Текст книги "Алекс & Элиза"

– Кучер! – крикнула она. – Кучер, мы, похоже, немного… опрокинулись.

Дверь слева от нее распахнулась, и в проеме возникло бородатое лицо мистера Винсента.

– Прощения просим, дорогие леди, – ответил он в своей грубоватой манере. – Мы, похоже, колесо сломали. Позвольте-ка…

Он протянул мощную руку вглубь экипажа, ухватился за ладонь Элизы и вытащил ее из перекошенного экипажа безо всяких усилий, словно щенка. Левая сторона экипажа была футах в пяти[8]8
  Пять футов – около полутора метров.


[Закрыть] от земли, и освобожденной из его недр Элизе пришлось прыгать вниз.

Замерзшая дорога по твердости не уступала камню, и, приземлившись, девушка ощутила острую боль в ногах. Предположив, что дочь может встретить подходящего кандидата уже в пути, миссис Скайлер настояла, чтобы та надела модные расшитые туфельки из хлопка, едва ли способные защитить от зимних морозов. Каблук у туфелек был дюймовый. Тонкие подошвы спасовали перед холодом промерзшей дороги практически сразу.

Элиза трясла то одной, то второй ногой, пытаясь согреться, и наблюдала, как кучер наклоняется вглубь экипажа, чтобы помочь миссис Янсен. Как-то раз девушка наблюдала за дракой двух воробьев, влезших в тыкву, выскобленную под свечу перед Днем всех святых. Тыква подпрыгивала, как кипящий чайник, пока птицы кидались друг на друга в ее нутре, а затем верхушка овоща внезапно лопнула, выпуская одного из бойцов, удирающего прочь, оставив соперника наслаждаться сочными плодами победы. При попытках кучера вытащить миссис Янсен опрокинутый экипаж ходил ходуном не менее яростно, чем приснопамятная тыква.

Тишину до сих пор безмятежного полудня пронзали крики и визги попавшей в затруднительное положение леди, изредка прерываемые просьбами почти отчаявшегося кучера.

– Если б вы только держались, миледи… Извиняюсь, миледи, но если вы хотите выбраться на волю, вам придется позволить мне положить руку именно туда… Ну, простите, дорогуша, я-то думал, что это просто тряпки!

Наконец кипящая как чайник миссис Янсен была извлечена из экипажа и тут же скатилась по его стенке вниз. Элиза бросилась на помощь, но была сбита с ног ворохом юбок рухнувшей сверху матроны.

– Моя лодыжка! – вскрикнула от боли пожилая леди. – Она сломана!

В двери экипажа показался кучер, который, несмотря на мощное телосложение, легко спрыгнул на землю.

– И снова извиняюсь, миледи, – заявил он, бесцеремонно приподняв ее юбки и нащупав поврежденную лодыжку.

– Сэр, – возмутилась миссис Янсен – вынуждена напомнить, что я замужняя дама и леди!

Кучер не обратил на это внимания. Его проворные пальцы скользнули за шнуровку ботинка и слегка сжали лодыжку. Миссис Янсен взвизгнула и отшатнулась, но он удержал ее на месте.

– Она не сломана. Похоже, просто растяжение. Нужно потуже зашнуровать ботинок, чтобы не распухла. До Морристауна всего пять миль, но это усложняет дело.

– Усложняет дело?! Да я, вероятно, лишусь ноги!

Элиза не смогла удержаться.

– Мой дядя Джон – отличный врач. И я сочту за честь держать вашу руку, пока он ампутирует ногу.

– Ну-ну, леди, давайте не будем увлекаться, – перебил мистер Винсент, тайком от миссис Янсен подмигнув Элизе. Он осмотрел пострадавшее колесо, оказавшееся разбитым вдребезги.

– Не починить. Боюсь, придется добираться верхом.

– Но лошадей всего две! – возмутилась миссис Янсен. – И нет седел! А на нас юбки!

