Текст книги "Бесценная"

– А как, по-вашему, я был в курсе всех дел Ховарда?

– Боже милостивый, Дэрвуд, неужели у вас нет никаких моральных принципов?

– Абсолютно нет. А теперь дайте мне записку.

Либерти несколько секунд колебалась, однако затем, пробормотав себе под нос что-то о дурных манерах и правилах приличия, извлекла из кармана сложенный в несколько раз листок и протянула Эллиоту.

– Благодарю вас, – произнес он и, не глядя, положил себе в карман.

– Разве вы не намерены ознакомиться с его содержанием?

– Сначала я намерен отправить вас домой, – парировал Эллиот и посмотрел на Фроста. – Уверяю вас, мы с Гарриком сами докопаемся до истины и узнаем, кто и зачем вам это прислал.

– Я не просила вас о помощи, Дэрвуд.

– Тогда тем более вы должны довериться мне. – Эллиот взял Либерти под локоть. – А теперь пойдемте. Пора отправить вас домой.

Эллиот и Гаррик поддерживали ее под локти, помогая стоять. Либерти довольно громко стонала.

– Мне следует вас возненавидеть. Эллиот убрал ей с лица волосы.

– Я предложил вам сигару, чтобы проверить, клюнете ли вы на мое предложение, а не для того, чтобы вам сделалось дурно.

– Я согласилась, чтобы шокировать вас, – ответила Либерти и покачнулась. К ее горлу снова подступила тошнота.

– Что ж, тогда вам следует знать, что меня не так просто оконфузить, – произнес Эллиот и, не дожидаясь, что она ответит, подхватил ее на руки и вынес из кабинета.

– Вы забываетесь, милорд, – беспомощно прошептала Либерти. – Немедленно поставьте меня на пол. Я в состоянии передвигаться самостоятельно.

Гаррик забрал со стола бумаги с результатами торгов.

– Более того, хотел бы вам напомнить, чтобы вы раз и навсегда уяснили для себя одну вещь: Дэрвуд никогда не делает того, что ему велят!

Эллиот быстро прошел к черному ходу, где его уже поджидала карета. Ему пришлось немного подождать, пока лакей не спрыгнул с запяток, чтобы открыть дверцу и опустить подножку.

– Я скоро вернусь. Велите Генри провезти нас вокруг квартала.

С этими словами Эллиот осторожно усадил Либерти на сиденье, после чего уселся с ней рядом. Гаррик протянул ему ее вещи.

– Мне поговорить с Пикфордом и Коллингтоном? Либерти кивнула. Она знала, что, если того потребует Эллиот, никто никогда ни о чем не узнает. Но Дэрвуд, казалось, был иного мнения:

– Не думаю, что в этом есть необходимость.

– Тебе виднее, Дэрвуд, – отозвался Гаррик и захлопнул дверцу, после чего передал кучеру распоряжение хозяина.

Оказавшись внутри кареты, Эллиот наконец позволил себе немного расслабиться, закинув ноги на сиденье рядом с Либерти.

– Ну как, вам уже лучше? – поинтересовался он..

– Думаю, вам прекрасно известно, что нет. – Либерти окинула его сердитым взглядом.

Эллиот открыл запор небольшого окошка и распахнул его.

– Надеюсь, свежий воздух окажет на вас свое благотворное воздействие.

– Несомненно, – ответила Либерти и прислонилась головой к стенке кареты.

– Ну а теперь, надеюсь, вы мне расскажете все, что вам известно об этой записке. – Эллиот извлек из кармана листок и принялся изучать нацарапанные каракули. От Либерти не укрылось, что глаза его тотчас вспыхнули гневом.

– Мне ничего о ней не известно. Такое впечатление, что никто из прислуги не в курсе, кто и когда ее доставил. Я получила ее вчера во второй половине дня. – Либерти устало провела рукой по влажному лбу. – Подумала, может быть, вы мне разъясните, что за этим кроется.

В ответ Эллиот, сощурясь, уставился на нее:

– Хотите сказать, что это я ее послал? Его вопрос застал Либерти врасплох.

