Текст книги "Серьга всего одна"

Дерех Анатот, 2007 г.

Солнце ещё не взошло, и по земле стелился туман. Эли стоял, высматривая на дороге автобус, который каждое утро привозил рабочих. Это была спонтанная раскопка, которая началась после того, как во время строительных работ недалеко от поселения Альмон обнаружили древние артефакты. Так, ничего особенного: черепки от глиняной посуды бронзового периода.

Он знал, что ему поручили руководить этой раскопкой только потому, что ничего из ряда вон выходящего здесь найти не ожидалось, а средства и время были ограничены. Три недели на то, чтобы поднять всё, что найдут по периметру той площади, которую пересечёт новая дорога.

Всё равно его переполняло чувство гордости, когда он получил лицензию. Раскопка Дерех Анатот, номер 52, директор – Элиэзер Эдри.

«Директор – Элиэзер Эдри», – повторил он про себя с улыбкой.

Ему представилась редкая возможность руководить раскопкой, не каждому так везёт. Его удача состояла в том, что артефакты нашли на сравнительно небольшой глубине, что подрядчик, чьё строительство остановили, был очень недоволен. За спиной подрядчика стояли очень важные люди, которые без лишних разговоров «отстегнули» приличную сумму на финансирование археологических работ, но в это время года, в сезон, когда во многих местах шли заранее запланированные раскопки, отделению древностей некому было поручить эту работу.

Эли верил в свою удачу. Ему было велено копать не глубже двух метров от нулевой отметки, но нулевую отметку он выбрал ту, что пониже. Из соседних деревень наняли рабочих, а из университета к нему пришла помощь в лице студентов-добровольцев. Слой за слоем соскребали они землю, просеивали, промывали сквозь сито вёдра земли, но ничего, кроме отдельных кусочков керамики, не находили, и вот вчера под конец рабочего дня, когда июльское солнце беспощадно палило так, что даже под навесами невозможно было находиться, один из рабочих позвал его.

– Господин Элиэзер!

Он подошёл и увидел два камня, оба они были прямоугольными, но слегка скошенными с той стороны, где были приложены друг к другу.

– Это кладка! – Опустившись на колени, Эли руками стал вытирать их поверхность, разгребать комья сухой земли – Здесь копай!

– Господин Элиэзер, сейчас уже автобус придёт.

Он был прав, их рабочий день закончился. Час дня – самое пекло. Остальные арабы в ожидании автобуса попрятались под навес, а у этого загоревшего до черноты рабочего из-под головной повязки струился по лицу пот.

– Ладно, Захид, – Эли поднялся и похлопал его по плечу, – собирайся домой. Завтра продолжим.

Когда рабочие уехали, а студенты после обеда ушли в свои строительные вагончики, Эли взял скребок и метёлку, подхватил на ходу ведро и пошёл туда, где Захид откопал эти два камня. За два часа ему удалось откопать ещё несколько камней, они шли по кругу.

Студенты, успевшие хорошо отдохнуть под кондиционерами, выходили и по одному, по два собирались вокруг него.

– Это колодец, – торжественно сообщил он им. – Кто хочет ещё поработать? Может быть, мы его полностью откопаем? – И те с воодушевлением взялись за скребки и метёлки.

Они успели много разгрести до наступления темноты, а на рассвете он стоял в шортах и измятой футболке, с нетерпением всматриваясь вдаль, ожидая автобуса с рабочими. Его спина и плечи сильно болели, он обгорел вчера, работая на открытом солнце, но утренняя прохлада приносила облегчение. Туман поднимался, оставляя тяжёлую росу на земле, скоро взойдёт солнце и высушит, накалит всё вокруг, но не об этом он сейчас думал. Вчера они нашли колодец, а это означает, что вокруг, под слоями земли, пыли и камней, скрыты от глаз следы человеческого жилья. Вот они – здесь, под его ногами: стены, некогда ограждавшие своих жильцов от непогоды и диких зверей, очаги, в которых когда-то жарко горел огонь, незамысловатые предметы быта… Всё это ему предстояло найти, и он не мог дождаться, когда приедут рабочие. В боковом кармане звякнул мобильник, возвещая об Смс-сообщении, Эли вытащил его и, с трудом оторвав глаза от дороги, взглянул на экран. Сообщение от Ахмеда, водителя, было просто и лаконично: «Блокпост перекрыт, ждём».

Вот досада! Впрочем, тут нечему удивляться, такие вещи случаются довольно часто, только вот работа стоит, а время дорого.

