Текст книги "Её тёмные крылья"

Гибрид

На нем та же белая накидка, что и в моем сне – или что там это было, – но выглядит иначе. Если тогда, в моей земной комнате, его кожу можно было сравнить с тусклым оловом, то теперь оно словно расплавилось. Сверкает и струится, словно жидкость, по его мышцам, когда Гермес скрещивает на груди руки в знак притворного негодования. Даже во мраке Загробного мира бог сияет так ярко, подобно звезде на небе, что мне приходится прищуриться и часто моргать, чтобы рассмотреть его.

– Что ты здесь делаешь?

Несмотря на его вопрос, я не думаю, что Гермес удивился моему появлению. Он смотрит на меня с довольным видом, словно знает все наверняка. «Не доверяй ему». Я напоминаю себе о том, что случилось в нашу прошлую встречу. Гермес – бог хитрости и воровства.

– Понятия не имею. – Мне удается встать на ноги, и вода ручьем стекает с моей одежды.

Его улыбка становится еще шире.

– Поплавать решила?

– Я сорвала цветок. – Демонстрирую ему несчастный нарцисс. – И земля подо мной разверзлась, а я оказалась в море.

– Не в море, дорогая Кори. В Стиксе.

Я вздрогнула. Хвала богам, что не наглоталась воды.

– Это очередной сон? – с надеждой спрашиваю я.

Гермес качает головой, и меня охватывает паника. Я щупаю запястье, надеясь отыскать пульс, и с облегчением выдыхаю, когда чувствую пульсацию под пальцами.

Гермес смеется.

– Ты все еще не умерла, Кори. Я… – Он замолкает, и улыбка тает, когда он оглядывается через плечо в сторону леса.

Я тоже смотрю туда, но ничего там не вижу.

– Слушай, ты можешь мне помочь? Я знаю…

Гермес поднимает свою серебряную руку, заставляя меня замолчать.

Долгое мгновение не слышно никаких звуков, кроме моего дыхания.

Затем что-то глубоко в лесу пронзительно вскрикивает.

Следом тут же раздается звук трескающихся веток, словно что-то огромное несется сюда с невероятной скоростью, врезаясь в деревья. Мурашки ползут по всему телу, а страх, словно тисками, сдавливает грудь.

Я разворачиваюсь и мчусь по берегу, спотыкаясь о камни, назад в воды Стикса. Размахивая руками, я пытаюсь плыть против течения и слышу, как Гермес зовет кого-то, но не оборачиваюсь, не останавливаюсь, чтобы узнать, кого именно.

Волны хлещут меня по лицу, и я запрокидываю голову назад, чтобы вода не попадала в нос, а затем глубоко вдыхаю и ныряю. Не знаю, куда я плыву, у меня нет никакого плана – только желание убраться подальше от пляжа и того, что летело сквозь деревья.

Что-то цепляется за мою спину, а затем дождевик натягивается, сковывая меня, пока меня вытягивают из Стикса.

Мокрые волосы налипают на лицо, застилая глаза, но я не могу смахнуть их, не могу пошевелить руками. Затем давление на спине ослабевает, и я лечу вниз. Успеваю лишь прикрыть лицо руками, прежде чем врезаюсь животом в гальку.

Я перекатываюсь на спину, и тело ноет от удара, но я забываю обо всем на свете, когда вижу трех существ, окружающих меня.

– Вот и она, – говорит то, что стоит ближе, и я дергаюсь, не способная оторвать взгляд. Ее голос низкий и музыкальный, когда она смотрит на меня, склонив голову.

У нее прекрасное, безмятежное лицо Моны Лизы – у каждой из них, – но ни у одной человеческой женщины не бывает змей вместо волос и кожи цвета сушеной полыни. На ее голове, однако, извиваются, шипят, дерутся и милуются друг с другом изумрудно-зеленые змеи, наблюдая за мной угольно-черными глазами.

– Наконец-то, – тихо, неторопливо произносит вторая, словно у каждого слога есть свой особый вкус и каждый из них – ее любимый. У нее чешуйчатая бронзовая кожа, каждый дюйм которой покрыт черными переплетающимися друг с другом бриллиантами. Капюшон кобры как священный нимб обрамляет ее прекрасное лицо.