– Не говорите глупостей. С какой стати вам прибегать к столь дешевой уловке? Если бы вам вздумалось мне угрожать, вы сделали бы это иначе.

– Приятно слышать, что вы столь высокого мнения о моей персоне.

– Это действительно комплимент. У меня нет ни малейшего желания прибегать к разного рода ухищрениям. – В этот момент колесо кареты попало в глубокую выбоину.

Экипаж накренился, и Либерти застонала. – Если не считать этой сигары.

Эллиот прочистил горло и подвинулся вперед, к ней ближе.

– Наклоните голову к коленям, это поможет вам унять тошноту, – посоветовал он и, положив руку ей на шею, заставил принять требуемую позу. – Право, я теперь раскаиваюсь, что стал причиной вашего нездоровья.

– Не лицемерьте.

Вместо ответа Эллиот помассировал ей шею и плечи.

– Уверяю вас, у меня и в мыслях не было причинять вам страдания.

– Но вы наверняка знали, каковы будут последствия.

– Отнюдь. Признаюсь, я был заинтригован, решив, что вам уже доводилось пробовать сигары. И потому не мог удержаться…

– Ах, разумеется, вам и в голову не могло прийти, что нас застанут вместе!

– Ну почему же? Подозревал, – ответил он после короткой паузы.

– И вас не беспокоит, что уже к вечеру об этом будут говорить буквально во всех гостиных и салонах города?

– Я уже давно взял за правило не переживать по поводу того, что могут наговорить про меня досужие языки. Общество всегда будет жить сплетнями. Это занятие старо как мир. Наоборот, я скорее дам им повод посплетничать, чем оставлю им простор для бездоказательных домыслов. И все же, – продолжил Эллиот уже гораздо тише, – открытым остается вопрос: кто вам угрожает и с какой целью?

– Я сама в неведении. Кто еще мог прислать мне эту записку, кроме вас и Карлтона? Ну а поскольку, судя по всему, ни он, ни вы не имеете к ней никакого отношения…

– А почему вы исключаете Ренделла?

– Потому что живу с ним в одном доме. Вздумай Карл-тон отравить мне жизнь, полагаю, он придумал бы другой способ это осуществить, куда более действенный, нежели анонимка. Например, для начала он мог посадить меня под замок в моей комнате, морить голодом, а затем диктовать свои условия.

Сказанное ею произвело на Эллиота неприятное впечатление.

– Он уже пробовал это делать?

– Пробовал что? – В глазах Либерти читалось искреннее недоумение.

– Запирать вас в вашей комнате.

– Неужели непонятно, что я намеренно преувеличиваю? Боюсь, Дэрвуд, вы не способны отличить выдумку от правды.

– Просто потому, что не вижу оригинальной фантазии в том, что Карлтон Ренделл пытается запугать вас, – ответил Эллиот и сжал ее плечо. – Надеюсь, вам уже лучше?

– Немного. Не думаю, что мне захочется еще когда-либо выкурить сигару.

– Рад это слышать. Курение – дурная привычка.

– Мне почему-то казалось, вы находите курение полезным средством для ведения откровенных бесед.

– Верно. Тем не менее должен вам признаться, я не в восторге от вкуса сигар. Свою первую сигару я выкурил, когда мне было тринадцать лет, и мне было так же дурно, как вам сейчас.

– То есть вы хотите сказать, что вам было точно известно, каковы будут последствия, еще до того, как вовлекли меня в свой грубый розыгрыш?

– Я ни во что вас не вовлекал, Либерти. Просто решил наказать за апломб.

Либерти нашла в себе силы усмехнуться его словам. Нет, порой он действительно бывает неотразим.

– Что ж, думаю, вы правы, Дэрвуд. В следующий раз постараюсь быть осмотрительнее.

– Сомневаюсь. – Для пущей выразительности Эллиот слегка выгнул брови. – Однако должен вам признаться, за мной водится такая слабость: обожаю при случае воспользоваться чьей-то самонадеянностью.

– Что ж, приятно слышать, что у вас имеется хотя бы одна слабость.

– Уверяю вас, отнюдь не одна, – сказал Эллиот и выглянул из окна, потому что карета в этот момент сворачивала за угол. – Если вы чувствуете, что вам уже лучше, то позволю себе покинуть вас, как только Генри доедет до конца квартала. Он доставит вас домой.