– Ага, это точно. – Он на мгновение задумался. – Потребуется веревка.

Полчаса спустя миссис Янсен уже неуклюже лежала на спине одной из лошадей, привязанная наподобие седельных сумок и укрытая объемной меховой попоной, отчего походила на тушу медведя, которую везут с охоты.

– Это верх неприличия! – заявила она. – Уверяю вас, чаевых за эту поездку вы точно не получите.

Кучер, не обращая на нее внимания, повернулся к Элизе.

– Лодыжка миссис Янсен распухает так, словно ее гадюка цапнула. Боюсь, если мы не доставим ее к доктору как можно скорее, могут оправдаться ее слова о потере ноги. Я собирался посадить вас на вторую лошадь и вести их в поводу, но нам придется скакать.

Элиза завернулась в еще одну меховую накидку из экипажа, но под ней от зимнего холода защищал лишь жилет. Ноги же успели замерзнуть и начинали неметь.

– Ну конечно, – согласилась Элиза. – Я бы не хотела, чтобы миссис Янсен стало хуже. Но без седла, сэр, да еще со всей этой кипой ткани, – она указала на свои широкие юбки, – боюсь, мы можем не поместиться на лошади, или я не смогу удержаться верхом.

– Тут дело не столько в вашем платье, миледи, сколько в моем пузе. – Он похлопал себя по огромному животу. – Пастуший пирог жены слишком уж хорош, чтоб я мог удержаться. Н-да… Надо признать, я не знаю, что делать.

– Говорите, до Морристауна всего пять миль? Мистер Винсент, вы же знаете, что дома, в Олбани, я легко проходила такое расстояние каждый день. Почему бы вам с миссис Янсен не поскакать за помощью, а я пока пойду вслед пешком?

– Ваша самоотверженность достойна восхищения, миледи, но, замечу, вы слишком плохо обуты для такого путешествия.

– Чепуха. Мы, датчанки, редко вспоминаем об обуви в такой погожий денек.

– Она в порядке, кучер! – крикнула миссис Янсен. – Молю, поторопитесь! Я УМИРАЮ!

Кучер в сомнении покачал головой.

– Надвигается ночь, да к тому же безлунная. Раз оступитесь, и, боюсь, мы вас будем хоронить.

Элиза не видела другого выхода и надеялась, что удастся убедить в этом кучера. Чем раньше она двинется в путь, тем скорее прибудет на место.

Однако, прежде, чем она снова заговорила, неподалеку раздался цокот подков.

– Это красноспинные? – простонала миссис Янсен. – Мы покойники!

Британцев удерживали на восточном берегу реки Гудзон в Нью-Йорке, но, несмотря на это, Элиза заволновалась, напряженно повернувшись на заледеневших ногах и выходя из-под прикрытия сломанного экипажа, чтобы посмотреть, кто приближается. Огромный гнедой конь скакал к ним, и всадник на его спине был в синем мундире и треуголке.

– Не бойтесь, – обратилась она к миссис Янсен, – это один из наших.

Когда он подъехал поближе, Элиза заметила, что его лицо прикрыто шарфом, безусловно, для защиты от холода. Она бы и сама не отказалась от такого. Всадник был невысок, но и, определенно, не мал ростом, широк в плечах, демонстрировал отменную военную выправку и носил на поясе длинную, слегка изогнутую саблю. Единственной видимой частью его лица оказались пронзительные голубые глаза, глядящие прямо на нее – она могла поклясться – с изумлением.

Слова, приглушенные толстым шарфом, вырвались изо рта всадника вместе с облачком пара.

– Похоже, у нас тут авария.

В глазах, так же как и в голосе, отчетливо проскальзывало веселье.

– К сожалению, так и есть, – подтвердил кучер. – И дорогая миссис Янсен повредила лодыжку. Не могли бы вы подвезти нашу мисс Скайлер на своей лошади до Морристауна?

– О, я бы с радостью подвез дочь генерала Скайлера, – ответил всадник в шарфе. – Конечно, если Элиза не против.

