зехава пришел в себя утром третьего дня. Опытному воину понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы догадаться, что раны его смертельны. Андраде, сменившая у его постели ненадолго задремавшую Милар, по выражению черных глаз принца поняла, что тот знает о приближающемся конце.

– М-да, – выдохнул он, насмешливо выгнув бровь. – Драконоборец сражен драконом. Что ж, Андраде, лучше так, чем от болезни или от вражеского меча…

– Ты прав, Зехава. Если будет больно, скажи мне. Я помогу.

– Нет, не больно. По крайней мере, мне. – Он снова закрыл глаза и кивнул.

– Хорошее питье. Снимает боль и в то же время не затуманивает разум. Спасибо, Андраде. Но я боюсь, что на Милар оно не подействует.

– Даже время бессильно залечить боль, которую чувствует женщина, теряющая такого мужа, как ты, Зехава.

Зехава удивленно посмотрел на свояченицу, и по его губам пробежала улыбка. Но сказал принц только одно:

– Хочу видеть сына. – Я пошлю за ним.

– Одного. Ты слышишь меня, Андраде? Одного. Рохан не заставил себя ждать. Темные круги залегли под его глазами, лицо осунулось. Андраде помедлила, следя за тем, как он садится и берет отца за руку, а затем оставила их наедине.

Рохан переплел пальцы с холодными пальцами Зехавы.

– Я здесь, отец.

Рука Зехавы сжалась.

– Есть вещи, о которых мы должны поговорить. Ты наконец выслушаешь меня?

– Я всегда слушал.

– А потом делал по-своему. Больше тебе меня слушать не придется, так что будь внимателен. – Зехава облизал губы и скорчил гримасу. – Нет, меня погубят не когти дракона. Я умру от жажды и голода. Дай попить.

Рохан взял кусок белого шелка, опустил его в воду и выжал на губы отца. Только это и было дозволено Зехаве; стоило что-нибудь проглотить, как у него начинало жечь внутренности. Андраде приказала, чтобы принцу не давали ничего, кроме ее настоек, которые снимали боль прежде, чем вызывали ее.

Зехава втянул в себя несколько капель, скривился и закрыл глаза.

– Никому не доверяй, Рохан. Особенно меридам. А пуще всего – верховному принцу. Мериды только и ждут удобного момента, чтобы напасть на тебя. Принц тоже.

– Знаю, – ответил Рохан. – Скорее всего, мериды попытаются прощупать меня следующей весной. Я подумал, что следовало бы сначала для вида подраться с ними, а потом заплатить выкуп. Я знаю, что это рискованно, – признался он, глядя в расширившиеся от негодования отцовские глаза. – Они купят на эти деньги оружие и припасы, а затем достаточно обнаглеют, чтобы броситься на нас всем скопом. Но только этого мне и надо. Чтобы разгромить нас, им не хватит сил – это я обещаю. Однако затем они затихнут надолго, если не навсегда. Боюсь только, что придется потратить слишком много денег, чтобы заставить их сделать то, чего я жду.

– Заплатить выкуп! Ничего себе! – Затем Зехава издал короткий смешок, больше похожий на кашель. – Попробовал бы я заикнуться об этом! Моя гордость никогда не позволила бы этого. Но я должен доверять тебе, правда, Рохан? Посмейся за меня, когда они побегут с поля битвы!

– Обязательно…

Зехава кивнул и сменил тему.

– Скоро тебе понадобится жена.

Рохан едва заметно усмехнулся.

– Я обещаю, что она будет хороша собой, так что внуки у тебя будут красивые.

Зехава благодарно улыбнулся в ответ. Белые зубы казались ослепительными на фоне черной бороды, в которой внезапно появились серебряные волоски.

– Хороша она будет или нет, обращайся с ней так же, как со своими драконами. Тщательно подготовься к встрече и смотри на невесту с уважением и восхищением. Усыпи ее подозрительность, польсти ее гордости, а тем временем вызнай ее слабые и сильные стороны. Но самое главное – поточнее выясни, кто ее хозяин.

Рохан вспомнил о лице в пламени и ничего не сказал.

– Обещания принца умирают вместе с ним, – продолжил Зехава, слегка заворочавшись в постели. – Скоро тебе придется объехать свои владения. К мелким лордам можешь послать вместо себя Чейна, к крупным поезжай сам. Они должны почувствовать твою руку, как чувствовали мою: Но не вздумай откупаться и от них!

