Текст книги "Тайны утерянных камней"

Глава 7. Стар

Черные состриженные волосы заполнили почти всю мусорницу, стоявшую в ванной. Создавалось впечатление, будто туда забрался какой-то мохнатый зверек и умер. Она изучающе оглядела свое отражение в зеркале, провела ладонью сбоку головы. Похожая прическа была у девушки, работавшей в магазине шоколада, – со сбритыми волосами с одной стороны и полудлинными с другой.

Казалось, ей целую вечность придется отскребать въевшуюся в кожу и под ногти грязь, но, учитывая, какой чистенькой и свежей выглядела особа в зеркале, это того стоило. Внезапно Стар нахмурилась, вглядываясь в свое отражение. Оно было настолько ей знакомым, что девочка невольно вонзила в ладони кончики ногтей.

Она похожа была на своего отца. Вовсе не чертами лица – хотя ей и казалось, что у нее отцовский нос. Возможно. С годами такие подробности успели забыться. На отца она походила натянутой кожей на проступивших скулах, тусклыми глазами и синевой под ними от постоянного недосыпа. Таким запомнился девочке ее отец. Изможденным, потускневшим… и постоянно находившимся под кайфом.

Глаза у нее защипало от слез. Когда у отца впервые случилась передозировка, ей было семь лет. И как бы ни хотелось ей это забыть, память о том дне никак не стиралась в памяти. Ей казалось, что, стоит ей обернуться – и она увидит отца, простершегося на полу ванной, с лужей блевотины под бледной щекой. Стар крепко зажмурила глаза, пытаясь отделаться от этих воспоминаний, но они все равно упрямо прорастали, окрашивая ее сознание мрачными образами, которые она предпочла бы забыть.

Когда она не смогла разбудить отца, то постучалась в дверь к соседу, мистеру Ахмеду, и вместе с ней он сидел потом в коридоре, сложив под собою длинные ноги, как жираф, пока не приехала «Скорая». Говорил он очень мало, и все же его стоическое присутствие действовало на девочку успокаивающе, притом что, как помнила Стар, ее так ужасно трясло, что она не способна была даже говорить.

В больнице Стар пристроилась недалеко от отцовской койки, где он лежал с закрытыми глазами, окруженный трубками и подключенный к каким-то аппаратам. Она села на пластмассовый стул по другую сторону палаты, потому что не хотела лишний раз ходить возле него. Единственной обувью, которая у нее имелась на тот момент, были розовые кроссовки с «Дорой-следопытом»[1]1
  В русской версии Дора-следопыт известна как Даша-путешественница.


[Закрыть]. Они были настолько грязными, что на фоне блестящего чистотой линолеума казались аж коричневыми. И от этого щеки у Стар запылали. Пока аппараты пикали и испускали какие-то пронзительные сигналы, девочка, смочив слюной палец, пыталась оттереть с белой резиновой подошвы черное пятно. Тогда впервые Стар довелось испытать чувство стыда.

Немного позже медсестра отвела девочку в комнату ожидания и усадила ее в кресло напротив полицейского в форме:

– Этот любезный дяденька-офицер предложил посидеть с тобой, пока не прибудут из органов опеки.

Полицейский улыбнулся, и вокруг глаз у него разбежались морщинки.

– Я слышал, детка, у тебя нелегкое выдалось утро? – спросил он, подходя к ней, и Стар заметила, что при движении его лицо как будто искажается от боли.

Отец Стар никогда не отзывался хорошо о полицейских, а потому девочка знала, что ей лучше помолчать.

– Стесняешься? – продолжал офицер. – Понимаю. Ты вообще умница, что не доверяешь чужим. Но посмотри-ка сюда, – указал он на свой значок, на золотую пятиконечную звезду, приколотую к темно-зеленой рубашке, – это означает, что я хороший, что мне можно доверять.

Пошевелившись на сиденье, он испустил негромкий стон.

Стар в те годы уже знала, как звучит боль.

– У вас что-то болит? – спросила она.

– Потому-то я и здесь, малышка. Но ничего такого, что не могли бы вылечить врачи. Как, впрочем, и с твоим папой. Я слышал, они говорили, с ним все будет в порядке.

Стар пожала плечами, не отрывая глаз от значка, водя взглядом вдоль каждого лучика звезды.

– Тебе нравится мой значок?

– Это звезда.

Он тихо усмехнулся:

– Ну да, без всяких сомнений.

