Текст книги "Свет первой любви"

Мэри БЭЛОУ
СВЕТ ПЕРВОЙ ЛЮБВИ

Глава 1

– Я иду спать, – сказал Натаниель Гаскон, громко зевнув и подняв рюмку; при этом он заметил не без сожаления, что рюмка пуста. – Только бы ноги смогли вынеш… вынести меня отсюда и доставить домой…

– И только бы вы смогли вспомнить, где он, ваш дом, – сухо заметил Иден Уэнделл, барон Пелем. – Вы надрались, Нэт. Все мы надрались. Выпейте еще.

Кеннет Вудфолл, граф Хэверфорд, поднял рюмку с остатками бренди и посмотрел на друзей, развалившихся в креслах у камина. Сам же граф стоял, опираясь на каминную полку.

– Скажите тост, – проговорил он.

– Да, тост, – кивнул мистер Гаскон и тут же выругался, снова заметив, что его рюмка пуста. – Тост всухую, да, Кен?

Кеннет терпеливо ждал, когда его друг, пошатываясь, встанет на ноги. Потом нетвердой походкой направился к буфету и вернулся с графином – в нем еще оставалось немного бренди. Кеннет налил понемногу в каждую рюмку, проявив при этом необыкновенную ловкость, то есть не пролив ни капли.

– Итак, тост, – сказал он. – За то, чтобы надираться!

– За то, чтобы надираться! – торжественно подхватили двое его друзей и выпили в честь своего опьянения.

– И за то, чтобы быть свободными и веселыми, – проговорил лорд Пелем, снова поднимая свою рюмку. – И живыми.

– И живыми, – повторил Кеннет.

– Вопреки старине Бони [1]1
  Фамильярное прозиише Наполеона Бонапарта. Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть].

Они выпили за свободу, которую каждый из них купил, продав свой патент офицера-кавалериста. Они выпили за веселую жизнь, которую вели, возвратившись в Лондон. И они выпили за то, что им удалось выжить в многолетней битве с Наполеоном Бонапартом: сначала – в Испании и Португалии, потом – в Бельгии.

– Черт побери, – пробормотал мистер Гаскон. – Вот нет с нами старины Рекса, и все как-то не так.

– Да Бог с ним, – сказал лорд Пелем, и все трое погрузились в благоговейное молчание.

Кеннет с удовольствием бы сел, не находись ближайшее свободное кресло на некотором расстоянии от камина или будь он абсолютно уверен, что ноги донесут его до кресла. Приятная фаза опьянения для него давно уже миновала. Друзья выпили больше, чем нужно, еще за обедом в «Уайт-клубе». Они пили в театре, в антрактах, а потом – в Зеленом фойе. Пили в гостиной Луизы, прежде чем поднялись наверх с тремя девочками. Они пили во время карточной игры у Сэндфорда, куда прибыли после посещения заведения Луизы. И пили здесь, дома у Идена, потому что расходиться по домам и ложиться спать было еще слишком рано.

– Рекс был мудрецом, – сказал Кеннет, осторожно поставив свою рюмку на каминную полку.

Граф заглянул в будущее – и мысленно скорчил гримасу, представив, какая головная боль ждет его при пробуждении где-то в полдень или попозже. Он и его друзья уже не первую неделю проводили время подобным образом. Они пили в честь свободы и веселья.

– А?.. – Мистер Гаскон громко зевнул. – Укатил к себе в Стреттон-Парк, а ведь обещал всю зиму веселиться вместе с нами!

– А что его ждет в Стреттонс? Ничего, кроме достойной жизни, работы и бесконечной скуки, – проговорил лорд Пелем, ослабив уже и без того слабый узел галстука. – Мы обещали друг другу проводить время, потакая своим прихотям.

Действительно, так оно и было. Друзья провели осень в этом «потакании», не упуская ни одного подвернувшегося развлечения, ни одного курьеза, ни одного скандала. От зимы же они ожидали еще большего – вечеров, балов, достойных развлечений, впрочем, так же как и менее достойных. Им предстояло флиртовать с леди, спать с доступными женщинами, избегать брачных ловушек.