– Со мной все в порядке, уверяю вас. – Либерти приподняла голову. – Вам нет необходимости беспокоиться.

– Не смешите меня, – парировал Эллиот. – Вам угрожали. И потому я не могу не беспокоиться за вас. Либерти решила не прятать своих истинных чувств.

– Благодарю вас, Дэрвуд.

Карета замедлила ход и остановилась. Эллиот подождал, пока лакей откроет дверцу, после чего вышел и повернулся к ней, чтобы пожать на прощание руку.

– Я докопаюсь до истины, даю слово.

– Благодарю, милорд. В начале следующей недели я к вам приду, чтобы забрать контракт.

Глава 3

Либерти бросила взгляд на молоток-колотушку на двери особняка Дэрвуд-Хаус. Ей почему-то пришел на ум роман с продолжением популярного романиста Чарлза Диккенса. Она так долго смотрела на дверь жилища Эллиота, что ей показалось, будто перед ней, словно Джекоб Марли перед Скруджем, появится Ховард. Представив себе лицо своего бывшего благодетеля, Либерти усмехнулась. Узнай Ховард, что она в эти минуты стоит на пороге дома Эллиота Мосса, более того, что собралась замуж за этого человека, наверняка умер бы во второй раз.

Если Либерти и колебалась, идти или не идти сюда, решимости в ней заметно прибавилось после того, как утром в прихожей она обнаружила на стуле бесчувственное тело Карлтона Ренделла. Ее всю передернуло от одного только его непристойного вида – лицо одутловатое, рот открыт, как у младенца. Наверняка накануне вместе со своими беспутными дружками провел ночь где-нибудь за карточным столом или в борделе, похваляясь перед девицами, как ему наконец-то повезло в жизни. Карлтон ничуть не сомневался, что Либерти согласна выйти за него замуж. В конце концов, он поставил ее перед выбором: или замужество – или судебная тяжба. И то и другое было для нее сродни смертному приговору.

При воспоминании об этом Либерти решительно взялась за колотушку.

Всего через несколько мгновений дверь ей открыл сам Эллиот. Загораживая собой дверной проем, словно лев, ринувшийся на защиту своей территории, он окинул ее тем же хищным взглядом, что и накануне в помещении аукциона.

– Доброе утро. – Вот и все слова, что нашлись у нее в эти мгновения.

Эллиот обернулся и посмотрел через плечо на уже немолодого дворецкого – тот поначалу замешкался, а потом, оправив сюртук, бросился исполнять свои обязанности.

– Не волнуйтесь, Уикерс, я сам как-нибудь справлюсь. Дворецкий в растерянности застыл на месте.

– Прошу прощения, ваша милость. Мы с поваром обсуждали меню. – Он с легким осуждением покосился на Либерти. – Я никак не ожидал, что к нам в столь ранний час пожалуют гости.

Губы Эллиота изогнулись в чуть заметной улыбке.

– А вот я ждал, – заверил он дворецкого. – И не надо беспокоиться. Я сам провожу даму в кабинет.

Судя по всему, Уикерс, ответивший легким кивком, был либо слишком хорошо вышколен, либо уже привык к эксцентричным выходкам хозяина. Поэтому воздержался от каких-либо комментариев по поводу своего полного неудовольствия, что хозяин сам открывает дверь, причем в столь неурочный час.

– Как вам будем угодно, сэр. Надеюсь, вы не станете возражать, если на обед будет подана лососина?

Эллиот продолжал испытующе смотреть на Либерти.

– Ничуть, Уикерс. Благодарю.

Он подождал, пока дворецкий скроется за дверью в дальнем конце холла, после чего отступил в сторону, давая Либерти возможность войти и обозреть внутреннее убранство дома.

– Рад вас лицезреть.

– Я не слишком рано? – спросила она, переступая порог.

– Отнюдь. Я как раз закончил перечитывать контракт, – ответил Эллиот и в очередной раз испытующе взглянул на гостью. – Надеюсь, у вас все в порядке?

