Текст книги "Рано или поздно"

Глава 7

Нет, это плохая идея, думал Эдвард. Совершенно не его дело, с кем танцует леди Анджелина Дадли – в присутствии своего опекуна и компаньонки. И никто ей никакого вреда не причинит. Бал вряд ли мог быть более публичным, и она по-прежнему остается центром всеобщего внимания.

Он не хотел, чтобы сегодня вечером его снова видели рядом с ней. Не хотел, чтобы кому-нибудь в голову пришла ошибочная мысль, а она непременно будет ошибочной. Матери и комитету женщин-родственниц придется заняться другим списком. Нет, лучше пусть они отойдут в сторону и дадут ему сделать свой собственный выбор.

Юнис только что призналась, что чувствует себя немного обделенной, потому что они освободили друг друга от неофициального соглашения, заключенного четыре года назад. В таком случае, отпуская его, она просто повела себя благородно, сделала то, что считала себя обязанной сделать. Она думает, он должен жениться на ком-то, кто стоит ближе к нему по положению, и почему-то решила, что этим «кем-то» должна стать леди Анджелина Дадли. Но даже Юнис, несмотря на весь свой ум и здравый смысл, иногда заблуждается. Она вполне подходит ему по своему положению. Она леди и по рождению, и по воспитанию. И что более важно – она просто подходит ему. Они во многих отношениях похожи друг на друга.

Чем больше Эдвард об этом думал, тем сильнее укреплялся в мысли, что женится он только на Юнис. Он сумеет ее убедить. Конечно, его семья будет слегка разочарована, но большого шума они не поднимут. Они его любят и желают ему счастья.

В обеденном зале Уиндроу усаживал леди Анджелину за маленький столик. Это было не совсем красиво с его стороны – бал дается в ее честь и она, конечно же, должна сидеть за длинным столом. Но с другой стороны, весь этот бал устроен с целью подыскать ей подходящего мужа, а всем известно, что Уиндроу родом из очень древней уважаемой семьи и богат, как Крез.

Может быть, ее родственники сейчас одновременно задержали дыхание и надеются, что никто к ним за столиком не присоединится.

Юнис неумолимо тащила его вперед. Они прокладывали себе путь между столами, места за которыми заполнялись весело щебечущими гостями.

– О, смотри, Эдвард! – воскликнула она наконец. – За этим столом как раз два свободных места. Можно к вам присоединиться?

Последние слова были обращены к Уиндроу и леди Анджелине.

Эдварду показалось, что Уиндроу ничуть не обрадовался – точнее, до тех пор, пока его взгляд не переместился с Юнис на самого Эдварда. А уж тогда в его глазах засверкали искорки веселья. Он вскочил на ноги и отодвинул стул для Юнис.

– Хейворд, – сказал он, – будьте так добры, представьте меня этой очаровательной леди.

– Это лорд Уиндроу, Юнис, – усаживаясь, произнес Эдвард. – Мисс Годдар, Уиндроу, племянница леди Сэнфорд.

– И теперь, – радостно улыбнувшись, сказала леди Анджелина, – мне не придется мучиться и смущенно скрывать тот факт, что я не помню вашего имени, мисс Годдар. Сегодня вечером мне представили несколько дюжин людей, почти все они мне незнакомы, и боюсь, что их имена влетали в одно ухо, а вылетали из другого. Не то чтобы я специально с небрежностью отношусь к людям. Мисс Пратт, моя последняя гувернантка (всего их у меня было шесть), учила меня, что одним из важнейших качеств истинной леди является то, что она никогда не забывает лиц и прилагающихся к ним имен. Даже если речь идет о слугах. Вот это последнее она особенно подчеркивала, потому что сама была чем-то вроде прислуги и прекрасно знала, как часто люди смотрят на нее, однако не видят по-настоящему. Я уверена, ее слова очень мудры, но еще я уверена, что ей никогда не приходилось посещать балы такого размаха и пытаться запомнить всех гостей до единого, а потом обращаться к ним по имени при следующей встрече. Так что простите меня за то, что я не сразу запомнила, как вас зовут. Теперь-то я запомню.

Мда, эта женщина умеет разговаривать, подумал Эдвард. Ее молчание в «Розе и короне» определенно было для нее нехарактерным.

– Совет вашей гувернантки, конечно, разумен, леди Анджелина, – сказала Юнис. – Конечно, невозможно запомнить все светское общество после одного краткого представления, и никто не ожидал этого от вас. Важно делать то, что в твоих силах – вот все, что требуется от нас в этой жизни.