Кеннет икнул.

– Рекс был мудрецом, – повторил он. – Бесконечные развлечения могут наскучить.

– Вам нужно выпить, Кен, – с озабоченным видом проговорил мистер Гаскон, протянув руку к графину, стоявшему подле его кресла. – У вас начинается хандра.

Но Кеннет покачал головой. Пьяному человеку совершенно противопоказано предаваться размышлениям, а он пьян, но все-таки размышляет. Друзья до бесконечности обсуждали, чем они – все четверо – будут заниматься, когда война закончится. Они говорили об этом, когда казалось, вряд ли им удастся выжить. Долгие годы они оставались близкими друзьями. В самом деле, один офицер даже прозвал их четырьмя всадниками Апокалипсиса – за их дерзкое и подчас безрассудное поведение во время сражений. Друзья мечтали о том, как вернутся домой, в Англию, продадут свои патенты, приедут в Лондон и предадутся наслаждениям – безудержным и бесконечным.

Рекс первый понял, что наслаждения ради наслаждений не могут удовлетворить надолго – на целую осень и зиму. И Рекс Эдамс, виконт Роули, уехал домой, в свое поместье в Кенте. Он устраивал свою жизнь после войны – жизнь после того, как удалось выжить.

– Кен скоро заговорит как Рекс, – заметил лорд Пелем, подпирая голову рукой. – Черт подери, пусть кто-нибудь остановит комнату, а то она все кружится и кружится! И пусть кто-нибудь остановит его. А то он сейчас начнет говорить о том, чтобы уехать к себе в Корнуолл. Корнуолл! Край света. Остерегайтесь Корнуолла, старина! Вы там умрете со скуки через полмесяца.

– Не забивайте ему голову подобными рассуждениями, – сказал мистер Гаскон. – Кен, дружище, вы нужны нам. Хотя нам вовсе не нужна ваша красота, потому что даже шлюхи предпочитают смотреть не на нас, а на вас. Верно, Ид? Если поразмыслить хорошенько, разумнее будет позволить вам уехать. Поезжайте домой, Кен! Поезжайте в Корнуолл. А мы напишем вам, какие чудесные красавицы приедут в Лондон на Рождество.

– И все будут в восторге от нас, – с ухмылкой вставил лорд Пелем. И тут же скорчил гримасу. – Вы же знаете, ведь мы герои.

Кеннет тоже состроил гримасу. Друзья его и сами были недурны собой, хотя в данный момент пребывали не в лучшем виде – развалились в креслах в объятиях Бахуса. Конечно, в Испании они всегда упрекали его в том, что он блондин и что это дает ему незаслуженное преимущество при общении с испанскими дамами.

Но Кеннет всерьез не думал о возвращении домой, хотя и полагал, что в конце концов этим все кончится. Данбертон-Холл в Корнуолле принадлежал ему вот уже семь лет, с тех пор как умер отец, хотя в последний раз Кеннет был там восемь с лишним лет назад, Он дал себе клятву, что никогда больше туда не вернется.

– Хорошо бы нам наведаться в Корнуолл, – сказал он. – Всем вместе. Рождество в деревне и все такое… – Кеннет хотел поднести рюмку к губам – и нахмурился, обнаружив, что рюмки в руке нет.

Гаскон застонал.

– Деревенские барышни и тому подобное? – осведомился лорд Пелем, вскинув брови.

– А также деревенские матроны и эсквайры, – добавил Гаскон. – И деревенская нравственность. Не делайте этого, Кен. Я беру свои слова обратно. Мы готовы смириться с вашей красотой, верно, Ид? Мы станем покорять дам нашим необыкновенным обаянием – и синими глазами Идена. Мужчина может быть похож на гаргулью [2]2
  Гаргулья – сток для воды, обычно делавшийся в виде гротескной человеческой фигуры или животного.


[Закрыть], но если у него синие глаза, дамы больше ни па что не обратят внимания.