Девочка избегала смотреть ему в глаза, но голос у полицейского был добрым и печальным, и от этого ей захотелось чем-нибудь с ним поделиться.

– Меня зовут Стар, – сообщила она.

– Такое имя уж точно не часто встретишь.

Не поднимая глаз, Стар увидела, что он протягивает ей ладонь:

– А я – Бен.

В тот раз отцу довольно быстро стало лучше, и органы опеки не забрали у него девочку. Вспоминая все то, что случилось впоследствии, Стар даже пожалела, что они этого не сделали. Все бы тогда, возможно, сложилось совсем по-другому.

Стар пустила в умывальнике холодную воду, немного поплескала в лицо и энергично вытерла полотенцем, отчего щеки сразу порозовели. Последний раз она видела свое отражение еще зимой, когда из-за мороза вынуждена была спать в ночлежке. Если вспомнить, то, пожалуй, это был к тому же и последний раз, когда она принимала душ. Стар провела ладонью до плеча, ощущая мягкую кожу руки, вдохнула чудесный запах мыла и просияла. Как все же хорошо быть чистой!

От кучки ее одежды исходил кислый запах застарелого сыра. Девочка взглянула на это тряпье и сморщила нос. Джесс была права, от нее и в самом деле сильно воняло. Стар задумалась, какой у нее есть выбор. Ей не хотелось надевать обратно эти отвратительные тряпки – но и уж точно она не собиралась выходить из ванной в одном лишь полотенце.

В дверь ванной что-то тихонько брякнуло, и Стар завернулась в полотенце потуже. Сердце бешено заколотилось. Она, конечно же, заперла дверь ванной – но тем не менее…

На полу под дверью лежала желтая квадратная записка, слегка намокшая по краю.

«Платье можешь забрать себе».

– Какое еще платье? – вслух удивилась Стар и, перевернув листочек, прочитала:

«То, что висит на двери снаружи».

Стар заколебалась. Что она, собственно, знает о Люси? Ничего – кроме того, что старушка живет в этом маленьком городке в горах, в большом и странном доме. Девочке вспомнилась записка, которую передала ей Джесс. Люси явно кое-что знала о ней. Но откуда? А еще эта Джесс… Поначалу Стар решила, что она внучка Люси, – но эта женщина вела себя скорее как экономка. Да и вообще Джесс вписывалась в этот городок не больше, чем Стар.

Девочка чуточку приоткрыла дверь. Снаружи, на хрустальной дверной ручке висело на плечиках желтое платье, зачехленное прозрачным пластиковым пакетом. На полу под ним стояли добротные «мартинсы». Стар протянула руку из приоткрытой щели, быстро схватила платье и ботинки, втянула в ванную и тут же заперла замок.

К пакету была прилеплена еще одна записка:

«Свою одежду сложи у двери в ванную. Джесс тебе ее перестирает».

Стар с сомнением поглядела на кучу своего тряпья. Впрочем, что такого страшного может случиться? Если даже Джесс сопрет ее одежду, она всегда может обменять это платье в секонд-хенде на что-нибудь получше. А потому Стар, пожав плечами, выпихнула ногой свои обноски в коридор, а поверх кучи положила записку Люси.

В планах у нее на данный момент было переодеться в чистое и съесть столько пищи, сколько ей здесь вообще предложат. Ну, может быть, еще остаться на ночь. И относиться к Люси, к Джесс и в целом к Пайн-Лейку как к разовому приюту на ночь, не более того. С того момента, как она попала в этот дом, Стар заметила уже с десяток явно дорогих, антикварных вещиц. Она могла бы прибрать себе одну-другую – старушенция этого даже не заметит. Это во много раз компенсирует те деньги, что отнял у нее Шред.

Внутри пакета с платьем лежала новенькая упаковка нижнего белья со спортивным бюстгальтером, новые носки, а также зубная щетка, зубная паста и флоссы. Люси явно не сомневалась, что Стар примет ее приглашение. Девочка провела пальцем по плотной ткани платья. Новой одежды у Стар не было, наверное, лет с пяти, когда ей купили платье на Пасху. Только у того были бантики и кружева весенних оттенков – нежно-зеленого и розового, и мама тоже надела платье в соответствующих тонах. Стар хорошо это запомнила, потому что, когда ела шоколадного зайчика из своей корзинки, случайно мазнула шоколадом юбку. Вместо того чтобы на нее рассердиться, мама рассмеялась и, насколько сумела, стерла с новенького платья пятно, а потом обняла девочку и сказала: «Да уж, этот бестолковый кролик должен был оставить тебе еще и салфетку».