Под навесом был накрыт стол к завтраку. Студенты выходили из вагончиков, вокруг разносился запах кофе и поджаренного хлеба, сонные голоса становились звонче, Эли направился к ним.

– Ребята! – обратился он к студентам. – Вы вчера отлично поработали! Вы собственными руками раскопали колодец, который был выкопан здесь более трёх тысяч лет назад. Это означает, что мы нашли поселение позднего бронзового периода. Мы не знаем, кто были эти люди, мы не знаем, как они жили, чем занимались, но вы все – будущие историки, археологи, искусствоведы – наверняка хотите это узнать.

– Да, – закивали головами жующие парни и девушки. – Конечно, хотим.

– Конечно! – с воодушевлением продолжал Эли. – Поэтому вы и пошли добровольцами на эту раскопку! Разумеется, вы пришли сюда для того, чтобы обрабатывать материал, а не работать лопатой, для этого была нанята бригада рабочих, но я не знаю, когда приедут рабочие, не знаю, будут ли они сегодня вообще. Нам надо продолжить работу, не дожидаясь их прибытия. Друзья, время дорого, давайте начнём, а то через насколько часов будет так жарко, что на площадке невозможно будет находиться.

– Давайте, – согласились они и, поспешно допив свой кофе, потянулись за ним к разбитой на квадраты территории, разбирая на ходу лопаты, подхватывая вёдра, скребки и метёлки.

Закипела работа. Эли, подчиняясь своему инстинкту, начал копать чуть подальше, метрах в десяти от колодца. Когда его лопата ударилась о камень, он стал работать осторожнее и вскоре, вовсе оставив её, взял в руки скребок. Перед ним опять была кладка. Только на этот раз это были два ряда прямоугольных камней. Он продолжал работать и вскоре обнаружил каменные плиты. Теперь уже и студенты присоединились к нему.

– Это дом, – пояснил Эли. – Два ряда камней – это то, что осталось от стены, а здесь пол. Копайте осторожно, здесь будут находки.

В течение нескольких часов они упорно трудились, копали, наполняли вёдра землёй, эту землю грузили в тачки и отвозили к вагончикам, туда, где под навесом девушки промывали всё это через сито. Они находили предметы домашней утвари, чаще всего куски керамики, иногда попадались металлические предметы. Находки выкладывали на солнышко, чтоб просушились, потом, к вечеру, всё это пронумеруют и уложат в ящики.

Каждый раз, когда Эли работал лопатой, он думал о том, что археология – это разрушение. Разрушение слоёв, нанесённых временем, слоёв, которые в течение веков хранили следы прошлого. Вот и сейчас им удалось найти исторический памятник, который после них уже никогда не будет прежним и никогда не покажет ту картину, которую им сейчас предстоит увидеть. Это как книга, которую можно прочитать только один раз, поэтому так важно как можно более тщательно всё задокументировать, сфотографировать и пронумеровать. Звук мотора отвлёк его от этих мыслей. Подняв голову, он увидел своих рабочих, выходящих из мини-автобуса. Эли взглянул на часы – девять тридцать.

– Господин Элиэзер, – Захид направился к нему, – как нехорошо получилось, мы не могли проехать…

– Ничего, мы твой колодец ещё вчера раскопали. Пойдём, я тебя рядом с ним сфотографирую для истории.

Тем временем рабочие потянулись к вагончику, в котором была походная кухня, ведь араб не начнёт работу без того, чтобы сначала не выпить стаканчик кофе.

Когда они наконец вышли на площадку, их распределили каждого на своём участке. В десять часов утра от росы не осталось и следа, а солнце начало нагревать камни, которые они очистили от земли. Большинство студентов ушли под навес помогать девушкам мыть и сортировать черепки, только трое остались там, где расчищали пол недавно найденного дома. Директор раскопки прошёл через протёртый посередине камень, для него это был порог, два ряда камней он видел, как возвышающиеся вокруг стены. Вот здесь, по-видимому, был проход в другую комнату, а здесь, несомненно, находился очаг. Он только что собирался взять в руки фотоаппарат, для того чтобы в очередной раз запечатлеть то, что они раскопали.

– Эли! – позвал его один из студентов, который расчищал пол. – Эли, смотри, похоже, что здесь больше нет плит.

Плоские камни, пригнанные один к другому, были тщательно очищены, а земля аккуратно собрана в ведро.