«А почему бы и не отправиться туда?» – подумал Кеннет. Восемь лет – срок долгий. Там, наверное, все изменилось. Все изменились. Он сам стал другим. Он уже не тот серьезный юноша-идеалист, исполненный романтических мечтаний. Сама мысль об этом показалась ему забавной. Ах, Господи, и чего ради он столько пил? И зачем только опять ходил к Луизе? Его тошнит от случайных постельных приключений. Тошнит от бесконечных попоек и карт. Теперь казалось просто смешным, что в течение многих лет жизнь, которую он ведет сейчас, представлялась ему воплощением рая на земле.

– Нет, в самом деле, – сказал Кеннет, – приезжайте в Данбертон на Рождество. – Он помнил, что Рождество всегда бывало в Данбертоне самым веселым временем. В доме множество гостей, то и дело устраиваются вечера, а на другой день после Рождества дается большой бал.

Мистер Гаскон снова застонал.

«Мать будет в восторге», – подумал Кеннет. Теперь она по большей части живет в Норфолке, у Энсли. Виконт Энсли был женат на Хелен, сестре Кеннета. Мать с радостью приехала бы в Данбертон. Она уже не один раз писала ему, спрашивая, когда он намеревается вернуться домой, а также когда собирается подыскать себе жену. Энсли, Хелен и их дети тоже, конечно, приедут. Впрочем, наверное, Хелен не очень-то этого хочется. Съедется целая армия родственников, хотя он не особенно ими интересуется. Кое-кого он пригласит сам. А матери предоставит полную свободу приглашать тех, кого она сочтет нужным.

Нет, в самом деле, почему бы не отправиться в Данбертон? Почему бы? Кеннет задумался… Но ведь теперь она на восемь лет старше. Дьявольщина! Он нахмурился, погрузившись в арифметические подсчеты. Двадцать шесть? Невообразимая вещь! Она, наверное, замужем, у нее куча детей. Невозможно представить. Он протянул руку за рюмкой, стоявшей на каминной полке. Выпил – и скривился.

– А ведь он это серьезно, Нэт, – сказал лорд Пелем. – Он поедет.

– Да, это серьезно, Ид, – согласился Гаскон. – Сегодня вечером он говорит об этом серьезно… Или следовало бы сказать – сегодня утром? Черт побери, что у нас сейчас? Завтра… или я имею в виду сегодня? Но он передумает. Протрезвеет и передумает. Представляете, чего он лишится, уехав в Корнуолл?

– Похмелья, – буркнул Кеннет.

– Верно, он лишится похмелья, – кивнул лорд Пелем. – У них в Корнуолле не бывает похмелья, Нэт.

– У них в Корнуолле нет выпивки, Ид, – сказал мистер Гаскон.

– Контрабандная! – ухмыльнулся Кеннет. – Как вы думаете, где пристают к берегу корабли с самыми лучшими контрабандными напитками? В Корнуолле, вот что я скажу вам, друзья мои милые. – Но на самом деле ему не очень-то хотелось думать о контрабандистах. Равно как и о похмелье. – Я еду. На Рождество. Вы приедете ко мне?

– Только не я, Кен, – ответил лорд Пелем, – мне еще нужно перебеситься.

– А мне нужно отыскать какую-нибудь кровать, – пробормотал Гаскон. – Предпочтительно мою собственную. Корнуолл ужасно далеко, Кен!

«Значит, придется ехать одному», – решил Кеннет. В конце концов, Рекс уехал в Стрсттон один, когда все они отказались сопровождать его. Пора и ему, Кеннету, возвращаться домой. Давно пора! Хотя для него довольно типично, что такое решение он принял стремительно, будучи слишком пьян, чтобы вообще о чем-то размышлять. А ведь существует множество причин, по которым ему не следовало бы туда ехать. Нет, не существует никаких причин! Данбертон принадлежит ему. Там его дом. А ей двадцать шесть лет, она замужем, у нее куча детей. Кажется, кто-то сказал ему об этом?..