С этими словами он стянул шарф, открыв заросшее рыжей щетиной лицо. Рука Элизы взметнулась ко рту.

Всадником оказался полковник Александр Гамильтон.

9. Рыцарь в сияющих доспехах

Уже не столь пустынная проселочная дорога в Нью-Джерси

Февраль 1780 года

– Тише, Гектор.

Алекс подвел огромного гнедого ближе к трем попавшим в беду путникам и ловко осадил, заставив уткнуться мордой в грудь. Перекинув ноги через седло, он спешился с непринужденной элегантностью.

– Солнце скоро сядет. Нам нужно торопиться.

Он опустился перед Элизой на одно колено и сложил руки в перчатках лодочкой, чтобы помочь ей забраться на спину Гектора.

– Поставите ногу, миледи?

Знакомая дрожь смущения и злости пронзила ее, но полковник был прав – солнце действительно спряталось за деревьями, и теперь темнело очень быстро. Несмотря на то что ноги в тонких туфельках заледенели на промерзшей земле, раненная гордость заставила ее сжать зубы и поторопиться.

Элиза как могла спешно ступила на подножку из сильных рук, чтобы взобраться на коня. Затем положила одну руку на плечо полковника и взялась второй за луку седла. Теперь они оказались весьма близко друг к другу. Прикидывая, сколько может весить его спутница, Алекс неожиданно обнаружил, что край ее капора слегка пахнет тем, что могло быть лишь рыбьим жиром.

Элиза устроилась со всем возможным достоинством, на которое была способна, сидя боком в кавалерийском седле. Подобрав поводья, она почувствовала, что возвращает контроль над ситуацией; взглянула на мужчин, ожидающе поглядывающих на нее снизу, и сквозь стиснутые зубы обратилась к ним:

– А теперь, господа, вынуждена попросить вас любезно отвернуться, пока я… я воспользуюсь возможностью, э… устроиться поудобнее, – сказала Элиза. – Боюсь, другого выхода нет.

– Очень жаль, но я полностью согласен, – сообщил молодой полковник, в голосе которого, впрочем, не было ни капли сожаления.

Оба мужчины одновременно повернулись к даме спиной.

Покрасневший кучер стянул с головы фуражку и уставился на нее, без слов показав, что готов ждать столько, сколько нужно. Все еще привязанная к его лошади на манер седельных сумок, миссис Янсен изо всех сил вывернула голову, чтобы видеть всю сцену. Справа от нее двое мужчин, стоящих спинами к спутницам, смотрели на закат. Слева любимая дочь генерала Скайлера старательно подтыкала юбки за пояс, сидя верхом на мерине шестнадцати ладоней в холке.

– Всемилостивый Боже! – запричитала неудавшаяся компаньонка. – Это точно происки дьявола.

Элизе показалось, что плечи слишком уж услужливого полковника Гамильтона слегка дрогнули.

И все же… ее ждала серьезная работа. Она наконец справилась с юбками и смогла раскинуть ноги достаточно широко, чтобы перебросить одну из них через седло. Вот! Элиза с самого детства скакала по полям бок о бок с отцом и всегда чувствовала себя на лошади очень уверенно.

Усевшись верхом, Элиза наклонилась вперед в седле, гладкая кожа которого оказалась смущающе теплой. Она, определенно, помещалась, но с платьем были проблемы. С юбкой, подъюбником, нижними юбками, сорочкой и приталенными панталонами до лодыжек – новинкой, которая считалась слишком французской и экстравагантной, – на ней было слишком много ткани, чтобы спокойно скакать как в дамском седле, так и в мужском. Платье надувалось перед ней пузырем, свисая с шеи коня, пугая его в неверном свете догорающего дня и не давая как следует ухватить поводья. За ее спиной высилась гора нижних юбок, которая не оставляла в седле места для другого человека.

– Увы, – заговорила Элиза, – мне понадобится еще немного времени, джентльмены.