– Вот это работа! – одобрил он и наклонился, осматривая одну из плит. Распрямившись, он взял лежащую неподалёку лопату, копнул пару раз и снова присмотрелся. «Это ступенька, – подумал он, – ступенька, ведущая вниз». Улица, стена и комната уже находились на полметра ниже того уровня, на котором ему полагалось вести раскопки, даже при очень заниженной нулевой отметке. Сняв солнцезащитные очки, Эли вытер со лба пот. Самым разумным было бы оставить всё как есть, задокументировать то, что раскопали, вывезти ящики с найденным материалом, написать отчёт. Он понимал, что в Израиле, если нет ограничения на глубину, можно копать до бесконечности и находить всё более древние слои. На некоторых площадках так и делали, но только не там, где идёт строительство. На такой раскопке, как эта, полагается забрать артефакты только с той глубины, на которой ляжет фундамент, всё остальное так и останется здесь, погребённое под слоями земли, цемента и асфальта. Эли молча покивал головой, словно соглашаясь со своими умозаключениями, а потом, оглянувшись вокруг, позвал: «Захид, Абдул-Азиз! Здесь копайте!»

Пять ступенек вели вниз, там был земляной пол. Эта комната, расположенная в полуподвальном помещении, по всей видимости, была кухней, но прошло ещё два дня, прежде чем теория Эли подтвердилась. Помещение откопали, и в ход пошли метёлки. Они высвободили от пыли и песка около дюжины керамических сосудов разной величины. Там же нашли очаг. Без устали щёлкал фотоаппарат. Он запечатлел полуразрушенные стены и раскопанные ступеньки, слой сухой почвы и камней, из-под которых проступали очертания горлышек глиняных сосудов. Фотоаппарат увековечил улыбки Захида и Абдул-Азиза, весёлые, красные от солнца лица студентов. Работа продолжалась. Судя по тому, что почти все сосуды оказались целыми, Эли мог с уверенностью предположить, что не война и не землетрясение заставили людей покинуть это жилище. Разрушения, произошедшие здесь, были совершены временем и ничем другим. Только подумал он об этом, как услышал: «Эли! По-моему, это человеческие кости». Он подошёл. Из-под пыли и сухих комьев земли были видны очертания чего-то похожего на тазобедренную кость. По удивительному стечению обстоятельств обнаружившей эти останки была Джулия Ландер, студентка из Чикаго, учившаяся на антропологическом факультете. «На ловца и зверь бежит», – подумал Эли, наклоняясь и беря в руку метёлку. Им пришлось долго трудиться для того, чтобы освободить весь скелет. Рядом нашли проржавевшую железную пряжку и кусочек кожи – по-видимому, бывший ремень. Бережно они переложили эти останки на сколоченные вместе две доски. Переложили так, чтобы все косточки до самой маленькой были там, где им положено быть, переместили вместе с кусочками земли, на которых лежали едва заметные нити истлевшей одежды. Из опыта других археологов Эли знал, что человеческий скелет должен быть увезён с площадки как можно скорее, пока об этой находке не узнало похоронное братство, которое будет настаивать на том, чтобы останки немедленно захоронили. «Надо сегодня же поехать в Иерусалим, в музей Рокфеллера, отвезти его на антропологическую экспертизу», – подумал он. Время, отпущенное на раскопку, подходило к концу, и молодой директор был очень рад тому, что удалось поднять. С площадки выносили последние артефакты: куски кожи, рукоятку от ножа, совершенно изъеденное ржавчиной лезвие и несколько целых кувшинов из того же квадрата.

– Напоминаю, – громко обратился он к студентам, – целые сосуды не вытряхивать и не мыть.

– Почему, господин Элиэзер? Почему черепки моют и сушат, а целые оставляют как есть? – спросили его.

– Потому что целые отправятся на химическую экспертизу. Для того чтобы мы могли узнать, для чего они были предназначены и какой продукт в них хранился.

Чужеземцы

Теперь Сенеав чувствовал себя отдохнувшим и мог продолжать путь. Бережно взяв в руки кувшинчик, он встал, повернулся и возобновил свой крутой подъём.

Когда-то в молодости такой путь не причинил бы ему большого труда, но теперь он чувствовал годы, лежащие тяжёлым грузом на его плечах. Сердце бешено колотилось, и кровь стучала в висках. Ему становилось всё труднее карабкаться вверх, придерживая полы меиля одной рукой и прижимая кувшинчик к груди другой. Тяжело дыша, вытирая рукавом пот со лба, он оглянулся вокруг и заметил углубление в скале. Приблизившись, он убедился в том, что это пещера. Вход был маленький и узкий, туда можно было вползти только на четвереньках. Так он и поступил, вполз, посидел немного, подождав, когда глаза привыкнут к темноте, и увидел, что пещера довольно просторная и здесь даже можно заночевать в случае надобности. Но пока он только решил оставить здесь свой кувшинчик, потому что ему предстояло пройти ещё немалое расстояние вверх, в гору, если он хотел увидеть то, что произойдёт с городом. Оставив свои сокровища внутри, Сенеав выполз на яркий солнечный свет, завалил камнями вход и полез вверх.