– Можно сказать, что да. Карлтон и его мать постоянно куда-то ездят. Такое впечатление, что они вообще не замечают моего присутствия.

Медленным движением Либерти откинула с лица вуаль и посмотрела в глаза Эллиоту. И тут же сама удивилась, с каких это пор она научилась с таким завидным спокойствием воспринимать его близость. Его волосы, не то чтобы совсем темные, а скорее каштановые были влажны. Если она не ошибается, Эллиот встал рано, чтобы поупражнять тело. Скорее всего, утром он уже успел совершить верховую прогулку. Он производил впечатление человека, с величайшим тщанием относящегося ко всему, что касается собственной персоны, будь то гардероб или финансовые проекты. Либерти приятно было это заметить.

Неожиданно она обратила внимание, что возникшая между ними пауза затянулась, и поспешно оглянулась по сторонам, ища глазами, что могло бы стать предметом для продолжения разговора. Взгляд наткнулся на большую мраморную статую посреди просторного холла.

– Какая изумительная вещь! – воскликнула она. – Ховард неизменно приходил от нее в восторг!

– Благодарю вас. Это одна из моих любимиц. – С этими словами Эллиот махнул рукой куда-то в сторону дверей. – Насколько я понимаю, вы ограничены во времени. Поэтому могу вручить вам контракт прямо сейчас. Но, если не возражаете, мы могли бы обсудить его в библиотеке.

Понимая, что пути к отступлению нет, Либерти набрала полную грудь воздуха и решительно шагнула вперед.

– Вы позволите взять у вас плащ? – предложил Эллиот и протянул руку.

Либерти медленно расстегнула пряжку.

– У вас наверняка дельные адвокаты, коль вы сумели столь быстро составить контракт.

– Я им плачу за то, чтобы они были дельными.

– Тем не менее наверняка им стоило немалых трудов вовремя завершить столь кропотливый труд.

– Насколько мне известно, никто из них не пожаловался на загруженность. Деньги, мисс Мэдисон, – самое действенное средство в этом мире.

Либерти вручила ему плащ и проследовала в библиотеку.

Прозвучавшая в его голосе ожесточенность пробудила в ее душе сочувствие и симпатию. Постепенно она начала подозревать, что Эллиот Мосс – удивительный человек, которого этот мир явно недооценил и с которым довольно несправедливо обошелся. Вот почему он теперь демонстративно сторонится светского общества, отгородился от него, возведя между ним и собой высокую стену, добровольно заперся в полном одиночестве в своей башне из слоновой кости. В некотором роде он возвел цитадель и готов бросить вызов любому, кто попытается его выманить или в нее вторгнуться. Где-то в глубине души у нее возникло некое ощущение, причем довольно болезненное, которое Либерти определила для себя как сочувственное понимание. Но, как прекрасно ей самой известно, это – чувство одиночества. Осознание того, что Эллиот Мосс ужасно одинок, что он, как и она, неприкаянная душа, потрясло Либерти. Она многое умела делать, а особенно хорошо ей удавалось заботиться о близких – да и не очень близких – людях.

И вот теперь, словно вновь обретя смысл существования, Либерти порывисто направилась по коридору в библиотеку. Сделав всего несколько шагов, она обернулась.

– Странный вы человек, Дэрвуд. Казалось, он воспринял ее укоризненную реплику как комплимент.

– Что ж, мне это уже не раз приходилось слышать, – ответил он. – Думаю, в этом-то и заключается секрет моей притягательности.

– И несомненно, залог вашего успеха, – добавила Либерти, чувствуя, как ее покидает напряженность. Эллиот Мосс умел расположить к себе. В его обществе Либерти не раз чувствовала себя так, будто только что совершила важное научное открытие или обнаружила редчайшую находку. И хотя вторая половинка ее «я» упорно отказывалась поддаться обаянию этого человека, победа была явно не на ее стороне. Эллиот наделен редкостным даром моментально пресекать все ее робкие возражения. К примеру, его предложение пройти с ним в библиотеку должно было привести ее в ярость. Однако Либерти восприняла его как единственно доступный ей путь к спасению. Будь у нее шанс честно признаться Дэрвуду, что, по-видимому, она не сумеет добыть для него заветный Арагонский крест и остаться при этом его невестой, она бы почувствовала себя триумфатором, одержавшим победу не в одном сражении.