Она соскользнула с седла, снова ощутив холодную землю под подошвами дурацких туфель и, схватив нижние юбки обеими руками, оборвала их до колен. Но это был еще не конец. Схватив остатки нижних юбок, она отрывала их, пока не осталась в одних чулках и панталонах.

Ударившись в панику при звуках рвущейся одежды, почти висящая вверх ногами на лошадиной спине миссис Янсен завопила:

– Говорите же, мисс Скайлер: ваша честь в опасности? Скажите хоть слово, и я призову этих дикарей к порядку!

– Не беспокойтесь, мадам, все в порядке, – ответил Алекс через плечо. – Платье мисс Скайлер немного запутывалось, и она просто избавилась от всего, эм, лишнего.

– Не смейте говорить со мной как с какой-то старой девой, понятия не имеющей о реалиях нашего мира, молодой человек. Оглянуться не успеешь, как бедная девочка окажется в исподнем.

Элиза расслышала непростительно веселые нотки в голосе полковника, и ее кровь начала закипать.

– Миссис Янсен, позвольте вас заверить, что я полностью спокойна за свое благополучие как сейчас, так и в обозримом будущем.

Ставшая похожей на тряпичную куклу, Элиза плотнее запахнула жилет, чтобы сохранить остатки тепла. Потянувшись во весь рост, она заметила, что в ней внезапно проснулось тщеславное недовольство. Через пять миль она прибудет в город, где зимует их доблестная армия, и будет при этом выглядеть как жертва моды в представлении ее матери. Оставив ленты капора не завязанными, она вставила левую ногу в стремя и снова взобралась на спину Гектора. Свесив ноги по бокам, девушка опустила пятки и подняла носки, как по-настоящему опытная наездница.

– Господа, теперь вы снова можете повернуться ко мне.

Мужчины медленно поворачивались, и ни один из них, определенно, не хотел первым увидеть результат.

– Чтоб тебя! – булькнул кучер. Потрясенный ирландец спрятал лицо в ладонях. – Ох, мисс, пожалуйста, простите. Я… я от удивления.

Алекс не смог сдержать улыбки. Как не смог притвориться, будто он выше того, чтобы получать удовольствие от вида дочери генерала Скайлера, взобравшейся на спину его чуткого коня в платье, намного более коротком, чем девушке положено носить на публике.

– Ну что ж, кучер, нужно ехать, пока не прихватил ночной морозец. Мы с мисс Скайлер поскачем быстрее, поскольку состояние миссис Янсен оставляет желать лучшего. Отправим вам повозку с одеялами, чтобы организовать более комфортную и, скажем так, достойную перевозку для такой… храброй леди.

Кучер кинул косой взгляд на тыл храброй леди.

– Да, сэр, – отрапортовал он, натянув фуражку по самые брови. – Таким манером нам точно не поскакать галопом.

– Определенно.

Алекс повернулся к дрожащей Элизе, которая решительно смотрела в сторону, делая вид, что не подозревает, сколь мало на ней надето. Он заметил, что девушка оставила на земле одно из меховых одеял, и подал его ей.

– А теперь, мисс, могу ли я подняться на борт?

Элиза едва заметно склонила голову.

– Можете. Если это необходимо.

Секунда – и Алекс ловко вскочил на коня, устроившись на крупе, позади седла. Его ноги, накрытые разорванными юбками Элизы, прижали их к бокам коня. Потянувшись за поводьями, он заключил девушку в кольцо своих рук, но тут же почувствовал, как она напряглась, отталкивая его.

– Я, безусловно, в состоянии управлять Гектором, полковник Гамильтон. Вы могли бы оставить поводья мне и сосредоточиться на шпорах.

– Конечно, миледи, – согласился Алекс, отдавая поводья ей.

И крепким хлопком заставил Гектора тронуться с места так резво, что Элиза откинулась на грудь молодого офицера. И снова ему почудился легкий аромат рыбьего жира. Рыбьего жира? На этот раз обычно отвратительный запах показался ему сладким. Может быть, потому что им пахла она?