– Можно потрогать, – возбужденно шепчет третья. Ее кожа темная, вместо волос на ее голове перья; на груди заметен мягкий пушок, а по спине спускается густой шлейф из перьев насыщенного цвета индиго с вкраплениями изумрудного и голубого.

После ее слов создания придвигаются ближе ко мне, и три пары черных глаз, лишенных радужки, устремляются на меня. Когда они моргают, второе веко, белое и прозрачное, задерживается, прежде чем втягивается назад. На кончиках пальцев у существ загибаются когти, кричащие о насилии и боли, а ступни – грубые и покрыты чешуей, с тремя длинными когтями вместо пальцев.

А за их спиной сложены крылья. Мысли в моей голове разбегаются от ужаса.

– Она наша, – решительно говорит первое существо, и ее сестры кивают.

– Ну-ну, дамы. – Гермес наконец выходит вперед, и все трое одновременно поворачиваются к нему, хором что-то бормоча. Воспользовавшись тем, что они отвлеклись, я отползаю в отчаянной попытке сбежать, безуспешно пытаясь не издавать лишних звуков на неровных камнях. – Вы ответственны за то, что Кори оказалась здесь? Вы ведь знаете, что вам запрещено соприкасаться с миром живых.

– Ты не можешь повелевать нами, – говорит существо с бронзовой кожей. – Или обмануть нас.

– Тисифона, у меня и в мыслях не было, – флиртует Гермес.

Мой желудок сжимается, и я замираю, узнав имя. Нет. Нет…

Тисифона – мстящая за убийство.

– Как бы не так, лгунишка, – отзывается обладательница змей. – Ты слишком полагаешься на свое красивое личико.

– У меня больше ничего нет, Мегера. Только красивое лицо. Пусть оно и не так красиво, как твое, – замечает Гермес.

Мегера, о зеленая и смертоносная зависть.

У меня пересыхает во рту, а по телу проносятся мурашки.

– Сладкоречивый мальчишка, – произносит женщина-птица, словно перед ней не бессмертный бог, а взбалмошный подросток. – Твои попытки обольстить нас бесплодны.

– Алекто… – говорит Гермес, одаривая ее обаятельной улыбкой. – Брось это. Давай поговорим.

И Алекто. Непримиримая, непрощающая, безжалостная.

Я перестаю дышать. Фурии.

Они поворачиваются ко мне в едином, синхронном порыве, и мое сердце уходит в пятки.

– Больше никаких разговоров, – заявляет Мегера. – Мы пришли за ней, и мы ее получим.

Божественное возмездие. Я убила Бри, а теперь мне предстоит поплатиться за это. Я смотрю на Гермеса, беззвучно умоляя его о помощи. И на этот раз бог не улыбается. Он лишь качает головой, и слезы брызжут у меня из глаз.

– Пожалуйста, – шепчу я, вытирая лицо. – Пожалуйста. Пожалуйста, отпустите меня. Мне очень жаль. Пожалуйста. Я просто хочу вернуться домой.

Алекто поворачивается ко мне, и ее глаза не мигая сверлят мои. Она знает, что я не сожалею, знает, что я говорю это только для того, чтобы спасти свою шкуру.

Она расправляет крылья, и стремительный порыв воздуха нарушает тишину, когда остальные делают то же самое. Ее крылья покрыты перьями, но у Тисифоны они кожистые и с прожилками, как у летучей мыши, а у Мегеры – тонкие и перепончатые, насекомоподобные и хрупкие на вид. Сквозь них я замечаю Гермеса, и жалость искажает его прекрасное лицо.

– Помоги мне! – молю его.

– Мне жаль, – качает он головой. – Мне правда жаль. Но я не могу вмешаться.

– Хороший мальчик, – шепчет Мегера.

Я закрываю глаза и сворачиваюсь клубком, словно это может меня защитить от них. Вскрикиваю, когда тонкие и костлявые, как у птицы, руки подхватывают меня и прижимают к холодной пернатой груди, в которой не слышно биения сердца. Мое же, напротив, яростно мечется, намереваясь вырваться из моего тела. Оцепенелого, парализованного страхом тела. Я не могу двигаться. Не могу бороться.

– Пожалуйста, – повторяю я, не решаясь открыть глаза. – Я не знала, что это случится. Я никогда не желала этого вслух! Мое сердце разрывалось от боли, мне было грустно, и я зашла слишком далеко. Я сожалею. Пожалуйста. Послушайте! Я все исправлю, только скажите как!