Солнце стояло уже высоко, когда он поднялся до вершины и увидел город, дорогу, холмы и поля, подвассальные сёла. Отсюда всё казалось таким мирным, и было трудно поверить в то, что город Айон встретил свой последний день.

И вот справа появились первые отряды противника. Это была всего лишь лёгкая пехота. Они поднимались из-за пологих холмов прямо к дороге на город. Сенеав, прищурясь, считал шеренги. В каждом отряде было не больше пятидесяти человек. Они подошли к городу и встали напротив больших ворот, как будто ожидая, что их гостеприимно откроют. Их было совсем немного. Человек триста, не больше. Сенеаву приходилось видеть много сражений на своём веку. С самых юных лет он состоял при царе Хамдае и, находясь в числе провидцев, так же как сегодня, наблюдал с вершины холма, как шли стройными рядами царские воины против отрядов бунтующих данников, он видел быстрые колесницы, несущие лучников, он видел тяжёлую пехоту, сверкающую на солнце железными щитами. Всё это были хорошо обученные солдаты, но даже тогда победа не была делом решённым, даже тогда провидцы сомневались, надеялись и трепетали. Он усмехнулся, глядя, как чужеземцы неумело перестроились, да и строем это было трудно назвать. Они, по-видимому, нарочно так рассредоточились, чтобы не было заметно, как же их мало. Неужели они надеялись взять город такими скудными силами? Ну что ж, самонадеянный враг – это половина победы. Сенеав поискал себе местечко в тени, чтобы отдохнуть, уселся под деревом и, прислонившись спиной к разогретому солнцем камню, развязал свой мех и напился воды. Он подумал о том, что ему придётся провести на этой горе ещё много времени. Для осады противнику необходимо подкрепление и продовольствие, которое, возможно, придёт, но блокада – не лучшая тактика в этих местах. Они пришельцы и, наверное, не знают этого. Город может продержаться долго, а другие укреплённые города на расстоянии дня пути. Соседние князья стянут сюда войска. Может быть, не сразу, но они придут к этому решению. Похоже, что у Анаса есть хороший шанс… Только он подумал об этом, как большие ворота города стали медленно подниматься. Солдаты рысцой выбегали и, шеренга за шеренгой, выстраивались по обеим сторонам от входа в город. Анас решил дать бой. А вот и он сам, пеший, в позолоченном шлеме, с лёгким щитом и обнажённым мечом в руке, он дал команду, и воины пошли в наступление. Одни отходили от ворот, а другие выбегали и выстраивались вдоль городской стены, маршировали вперёд, а позади выстраивалась новая шеренга. Неприятель стоял, выжидая.

Войско Анаса превышало их численность один к десяти. Первые ряды противника стояли без движения, а те, что позади, рассредоточились ещё больше. И вот авангард князя атаковал с яростью. Засверкали на солнце мечи, ветер донёс крики воинов до той вершины, где стоял Сенеав, и враг побежал. Княжеские солдаты ринулись за ними, Анас отчаянно жестикулировал, его оруженосец бросился к воротам, сталкиваясь с теми, кто, выбегая из города, спешил вслед за войском. Он вскоре вернулся, ведя на поводу коня для князя. Анас вскочил в седло и ускакал, быстро скрывшись из вида в клубах пыли. А народ всё выбегал из города. Теперь это были те, кто не был призван в ополчение: старики, калеки и мальчишки с палками. Ворота были открыты настежь.

Смотря вдаль, туда, где скрылся в клубах пыли князь, Сенеав вспомнил, как он впервые встретился с ним в царском зале для аудиенций. Юный, четвёртый по счёту сын князя Радзима, он приехал с маленькой свитой к царю Хамдаю, принося дань и поклон от своего отца. Царь едва удостоил его словом, и гордый юноша отошёл от трона хмурый и красный от досады. Он казался Сенеаву тогда совсем мальчишкой.

– Придёт время, и ты пришлёшь своего сына с данью к царю, – сказал он ему с улыбкой.

Анас взглянул на него гневно.

– Ты думаешь, что я наследник Радзима? – бросил он ему через плечо.

– Да, – ответил ему Сенеав. Тогда Анас повернулся к нему.