Эллиот вежливо придержал для нее дверь, ведущую в библиотеку.

– Как я понимаю, вы намерены рассказать мне, как Карлтон вел себя после того, как мы с вами расстались, или же я должен выкурить из вас это признание.

Выкурить? Либерти нахмурилась. Как, однако, неблагородно с его стороны вновь намекнуть ей на ту злосчастную сигару.

– Не слишком учтиво с вашей стороны.

– Боюсь, это для меня характерно. И не пытайтесь, пожалуйста, сменить тему разговора.

С этими словами Эллиот распахнул дверь в свой кабинет, расположенный позади библиотеки. От Либерти не укрылась решимость в его голосе. Он не собирался смягчать интонацию, пока не добьется от нее того, что ему нужно.

– Что ж, – отозвалась Либерти, несколько разочарованная его холодностью, – в таком случае вы должны знать, что Карлтон вознамерился публично унизить меня своим донельзя распущенным языком и порочными манерами. Сегодня утром я в очередной раз обнаружила его в бессознательном состоянии у нас в холле. От него несло как от пивной бочки. Я более чем уверена, что предыдущую ночь он провел со своими дружками и что они занимались исключительно тем, что отпускали мерзкие шуточки в мой адрес.

Эллиот вопросительно посмотрел на нее. Либерти сумела разглядеть золотистые крапинки в его глазах – они искрились, словно неверное пламя свечи. Эллиот тем временем пристально изучал ее лицо.

– И вам это неприятно? – произнес он, наконец пропуская ее впереди себя в кабинет..

Как только дверь за ними захлопнулась, Либерти повернулась лицом к своему спутнику.

– Разумеется. Кому приятны оскорбления?

– Мне понятны ваши чувства.

– Неужели? Мне почему-то показалось, накануне вы совершенно меня не поняли. Ведь вы даже не попытались хотя бы как-то сгладить тот неловкий случай на аукционе. Подозреваю, вам доставляет удовольствие, когда обо мне распускают слухи. Признаюсь честно, мне трудно поверить, будто вам понятно, отчего я так зла на Карлтона. Его преступление еще хуже, чем ваше.

– Черт вас побери! Как вы смеете сравнивать меня с этим ублюдком и кретином! В конце концов, я предложил вам взаимовыгодную сделку. Карлтон же обыкновенный распутник и пьяница. Пошел в своего дядюшку!

– Значит, вы уразумели мою проблему. Уж коли я посвятила вас в такие подробности, наверняка они выводят вас из себя.

– Нет, меня раздражает другое – то, с каким упорством вы пытаетесь доказать, будто я ничуть не лучше Хаксли, а мое отношение к вам не превосходит его.

В утреннем свете Либерти внимательно всмотрелась в лицо Дэрвуда. Окажись сейчас рядом с ними Карлтон, она не смогла бы поручиться за его безопасность.

– Но ведь я, милорд, согласилась на ваши условия!

На какое-то мгновение его глаза сузились, рассматривая ее в упор. Затем Эллиот глубоко вздохнул, словно пытаясь избавиться от застрявших где-то в горле слов.

– Верно, согласились.

– Я доверилась вам, а не Карлтону. Как вы понимаете, в конце концов я нашла в вас нечто такое, что оправдывает мой выбор.

– Постараюсь не обольщаться столь высоким мнением о моей персоне.

– Ах, прекратите Дэрвуд. Можно подумать, вы не видите, что я действительно отношусь к вам с величайшим уважением. Просто мне думается, некоторые ваши суждения несколько устарели, и я не могу удержаться от соблазна немного просветить вас на сей счет.

– Что ж, буду ожидать этого момента с тем же воодушевлением, с каким ожидают визита к дантисту.

– Уверяю вас, я не причиню вам боли, – рассмеялась Либерти.

Эллиот провел ладонью по лицу.

– Что ж, мисс, пожалуй, я готов с вами согласиться. Однако, если вы закончили свою просветительную лекцию на тему о своих слабостях, позвольте мне кое-что показать вам.