Стар отчаянно заморгала, не давая навернуться слезам, и натянула через голову платье, подаренное ей Люси. В отличие от того, пасхального, это было совершенно простое, без малейших прикрас. Стар застегнула сбоку молнию – оно село на ней просто идеально. Затем она подобрала с раковины свой камешек, лежавший там рядом с посланием от Люси, и сунула то и другое в носок. Камень показался ей холодным и тяжелым – но это была сейчас единственная вещь, которая ощущалась девочкой как нечто привычное и свое.

Глава 8. Джесс

Джесс вылила остатки чая в чашку Люси, и та сделала осторожный глоток.

– Хотите, заварю еще? – спросила Джесс, потянувшись за своим чаем.

– И так замечательно, – покачала головой старуха, уверенно удерживая в руке чашку. – Девочка все равно к нам скоро спустится.

– Стар.

– Верно, – улыбнулась Люси. – Стар. Какое чудесное имя.

– Очень может быть, это ее уличное прозвище, – предположила Джесс.

– Но тем не менее красивое. – Люси пристально, подняв брови, воззрилась на нее над ободком чашки.

В этот момент Стар вошла в гостиную, и Джесс даже ахнула, пролив на себя уже остывший чай.

– Ну-ну… – тихо пробормотала Люси.

Джесс стала вытирать джинсы тканевой салфеткой, пытаясь скрыть свое изумление от столь эффектного преображения Стар. Ее буйное облако черных волос исчезло напрочь, коротко, под машинку, состриженное по бокам, так что из-под оставшихся коротких волосков проглядывала розовая кожа. Наверху головы девочка оставила пряди подлиннее, зачесав их налево, так что их кончики касались краешка уха. Надето на ней было горчично-желтое мини-платье в стиле семидесятых, странным образом освежавшее ее суровую прическу. Этакий подростковый панк-гламур. Глядя на нее, Джесс смягчилась: без своего великоразмерного тряпья и тучи волос Стар показалась ей даже еще миниатюрнее, чем прежде.

Однако, войдя в гостиную, девочка застыла на месте, вскинув подбородок и балансируя на подушечках ступней, словно готовая в любой момент развернуться и выпорхнуть из комнаты.

– Платье было на двери, – сказала она.

– Оно замечательно на тебе смотрится, – одобрительно покивала Люси. – Садись.

Стар чуть ли не на цыпочках прошла к креслу напротив Люси и Джесс и села, подсунув кисти рук под бедра. Ее ноги едва касались пола.

У Джесс от слез защипало глаза. Эта девочка извлекла из недр ее памяти очень грустные воспоминания.

– Семьи у тебя нет, верно я полагаю? – спросила Люси, напряженно глядя на Стар, словно пыталась решить какой-то сложный кроссворд. – Ты совершенно одинока. Сирота. Маленькая сиротка Стар.

– Люси… – с тихим укором произнесла Джесс, искренне дивясь этим издевательским словам старухи.

Стар в ответ сдвинула брови:

– Ну и что с того?

Джесс вперила взгляд себе в ладони. Стар выглядела хрупкой и уязвимой – но с твердой и прочной защитной оболочкой. Как Шанс. Джесс любила его всем существом, однако далеко не всегда готова была обеспечить его всем тем, чего он, несомненно, заслуживал. Изо дня в день они перебивались с деньгами как могли, и бывали времена, когда еду им составляли только рис да бобы или когда им приходилось спать в двух парах носков и в зимней куртке, потому что Джесс не могла позволить себе расходы за отопление. Но Шанс никогда и ни на что не сетовал… У Джесс перехватило горло, и она резко вскочила на ноги. Ей не следовало бы покидать гостиную, однако сейчас ей просто необходимо было срочно убежать отсюда.

– Простите, – буркнула она и поспешила мимо кресла Стар. – Мне надо выйти…

Комната вдруг поплыла перед глазами, и, чтобы устоять на ногах, Джесс удержалась ладонями о стену. Двинувшись дальше к коридору, она почувствовала, как ее провожают пристальные взгляды Люси и Стар.

– Это не уличное прозвище!

Джесс резко остановилась. Голова ее поникла, глаза крепко зажмурились. Запястье так сильно начало зудеть, что ей захотелось содрать там кожу. И глубочайшая усталость разлилась по всему ее телу.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что это вовсе не уличное прозвище. Так меня назвала мама. Она говорила, что я – ее светлая надежда, ее звезда.