– Идем, Нэт, – проговорил он и рискнул оторваться от каминной полки. – Посмотрим, не удастся ли нам добраться до дому вместе? Рекс в такое время, наверное, уже давно спит, а проснется на рассвете – и с ясной головой, счастливец!

Друзья Кеннета поморщились. Мистер Гаскон поднялся и, по-видимому, удивился, что еще держится на ногах, пусть и не очень твердо.

«Да, Рекс – мудрец», – подумал Кеннет. Что ж, пора домой. Домой в постель – и домой в Дапбертон.

Для начала декабря это был чудесный день: холодный и свежий, конечно, но при этом ясный, солнечный. Солнце отражалось в морских водах, словно тысячи алмазов, а ветер, который частенько заставлял волны биться о берег и весьма докучал тем, кто жил на побережье, сегодня был просто ласковым ветерком.

* * *

Она сидела на вершине крутого утеса, почти на самом краю, в небольшом углублении, поросшем травой, поэтому ее не было видно со стороны дороги. Обхватив руками колени, она полной грудью вдыхала соленый морской воздух и чувствовала себя удивительно бодрой. Хотя в то же время ощущала какое-то необыкновенное умиротворение.

Очевидно, в ее жизни все вот-вот переменится, но, разумеется, к лучшему. Могло ли быть иначе, если еще два дня назад она считала, что вышла из брачного возраста? Ведь ей уже двадцать шесть – а она ждет прибытия своего будущего мужа. Последние годы Майра твердила себе, что вовсе не хочет выходить замуж, что вполне счастливо живет в Пснвит-Мэноре со своей матерью-вдовой и наслаждается свободой, совершенно неведомой большинству женщин. Однако подобная свобода мнимая, и Майра всегда это знала, хотя и пыталась убедить себя в обратном. Но что поделаешь? В конце концов, пришлось признать, что она, прежде всего женщина.

Пенвит-Мэнор принадлежал ее отцу, а еще раньше – отцу ее отца. И так на протяжении шести поколений. Но со смертью отца и поместье, и титул баронета перешли к одному из дальних родственников. Уже четырнадцать месяцев Майра жила в Пснвит-Мэноре с матерью, но обе прекрасно понимали: сэр Эдвин Бейли может в любой момент сам поселиться в имении, продать его либо сдать в аренду. Что станется с ними тогда? Куда им деваться? Что они будут делать? Возможно, сэр Эдвин и не выгонит их без гроша в кармане, но все равно им придется поселиться в маленьком домике и жить на весьма скромные доходы. Перспектива не из приятных.

Но теперь сэр Эдвин принял решение и написал леди Хейз длинное письмо, в котором сообщил, что намерен обзавестись женой, чтобы произвести на свет сыновей и тем самым оставить за семьей полученное наследство; таким образом сэр Эдвин – в случае своей безвременной кончины – обеспечил бы собственную мать и трех сестер. Однако баронет собирался уладить две проблемы разом – женившись на своей дальней родственнице мисс Майре Хейз. Через неделю он намеревался приехать в Пенвит-Мэнор, чтобы сделать ей предложение и начать приготовления к свадьбе, которую наметил на весну.

Он, кажется, полагал, что мисс Майра Хейз будет просто счастлива принять его предложение. Когда же первое потрясение прошло, равно как и первое возмущение его уверенностью в ее согласии, Майре пришлось признать, что она действительно счастлива. Ну, если и не счастлива, то довольна. Разумно будет принять его предложение. Ей двадцать шесть лет, живет она в стесненных обстоятельствах. Майра видела сэра Эдвина один раз, вскоре после смерти отца, – наследник приехал тогда со своей матерью осмотреть новые владения. Он показался ей скучным и несколько напыщенным, но был еще молод – немногим старше тридцати пяти, судя по всему, благообразен и довольно привлекателен, хотя красавцем его трудно было назвать. Кроме того, сказала себе Майра, внешность мужчины не имеет значения, особенно для старой девы, давно оставившей мечты о романтической любви.