– Нет. Не буду.

– Хотелось бы мне повидать твою жену, – с досадой вздохнул он. – Удостовериться, что она не чересчур красива. Собственная красота – сильное искушение. Она будет больше думать о себе, чем о тебе. Единственное исключение из этого правила – твоя мать.

– Да, отец.

– Твое настоящее богатство, Рохан, это твои дети. – Жгучие черные глаза скосились куда-то в угол комнаты. – По крайней мере, так было со мной.

От этих неслыханных слов у Рохана защипало глаза.

– Правда? – хрипло спросил он. – Я знаю, ты мечтал о другом сыне. Тебе больше подошел бы кто-нибудь вроде Чейна.

– Просто я лучше понимаю таких людей, – признался Зехава. – А ты так и остался для меня загадкой. От этого все мои страхи. Я оставляю тебе сильное государство, которое строили четыре поколения. Береги его, Рохан.

– У меня свои пути, отец. Но я обещаю удержать то, что принадлежит нам.

– Тебе, – резко поправил Зехава. – Я оставляю все тебе одному. Вплоть до последней песчинки. Помни это. Тебе придется выдержать множество битв, чтобы не отдать врагу ни пяди своей земли. И эти битвы мне тоже хотелось бы увидеть. – Он сделал паузу, поднял глаза и слегка улыбнулся. – Я ведь никогда не говорил тебе, какой день был самым счастливым в моей жизни, правда? День, когда мой сын, усердный школяр, залил кровью меридов свои доспехи простого конника…

– Я знаю, хоть ты и не сказал мне ни слова.

– Что ж, желаю тебе стать более искусным лжецом, чем я, – лукаво усмехнулся Зехава.

– Только не с теми, кого я люблю, – твердо возразил Рохан.

– Ты так думаешь?

Он крепче сжал руку отца.

– Да. Ведь именно это помешало нам узнать друг друга. И все же, несмотря ни на что, я очень люблю тебя.

Прежде чем старый принц заговорил снова, падавший на кровать солнечный зайчик успел заметно отползти в сторону.

– Жаль, что до сих пор мы не удосужились поговорить по душам.

– Зато мы говорим так сегодня, а это самое важное. – Рохан пытался заставить себя поверить в сказанное и забыть о том, как он приходил к отцу, но натыкался на непонимание…

– Если у тебя будут дочери – а я надеюсь на это – знай, что нет большей радости у мужчины, чем дочка… – Зехава закашлялся, и Рохан снова подал ему кусок мокрого шелка. Отец благодарно кивнул и продолжил:

– Балуй их так же бессовестно, как я баловал Тобин. Укрощать женщин – дело их мужей.

Рохан фыркнул.

– Как я понимаю, Чейну это не слишком удается! Зехава тихонько засмеялся.

– Посмотрим, как это удастся тебе! Не оскорбляй гордость жены, но дай ей понять, кто хозяин в постели. Ты когда-нибудь имел дело с женщиной?

Рохан вспыхнул, проклиная себя за стыдливость.

– Я не совсем невежда в таких делах…

– Замечательно уклончивый ответ. У тебя просто талант на них. Как бы я хотел увидеть девушку, которая сделает тебя мужчиной. Но важно, чтобы и ты сумел сделать ее женщиной. Твоей женщиной.

Рохан снова подумал о серьезном, сосредоточенном лице, обрамленном огненно – золотыми волосами, и снова ничего не сказал.

– Будь любящим сыном, но не позволяй матери вмешиваться в твои дела. – Твоя жена будет здесь принцессой. Она не должна попасть под каблук Милар.

– Я уверен, что мать все поймет.

– Пока она понимает только одно: что я умираю.

– Она очень любит тебя, – прошептал Рохан. – Хотел бы я, чтобы мне так же повезло с женой. Зехава тихо вздохнул.

– Отвези мой пепел в Ривенрок и вытряхни его в морду проклятому старому дракону, который убил меня.

– Я сделаю лучше, – пообещал Рохан. – Смешаю пепел вас обоих и позволю ветру разметать его по Пустыне. Черные глаза сверкнули.

– И ты смеешь утверждать, что не самый непокорный сын на свете? Ладно, будь по-твоему. Это мне по душе. Два старых дракона…

– Именно так, – с улыбкой подтвердил обрадованный Рохан. Слава Богине, Зехава не стал спрашивать, сможет ли сын убить дракона.