Когда она говорила, Уиндроу переводил взгляд с лица Юнис на Эдварда и обратно. Искорки смеха в его глазах сделались ярче, если такое вообще возможно.

– Но не в следующей, мисс Годдар? – спросил он.

– Прошу прощения? – Она глянула на него, вскинув брови.

– Я говорю, в следующей жизни, мы сможем расслабиться и уже не делать то, что в наших силах?

– В следующей жизни, лорд Уиндроу, – ответила Юнис, – если следующая жизнь вообще существует, в чем лично я серьезно сомневаюсь, мы, как предполагается, будем вознаграждены за то, что в этой старались изо всех сил.

– Или нет, – сказал он. – За то, что не старались.

– Прошу прощения? – повторила она.

– Или мы не будем вознаграждены, – пояснил он, – потому что не делали то, что в наших силах. Нас отправят в другое место.

– В ад? – уточнила Юнис. – У меня имеются самые серьезные сомнения по поводу его существования.

– И тем не менее, – сказал он, – сомнения – это не достоверные факты, верно? Полагаю, леди Анджелина, что вам следует как можно старательнее запоминать чужие имена, чтобы избежать риска попасть после смерти в ад.

Леди Анджелина рассмеялась.

– Какая исключительная нелепость, – сказала она. – Но благодарю вас, мисс Годдар, и я запомню ваши мудрые слова: «Важно делать то, что в твоих силах». Мои усилия никогда не казались достаточными мисс Пратт, да и всем прочим гувернанткам, а в результате я вполне сознательно делала намного меньше, чем могла бы. Полагаю, я никогда не была идеальной ученицей.

– А они не были идеальными гувернантками, – ответила Юнис. – Основной целью любой гувернантки должно быть стремление поощрять и вдохновлять своих учениц, а не обескураживать их и пытаться сломить их дух. Ожидание и тем более требование безупречности – опасно и ошибочно. Никто из нас не способен быть совершенством.

– Отсюда следует необходимость рая, – заметил Уиндроу. – Чтобы вознаградить тех из нас, кто по крайней мере все же пытался сделать все, что в его силах.

– Вот именно, – отозвалась Юнис, глядя прямо в насмешливые глаза, полуприкрытые веками, и не давая себя запугать. – Хотя скорее всего мы просто принимаем желаемое за действительное.

– Если вы сумеете мне это доказать, мисс Годдар, – произнес он, – я больше никогда не буду испытывать потребность делать все, что в моих силах.

В эту минуту на их стол принесли блюда, заполненные аппетитными разнообразными закусками, как острыми, так и сладкими. Подошел еще один слуга, чтобы налить чаю.

Эдвард быстро осмотрелся вокруг и наткнулся на взгляд сестры Альмы. Она одобрительно ему кивнула.

Он перевел взгляд на леди Анджелину. Та смотрела на него, и глаза ее искрились от смеха.

– А как насчет вас, лорд Хейворд? – спросила она, беря с предложенного им блюда тарталетку с омаром. – Для вас важно всегда стараться изо всех сил?

Она назвала его занудливым. Что, хочет новых доказательств своей правоты?

– Это будет зависеть, – ответил он, – от того, что я делаю. Если это то, что я сделать обязан, то, конечно, я приложу все усилия. Но если нет, то никаких моих усилий может не хватить. Допустим, к примеру, кто-то на светском приеме попросит меня спеть. Я могу согласиться и постараться изо все сил, но добьюсь только того, что уши у ничего не подозревающих гостей свернутся в трубочку. Стало быть, в этом случае мне лучше не стараться. Точнее, вообще не пытаться.

– Ой, мамочки, – фыркнула она, – неужели все так плохо?

– Я совершенно лишен музыкального слуха, – сказал Эдвард.

Анджелина засмеялась.

– Зато лорд Хейворд полностью посвятил себя занятиям, когда учился в Кембридже, где преподает мой отец, – сообщила Юнис. – А в течение всего последнего года полностью посвятил себя своему положению графа Хейворда. Для него долг всегда стоит на первом месте. Он ни за что не будет растрачивать по пустякам свое время и силы на беспутные домогательства, что многим джентльменам в его положении кажется просто обязательным.

О Боже, подумал Эдвард, похоже, она пытается вместо него ухаживать за леди Анджелиной, одновременно делая выговор Уиндроу!

– Беспутные домогательства? – театрально содрогнувшись, воскликнул Уиндроу. – Неужели такие джентльмены существуют? Покажите мне хотя бы одного, мисс Годдар, и на рассвете я вызову его на дуэль!