Уткнувшись подбородком в колени, Майра печально улыбнулась, глядя на морс, простиравшееся внизу, под утесами. Да, мечты ее давно остались в прошлом. Но ведь с тех пор, как она была ребенком, а потом молоденькой девушкой, – с тех пор многое изменилось. Многое изменилось вокруг – и сама Майра очень изменилась. Теперь она стала вполне заурядной – скучной и благородной. Майра тихонько засмеялась. Она так и не избавилась от привычки гулять в одиночестве, хотя благородной леди нечего делать в одиночестве за пределами собственного дома. Больше всего она любила бывать здесь, на утесе. Однако с тех пор как она последний раз приходила сюда, прошло так много времени… Майра и сама толком не знала, что привело ее на утес именно сегодня. Пришла сказать последнее «прости» своим мечтам? Грустная мысль…

Но вместе с тем мысль эта не казалась гнетущей. Конечно, брак с сэром Эдвином не даст ей счастья, но, возможно, и особого несчастья он также не принесет. Ее семейная жизнь будет такой, какой она ее сделает. Сэру Эдвину хочется иметь детей – сыновей. Ну что ж, ей этого тоже хочется. Всего лишь два года назад она думала о том, что эта мечта тоже неосуществима.

Она невольно вздрогнула – где-то за ее спиной залаяла собака. Майра еще крепче обхватила руками колени. Раздался резкий окрик, и лай прекратился. Некоторое время Майра напряженно прислушивалась, но были слышны только шум моря и крики чаек над головой. Они ушли, этот человек и его собака. Маира с облегчением вздохнула.

Но тут же, уловив краем глаза какое-то движение, она поняла, что ее заметили, – кто-то нарушит ее уединение. Майре стало стыдно, что ее застали сидящей на траве, обнимающей руками колени. Она резко повернула голову.

Теперь солиде светило ей в глаза, и она не могла как следует рассмотреть стоявшего перед ней мужчину. Но ей показалось, что он рослый и широкоплечий, в модном пальто с множеством пелерин, в высокой касторовой шляпе и черных – тоже высоких – сапогах. «Сэр Эдвин приехал раньше, чем его ждали», – подумала Майра. Конечно, вряд ли он одобрительно отнесется к тому, что его будущая невеста сидит здесь одна-одинешенька. Как же он узнал, что она здесь? Ведь утес находится в трех милях от дома! Может быть, собака привела его? И куда делась эта собака?

Майра вдруг поняла, что это не сэр Эдвин Бейли. И почти тотчас же поняла, кто именно стоит перед ней! Она узнала его, хотя и не могла как следует рассмотреть его лицо, – узнала, хотя и не видела этого человека уже много лет.

Потом она никак не могла вспомнить, сколько времени они смотрели друг на друга: она – сидя на траве, обхватив колени руками, он – стоя над ложбиной, на фоне неба. Возможно, прошли минуты, но, скорее всего – лишь несколько мгновений.

– Здравствуйте, Майра!.. – проговорил он наконец.

* * *

Кеннет отправился в Корнуолл один, если не считать камердинера, кучера и собаки. Ему не удалось уговорить Нэта и Идена поехать с ним, точно так же как им не удалось отговорить его от поездки, даже несмотря на то что решение это он принял, будучи совершенно пьян. Но ведь Кеннет часто действовал под влиянием порыва. В нем жило некое беспокойство, от которого он не мог отделаться с тех пор, как внезапно решил уехать из дома и купить себе патент кавалерийского офицера.

А сейчас он ехал домой на Рождество. После него должны были прибыть его мать, Энсли с Хелен, многочисленные родственники и кое-кто из друзей матери. Идеи и Нэт сказали, что, возможно, приедут весной, если он к тому времени не вернется в Лондон. Может быть, Рекс тоже приедет?