– Теперь дай мне немного поспать, а потом пришли мать. Ты будешь ей нужен, Рохан. У Тобин будет Чейн, у тебя – обязанности, а у Мил не останется ничего. – Его голова ушла в подушки. – Бедная Мил. Бедная моя любовь… – Зехава с минуту помолчал, а потом повторил:

– У тебя будут обязанности. Хорошо, что тебе придется справляться с ними в одиночку. Это жестоко, но необходимо. Крепись, сын, и держись достойно. Даже жена не сможет разделить с тобой бремя власти. Ищи себе такую женщину, которая сумеет понять это.

Рохан немного помолчал, а затем решился.

– Я уже нашел себе жену.

У Зехавы загорелись глаза, он попытался сесть, но тут же со стоном упал на подушки. Рохан не бросился к отцу на помощь, зная, что это только рассердило бы старого принца.

– Кто она? – властно спросил Зехава. – Как ее имя?

– Сьонед, – пробормотал Рохан.

– Мать знает?

– Никто не знает, кроме Андраде. Улыбка медленно сползла с губ Зехавы.

– Ах, Андраде? Ну-ну. Наша семейная ведьма… Не дай ей заманить себя в ловушку. Она хитра и заботится только о собственной выгоде.

– Знаю. Но за эти годы я у нее кое-чему научился. – Он улыбнулся отцу, глядя на него сверху вниз.

Зехава снова едва не рассмеялся, но приказал себе успокоиться: малейшее движение отзывалось в нем болью.

– Дьявол Бури! Ах, как бы я хотел посмотреть, что за принц из тебя получится! Оказывается, я совсем не знал тебя, Рохан. Обещай мне, что будешь разговаривать со своими сыновьями чаще, чем я с тобой.

Ответа не требовалось, поэтому Рохан просто кивнул. Затем он поклонился и прижался губами к руке отца в знак преданности и любви. Глаза жгло. Борясь с подступающими слезами, он сказал:

– Теперь отдохни. Немного погодя я пришлю к тебе мать. – С этими словами он покинул комнату.

Придя в свои покои, Рохан сбросил маску почтительного сына и остановился перед открытым окном, глядя на роскошные сады, любимое детище матери. Он сделал то, что обещал себе: успокоил тревогу отца и дал ему возможность умереть с миром. Зехава больше не боялся ни за сына, ни за свои земли. Это могло бы случиться намного раньше, если бы Рохан смог преодолеть свой страх.

В Стронгхолде стояла полная тишина. Ее осмелятся нарушить только тогда, когда Зехава умрет и отгорит погребальный костер. Рохану казалось, что он очутился в призрачном, безмолвном потустороннем мире, где не осталось ни одного живого существа. Единственной реальностью здесь было только одно: огонь. Догорающий огонь отцовской жизни; пламя, которое поглотит останки Зехавы; сигнальный костер на Пламенной башне, который будет погашен, а затем зажжен вновь; и увиденное им лицо в обрамлении сверкающих огненно-золотых волос. Ныне бесплотный дух в мире теней, Рохан мог позволить себе думать о пламени: оно не рассеивало тьму. Пламя могло сделать его принцем, мужем и, возможно, любовником. И все же оно было недостаточно сильным, чтобы пролить свет на его, Рохана, будущее.

Он слушал тишину и следил за тенями, которые отбрасывали росшие внизу деревья. Ему следовало думать о том времени, когда вспыхнувший на Пламенной башне огонь разнесет по Пустыне весть о новом принце. Следовало думать о прибытии невесты, о страданиях матери, о наследстве, которое оставит Зехава сестре и племянникам… О сотне мелочей, связанных с похоронами, и о миллионе более серьезных вещей, касавшихся того, как жить дальше. Но Рохан пребывал среди теней Стронгхолда, ожидая возвращения огня.

Древняя легенда гласила, что много-много лет назад, когда мир еще был совсем юным, Богиня научила первых «Гонцов Солнца» сплетать лучи света. Огонь, которому было лестно стать родоначальником нового искусства, заключил договор с братом Воздухом и сестрой Землей, что фарадимы смогут беспрепятственно творить свою магию. Но их непокорная сестра Вода отказалась присоединиться к согласию, поскольку была непримиримым врагом Огня; хотя она и не могла воспрепятствовать «Гонцам Солнца» мысленно скользить над собой, но зато успешно противилась попыткам перебраться через себя их физическим телам. Мирную Землю, постоянно занятую собственными делами, не слишком беспокоило то, что творилось над ней, однако капризный Воздух иногда слегка подыгрывал Воде и насылал яростный шторм, стоило беспечному фарадиму выйти под парусами в открытое море. Впрочем, и без всякой помощи извне Вода брала свое каждый раз, когда «Гонцу Солнца» приходилось в лодке переплывать реку.