С этими словами Эллиот подошел к сейфу, стоявшему в дальнем конце библиотеки. Открыв его, он извлек обтянутую бархатом большую шкатулку. Судя по тому немногому, что довелось увидеть по пути в библиотеку и кабинет, вкусы Эллиота довольно эклектичны, решила Либерти. Что, собственно, ее почти не удивило.

Огромные комнаты служили отличной характеристикой его натуры. Пока они шли в библиотеку, Либерти сумела разглядеть некоторые из покоев дома, причем каждый был выполнен в особой цветовой гамме. Холл поражал строгим сочетанием черного и белого, главной же его достопримечательностью служила мраморная греческая статуя. Гостиная выдержана в приглушенных тонах пурпура, библиотека – главным образом голубого. Кабинет декорирован в сдержанных коричневых тонах. Либерти перевела взгляд с письменного стола на изящные книжные шкафы, а затем на персидский ковер. Правда, ковер розоватых оттенков казался коричневым. Внезапно Либерти поймала себя на мысли о том, что пытается представить, какие еще роскошества таятся под крышей этого просторного особняка. Интересно, а какие цвета такой человек, как Эллиот Мосс, мог выбрать для спальни? Почему-то Либерти живо, словно наяву, представила себе лакированную мебель красного дерева и ярко-красные шторы. В следующее мгновение лицо ее залил румянец под тон воображаемому ковру на полу.

Эллиот, вернувшись в кабинет, поставил на широкий письменный стол бархатную шкатулку и указал на замок:

– Если желаете, можете открыть. Либерти недоверчиво посмотрела на него:

– И они все там?

– Да, их около сорока. Некоторые из них миниатюрны. Когда они не будут помещаться в шкатулку, я закажу другую.

– Нет-нет, я не то имела в виду. Почему-то подумала, что вам захочется выставить хотя бы часть ваших сокровищ на всеобщее обозрение…

– Для этого они слишком дороги, – возразил Эллиот. – Боюсь, не смогу оставить их без присмотра там, где их «легко могут украсть.

– Нет-нет, я отнюдь не призываю вас… Мне подумалось, их можно поместить под стекло и любоваться. А главное, не нужно беспрестанно открывать и закрывать сейф.

– В этом нет ни малейшей необходимости. Я прекрасно знаю, как они выглядят.

– Но разве вам не хочется, чтобы их увидели и другие люди?

– Они принадлежат только мне, – сухо заключил Эллиот, давая понять, что продолжение разговора бессмысленно.

Однако Либерти не так легко обескуражить.

– Разумеется, с этим никто не спорит. Но у меня не укладывается в голове: зачем собирать коллекцию и держать ее в сейфе?!

– Потому что эти вещи вечны.

– И это для вас более важно, нежели их красота или ценность?

– Со временем красота может померкнуть, ценность – снизиться, но кресты из благородных металлов и драгоценных камней вечны. Даже огонь не способен уничтожить их.

– И все-таки я отказываюсь понимать, какой толк обладать, как вы выражаетесь, вечностью, если обладатель лишен возможности наслаждаться своим сокровищем вечно?

Вместо ответа Эллиот открыл замок.

– Я отнюдь не утверждаю, что не склонен наслаждаться ими. Кстати, наслаждение есть составная часть обладания.

Эта сентенция словно приоткрыла для Либерти щелочку в потайные уголки его души. У этого скопидома жажда обладания распространялась, по всей видимости, на все стороны его бытия. Так что ничего удивительного, что между ним и Ховардом разгорелось соперничество. Неутолимая жажда обладания алкала в крови и у того и у другого.

Либерти, с трудом отведя взгляд от склоненной головы Эллиота, переключила внимание на инкрустированные драгоценными камнями кресты. Длинным пальцем он провел по краю сверкающего бриллиантами Мальтийского креста. Либерти, не в силах отвести взора, внимательно наблюдала за ним. Эллиот тем временем погладил указательным пальцем массивный рубин. Нежно ласкал драгоценный камень, и от этого зрелища Либерти стало немного не по себе, по всему ее телу словно жар разлился. Подушечкой пальца Эллиот ластился, касаясь острия граней, и Либерти затаенно зажмурилась. Дэрвуд же, словно понимая, какое воздействие производят на нее его колдовские пассы, одарил ее проникновенным взглядом, способным растопить айсберг. Наконец, оторвав глаза от его рук, Либерти набрала полную грудь воздуха.