Несколько минут они ехали в молчании. «Он и не подозревает, – поняла Элиза. – Этот самодовольный вояка не верит в то, что я умею ездить верхом». И все же дружба Элизы и Гектора уже началась, ведь девушка держала поводья бережно, направляла его мягко, без рывков удилами. Она видела, как уши коня легли вперед, что говорило о спокойствии. В это время молодой офицер за ее спиной никак не мог усесться удобно. Без стремян и поводьев ему не за что было держаться, и его подкидывало на крупе, как лодку на волнах.

– Прошу прощения, мисс Скайлер, – нерешительно начал он, – но не будете ли вы так любезны перевести Гектора на шаг? Простите, но, боюсь, я совершенно…

Внезапно он ухватился за талию Элизы.

Та вздрогнула, но промолчала. Вместо слов девушка щелкнула поводьями, заставив Гектора перейти на рысь. Удержаться на конской спине Алексу помогла лишь отменная реакция и то, что он изо всех сил вцепился в край седла.

– Тише, мальчик. Вот так.

Элиза натянула поводья, так же внезапно остановив лошадь. Затем обернулась к Алексу.

– Сэр, вы можете держаться за мою талию, но лишь с моего на то согласия. Я ясно выразилась?

– Так же ясно, как морозная ночь, мисс Скайлер. И так же холодно.

Элиза не смогла удержаться от улыбки.

– В таком случае могу ли я предположить, что получил разрешение леди продолжать с комфортом держаться за седло – пусть даже это потребует некоторого содействия от нее? – уточнил Алекс.

Элиза гордо подняла голову. Как же хорошо было снова ощущать, что контролируешь ситуацию.

– Можете, сэр, и я искренне надеюсь, это значит, что мы продолжим наше путешествие без дальнейшего нарушения приличий. Согласны?

– От меня вы не услышите и слова протеста, мисс.

Они опять продолжили путь в молчании, но на этот раз полковник сидел, касаясь ногами ног Элизы и, словно обручем, обняв ее руками под грудью.

Зимнее солнце давно уже скрылось за деревьями. В темноте Гектор споткнулся о корень, торчащий на обочине изрытой колдобинами дороги. Алекс инстинктивно стиснул руки на талии Элизы и с удивлением отметил, что она не возразила. Ощутив мягкость ее спины, Алекс понял, что на девушке нет корсета, отсутствие которого, безусловно, объяснялось дальней дорогой. Однако до сих пор ее осанку отличала безупречность, словно она была затянута в жестчайший из корсетов. Нечастое дыхание едва поднимало ее грудь, и он заметил, что старается дышать как можно глубже, словно пытаясь этим теплом согреть ее затылок.

Теперь он видел, что ее плечи немного расслабились. То, с какой грацией она держалась в седле, напомнило ему, какой грациозной она была на том балу.

– Должен заметить, мисс Скайлер, – начал он, – с последнего визита у меня остались самые приятные воспоминания о вашей семье.

– Визита? Вы так это называете? Это больше походило на нападение.

– Мисс Скайлер, я бы хотел, чтобы вы знали – мои официальные отношения с вашим отцом ни в коей мере не отражают моего личного к нему отношения. Напротив, я питаю к нему глубочайшее уважение. Искренне прошу простить меня за то, что принес плохие вести, и за неуместные слова о Тикондероге. И, надеюсь, вы примете запоздалые извинения за то, что подверг сомнению доброе имя вашего отца в ночь нашей предыдущей встречи.

– Продолжайте же, сэр.

– Я с абсолютной уверенностью заявляю, что и сам генерал Вашингтон всегда верил, что при осаде Тикондероги ваш отец проявил себя как истинный патриот. Более того, он отметил, как уверенно войска под командованием вашего отца противостояли значительно превосходящим силам противника. Несомненная заслуга генерала еще и в том, что он отказался взваливать вину за падение форта на чужие плечи.