Глава 9. Стар

После того как Джесс ушла из гостиной, Стар повернулась к Люси и обнаружила, что та внимательно на нее смотрит.

– И часто с ней такое? – указала большим пальцем в потолок Стар.

Люси выпрямилась в кресле, скрестив лодыжки и положив ладони на колени, и устремила на гостью свои странные пронизывающие глаза. От этого взгляда кожу на загривке у Стар начало покалывать, и девочка засомневалась, что готова хотя бы одну ночь провести в доме у этой женщины. Она повернула голову к окну – была еще середина дня. Вполне хватит времени, чтобы успеть на вечерний 401-й.

– Ваша записка… – Стар тяжело сглотнула. – Как вы узнали о моем друге?

Люси подняла брови, покачала головой, потом взяла со столика сложенную газету:

– «Японский вид искусства». – И она с ожиданием посмотрела на Стар.

– О чем вообще вы говорите? – Проблеск надежды, вспыхнувший перед девочкой этим утром, когда она запрыгнула в 401-й автобус, слабый лучик веры, что, может быть, хоть в качестве разнообразия что-то в ее жизни пойдет как надо, – все это в ней разом погасло. Ее здесь, увы, не ждало ничего, кроме этой выжившей из ума старухи.

– Шесть букв, милочка, – воздела Люси газету, указав на ряд незаполненных квадратиков. Она решала кроссворд.

Стар мотнула головой.

– Я… я… – Ее нижняя губа дрожала, глаза были мокрыми от слез.

Нет! Нет! Нет! Ей нельзя сейчас расплакаться! Девочка плотно сжала губы, выждала мгновение и, совладав с собой, выпрямила спину и скрестила перед собой предплечья.

– Вы знаете про то дорожное происшествие?

Люси отрицательно покачала головой.

– Тогда откуда вам известно… – Тут у девочки перехватило горло, и ей пришлось прокашляться. – Чего вы от меня хотите?

Люси снова откинулась на спинку кресла, положив руки на мягкие подлокотники.

– На редкость замечательные вопросы, Стар.

Девочка ожидала, что та скажет что-то еще, однако Люси, наклонив голову набок, устремила напряженный взгляд куда-то поверх плеча Стар. У той даже защипало кожу головы от ощущения, что позади нее, возможно, кто-то стоит.

– Почему тогда вы ничего мне не отвечаете?

Люси улыбнулась, и обвислая кожа ее щек собралась вокруг рта мягкими складками.

– Дай мне немного времени, девочка, – сказала она. – Я не всегда сразу понимаю, чего они от меня хотят.

У Стар аж холодок прошел по хребту.

– Кто и что хочет? – с дрожью спросила она.

В ответ Люси с легкостью помахала в воздухе ладонью:

– Не обращай пока внимания. Ты можешь мне довериться, Стар.

Девочка с усмешкой фыркнула.

– Вы хотите, чтобы я вам доверилась? Тогда расскажите, почему вам вдруг понадобилось, чтобы я приехала? И как вы сумели такое обо мне узнать? Объясните же хоть что-нибудь!

Люси понимающе кивнула.

– Я пока мало что способна тебе рассказать, но не сомневаюсь, что однажды все кусочки мозаики сойдутся воедино, и могу тебе пообещать, что рано или поздно все это обретет смысл.

Не проронив больше ни слова, старуха поднялась с кресла и, покачивая длинной черной юбкой, выплыла из гостиной, оставив Стар недоуменно размышлять над ее загадочными словами.

Ей следовало бы сделать ноги отсюда прямо сейчас! Сцапать пригоршню каких-нибудь драгоценностей – и бегом к автобусной остановке. Но Стар этого не сделала. Она сидела как приклеенная в своем кресле, чувствуя, как внутри нее все словно стягивается тугими узлами.

Вернулась Люси, неся в руке тарелочку, на которой были тосты со сливочным маслом, свежая клубника и керамическая формочка с йогуртом. Снедь она поставила на овальный столик возле Стар рядом с чашкой, до ободка наполненной янтарным напитком.

– Ты любишь чай? – спросила Люси.

Стар кивнула и опустила взгляд на еду. Все это выглядело таким свежим, таким чистым – и блестящее, желтовато-кремового цвета масло, и ягодины клубники, такие округлые и ярко-красные. Рот у девочки сразу наполнился слюной, в животе заурчало. Ей захотелось немедленно поднять перед собой тарелку повыше и все ее содержимое разом опрокинуть в рот. Но вместо этого Стар заставила себя взять один лишь кусочек тоста и немножко откусить.