Вот потому-то десять «Гонцов Солнца» из свиты невесты уныло смотрели на широкую гладь Фаолейна и глотали слезы. Камигвен натянула поводья и уставилась на бурно несущийся поток.

– Этого я не ожидала, – заявила она.

– Подумаешь, есть о чем говорить! Какая-то жалкая речушка! – засмеялся Оствель.

– Жалкая?

– Мы сделали крюк в тысячу мер, чтобы переправиться в самом узком месте,

– напомнил он. Сьонед вздохнула.

– Делать нечего. Иначе я прибуду в Стронгхолд позже назначенного срока.

Когда Оствель засмеялся еще раз, Ками чуть не заплакала.

– Ох, перестань! Ты не знаешь, что такое смотреть на эту реку и предвкушать смертельные муки!

– А ты не знаешь, что такое плыть под парусом в Кирст-Изель, когда солнце в зените, ветер дует в спину, паруса надуты, палуба покачивается под ногами и…

– Оствель, пожалуйста! – взмолилась Сьонед. Оствель подмигнул ей.

– Что ж, значит, ты едешь в самую подходящую для тебя страну, – поддразнил он, сунул поводья Ками и соскользнул с лошади. – На, подержи, пока я договорюсь с паромщиком о плате за перевоз!

Камигвен еще раз боязливо посмотрела на реку и пробормотала:

– Почему они до сих пор не построили мост?

– Это было бы слишком просто, – еще раз вздохнув, ответила Сьонед. – Оствель говорит, что сначала переправит нас, а потом вернется за вещами. Очень любезно с его стороны дать нам время оправиться.

– Неужели мне еще раз придется испытать этот ужас на обратном пути? – простонала Ками. – Уж лучше я навсегда останусь с тобой в Пустыне! Ты только погляди на этот хлипкий паром!

– Ну, на вид он не такой уж хлипкий, – возразила Сьонед. Девушка пыталась говорить уверенно, но на самом деле сильно трусила. Она спешилась, желая как можно дольше чувствовать под ногами надежную, твердую землю, и помогла Меату выcтроить гуськом ждавших переправы лошадей.

Когда Оствель вернулся с паромщиком, Ками спросила старика:

– Почему здесь нет моста?

– Моста, леди? Какой здесь может быть мост? – Он гордо указал на реку. – Каждую весну она раздувается, как стельная олениха, и вода доходит до стен моего дома! Мой дед однажды осенью построил здесь мост, который продержался до самой весны. А весной леди Река разгневалась и смыла его – с моим дедом впридачу.

– Ох… – пробормотала Ками, глядя на обманчиво гладкую поверхность воды.

– Ну, кажется, сейчас она не такая сердитая, – добавила девушка.

– Видите рябь на самой середине? – Старик ткнул пальцем в переливавшуюся на солнце пенную струю. – Течение там быстрее, чем самые чистокровные из лошадей, которых разводит лорд Радзина. Несколько лет назад я переправлял его светлость, и он сам сказал это!

Сьонед так и подмывало расспросить старика о лорде Чейнале, про которого она знала, что это зять принца, но девушка заставила себя прикусить язык: негоже будущей принцессе выслушивать сплетни…

– Ничего не бойтесь, леди, – жизнерадостно заявил паромщик. – Матушка назвала меня Эльдсконом, а поскольку все добрые люди дают своим детям имена, которые на старом языке что-то значат, мое имя как нельзя лучше подходит к моему ремеслу, поскольку означает оно «спокойный перевоз». И именно это я вам обещаю, – хвастливо закончил он.

– О Богиня, надеюсь, что так оно и будет… – прошептала Камигвен.