Мои мольбы бессмысленны, фурия как будто и не слышала их вовсе.

Когда мы взмываем в небо, оторвавшись от земли, я прижимаюсь к Алекто, вцепившись руками в тонкое черное одеяние. Я не хочу падать. Не хочу умирать. Не хочу ничего этого.

Мы движемся с головокружительной скоростью, воздух свистит вокруг нас, и я заставляю себя открыть глаза, чтобы посмотреть, куда мы направляемся, если вдруг мне придется искать дорогу назад. Вскоре мы миновали лес и оказались над большой безликой равниной, простирающейся на многие мили вокруг.

Я смотрю на Загробный мир. И он мне не нравится.

Он плоский и блеклый, как выцветший на солнце бетон, как подземная парковка, как три часа ночи, как вторник, как январь.

Здесь нет ничего. Ни зданий, ни построек, ни рельефа, ни каких-либо деталей – ничего, кроме горного хребта на горизонте. Небо чистое, бледное, безоблачное, бессолнечное; почва светло-серая, и в итоге они сливаются в одну безграничную серость. Мили и мили совершенно пустынной земли. Для кого-то вроде меня это место могло бы стать пределом мечтаний – бескрайняя почва под посадку. Но тут ничего не растет. Ни единого дерева или кустарника. Ни травинки, ни даже одинокого сорняка. Земля подо мной напоминает поверхность Марса или любой другой планеты, на которой не существует жизни. Пустота повергает в ужас, словно это место не достроено, а может, даже и не начиналось.

Единственное, что цепляет глаз, – это широкая река, разбивающая ландшафт пополам. Ахерон. А заметив багровую полосу, я понимаю, что смотрю на Флегетон, огненную реку, ведущую в Тартар, куда упрятаны худшие из худших. Не туда ли меня хотят отправить? От этой мысли я содрогаюсь. Алекто издает странный воркующий звук, крепче прижимая меня к себе, и от тишины в ее груди меня снова бросает в дрожь.

Я чувствую некоторое облегчение, когда мы минуем Флегетон и, немного снижаясь, пролетаем вдоль Ахерона. Поверхность кажется уже не такой плоской, как мне казалось сверху: небольшие холмы и долины усеивают территорию.

Я продолжаю смотреть на них, когда Тисифона пикирует, и один из холмов оседает. Что-то щелкает на задворках сознания, и я с ужасом понимаю, что это вовсе не земля. Это люди. Мертвые, упавшие и распластавшиеся по земле, как я, когда пыталась укрыться от взора Аида на холме.

«Они не хотят, чтобы их увидели». Как не хотела и я. Они пытаются спрятаться единственным возможным способом посреди бескрайней пустоты, где нет ни дерева, ни укрытия. Ни спасения.

Все они одеты в одинаковые длинные плащи с капюшонами того же светло-бежевого оттенка, что и почва, и поэтому, лежа на животе и подложив под себя руки, сливаются с ней. Как те головоломки из интернета, когда ты сначала ничего не видишь на картинке, только лес или степь, а потом вдруг замечаешь льва, или змею, или кого-то еще, кто умеет искусно прятаться. Твое сердце екает, хотя это всего лишь фотография, потому что тебе казалось, что там ничего нет. Но, находись ты там по-настоящему, спастись бы не успел.

Я смотрю, как люди падают, словно костяшки домино, и ищу среди них Бри, пытаясь успеть заглянуть в лица прежде, чем те скроются. Когда Мегера с пронзительным криком ныряет вслед за сестрой, люди вздрагивают и тянутся, хватаясь за соседа. Их страх чувствуется в воздухе. Мертвые увидели приближение фурий и пытались укрыться.

Мощнейший страх пронизывает меня насквозь.

Горы уже ближе, и Мегера с Тисифоной начинают подниматься все выше и выше над вершинами. Алекто тоже взмывает вверх, работая крыльями усерднее, чем раньше. Они взлетают по спирали, и мой желудок начинает бунтовать. Я закрываю глаза и сжимаю челюсти, стараясь не позволить тошноте вырваться.

Без предупреждения мы устремляемся вниз, и я распахиваю глаза, когда Алекто, сложив крылья, пикирует вслед за сестрами, направляясь прямиком в гору.