– Кто ты такой? – спросил он.

– Я один из провидцев при дворе.

Юноша усмехнулся с преувеличенным презрением – уязвлённое самолюбие требовало жертвы.

– Если у Хамдая все провидцы такие, как ты, то горе ему. Я не наследник. Я сын второй жены князя.

– Я знаю, – ответил ему Сенеав. – И я знаю, что ты будешь князем. Сам царь возложит корону на твою голову, и ты сядешь на трон своего отца.

Юный Анас разрывался между страхом показаться глупым и наивным и желанием остаться и слушать этого человека в чёрном, который говорил ему о его самых сокровенных мечтах. Но провидец больше не говорил, а стоял, с почтением склонив перед ним голову.

– Как твоё имя?

– Сенеав, мой господин.

– Так вот, Сенеав-провидец, – сказал ему Анас, – если то, что ты сказал, сбудется, я пришлю за тобой, и ты будешь моим единственным провидцем, а также моим главным советником и моей правой рукой.

Через несколько лет князь Радзим скоропостижно скончался. Его старший сын Радзимон стал князем, но то были смутные времена. Вассалы царя Хамдая поднялись против него, желая сбросить с себя тяжёлое бремя податей и налогов. Брат Радзимона Базан, он же и его военачальник, хотел присоединиться к восставшим, но Радзимон, только что уютно устроившийся на троне своего отца, и думать не хотел об этом. Тогда Базан поднял войска против Хамдая сам. Узнав об этом, Радзимон приказал убить Базана и сам привёз голову брата к царю.

***

Лицо Хамдая, изборождённое морщинами, мокрое от пота и красное от солнца, казалось отлитым из бронзы. Из бронзы были отлиты два изваяния с мордами гиен, сидящие по обеим сторонам от трона. Между гиенами лежала отрубленная голова Базана. Слушая изъявления преданности, которые суетливо рассыпал Радзимон, царь молча переводил взгляд с отрубленной головы на нового князя, с лица Радзимона – опять на мёртвое лицо Базана.

– Твой брат? – спросил он мрачно, перебив этот нескончаемый поток слов.

– Он был моим братом, государь, мой повелитель, – подтвердил Радзимон с поклоном.

– Брат, сын твоего отца и твоей матери?

– Да, мой повелитель, – ответил князь, недоумевая, какое теперь это может иметь значение.

Хамдай покачал головой.

– У меня тоже был брат, сын моего отца и моей матери. Он обнажил против меня меч. Я был сильнее его и выбил меч из его рук, приставив к горлу изменника его же собственный клинок. Я убил бы его, но наша мать схватила острое железо руками и закричала: «Не убивай его! Ведь он тоже мой сын!»

В тронном зале стало так тихо, казалось, что самое лёгкое дыхание будет слышно, и присутствующие боялись дышать. Лицо царя ничего не выражало, только в его голосе была слышны горечь и тоска.

– Я отпустил его тогда, и он ушёл. Но он ушёл, для того чтобы вернуться. Он вернулся сюда, в этот тронный зал, с бандой наёмников. Мои люди убили их всех, как бешеных собак, одного за другим. Наша мать сидела на троне рядом со мной. Когда мы скрестили мечи, она опять бросилась между нами… и он убил её.

Царь Хамдай замолчал, смотря прямо перед собой на мозаичный пол. Но не витиеватый узор он видел, а что-то ужасное. Борозды на его лице стали ещё глубже, и пот струился по вискам. Подняв руку от подлокотника, дрожащим пальцем он показал на пол перед собой.

– Вот тут она упала, вот её кровь.

Придворные со страхом переглянулись. Царя трясло в лихорадке. Теперь Хамдай показывал пальцем на Радзимона.

– Вот он! – закричал царь. – Вот он, поднявший меч на брата, пронзивший насмерть мать… Убейте его! Что же вы стоите?! Это же он!

В ту же минуту два царских телохранителя подошли к Радзимону, один пронзил его мечом, другой отсёк ему голову.

***

Полная луна светила на крыши царского дворца, серебрила кроны деревьев в саду, заглядывала в окна. Если бы у лунного света был запах, то он напоминал бы благоухание жасмина, который теперь наполнял дворцовые покои и вместе с долгожданной прохладой принёс отдых и тишину всем: придворным советникам и суровым стражникам, изнеженным царским наложницам и кухонной прислуге, всем, кроме самого царя. Не сладким жасмином пахло сейчас в его опочивальне, а потом и терпкими снадобьями. Оконные проёмы были плотно завешаны, а масляные светильники, полыхавшие вокруг кровати, только усиливали духоту.