Паром был достаточно велик, чтобы вместить двенадцать стреноженных лошадей, которых привязали к ограждению; огромные древесные стволы были перевиты цепями толщиной в запястье. Но стоило Сьонед поставить ногу на ровную деревянную палубу, как у нее свело внутренности и защипало глаза. Это были первые симптомы обычной для фарадимов реакции на воду. Она с трудом проглотила слюну. А ведь все только начиналось: паром покачивался на мелководье, где не чувствовалось никакого течения. Напомнив себе о необходимости сохранять достоинство, девушка поклялась, что выдержит все с каменным лицом и ни за что не отдаст реке свой завтрак.

Трудно было сказать, кто смотрел на воду с большим трепетом – лошади или «Гонцы Солнца». Паром двинулся вперед вдоль двух огромных канатов, намертво закрепленных на противоположном берегу. Оствель не спускал глаз с лошадей, а Эльдскон – с тяжелых железных колец, сквозь которые были пропущены канаты. Для переправы использовалась мощь самой реки: с этой целью канаты были перекинуты под углом к течению. Тех, кто путешествовал с востока на запад, переправлял другой паром, устроенный точно так же. Благоразумная Сьонед тщательно изучила его устройство и пришла к выводу, что система надежна. Однако стоило волне ударить в борт парома, как девушка поняла, что доверила свою жизнь нескольким бревнам, расшатанному ограждению и паре неизвестно из чего сплетенных веревок. Это наблюдение не оказало благотворного действия на ее желудок.

Ками встала на колени, съежилась и обеими руками уцепилась за нижний брус ограждения; таким образом Сьонед осталась единственной из фарадимов, кто остался стоять на ногах. Лошади тревожно переминались и ржали, обращая морды к своим грумам, оставшимся на западном берегу, а паром тем временем плыл себе и плыл, потихоньку подбираясь к стремнине. Сьонед умудрялась справляться с коленями; но зато на самой середине реки не справилась со своим завтраком. Она вцепилась в поручни, перегнулась через ограждение, и ее вырвало. Самым постыдным и неэлегантным образом…

Немного погодя кто-то перенес Сьонед на твердую землю, и девушка едва пришла в себя. Она лежала на нагретой солнцем траве, слыша над собой чей-то насмешливый голос, обещавший, что скоро ей станет легче. Сьонед хотела сказать этому человеку, что он подлый лжец, но ей не хватило сил. Открыв глаза, она поняла, что совершила непростительную ошибку: солнечный свет ударил по голове, как меч. Она прохрипела невнятное ругательство и потеряла сознание.

Громкие крики заставили ее прийти в себя. Сьонед умудрилась сесть, обхватила голову обеими руками и испытала новый приступ морской болезни, тупо удивившись тому, что в ее желудке, оказывается, еще что-то осталось. Солнечный свет по-прежнему бил ей в глаза, но это было еще полбеды. Настоящая беда заключалаcь в том, что что-то случилось с ее зрением. Привязанные неподалеку лошади казались ей то очень большими, то очень маленькими, а затем исчезли в каком-то мареве, как будто их накрыли собой зимние туманы Крепости Богини. Невообразимо далекий берег реки вдруг так стремительно рванулся навстречу, что она инстинктивно выставила перед собой ладони. Сьонед испытывала смутное желание лечь на спину и не вставать несколько дней. Как ей удалось пережить случившееся? Она надеялась, что принц когда-нибудь оцедит ее подвиг.

Но кто-то все еще кричал, и несмотря на сильнейшее головокружение девушка заставила себя подняться на колени. Она прищурилась, пытаясь разглядеть паром. Вот он, посреди реки. Посреди другого, враждебного мира…

На нем должны были быть лошади, но они исчезли.

– Богиня милостивая… – выдохнула она. Ниже по течению барахтались испуганные животные, безуспешно пытавшиеся бороться с быстриной. Ее собственная буланая кобыла скрылась под водой и больше не выплыла. Сьонед безрассудно попробовала встать, потерпела неудачу и предприняла еще одну отчаянную попытку. Она сжала кулаки так, что ногти впились в мякоть, и на этот раз сумела подняться на ноги. Кое-как доковыляв до берега реки, девушка упала: прикосновение ледяной воды и острые камни, порезавшие колени и ладони, помогли ей прийти в себя. Она глотнула воды, закашлялась, подняла голову и посмотрела на реку.