– Они действительно… впечатляют, – согласилась она. Эллиот выбрал из шкатулки массивный крест и вложил ей в руку.

– Это Дагмарский крест. – Холод металла контрастировал с теплом его пальцев. – Говорят, внутри его заключены частицы креста, на котором распяли Христа.

– Вы верите в это? – спросила Либерти, рассматривая крест, а заодно руку Дэрвуда, такую загорелую на фоне ее ладони.

Вместо ответа Эллиот обвел пальцем вокруг своего сокровища и покачал головой.

– Если собрать все частицы, о которых говорится, будто они подлинные, из них можно было бы возвести крест, который дотянется до луны.

Затем он взял с ее ладони крест. Либерти тотчас ощутила в руке легкую дрожь, Эллиот же вместо Дагмарского креста вложил ей в руку другой. С первого взгляда Либерти узнала его – это был египетский анкх, легко узнаваемый по особым округлостям. Привлекала его таинственная история.

– Неужели это крест самой Клеопатры? – спросила она наугад.

Эллиот кивнул:

– Подарок от Марка Антония. Судя по всему, полководец подпал под чары легендарной египетской царицы.

Да, в этом весь Эллиот – о чем бы ни шла речь, он обязательно переведет разговор на любовную тему. Однако Либерти сумела выдержать вызов, который прочла в его зеленых глазах.

– Понятно. Как я подозреваю, дар соблазнительницы был столь велик, что сам римский император оказался у ее ног. Неудивительно, что он преподнес ей столь ценный подарок.

– Вы так считаете?

– А как же иначе?

– Подозреваю, ему было приятно видеть, как его подарок покоится в ложбинке на ее груди.

Либерти стоило немалых усилий сохранить невозмутимый вид.

– Судя по всему, так оно и было. Насколько мне известно, египетская царица обожала откровенные наряды с обнаженной грудью. Что давало ему прекрасную возможность любоваться ее прелестями.

Эллиот улыбнулся:

– Смею предположить, все зависело от того, какой длины была цепочка на шее вышеназванной дамы.

Что за наглец! Либерти поспешно вернула злополучный крест в шкатулку.

– А это откуда? – Она указала на небольшую серебряную подвеску, надеясь в душе, что с этим украшением не связана никакая скабрезная история.

– Этот из Персии, – ответил Эллиот. – Как известно, там почитали Агурамазду, божество, боровшееся против хаоса, тьмы и зла. Для персов крест символизировал собой упорядоченность жизни.

– То есть это не христианский символ?

– Отнюдь, – ответил Эллиот и выбрал небольшой бронзовый крест, украшенный причудливой гравировкой. – Например, вот этот из Африки. Его изготовили мастера древнего кенийского племени. Кстати, уже сам металл представляет немалый интерес. Дело в том, что в той части Африки ни меди, ни олова нет, что наводит на мысль о хорошо развитых торговых связях, возможно, с Финикией.

Заинтригованная, Либерти воззрилась на замысловатый рисунок.

– Он несет какой-то таинственный смысл или выполнен как украшение?

– Смысл, конечно, и немалый, – ответил Эллиот, буквально пронзив ее взглядом. – Для африканского племени, изготовившего этот крест, четыре его луча символизировали четыре стороны света. Слияние же их олицетворяло – как, впрочем, и везде – плодородие. А вот, например, к этому, – и Эллиот указал на дырочки, пробитые на всех четырех лучах, – скорее всего прикреплялось какое-то более крупное украшение. Не исключено, что к нему полагался пояс целомудрия или что-то в этом роде.

Либерти сердито поджала губы.

– Ну кто бы мог подумать! – воскликнула она, но, заметив в глазах собеседника лукавый огонек, поспешила перевести взгляд на сокровища в шкатулке. – Однако, как я понимаю, самые крупные кресты христианские? Верно?