– Тогда вы выбрали странный способ показать, чего стоят все похвалы, которыми вы осыпаете отца. Отправить его под трибунал за нарушение долга! – упрекнула она.

– Уверяю вас, если бы был хоть один способ избежать этого унизительного судилища, я бы им воспользовался.

– Если вы так думали, то зачем принимали в нем участие? Позвольте предположить – вы просто «следовали приказу».

– Следовал, – подтвердил Алекс. – Приказу вашего отца.

– Если вы рассчитываете, что я поверю, будто мой отец сам настоял на суде, вы явно держите меня за дуру.

– Но так и было, – настаивал Алекс. – Я думал, вы знаете. Ваш отец не желал, чтобы даже малейшая тень подозрений в недобросовестности пала на его действия в битве при Тикондероге. Он отказался принимать решение о вынесении порицания, предложенное Континентальным конгрессом, и вместо этого настоял на проведении военного трибунала, поскольку был убежден, что его полностью реабилитируют – что, впрочем, и случилось.

– Но… но почему папа ничего не рассказал собственной семье?

– Не могу сказать. Возможно, он хотел скрыть от вас неприглядные стороны политики или не желал, чтобы вы разочаровались в правительстве, служению которому он посвятил жизнь.

– Так вы не собирались ни в чем обвинять его? Вы считали, что он не был виноват в падении Тикондероги? – уточнила она.

– Он не просто не был виноват, а проявил исключительную дальновидность. Если бы ваш отец не решился на те меры, что принял тогда, пала бы не только Тикондерога, но и вся Новая Англия.

– Вы знаете, мы лишились усадьбы и хозяйства в Саратоге, – сообщила Элиза с печальной гордостью. – Генерал Бергойн сжег наш дом дотла.

– Я знаю об этом. Как и о том, что ваш отец, со свойственной лишь истинным джентльменам щедростью, предложил тому самому генералу Бергойну приют в своем доме, когда тот потерпел поражение.

Элиза тяжело вздохнула, дав тем самым Алексу надежду, что сердце ее немного смягчилось.

– Да, он уступил генералу собственное супружеское ложе больше чем на месяц. И, должна заметить, мама полагала, что это слишком щедро. – Вспомнив об этом, Элиза хмыкнула. – Им с папой пришлось спать в одной из гостевых спален.

Алекс машинально пробормотал:

– Уверен, она была удобнее сеновала.

– Прошу прощения?

Внезапно спина Элизы снова напряглась. Алекс не ответил, и они опять утонули в молчании.

Когда стало ясно, что девушка не собирается возобновлять беседу, он попробовал начать с другой стороны.

– Так, значит, – заговорил он, – можно предположить, что именно мысль о разладе между мной и вашим отцом мешает вам подарить мне даже легкое подобие улыбки?

Элиза с трудом скрыла смешок, наклонившись вперед насколько могла, чтобы увеличить расстояние между ними.

Но он продолжил:

– Видите ли, я ждал больше двух лет, чтобы иметь возможность сообщить, насколько сильно обрадовала меня присланная вами после бала записка и как горько я был разочарован, когда вы не сдержали данное в ней обещание, – с внезапной вспышкой эмоций выпалил он, удивив и себя, и Элизу.

– Простите, какая записка? И какое обещание? Если бы я писала записки каждому встреченному мной джентльмену, то проводила бы все дни, стараясь придумать похвалу тем, кто едва может провести даму в танце. Мне стоит напомнить вам, что идет война? У меня есть более важные и полезные занятия.

– Провести даму в танце – так это называется в наши дни? – Алекс прищелкнул языком. – Простите мою старомодность, но я полагал, что был единственным, кому вы писали!

– Клянусь, полковник Гамильтон, вы слишком высокого о себе мнения. Вы действительно считаете, что настолько хороши в танцах? И поверите ли, если скажу, что весьма смутно помню тот вечер? Честно говоря, сэр, я запомнила вашу ссору с моим отцом намного лучше, чем то, что имело место быть между нами.