Сьонед сразу поняла, что произошло. Один из двух канатов лопнул у самого противоположного берега, и паром оказался во власти реки. Он накренился, лошади всем весом навалились на ограждение, и дерево не выдержало. Второй канат был еще цел, и только поэтому паром не снесло ниже по течению. Все, кто был на борту, судорожно вцепились в трос, пытаясь вытянуть себя в безопасное место. Посмотрев на «мертвые якоря», Сьонед вскрикнула от ужаса. Канаты, навитые на четыре массивных тумбы, начинали лопаться.

Сьонед заставила себя встать и шатаясь побрела к тому месту, где вниз лицом лежал Мардим. Она перевернула юношу, похлопала по щекам, окликая его по имени, а затем схватила за лодыжки и потащила к реке. Затем девушка проделала то же с Меатом и Антоуном, и ледяная вода наконец сделала свое дело.

– Мардим! – крикнула Сьонед, и он поморщился от звука ее голоса. – Приведи в чувство остальных, слышишь? Антоун, Меат, вставайте и идите со мной. Скорее!

Она помогла молодым людям подняться и повела их к тумбам. Все трое ухватились за туго натянутый канат и потащили его на себя. Но сил трех человек было недостаточно, чтобы справиться с мощью реки, и Сьонед хорошо понимала всю безнадежность своей затеи. Боль пронзала плечи, девушка хрипела от натуги и слышала позади певучий голос Мардима, сыпавшего ругательствами. Несмотря на весь ужас положения, она чуть не рассмеялась: проклятия Мардима были такими же поэтичными, как и его песни.

Тем временем Эльдскон и Оствель, упираясь ногами в настил, тянули канат на себя… Рабочих рук прибавлялось. Сьонед оглянулась и увидела, что Камигвен ведет к ним двух лошадей. Когда канаты надежно прикрутили к седлам, Оствель одобрительно крикнул. С помощью лошадей паром стал мало-помалу приближаться. Чем меньше становилось расстояние до берега, тем легче было тянуть. Те, кто был на борту, тоже не жалели сил.

Наконец река выпустила паром из своих цепких объятий, и его удалось вытащить на мелководье. Дрожащие пассажиры выбрались на берег, и измученные фарадимы рухнули наземь, словно срубленные деревья. Сьонед не помнила ни того, как упала на песок, ни того, кто снова отнес ее на мягкую, теплую траву. Когда она опять пришла в себя, был уже разгар дня. Ее первые ощущения были удивительно приятными. Она лежала в тени, завернутая в одеяло, ощущая на губах вкус свежей моховики, сладкой и душистой. Девушка довольно вздохнула и повернула голову, готовясь заглянуть в следящие за ней улыбающиеся голубые глаза и увидеть шелковистые белокурые волосы…

– Ну что ж, Сьонед, – послышалось неподалеку. – Ты проснулась как раз вовремя, чтобы мы могли сказать тебе спасибо.

Девушку кольнуло острое разочарование. Это был не тот голос, который она надеялась услышать. Память вернулась; Сьонед открыла глаза, приподнялась на локтях и снизу вверх посмотрела на Оствеля. В следующую секунду заныли мускулы, и она опустилась на траву, закусив нижнюю губу. Принц не обрадуется, увидев перед собой калеку…

– Успокойся. Теперь все в порядке – или почти в порядке. – Оствель поднес к ее губам чашу. – Выпей воды. Это капля по сравнению с тем, что мне пришлось бы выпить, если бы вы с Камигвен соображали чуточку медленнее. Я у тебя в долгу, Сьонед.

Вода пахла моховикой, и девушка вновь испытала досаду.

– Что случилось? – пробормотала она.

– Ничего особенно ужасного, за исключением потери лошадей. Все двадцать человек успешно переправились на другой берег, но лошадей у нас осталось только двенадцать. Одно можно сказать: концы с концами не сходятся.

Сьонед села, слегка потянулась и сморщилась от боли.

– Значит, дальше поедут только двенадцать. Остальные могут остаться с нашим другом по имени «спокойный перевоз», – слабо улыбнулась она. – Может, теперь он серьезно подумает о мосте.

– Сомневаюсь, что сейчас он вообще может о чем-то думать. Кажется, старик помешался от страха при мысли о том, что бы с ним сделала Андраде, если бы он утопил нас. Эльдскон всерьез считает леди Крепости Богини всемогущей. – Оствель сел на корточки и пожал плечами. – Ладно, Богиня с ним. Сейчас нас волнует не он, а ты.

– Я?

– Сьонед, я не могу привезти тебя в Стронгхолд со свитой из одиннадцати человек. Тебе ведь предстоит стать принцессой!