– Что же вы, Ваша Сиятельная Светлость, наделали? – шептал старик-лекарь возле постели больного. – Убили наследника князя Радзима. Ведь он был правителем одной из ваших самых главных провинций. Кто же теперь править будет в Айоне? – А сам оборачивал голову царя листьями потрапа, натирал его запястья душистыми уксусом и выговаривал между делом царю, выговаривал.

– Разволновались вы, Ваша Сиятельная Светлость, зря. Разве Радзимон вашу матушку убил?.. Нет. И вы сами это прекрасно знаете. – Он растёр листья потрапа так, что из них закапал сок, и приложил их к ступням больного. – А когда вассалы бунтуют, не царю, а генералам ехать усмирять непокорных. Что у вас, генералов нет? Где это видано, чтобы царь гонял по полям верхом под жгучим солнцем и размахивал мечом?

Царь хотел что-то возразить, но лекарь как раз в это время поднёс ему настой в ложке и ловко вылил ему прямо в открытый рот.

– А теперь у вас лихорадка, Ваша Сиятельная Светлость.

Благодаря сильной натуре Хамдая и знаниям его умелого лекаря лихорадка вскоре прошла, и, как только царь окреп после болезни, он в сопровождении большой свиты отправился в Айон.

– Я убил их князя, – сказал он напыщенно. – Я должен дать им другого.

На самом деле он боялся междоусобицы в одной из своих самых главных провинций, особенно в такое время, когда не успевал он подавить восстание в одном городе, как тут же вспыхивало восстание в другом. Но как только они въехали во владения Радзимона, царь понял, что страхи его были напрасны. Никакой междоусобицы тут не было. Здесь зеленели виноградники, на склонах холмов мирно паслись овцы, серебрились вдалеке оливковые рощи.

Трубными звуками встретил Айон царя, навстречу ему вышел молодой человек, окружённый свитой. Все они почтительно приветствовали гостей. Хамдай спешился и обратился к молодому человеку, с удивлением рассматривая его.

– Ты – новый князь Айона?

– Нет, Ваша Сиятельная Светлость, – ответил тот. – Я только исполняю обязанности правителя в отсутствие моего брата Радзимона.

Царь не мог не заметить, как сановники Айона всматривались в толпу царедворцев, прибывших с ним, по-видимому, ожидая увидеть своего князя.

– С князем Радзимоном случилось несчастье, – мрачно сказал Хамдай и увидел удивление, страх и даже панику на лицах местных придворных. Только этот юноша стоял перед царём спокойно и невозмутимо. «Он знал, – подумал Хамдай. – Он знал и не сообщил никому из них. Умный парень».

– Лицо твоё мне знакомо, – сказал он вслух. – Где я мог тебя видеть?

– Я имел честь быть представленным вам, государь, – и тут же добавил: – Но это было много лет назад, я, наверное, очень изменился.

Царь кивнул с одобрением.

– Как твоё имя?

– Анас, сын Радзима. Моя мать была второй женой князя.

– Я очень устал с дороги и хочу быть твоим гостем, князь Анас, сын Радзима.

Услышав, как царь назвал его князем, сановники зашептались. Другой юноша шагнул навстречу царю.

– Я младший брат Радзимона и Базана, – сказал он. – Если оба мои братья мертвы, то я должен наследовать им.

Царь Хамдай не удостоил его ответом.

Анас поклонился царю.

– Город и всё, что в нём, принадлежит вам, Ваша Сиятельная Светлость, а мы – ваши покорные рабы.

Хамдай вошёл во дворец, опираясь на плечо Анаса. На следующий день он короновал его, назвал сыном и обещал помощь и поддержку во всём. Громко, глядя на толпу сановников, он добавил: «Друг князя Анаса – мне друг. Враг князя Анаса – враг царя Хамдая».

Восстания были подавлены, и в царских владениях опять воцарился мир. Работорговцы были вынуждены продавать свой товар за бесценок – так много было невольников на базарах города Тамарисков. Двойным налогом были обложены вассалы, и царский двор утопал в роскоши. Провидцы и колдуны Хамдая не могли поверить, когда Сенеав решил оставить столицу и перейти на службу к Анасу. Но молодой знахарь знал, что делал, и никогда впоследствии не пожалел о своём решении. Князь дал ему почётное положение первого министра и советника. С годами они сблизились. Анас доверял ему во всём. И вот теперь, стоя на вершине горы и смотря туда, где в клубах пыли исчез князь, Сенеав знал, что никогда больше его не увидит.