Крик застревает в горле, и я хватаюсь за фурию, крепко прижавшись к ней. Зарываюсь лицом в грудь, готовясь к столкновению.

Я почти не чувствую, когда она приземляется. И только когда Алекто отпускает меня, чему я отчаянно сопротивляюсь, вынуждая ее отцеплять мои пальцы от своей туники, я понимаю, что мы стоим на твердой земле. Фурия опустилась на небольшой каменный выступ высоко в горах шириной всего фута в два и не многим длиннее. В склоне горы есть небольшая расщелина. Тисифона и Мегера скрылись.

Посмотреть вниз было ошибкой. Меня шатает только от вида невероятно далекой земли, и желчь поднимается по горлу.

Алекто подхватывает меня прежде, чем я успеваю рухнуть вниз, затем кладет руки мне на плечи и разворачивает в сторону расщелины, подталкивая вперед. Я в ужасе делаю крошечные шаги, пока мне не удается протянуть руку и не ухватиться за края трещины.

– Что это за место? – спрашиваю я, разглядывая скалу.

– Эреб, – отвечает женщина-птица за моей спиной. – Дом.

Полегание

Оказавшись внутри, я замираю у входа, прижимаясь к камню. Алекто проходит мимо, затем подпрыгивает и взмывает в воздух. Я взглядом прослеживаю за ней, а потом осматриваю место, в котором нахожусь.

Это большая, вырезанная в скале пещера, образующая по форме неровный круг, как будто великан выгреб ее содержимое. Здесь темнее, чем снаружи; крыши нет, но есть некое подобие потолка, созданного из сплетенных вместе обрывков сетей и тканей. В серых стенах виднеются углубления: в некоторые из них можно просунуть лишь руку, а другие достаточно большие, чтобы вместить несколько человек.

В трех самых больших, которые стоят отдельно ото всех, разместились фурии. Мегера устроилась на краю той, что располагается напротив меня, свесив ноги, и поправляет свои змеиные волосы. Я смотрю, как осторожно она распутывает их, позволяя змеям потереться об ее руки, и время от времени вынимает что-то из волос и бросает на пол, усеянный мелкими камушками. Наклонившись, я присматриваюсь и понимаю, что это блестящие панцири насекомых. Скривившись, я отворачиваюсь. Тисифона сидит в позе лотоса правее от нее, обгладывая что-то, о чем я не хочу знать, а ее крылья, словно щит, полураспахнуты над головой. Слева на корточках примостилась Алекто и, настороженно склонив голову, переводит взгляд с меня на сестер и обратно.

Эреб пахнет чем-то знакомым, кисло-сладким и затхлым, и, пока я пытаюсь распознать запах, Алекто спрыгивает со своего насеста и бесшумно опускается передо мной. Не говоря ни слова, она протягивает руку и подхватывает меня за талию, после чего взлетает вверх. Хватает двух взмахов огромных крыльев, чтобы я оказалась в одной из больших ниш в стене.

Я пячусь от нее, пока не упираюсь в обнадеживающе твердую поверхность скалы. Фурия остается стоять на краю, и мы осматриваем друг друга.

Она очень странная. Чтобы рассмотреть Алекто, мне приходится разбирать ее на части. Если я смотрю на ее лицо, вполне себе человеческое лицо, оно кажется мне нормальным. Как и крылья, и ее волосы. Но лишь по отдельности. Как только я пытаюсь совместить отдельные части фурии и взглянуть на целостную картинку, мой разум сопротивляется, зрение расплывается, а в ушах стоит высокочастотный гул, словно мой мозг хочет перезагрузиться. Я закрываю глаза, давая себе передышку. Когда я открываю их снова, Алекто все там же.

– Ты не любишь высоту, – сообщает она.

Я чуть не рассмеялась, как будто высота – это наихудшая из моих бед сейчас, и мотаю головой.

– Не высоту. Мне не нравится падать.

– Ты не падаешь.

– Нет… – Фурия пристально смотрит на меня, ожидая объяснений, что не так с высотой. – У меня нет крыльев.

– Нет, – соглашается Алекто и замолкает. Оценивающе скользит по мне взглядом, и у меня сводит от страха живот.

– Что теперь со мной будет? – спрашиваю я, стараясь сохранить свой голос спокойным. У меня сложилось впечатление, что слезы или проявление слабости не принесут мне никакой пользы.