Люси наблюдала за ее трапезой со светящимися от удовольствия глазами.

Стар молча ела, пока на тарелочке не осталось ничего, кроме плодоножек от клубники.

– А что не так с Джесс? – спросила она наконец.

Люси пробормотала что-то себе под нос.

– Люси?

– Да?

– Я насчет Джесс. Она выскочила отсюда, точно обезумевшая. Что с ней такое неладное?

– Я на самом деле мало ее знаю, – ответила Люси, поглядев мимо гостьи в коридор, туда, где несколько минут назад скрылась Джесс. – Но она тоже кое-кого потеряла. – И старуха нахмурилась.

У входа в гостиную мелькнула маленькая темная фигурка, и Стар даже вскрикнула от неожиданности. Здесь что, живет еще какой-то ребенок? Дуновением ледяного воздуха щекотнуло обнажившуюся после стрижки кожу на шее. А может быть, Люси из того разряда сумасшедших, которые собирают у себя беспризорных детей? От переполненного желудка девочки неожиданно поднялась волна тошноты.

Между тем Люси широко раскрыла свои невероятные голубые глаза.

– Ты тоже, – прошептала она так тихо, что Стар едва ее услышала.

– Я – что?

– Сильно разгневана. – Старуха потеребила себе подбородок. – Но на кого?

У Стар неистово заколотилось сердце, и она вскочила на ноги. Надо было немедленно отсюда выбираться.

– Послушайте, уважаемая, не думаю, что…

В этот момент где-то у них над головой что-то сильно грохнуло, отчего задрожали светильники на стенах, и прежде чем Стар успела вымолвить еще хоть слово, Люси уже вовсю торопилась вверх по лестнице.

Глава 10. Джесс

Их голоса слышны были на лестнице и докатывались даже до ее спальни – единственного в этом доме надежного укрытия для Джесс. Она плотно закрыла за собой дверь, чтобы от них отгородиться, и опустилась на край кровати, сложив руки поперек живота и крепко зажмурив глаза.

Однако комната вдруг показалась ей чересчур тесной и жаркой, и запястье начало пульсировать от почти беспрерывного зуда. Она провела пальцем по шрамам, и внезапное чувство стыда обожгло ее лицо.

Это была самая черная пора в ее жизни – спустя год после гибели Шанса, – когда она так и не смогла найти ответы на вопросы, что неотступно ее преследовали, и избавиться от кошмаров, будивших ее буквально каждую ночь. Почему Шанс ушел из дома? Что он делал на улице в кромешной ночи, в снег и слякоть, на мокрой и скользкой улице, одетый лишь в свой любимый красно-желто-синий домашний костюмчик с трансформерами? Слишком много вопросов осталось без ответа, но был и еще один: почему там не было Джесс в тот момент, когда ее сын больше всего в ней нуждался? И вот его не стало – и его безвозвратный уход и ее неспособность защитить сына оказались для Джесс слишком тяжелым переживанием.

Когда она заметила на разделочной доске нож, то сразу нашла для себя спасительный выход. И вот она, крича и плача, стала перерезать себе запястье, и жаркая кровь зазмеилась по ее пальцам, пока вокруг не опустился мрак.

Проснулась она в больнице с белым бинтом на запястье. А рядом с койкой сидела ее мать на желтом пластмассовом стуле, который ходил ходуном и поскрипывал всякий раз, как женщина подавалась чуть вперед. Прошло уже много лет с тех пор, как Джесс последний раз видела Джоанну: во-первых, потому, что мать не хотела иметь ничего общего с Джесс и ее ошибкой, а во-вторых, потому, что сама Джесс не желала иметь ничего общего с женщиной, которая отказалась от нее и от ее ребенка.

– Зачем ты это сделала, Джесс?

Мать, прежде чем начать говорить, прокашлялась, и от ее хриплого и безразличного голоса во рту у Джесс появился кисловатый привкус сигаретного дыма.

– Уходи. – Джесс отвернулась лицом к стене, натянув повыше одеяло как прикрытие.

– Я пыталась быть частью вашей жизни, Джесс, но вы меня не принимали. Возможно, если бы ты впустила меня в жизнь Шанса, то ничего бы этого и не случилось.