Долго стоял он так, погружённый в свои воспоминания, казалось, целую вечность. Бывало с ним в жизни, когда он боялся, что его предсказания окажутся ложными, но в эту минуту он бы много дал за то, чтобы вся его мудрость оказалась глупостью, чтобы всё, о чём поведали ему звёзды, было бы неправдой.

Ворота города были открыты настежь. У ворот толпились воинственно настроенные горожане, среди них важно прохаживались охранники городских стен. Вместо них на крепостную стену взобрались женщины и смотрели сверху на дорогу, с нетерпением ожидая возвращения своих мужей. Они-то и увидели первыми, как из долины поднялись воины в белом с чёрными ремнями, обёрнутыми вокруг головы. Сначала их жертвами стали мальчишки, гоняющиеся друг за другом с палками наперевес. Когда охранники наконец поняли, отчего визжат женщины на городской стене, и бросились закрывать ворота, было уже поздно. Враг вошёл в город без суеты и спешки, оставляя на дороге тела тех, кто попался им на пути. Визг женщин сменился предсмертными криками, над городской стеной поднялся дым. У Сенеава с болью сжалось сердце. Он с надеждой посмотрел вдаль, туда, где скрылись из вида защитники Айона, преследуя неприятеля, которого они превышали численностью один к десяти.

Вместо звона мечей и гула яростной битвы – крики паники и предсмертные вопли поднимались над стенами Айона, а Сенеав стоял на вершине холма бессильный и растерянный. «Они должны вернуться, – думал он. – Они увидят дым и возвратятся». Сначала несколько княжеских воинов появилось на дороге. Они бежали по направлению к городу так быстро, как могли. Потом Сенеав увидел вместо ровных шеренг толпу перепуганных людей. Среди них были раненые. Они падали, пытались подняться и падали вновь, сбитые с ног своими же товарищами по оружию, которые в панике топтали их и неслись дальше. Среди них метался конь без всадника. Один из солдат ухватился за поводья и попытался влезть в седло, но его тут же оттолкнул другой, который хотел сделать то же самое. Между ними завязалась драка. Воины Айона, беспорядочной толпой добежавшие до ворот, были встречены неприятелем, захватившим город. Крики гнева, отчаянья и смерти поднимались к небу, так же как дым и клубы пыли. Вражеский авангард, который так картинно бежал и заманил Анаса и его войско в ловушку, возвращался. Эти люди в белом шли не торопясь, уверенные в силе и доблести своих собратьев, добивая раненых и отставших, попадавшихся им на пути.

Устало Сенеав опустился на камень и долго сидел, закрыв лицо руками.

«Что теперь? – думал он. – Айон был взят легко, без осады и ожесточённых боёв. Это значит, что вскоре должен выехать вестовой с известием, что город взят. Затем приедет царь или наместник со свитой. Его встретят трубными звуками, подведут пленных, покажут захваченные сокровища… Бывает и иначе: сокровища грузят на повозки и вывозят, ведя следом вереницы пленных, а в закрытых повозках сидят пленённые дочери князей и самые красивые из жён и наложниц».

Сенеав ждал. Но ничего не происходило. Солнце уже клонилось к западу, когда неприятель стал выходить из города. Стройными рядами, без смеха и победных песен шли эти странные люди. Несколько повозок, в которых они везли своих раненых, были окружены усиленной охраной. Следом ехали повозки с грузом. Понятно, с каким. Золото. Как ни беден был город Айон, но в сокровищницах князя всё же кое-что хранилось. Кроме золота: лён, красная шерсть, серебряная утварь, не только княжеская, но и его царедворцев. В амбарах хранилось отборное зерно. Уж кто, как не Сенеав, знал, как всё это пряталось от Хамдая, жадность которого становилась всё более непомерной с каждым годом. Много добра можно было вывезти из города, а повозок хватало, и в одной только дворцовой конюшне можно было найти более двух дюжин прекрасных скакунов, не говоря уже о мулах и ослах. Но как ни присматривался Сенеав, не мог он разглядеть ничего, кроме одной или двух повозок, накрытых холстами. Последние шеренги угрюмо вышли за ворота, прошли вдоль городской стены и скрылись за поворотом. Через некоторое время их ещё можно было увидеть – удаляющихся вверх по дороге и исчезающих в предвечерней дымке.