– Я видела тебя, – говорит фурия.

– Где? Когда?

– В мире смертных. Ты стояла на вершине холма и смотрела на Повелителя душ с высоко поднятой головой. Без колебаний и страха. Ты встретила его взгляд как равная.

Я вспоминаю фигуру в плаще, сокрытую в тени деревьев позади Аида. Только она была не в плаще. В перьях.

– Так это была ты?

– Да.

– Ты привела меня сюда?

Алекто смотрит на меня с блеском в глазах и качает головой.

– Нет. Но мы хотели, чтобы ты оказалась здесь. Надеялись, что ты придешь. Мы наблюдали и ждали. Так долго ждали.

Я осознаю, что две другие фурии прислушиваются к нашему разговору. Мегера закончила прихорашиваться, а Тисифона сложила крылья и уселась, как ее сестра, свесив ноги через край своего алькова. Обе наблюдают за нами своими глазами цвета оникса.

– Она не знает, – говорит Мегера.

– Чего я не знаю? – переспрашиваю я.

Они не отвечают, глядя друг на друга.

По спине пробегает холодок, словно холодные пальцы перебирают позвонки, и я вздрагиваю, а затем понимаю, что дело совсем не в страхе. Я валялась в Стиксе, летала по небу, и все это время моя одежда была насквозь мокрая. Джинсы облепили ноги, а свитер под дождевиком хоть выжимай. Стоило только подумать об этом, как зубы начинают стучать, и я обнимаю себя руками, чтобы хоть как-то согреться.

– Ей холодно, – замечает Тисифона. – И мокро.

С этими словами она спрыгивает со своего насеста и приземляется рядом с Алекто. Спустя секунду к ним присоединяется Мегера, держа в руках какой-то темный сверток из тряпок.

– Позволь нам помочь, – просит Алекто.

Они наступают на меня, и я пытаюсь уклониться от них, но бежать мне некуда: позади лишь громадная скала, а впереди – отвесный обрыв. Я понимаю, что все это время сжимала в кулаке нарцисс, только когда Алекто забирает цветок и с широко распахнутыми глазами аккуратно кладет на землю. Затем три пары рук нежно, но настойчиво начинают стягивать с меня одежду, борясь с молнией и застежками.

Поначалу я не сопротивляюсь, одного вида змеиных волос Мегеры хватает, чтобы удержать меня на месте, но, когда им удается расстегнуть дождевик, снять его с меня и отбросить на землю, внезапное обнажение запускает мои инстинкты выживания, и я начинаю вырываться, отпихивая их руки от себя.

С таким же успехом я могла бы вступить в схватку с ветром. Фурии не обращают внимания на мои жалкие попытки, и Тисифона когтем разрезает свитер на две части. А ее сестры стягивают остатки с моих рук, оставив меня полуобнаженной.

– Прекратите! – кричу я, пытаясь одновременно оттолкнуть их и прикрыться.

Змеи на голове Мегеры яростно шипят, услышав какой-то громкий звук, и я вжимаюсь в камень, зажмурив глаза.

– Что это? – спрашивает Мегера.

Я открываю глаза и замечаю фурий, которые в немом изумлении уставились на мои шрамы от молнии.

Мегера скалит зубы.

– Кто сделал это с тобой? Неужели Зе…

Тисифона закрывает ладонью рот сестры.

– Не произноси здесь этого имени. Ты только разгневаешь другого, и тогда он заявится сюда.

Мегера отталкивает руки Тисифоны, и ее змеи взметаются вверх, угрожающе разевая пасти.

– Не смей затыкать меня.

– Тогда не глупи, – рычит Тисифона.

– Хватит, – выкрикивает Алекто сестрам, протягивая к ним руки, и оборачивается ко мне. – Мы просто хотим согреть тебя. Мы не желаем тебе зла. Только не тебе. Кто сделал это? – спрашивает она, кивая на шрамы.

Ложь кажется лучшим решением.

– Никто. Обычные шалости погоды. Такое иногда случается.

Они снова обмениваются загадочными взглядами.

– Возьми, оно сухое. – Мегера протягивает мне черную вещицу. – Рука болит?

– Я… Нет. Все в порядке. Спасибо. Я могу одеться и сама. Пожалуйста, – прошу я.