– Ах, мисс, вы раните меня в самое сердце…

– С трудом верится, что правдивые слова могут вас так расстроить. Для военного вы слишком уж чувствительны.

– Меня расстроили не ваши слова. Скорее, действия, им предшествовавшие, и очевидно легкомысленное отношение к этим действиям.

– К вашим танцевальным талантам? – рассмеялась Элиза.

– Вы же не думаете, что мы стали бы танцевать на сеновале?

– Прошу прощения, полковник Гамильтон! Должна признаться, что осталась равнодушной ко всем прочим вашим талантам, кроме танцевального.

Алекс изумленно покачал головой. Затем стянул перчатку и сунул руку во внутренний карман, достав одно из самых ценных своих сокровищ.

– Вы сделаете вид, что не узнаете это?

Элиза обернулась, чтобы взглянуть на мятый кусок ткани в руке Алекса.

– Слегка испачканный носовой платок?

– Я не стирал его более двух лет, – оскорбился Алекс.

– Это объясняет его состояние.

– Мисс Скайлер, вы просите меня поверить в то, что не помните о том, как я отдал вам этот самый платок?

Алекс видел лишь профиль девушки, но и по нему было заметно, что она заинтригована.

Внезапное воспоминание о событиях того вечера вспыхнуло в ее голове.

– О, да! Признаю поражение, – сказала она. – Насколько я помню, мы с Анжеликой и Пегги подошли к вам в одной из гостиных, где вы пытались впечатлить мисс Тамблинг-Гоггин и мисс ван Ливенворт своими военными талантами. Совсем вылетело из головы.

– И вы утверждаете, что не помните о том, как вернули мне платок тем же вечером, вместе с запиской?

– Правда? – Элиза пожала плечами. – Ну, с моей стороны это было очень любезно, не так ли? Хотя, учитывая его плачевное состояние, я понимаю, почему хотела от него поскорее избавиться.

Алекс не на шутку растерялся. Может ли быть, что Элиза Скайлер – самая рассудительная из сестер Скайлер, та, которую, по слухам, больше интересовали идеи революции, чем новые наряды или даже книги, – оказалась настолько легкомысленной, что забыла о написанном ею самой любовном послании? Невозможно было представить подобное!

– Вы должны извинить меня, мисс Скайлер, – слова изо рта Алекса вырывались с облачками пара, – хоть я и знал, что вы отнюдь не застенчивая фиалка, но все же полагал, что вы намного более здравомыслящая особа.

– Ох, святые небеса, полковник Гамильтон! Это ведь всего лишь платок.

– Нет, вовсе не «всего лишь платок». Это сама суть отношений между мужчиной и женщиной.

– Полковник Гамильтон, я вынуждена снова просить вас не рассматривать наше нынешнее положение как оправдание для недостойного поведения. Не сомневайтесь, ничто, кроме крайней необходимости, не заставило бы меня пойти на нарушение приличествующего расстояния между людьми подобным образом.

– Правда? – сухо удивился Алекс. – И, я полагаю, вы не отправляли платок с запиской, в которой обещали встретиться со мной на сеновале?

Гектор остановился и фыркнул с такой силой, что Элиза рассмеялась.

– Встретиться с вами на сеновале? Прошу прощения, полковник, но даже ваш верный скакун считает это смешным!

– Мисс Скайлер, не изображайте передо мной невинность. Пусть в глазах общества вы – ярая патриотка, поглощенная лишь любовью к родине, но даже вам не удастся убедить всех в том, что вы настолько бесчувственны, как хотите казаться.

– Мой дорогой полковник, не знаю, что послужило источником ваших диких измышлений, но уверяю, они настолько же неприятны, насколько необоснованы. Если вы считаете, что какие-то из моих поступков ввели вас в заблуждение, я нахожу это одновременно обидным для себя и непростительным для вас.