Решение Кеннета казалось просто безумным. Зима далеко не лучшее время года для поездок в такую глушь. Но погода была милостива к нему, пока он ехал на запад, и вопреки ожиданиям Кеннет почувствовал, что настроение его поднимается по мере того, как пейзажи становятся все более знакомыми. Последние два дня он ехал верхом в сопровождении пса Нельсона, карета же медленно катила позади. Интересно, на сколько дней опередило его письмо, которое он отправил миссис Уайтмен, своей домоправительнице в Данбертоне? Наверное, ненамного. Он представлял, какой ужас вызвало это письмо у прислуги. Впрочем, им не о чем беспокоиться. Он привык к простой жизни; что же до остальных, то раньше чем через две недели в Данбертон никто не явится.

Почти все время ему приходилось ехать берегом моря, по дороге, проложенной по краю высоких утесов. Изредка дорога сбегала вниз, в долины, а потом снова поднималась вверх, миновав рыбачьи деревушки и живописные пляжи, каменные причалы и качающиеся на волнах лодки рыбаков.

Как же мог он думать, что никогда не вернется сюда?

В следующий раз, вспомнил Кеннет, он увидит при спуске деревню Тамаут. Нет, он вовсе не намерен спускаться туда: Данбертон расположен по эту сторону долины, не более чем в трех-четырех милях от берега. При мысли об этом его внезапно охватило волнение. В голове теснились воспоминания – воспоминания о детстве, людях, которых он знал, о местах, где часто бывал. Одно из таких мест – где-то здесь неподалеку.

От тоски по дому сердце его сжалось. Он бессознательно придержал коня. Вот эта впадинка – одно из самых любимых его мест: тихое, уединенное. Здесь можно сидеть на траве, и тебя никто не увидит, сидеть наедине со стихиями и своими мечтами. Наедине с ней. Да, они порой встречались там. Но ему не хотелось оказаться во власти воспоминаний о Майре. Он будет вспоминать о доме. У него было счастливое детство.

Если бы Нельсон не залаял, повернув голову к впадинке, Кеннет проехал бы мимо. Неужели там кто-то есть? При мысли об этом Кеннета охватила беспричинная обида.

– Сидеть, Нельсон! – приказал он, прежде чем собака успела броситься на поиски.

Нельсон сел и посмотрел на хозяина своими умными глазами, ожидая дальнейших приказаний. Кеннет даже не заметил, что остановился и что его лошадь опустила голову и принялась пощипывать травку. Какое все знакомое! Как будто и не было этих восьми с лишним лет…

Кеннет спешился, пустил лошадь попастись и, оставив Нельсона у дороги, направился к своему старому убежищу. Он все же надеялся, что там никого нет. Пока что ему еще не хотелось ли с кем общаться.

Первое его побуждение – побыстрее уйти, исчезнуть. Там все-таки кто-то есть – незнакомка, одетая вполне прилично, но скучновато: она была в сером плаще и шляпке. Молодая леди сидела, подтянув к подбородку колени и обхватив их руками. Кеннет стоял, внимательно разглядывая ее. Он не видел лица, но это явно была взрослая женщина. Однако удивляла девичья поза незнакомки. Кеннет вдруг почувствовал, что сердце его учащенно забилось. И тут она резко повернула голову, и солнце осветило ее лицо.

Скромный туалет и прошедшие годы делали ее заметно старше; прическа же лишь усиливала это впечатление – ее темные волосы, видневшиеся из-под шляпки, были разделены прямым пробором и аккуратно зачесаны на уши. Но лицо по-прежнему напоминало лики мадонн эпохи Ренессанса. Не изменились и огромные темные глаза. Увидев такую женщину в толпе, многие оборачиваются и долго провожают ее взглядом.

Возможно, на мгновение Кеннету и показалось, что перед ним мираж, но лишь на мгновение. Если бы его воображение вызвало ее образ в этом месте, то перед ним оказалась бы босоногая девочка в тонком светлом платьице, с волосами, ниспадающими на спину буйными, спутанными прядями. Он не увидел бы перед собой эту аккуратную и благопристойную особу. Но сейчас перед ним была реальная женщина. Ставшая на восемь лет старше.

В какой-то момент Кеннет вдруг сообразил, что они пристально смотрят друг на друга. Но как долго это продолжалось, он не знал.

– Здравствуйте, Майра! – проговорил он наконец.