Они отступают в сторону, невозмутимо наблюдая за тем, как мои дрожащие пальцы расстегивают пуговицу и молнию на джинсах и стягивают их до колен. Не думаю, что я когда-либо так стеснялась своего мягкого, округлого человеческого тела, даже когда была с Али. Моя кожа покрыта пятнами, красными и пурпурными, что наводит меня на мысли о трупах. И слезы начинают стекать по щекам.

Все трое тут же бросаются ко мне и, окружив, поглаживают кожу и расчесывают пальцами волосы, воркуя и мурлыкая. Алекто укладывает мою голову себе на плечо и вытягивает одно крыло, чтобы прикрыть израненную руку, в то время как две другие пары крыльев прижимаются к моей спине и боку, захватывая меня, словно в кокон. Я чувствую прохладную сухую чешую Тисифоны, слышу тихое шипение змей Мегеры где-то над моей головой. Когти мягко касаются кожи головы, ритмично массируя, лаская меня так, как я бы успокаивала испуганное животное.

Вдохнув, я чувствую запах Алекто, что источает ее оперение, – тот самый кисло-сладкий аромат. И понимаю, что пахла так же, когда перестала принимать душ после Тесмофории. Та же смесь дикого и девчачьего аромата природы. Они пахнут, как я, или это я пахну, как они, и от этого мне становится легче. Понимание, что в нас есть нечто схожее, притупляет страх.

А затем фурии отталкивают меня.

Я валюсь на пол алькова, снова напуганная, снова не понимая, что я сделала не так, почему они вдруг разозлились на меня.

– Мы не позволяли тебе приходить сюда, – шипит Алекто, и я растерянно приподнимаю голову и обнаруживаю трех фурий, что отвернулись от меня, образовав своими спинами стену между мной и пещерой. Они обращались не ко мне.

– Мне не нужно ваше разрешение, Алекто, – долетает до ниши спокойный голос. – Это мое царство.

Кровь стынет в моих жилах.

«Он тот, кого ты любишь? Или это она разбила тебе сердце?»

Это он. Аид. Он здесь.

– Эреб принадлежит нам, – напоминает Тисифона. – Вы согласились с этим. Вы подписали трактат. Вы остаетесь на своей территории, а мы – на своей. И сейчас мы на нашей.

– Я хочу увидеть девушку, которую вы забрали с берегов Стикса.

– Мы первыми нашли ее.

– Мегера, – предостерегающе произносит Аид. – Спустите ее вниз. Или я поднимусь наверх сам.

– Сделаете это и нарушите трактат. Вы знаете, что это значит.

– Вы уже нарушили его, принеся ее сюда. Вы знаете, что это значит.

Я хватаю сверток с тряпками, который мне протягивала Мегера, и разворачиваю его. Обнаружив отверстия для головы и для рук, натягиваю на себя. Одеяние скользит по моему телу – черная версия накидки, что я носила во сне, в которую была одета сивилла, – ниспадает до самых пят. Я стягиваю джинсы и отшвыриваю их в угол. Нахожу изодранные остатки своего свитера и накидываю их на себя, как кардиган, прикрывая пораженную молнией руку. Приглаживаю волосы и вытираю слезы со щек.

– Давай узнаем, желает ли она говорить с тобой, – отзывается Алекто, оглядываясь через плечо. – Хочешь ли ты пообщаться с тем, кто называет это царство своим? – спрашивает она.

Я качаю головой. Нет, если могу избежать этого.

– Она не хочет, – передают фурии владыке Загробного мира.

– Да будет так, – провозглашает он.

У меня перехватывает дыхание, когда он возникает между мной и фуриями, что стоят спиной. Он выше, чем я помню, его плечи еще шире, а тени колышутся вокруг него, словно клубы дыма.

Сестры оборачиваются и раздраженно шипят; змеи, чешуя и перья встают дыбом, но фурии не нападают на него и даже не пытаются снова перегородить ему путь. Вместо этого они наблюдают, злятся, что он бросил им вызов, но не хотят или не имеют возможности что-либо предпринять.

Бог поворачивается лицом ко мне.

– Здравствуй, – произносит он холодно и безразлично, словно я просто девушка, которую унесли с берегов Стикса, словно мы никогда раньше не встречались. Во рту все пересыхает, а сердце гулко колотится о грудную клетку.