– В заблуждение! – Алекс не сдержался. – Я далек от этого! Вы просто так и не показались, после того как пообещали мне полночное свидание!

Элиза ахнула. А затем резко развернулась в седле, оказавшись лишь в нескольких дюймах от своего обвинителя.

– Господь свидетель, сэр, никогда из-под моей руки не выходило записки, адресованной вам.

Глядя в ее лицо, освещенное ущербной луной, Алекс понял, что слышит чистую правду.

Элиза снова повернулась к нему спиной и сгорбилась в седле. В этот момент Алекс почувствовал, как два года ожиданий выскальзывают из рук, разбиваясь о промерзшую дорогу в Морристаун. За эти два года он начинал, а затем уничтожал бессчетное количество писем этой самой девушке. Его рука замирала над листом от страха, что он может написать что-нибудь не то. В конце концов, что можно написать леди, не стесняющейся назначать полуночные свидания? Он побоялся показаться излишне настойчивым в своих чувствах, поэтому терпеливо ждал подходящего момента, чтобы начать их знакомство заново, и буквально грыз удила в нетерпении, когда услышал, что она приезжает к родственникам в Морристаун.

Но, увы, оказалось, что это не Элиза отправляла записку! Для подобного она была слишком благоразумна. Кто-то другой вернул ему платок. Кто-то просто подшутил над ним – подшутил, как выяснилось, за ее счет.

Но кто мог это сделать?

В голове возникла картина: Джон Черч вытирает пот со лба Петерсона платком Алекса, затем Петерсон хватает платок и прячет в карман.

Похоже, Элиза тоже поняла, что его разыграли, причем жестоко.

– Петерсон! – воскликнула она. – Должно быть, это он послал записку. Видите ли, полковник Гамильтон, я одолжила ваш платок Анжелике, испачкавшей платье, а во время вашего спора она передала платок мистеру Черчу, который…

– …дал его Петерсону! И тот решил вернуть его владельцу! – Алекс покачал головой. – Злонамеренный розыгрыш, на который я как дурак попался. Приношу свои нижайшие извинения, мисс Скайлер.

– Это наверняка был Петерсон, – заявила Элиза.

– Мне почти нестерпимо хочется поехать прямиком в Олбани и призвать этого человека к ответу, – мрачно сказал Алекс.

Элиза тускло прошептала:

– Даже не знаю, что более оскорбительно: что вы сочли меня способной на подобный поступок или что считаете это привлекательным.

– Мисс Скайлер, пожалуйста, – пробормотал Алекс. – Я убит. Я действительно поверил, что эта записка написана вами… кстати сказать, никогда не подумал бы, что именно вы, из всех девушек, способны на это…

– И все же подумали, – упрекнула Элиза. – И не только подумали, но и использовали как предлог, чтобы начать беззастенчиво флиртовать со мной. Я потрясена.

– Уверяю вас, мое потрясание ничуть не меньше. – Алекс стукнул кулаком по лбу с такой силой, что чуть не слетел с лошади. Потрясание? Помимо всего остального, ему внезапно показалось, что он забыл, как устроен родной язык.

– Если вас не затруднит, полковник Гамильтон, я бы предпочла не разговаривать до конца путешествия. – Элиза поднялась в седле, напряженно выпрямив спину. – Будь обстоятельства более благоприятными, я бы пошла пешком. Но в данном случае обречена терпеть ваше присутствие в непосредственной близости к себе, пока мы не доберемся до места. Однако, ради бога, не заговаривайте со мной, или я правда сброшу вас с лошади!

Ее спутник открыл было рот, но, хорошо подумав, снова его закрыл. Никакими словами нельзя было улучшить нынешнюю ситуацию. А вот ухудшить – вполне. Александру Гамильтону, не без оснований считавшемуся самым красноречивым человеком в Соединенных Штатах Америки, в первый раз в жизни нечего было сказать.