Все нутро у Джесс зажгло от небывалой ярости, скрюченные пальцы словно превратились в острые когти. Она резко извернулась в койке и первый раз в упор посмотрела на мать. Волосы у той были уже больше седыми, чем каштановыми, изможденные глаза тонули в темных кругах, тонкие губы тянулись прямой линией. Джесс всем телом задрожала от нагноившегося в ней за все эти годы исступленного гнева. Она швырнула одеяло на пол, встала на ноги, не обращая внимания на то, что хлопковая больничная сорочка едва прикрывает ей бедра, подняла руку и указала на дверь:

– Убирайся!

Мать прижала свою сумку к груди, подобрала губы.

– У тебя риск повторного суицида, Джесс. И сейчас я тебе необходима. Врачи говорят, тебя опасно оставлять одну.

Сколько лет уже прошло – но Джесс все помнила то ощущение, как лютый гнев, проникая под кожу, впивался в нее жалами, пока она не зашлась в крике, таком высоком и пронзительном, что закололо в барабанных перепонках:

– Убирайся! Убирайся! Вон отсюда!!!

На ее вопли в дверь вбежали две медсестры, вытянув перед собою руки, словно собирались удержать ее силой. Джоанна ошарашенно попятилась из палаты в коридор – и тут у Джесс как будто все кости разом стали слишком тяжелы для ее тела, и в бессилии она забралась в больничную постель, свернувшись там тугим калачиком и закрыв глаза. Тогда Джесс видела свою мать последний раз.

Жгучее ощущение в руке вернуло Джесс в ее комнату в доме Люси с окном, выходящим на посверкивающее льдом озеро, с теплыми деревянными половицами, напитанными предвечерним солнцем. Она опустила глаза – и с ужасом увидела, что ее запястье буквально исчерчено множеством пунцовых следов от непрестанного расчесывания. Она прижала холодную ладонь к жарким царапинам. Казалось, запястье зудело сейчас даже сильнее, нежели тогда, когда раны заживали.

Она подальше натянула рукав, чтобы скрыть под ним шрамы. Единственной причиной, что не позволила ей закончить тогда начатое, была мысль о Шансе. Если она умрет, ее сын исчезнет из этого мира уже полностью, абсолютно. Кто, кроме нее, вспомнит о мальчике, который собирал крохотные модельки автомобилей «Matchbox», который любил свернуться рядом калачиком и поесть сладкого печенья, проснувшись от плохого сна?

Джесс прижала руки к животу, пережидая, когда ее перестанет мутить и пройдет острая потребность выплакаться. Наконец она поднялась с кровати, поправила на голове хвост и расправила блузку. Не может же она прятаться здесь вечно! Внизу, в гостиной, в новом желтом платье ее ждала девочка-беспризорница, которая бог знает что уже в своей жизни пережила и которая сейчас наверняка была очень голодной. А у Люси за этот день случилось, похоже, уже два провала памяти. Так что Джесс необходимо было поскорее взять себя в руки и вернуться к работе.

Она прошла по комнате и вдруг заметила, что верхний ящик ее комода наполовину выдвинут наружу, а одежда внутри помята и сложена как попало. Джесс потерла шею. «Странно», – подумала она. Она была человеком аккуратным, содержащим свою комнату в чистоте и опрятности, а одежду – бережно сложенной. Может, это Люси побывала здесь?

Когда она попыталась задвинуть ящик на место (одежду Джесс решила сложить уже потом), то заметила, что фотография Шанса – та самая, школьная – лежит сверху посреди перевернутой одежды. У Джесс затряслись руки. Она собиралась купить для фото новую рамку, но все последние дни была занята под завязку. Джесс взялась за изящные хрустальные ручки ящика и попыталась его задвинуть, но ящик застрял, свесившись набекрень, точно сошел с одной из направляющих. Джесс наклонилась посмотреть, что с ним случилось, и замерла, почувствовав на спине неприятный холодок, как будто кто-то за нею тайно наблюдал. Она резко повернулась, и в глазах, точно крохотные мушки, мелькнули маленькие белые точки. В комнате никого, кроме нее, не было. Джесс покачала головой – ну разумеется, кто бы там мог быть! – и, выдавив усмешку, снова повернулась к комоду, чтобы поправить ящик. Однако она, должно быть, случайно выдвинула его чересчур сильно. И, не успела Джесс понять, что происходит, – ящик целиком съехал с направляющих и вывалился наружу, тяжело грянувшись об пол и опрокинув содержимое.

– Да черт же тебя дери!.. – выругалась Джесс.

Едва она успела наклониться к ящику, чтобы все сложить обратно, дверь в ее комнату резко распахнулась.