Фурии позади него стоят в ожидании, их черные глаза настороженно наблюдают за происходящим. По сравнению с ними владыка Загробного мира выглядит довольно обычно.

Вблизи и без маски, скрывающей половину его лица, бога красавцем не назовешь. Его кожа белая, чуть ли не прозрачная – почти болезненный цвет лица того, кто избегает солнечных лучей, что, в общем-то, неудивительно, учитывая, кем и чем он является. Аид гораздо больше похож на человека, чем Гермес, хотя красавцем его не назовешь. Густые насупленные брови нависают над бездушными глазами, которым сейчас не хватает отблесков праздничного костра, что придали бы им мягкости и теплоты. Нос слегка смещен влево, как будто его ломали и вправляли как минимум один раз. Его угловатое лицо обрамляют спутанные темные волосы, такие же дикие и необузданные, как и тени, опоясывающие его по бокам, торчащие из его одежды, словно часть наряда. Тени – единственное, что привлекает во внешности Аида.

Почти единственное. Мой взгляд падает на его губы, в этот раз без яркой краски, и я отвожу глаза. Его рот бессовестно прекрасен. Он не имеет права быть таким.

– Как ты здесь оказалась? – спрашивает он, глядя куда-то поверх моей головы.

Я с трудом выравниваю свое дыхание, чтобы ответить:

– Сорвала цветок и очутилась в Стиксе. – Бог, нахмурившись, обращает ко мне свой взор, и я нахожу завядший нарцисс и протягиваю ему. – Я не хотела здесь оказаться, – добавляю для убедительности.

Неясное выражение мелькает на лице Аида, и чуть приподнятая рука опускается.

– Что ж, тебе больше нет нужды терпеть неудобства в моем мире. – Он отворачивается, протянув мне руку. – Идем.

Меня раздражает его тон. В каждом слове бога чувствуется сила, как будто он привык к тому, что все вокруг него должно меняться лишь по его велению. У меня вдруг возникает извращенное желание сказать ему, что я сама найду способ вернуться домой, поблагодарить за оказанную услугу, а после посмотреть, как он на это отреагирует, но в последнюю секунду я сдерживаю свой порыв, прикусив губу.

Когда я наклоняюсь к нему, Аид качает головой.

– Нет, – выдыхает он.

Я замираю.

– Нет?

Он поворачивается ко мне лицом.

– Ответ на вопрос, который ты хотела задать. Нет.

Я моргаю, сбитая с толку.

– Не понимаю, о чем ты. Я не думала ни о каких вопросах.

– Я тебя умоляю. – Он устремляет на меня свой темный взор и кривит губы. – Ты хочешь узнать, можно ли вернуть твою подругу.

– Нет, не хочу.

– Только за этим люди и приходят сюда. – Аид горько и понимающе улыбается. – Не стоит притворяться.

Связываться с бессмертными себе дороже. У нас просто нет достаточной выдержки и стойкости для этого. Я и в самом деле дрожу, потому что правда о том, кем и чем он является, ужасает.

Но теперь я еще и разозлилась.

Его заносчивость – каждого из них – поджигает фитиль моей злости. Не утруждай себя ответами на мои молитвы, не трудись помогать, когда я действительно нуждаюсь в твоей помощи, когда мое сердце разбивается на части, а я не могу ни есть, ни спать, ни перестать плакать. Когда одиночество становится настолько невыносимым, что хочется умереть. Не приходи ко мне в те моменты. Явись ко мне, когда тебе захочется, когда я окажусь по другую сторону мира, и сделай главной злодейкой.

Неужели Аид и правда думает, что я отчаянно хочу вернуть прошлое: приходить в школу в понедельник и смотреть, как Бри и Али держатся за руки под партой, а его большой палец вычерчивает круги на ладони, как когда-то поглаживал мою. Неужели он думает, что я хочу задерживаться после звонка, притворяясь, что мне нужно поговорить с мистером Мак-Кинноном, лишь бы не возвращаться домой, плетясь за этими двумя и замирая на месте каждый раз, когда они начинают целоваться, чтобы не проходить мимо. Неужели он думает, что я желаю жить в таком крошечном месте, где никогда, никогда не смогу избежать встречи с ними? Меньшее, самое меньшее, что Аид мог бы сделать, – это дождаться моих слов, которые я сказала бы вслух, прежде чем называть меня лгуньей. Меньшее, что он мог бы сделать, – это позволить мне сказать.