– У этой принцессы нет свадебного платья, – напомнила она. – Все мои вещи были на утонувших лошадях. Оствель, что бы ни было, а надо ехать дальше. Андраде велела мне быть там через шесть дней.

– Ты прибудешь туда в виде, который не подобает невесте принца, – упрямо возразил Оствель. Его грубоватое, но доброе лицо осунулось от забот.

Она ласково улыбнулась.

– Я буду счастлива, если вообще доберусь туда. А как себя чувствует Ками?

– Все еще без сознания, бедняжка. Я удивляюсь, как она сумела подняться, не то что подумать о лошадях. Мы обязаны вам жизнью, «Гонцы Солнца».

– Вспомни об этом, когда в следующий раз будешь дразниться, что мы не умеем переплывать реки. – Сьонед провела руками по своим мокрым волосам. – Оствель, мы потеряли целый день. Посади Ками на коня. Если понадобится, привяжи ее к седлу, но надо ехать.

Оказавшись на лошади, Камигвен быстро оправилась, и предложенных Сьонед мер не понадобилось. Но весь остаток дня девушка оплакивала потерю платьев и всего остального приданого Сьонед. Никакие утешения на нее не действовали. Однако саму Сьонед это нисколько не заботило. По правде говоря, она даже испытала облегчение, когда поняла, что в Стронгхолде не придется заботиться о том, какой наряд подобрать к тому или иному случаю. Она пока не принцесса и не в состоянии поверить, что это когда-нибудь случится.

К тому времени, когда они остановились на ночлег, все были измучены. Мышцы, привычные к верховой езде, не были готовы к перетягиванию каната, и стоило двенадцати всадникам спешиться, как воздух огласился приглушенными стонами. Они провели ночь на ферме, принадлежавшей дяде Палевны со стороны матери, но фарадимы были уже не в состоянии воздать должное великолепной кухне жены хозяина и после ужина едва доплелись до сарая, где и повалились на одеяла, брошенные поверх свежего сена.

– Подумать только, – грустно вздохнул Оствель, но глаза его при этом смеялись, – что на обратном пути нам снова придется переправляться через Фаолейн!

Камигвен мрачно уставилась на него.

– Нет уж! Если понадобится, я попрошу Мардима сложить песню про мост и лучше пройду по этому воображаемому мосту, чем соглашусь снова плыть на пароме. – Она обвила руками своего Избранного и уткнулась лицом в его шею. – Я чуть не потеряла тебя на этой проклятой реке!

Сьонед следила за тем, как Оствель успокаивает ее, и улыбалась. Не было никакого сомнения: Богиня благословила эту пару. Ее улыбка увяла, когда девушка поняла, что во время их бракосочетания будет далеко-далеко и не сможет принять в нем участия.

А как же ее собственная свадьба? Она не могла даже поверить в нее, не то что представить. Поверить в существование жениха – это другое дело: она видела его в каждом отблеске света, в каждом солнечном луче. Но этот принц был незнакомцем. Какой он? Неужели его прекрасные сверкающие глаза действительно светились умом?

Все остальные давно уснули, Я она продолжала бодрствовать, глядя на звезды сквозь открытую по случаю теплой погоды дверь сеновала. Какой ясный, нежный свет; вот бы научиться использовать его… Это было бы настоящим подвигом: даже в безлунные ночи можно было бы двигаться куда надо, танцуя по этим бледным, жгучим лучам света. Но свет звезд был недоступен «Гонцам Солнца». Возможно, дар Богини просто не распространялся на эти крохотные, страшно далекие пятнышки света. Она освятила только Огонь солнца и лун, а что такое звезды? Они отбрасывают на луга и горы шелестящие тени, мечтательные и таинственные… Какие цвета скрываются в них? Сьонед, носившая на пальцах шесть колец, умела сплетать лучи солнца и лун. В звездном свете она пересчитала эти кольца: четыре золотых и два серебряных, гладких колечка, привезенные ею из дома, из совсем другого мира. Она еще помнила, что мир ее детства назывался Речным Потоком, помнила, как невестка подозрительно следила за ней и все время нашептывала что – то брату Давви. Когда Сьонед выросла, то начала испытывать к леди Висле нечто вроде благодарности, потому что если бы невестка не мечтала стать единственной хозяйкой имения, то ни за что не отправила бы девочку в Крепость Богини.