В это время года обычно ветер менял направление перед закатом. Сухой зной сменился влажным дуновением и запахом моря. Здесь, на склоне холма, копошился целый мир насекомых и ящериц, чирикали птицы, провожая ещё один день, не обращая внимания на человека, который стоял, как изваяние, и поэтому не представлял для них никакой опасности. Они не замечали его. Им не было дела и до города внизу, в долине, над которым кружились стаи других птиц. С громким карканьем собиралось вороньё над Айоном. Хотя чужеземцы и подожгли город, но он занялся только с восточной стороны, где стояли мазанные глиной, лачуги с соломенными крышами. В западной же части города царил белый камень: княжеский дворец, дома под черепичными крышами, мощёные дороги. Туда-то и слетелись теперь чёрные птицы. Сенеав смотрел на город и пытался убедить себя в том, что Сонабар теперь далеко. Её увезли… Но сердце сжимала тоска. Ему почему-то казалось, что она там, среди руин, слышит это зловещее карканье, её окутывает запах гари и крови. Ему вдруг пришла в голову мысль, что она могла испугаться и в последний момент спрятаться где-нибудь в доме. Может быть, даже в той комнате без окон, где пахло жжёным мускатным орехом. Тогда она теперь совсем одна, без поддержки и утешения, и как ей, должно быть, страшно. Он решительно направился вниз по склону, цепляясь руками за колючие ветки кустарника, прыгая с валунов, рискуя сломать себе шею. До заката оставалось не более часа. Если она там, надо успеть вывести её из города до темноты, но, может быть, её там нет, может быть, её забрали, тогда она наверняка оставила в доме записку для него или какой-нибудь знак. Надо узнать, как можно скорее, что стало с ней. Так думал Сенеав, его сердце бешено колотилось от беспокойства, и он продолжал свой спуск. «Только бы малые ворота были открыты», – думал он, иначе ему придётся обходить вокруг. Спустившись с холма, он взбежал на дорогу быстро и легко – Святые Духи даровали ему силы. Уже издали было видно, что малые ворота распахнуты настежь и вымощенная камнем мостовая усеяна трупами. Почти все эти люди были убиты ударами мечей в спину, значит, это они открыли ворота, пытаясь бежать. Многих из этих людей Сенеав знал, но один из убитых показался ему особенно знакомым. Он лежал ничком в луже крови. Коричневая одежда, красный пояс – так были одеты его домашние слуги. Ногой Сенеав перевернул его на спину и увидел лицо. Умайака, на которого он оставил дом, лежал тут, возле ворот. Под его телом был свёрток, залитый кровью, это была льняная скатерть, в которую были связаны предметы сервировки: бронзовые стаканчики с искусно выплавленным серебряным узором, тонкие ножи для фруктов, зальгеры – серебряные витые палочки с заострённым концом. Ими обычно пользовались женщины во время еды, они накалывали на них кусочки мяса, чтобы не запачкать жиром свои нежные надушенные пальцы. Чистить предметы сервировки до блеска входило в ежедневные обязанности этого раба. «Надо же, какая верность и преданность, – прошептал Сенеав с усмешкой, стоя над телом. – Даже перед смертью ты не захотел расстаться со своей работой». Странно было то, что тот, кто убил его, не захотел взять эти ценности, у него, видно, были дела поважнее, как, впрочем, и у Сенеава. Широкими шагами он направлялся к своему дому, равнодушно взирая на мёртвые тела, лежащие вокруг, на взломанные двери. Женщины, одетые в своё лучшее, лежали на порогах домов. Как водится, когда город был взят, они надеялись привлечь завоевателей своей красотой, чтобы спасти себе жизнь. Каждая теперь лежала, пронзённая мечом. Отовсюду, где он проходил, с громким карканьем взлетали вороны и тут же чёрными стаями опускались вновь. Западный ветер отгонял дым и запах гари. Сенеав понимал, что если ветер утихнет или поменяет направление, то весь этот район займётся пламенем. Это понимали и вороны, пытаясь съесть побольше от своей добычи перед тем, как она сгорит. Завернув на свою улицу, Сенеав замедлил шаг. Уже издали он увидел перед своим домом четырёх убитых охранников, которых оставил князь, под страхом смерти запретив им покидать этот пост. Судя по многочисленным ранам на их телах, они отважно сражались и пали в неравном бою. Белые каменные ступени были испачканы кровью, но дверь была цела и аккуратно закрыта. Войдя к себе в дом, Сенеав огляделся вокруг, и у него стало легче на душе. Здесь не было никаких следов грабежа, всё было таким же мирным, знакомым и домашним, как этим утром, когда он вышел отсюда. Светильники, начищенная до блеска курильница, полированные ступени и перила резного дерева, манящие наверх.