Его наглость поражает меня, и мои руки сжимаются в кулаки.

– Хватит, – отчеканиваю я.

Тени, обступающие бога, незаметно двинулись в мою сторону, но замирают, повиснув в воздухе. Его глаза расширяются, и в них мелькает удивление, когда Аид встречает мой взгляд, – он явно не ожидал, что я способна спорить с ним. Что ж, не так уж хороши его способности в телепатии.

– Хватит читать мои мысли и думать, будто знаешь, чего я хочу, – продолжаю я.

Он вздергивает одну бровь, и это только раздражает меня, потому что я так не умею. У Бри получалось это; но я, как бы сильно ни старалась, никогда не могла повторить.

– Я не читал твои мысли, – сообщает бог. – Слышал, как ты звала ее тогда на острове. Видел, как ты смотрела на нее. И как я уже сказал, есть лишь один вопрос, который задают люди, попадая сюда. Ты хочешь знать, могу ли я вернуть Бри к жизни. И мой ответ «нет».

Живот скручивается в узел, когда из уст Аида слетает ее имя.

– Я не по собственному желанию попала сюда, – огрызаюсь я. Его губы сжимаются, но я продолжаю прежде, чем бог успевает меня перебить. – Но знаешь что, если бы я пришла сюда за ней, это была бы твоя вина.

Фурии за спиной Аида переглядываются, и Аид впервые выглядит озадаченным, глядя на меня.

– И в чем же именно я виноват? – интересуется он, четко выговаривая каждое слово.

– На Тесмофории. Когда мы… – Я резко замолкаю, заметив выражение абсолютного ужаса на его лице. Воспользовавшись заминкой, Аид качает головой, едва заметное движение, которого хватает, чтобы я поняла, что он не хочет, чтобы я заканчивала мысль, чтобы рассказывала вслух о случившемся на празднике. От обиды у меня по груди и спине разливается тепло, а ребра сдавливают легкие.

Он смотрит мне прямо в глаза, когда произносит:

– Уверяю тебя, что случившееся с Бри не имеет к тебе никакого отношения. – Он дарит мне еще одну вежливую, натянутую улыбку.

Горло сдавливает от унижения, а глаза щиплет от слез. Он стыдится того, что поцеловал меня. Сожалеет об этом и не хочет, чтобы фурии знали. Он смущен этим. Мной.

Черта с два я буду плакать перед ним. Но из левого глаза стекает предательская слеза.

– Оставьте нас. – Аид поворачивается к фуриям, чьи рты сложились в идеальную «О», а удивленные взгляды перескакивают с меня на бога и обратно. – Сейчас же.

Я жду, что они откажутся подчиняться его приказу и не покинут свой собственный дом, но сестры смотрят друг на друга, а затем Мегера и Тисифона синхронно, слегка насмешливо, салютуют и отступают назад, расправив крылья и растворяясь в воздухе. Алекто подмигивает мне, прежде чем последовать за ними, и я удивляюсь тому, что подмигивание фурии может меня приободрить. Еще несколько минут назад она была самым пугающим существом в мире, а теперь у меня нет друга ближе. Я утираю лицо изорванным рукавом.

Аид вновь смотрит на меня, тени сгрудились вокруг него.

– Ты должна понимать, что есть правила, – говорит он угрожающе мягким голосом. – Я не могу исправить того, что было сделано. Ни для кого.

– Я не просила ничего исправлять, – цежу сквозь стиснутые зубы.

Его глаза встречаются с моими.

– Значит, ты не хочешь, чтобы она вернулась?

«Да. Нет. Я не знаю».

Он приподнимает брови, ожидая ответа, и сжимает свои прекрасные губы, отчего мой взгляд устремляется на них.

– Почему ты поцеловал меня? – спрашиваю я раньше, чем успеваю себя остановить.

– Я не… – На одну лишь секунду мне кажется, что бог будет все отрицать, но он продолжает: – Это была ошибка, и я приношу свои извинения.

Его предыдущая реакция показала мне, что Аид стыдится поцелуя. Но слышать, как он признает это вслух, видеть, как он сожалеет, куда больнее, и это выводит меня из себя.