– Совершенно верно. Самые внушительные экземпляры этой коллекции христианские кресты. Ведь крест – символ христианской веры, поэтому вполне естественно, что мастера изготавливали с такой любовью, – пояснил Эллиот и умолк. – Как, например, Арагонский крест, – добавил он.

– Именно это я и хотела бы с вами обсудить, – произнесла Либерти, пробежав пальцами по граням крупного изумруда, после чего, выбрав украшенный топазами и опалами крест, принялась вертеть его в руке. – Я немало размышляла над тем, говорить вам это или нет, однако, как мне кажется, с моей стороны будет несправедливо, если я этого не сделаю. Я лично составила каталог библиотеки, а также всех личных вещей Ховарда. Это одно из многих дел, которые я выполнила по его поручению, после того как он нанял меня в компаньонки леди Ренделл. Я аккуратно вела записи до самого последнего момента, и мне на глаза ни разу не попался ни сам Арагонский крест, ни упоминание о нем. Подозреваю, что Ховард его продал.

– Вряд ли. В противном случае мне бы стало об этом известно.

– Я и не предполагала, что вы такой всеведущий, милорд, – отозвалась Либерти, опуская глаза. – Надеюсь, мне не придется сделать вывод, что вам известно буквально обо всем на свете?

– Когда дело касается Арагонского креста, то так оно и есть. Случись так, что Ховард решился бы продать свое сокровище, меня бы известили.

– И все-таки мне почему-то кажется, что креста в его, коллекции нет. Как только что вам сказала, я его никогда не видела.

– Может статься, он просто ускользнул от вашего внимания?

«Он понятия не имеет, какую глупость только что высказал», – подумала про себя Либерти.

– Нет, будь крест на месте, я бы наверняка об этом знала.

– Карлтон уже признался мне, что ему не известно местонахождение этой вещицы.

– Вы разговаривали с Карлтоном?

– Разумеется. Предложил купить у него крест буквально в тот же день, когда умер Ховард.

– Он не говорил мне.

– С какой стати он должен с вами это обсуждать? Мне доподлинно известно, что крест не появился ни в одном реестре имущества покойного.

– Это потому, что его там нет, – заключила Либерти; указав на бархатную шкатулку, молвила: – Я хотела взглянуть на вашу коллекцию исключительно с целью убедиться в своих предположениях. Не исключено, что я имела возможность видеть Арагонский крест, но, должно быть, он был внесен в реестр под другим названием. Однако теперь, посмотрев вашу коллекцию, я понимаю, что такого быть не может.

– В коллекции Ховарда около пяти тысяч наименований, и это исключая его библиотеку. – Эллиот продолжал настаивать на своем. – Откуда вам известно…

– Семь тысяч триста тридцать шесть, – уточнила Либерти. – Семь тысяч триста тридцать семь, если считать набор из солонки и перечницы Людовика Четырнадцатого раздельно.

Если Эллиота и поразила сделанная ею поправка, то внешне он не выказал своего восхищения.

– Вижу, вы действительно вели скрупулезный учет. Либерти кивнула.

– У меня неплохая память, – пояснила она. – Так что, будь Арагонский крест действительно в библиотеке, я непременно бы его обнаружила.

Эллиот промолчал в ответ на ее замечание, и Либерти ничего не оставалось, как переключить внимание на рубины и сапфиры, которыми был украшен массивный серебряный египетский крест.

Повисло напряженное молчание, однако вскоре Либерти ощутила руку Эллиота на своей ладони.

– А что, если я все-таки осмелюсь предположить, что крест на своем месте?

Либерти с трудом поборола желание стряхнуть его руку.

– Боюсь, вы меня не поняли. Стоит мне хотя бы раз посмотреть на вещь, и я ее уже никогда не забуду.

– Почему же? Я вам верю.

– Более того, инвентарной книги просто не существует в природе. Согласна, где-нибудь завалялся какой-нибудь черновик, но гроссбух, если можно так выразиться, хранится у меня в голове. Ну вот: Шекспир, «Буря», рукописная копия. Номер в перечне: семьсот сорок два, номер полки «М» шестьсот восемьдесят три, точка, два. Вот так-то!