– Беспутные домогательства, – повторила она, в упор глядя на него, – и легкомысленное стремление к насилию. Хотя следовало бы выбрать долг, вежливость и доброту.

– Мисс Годдар, – сказала леди Анджелина, – мы с вами мыслим очень похоже. Мужчины бывают такими глупыми, правда? Может быть, они стараются произвести впечатление друг на друга, при первом же самом отдаленном намеке на оскорбление бросая вызов. Но нас это совершенно не впечатляет.

Эдвард через стол посмотрел прямо в глаза Уиндроу. Тот вскинул бровь.

Эдвард в самом деле ощущал себя занудой – он никоим образом не подпадал под категорию ни тех мужчин, кто не отказывает себе в беспутных домогательствах, ни тех, кто в ответ на оскорбление стремится к легкомысленному насилию.

Юнис и леди Анджелина, думал он, отличаются друг от друга, как день и ночь. Леди Анджелина роскошно одета и причесана, лицо ее то и дело оживляется улыбками и блеском темных глаз. Она болтушка. Она дерзка и неосмотрительна. Она часто одевается в кричащие цвета. Она легкомысленна. Юнис одета и причесана аккуратно, у нее сдержанные утонченные манеры, она ведет умные беседы. Она вдумчива и серьезна. И все же, как ни странно, эти две леди нашли общую почву для разговора.

– Мисс Годдар, – опять вмешался Уиндроу, – я раздавлен тем, что вы не одобрили мое предложение избавить наш мир хотя бы от одного беспутного джентльмена. И ошеломлен вашим превосходным пониманием важнейшего различия между двумя полами. Вы просто обязаны даровать мне возможность обелить себя в ваших глазах. Следующий танец вы должны протанцевать со мной.

Юнис холодно взглянула на него:

– Должна, милорд?

Уиндроу вздохнул, прижав ладонь к сердцу.

– Ах, Хейворд, – сказал он, – нам еще многое следует узнать о прекрасном поле. Мисс Годдар, не окажете ли вы мне величайшую честь, согласившись протанцевать со мной следующий танец? Или я должен обратиться к леди Сэнфорд?

– Я совершеннолетняя, милорд, – ответила она. – И благодарю. Это будет мило. Эдвард, передайте мне, пожалуйста, блюдо с острыми закусками. Тарталетки с креветками просто превосходны.

Ну вот, подумал Эдвард, бедная Юнис, пришла сюда, чтобы вырвать леди Анджелину из тисков распутника, а вместо этого сама оказалась зажата в его тиски. Но ведь она могла сказать «нет». И вполне способна сама о себе позаботиться.

– Я заметила, что во время последнего танца вы выходили на террасу, лорд Хейворд, – произнесла леди Анджелина. – И очень вам позавидовала. В бальном зале очень душно, правда? Да и в столовой тоже. Думаю, потому что тут так много народу. А на улице хорошо?

Нет, Эдвард никак не мог понять эту леди. Чуть раньше она вполне определенно дала ему понять, что он ей не по душе, что она находит его занудливым. Она приложила огромные усилия, чтобы не танцевать с ним, а когда танец закончился, вдруг сообщила, что ни один танец не доставит ей столько удовольствия, сколько полчаса, проведенные с ним. А теперь откровенно намекает…

– Очень, – ответил он. – Не желаете ли прогуляться, пока к нам не подошел ваш следующий кавалер?

– Нет никакого следующего кавалера, – сказала она. – Ну то есть пока нет, но я полагаю, он тут же появится, если до этого меня никто не пригласит.

– Тогда, может быть, – произнес Эдвард, – вы не откажете в следующем танце мне, и мы с вами полчаса погуляем?

– О, просто райское блаженство! – воскликнула Анджелина. – Вы так добры. Но сначала я должна пойти и сказать об этом кузине Розали. Впрочем, она не будет возражать, напротив, придет в восторг. Вон там, видите? Она сидит с леди Хейворд, вашей невесткой, и лордом Феннером, кузеном Леонардом, своим братом. И все они кивают нам, словно очень довольны жизнью.

– Позвольте, я схожу сам, – сказал Эдвард, встав из-за стола и бросив извиняющийся взгляд на Юнис.

Леди Палмер и в самом деле выразила свой восторг по поводу его предложения сопроводить леди Анджелину на террасу, а Лоррейн одобрительно просияла.

Это нехорошо, думал Эдвард пару минут спустя, выходя с леди Анджелиной из столовой. Он уже танцевал с ней, открывая бал. Он ужинал с ней за маленьким столиком. А теперь ведет ее на улицу до того, как люди успели вернуться в бальный зал, и скоро всем заинтересованным (другими словами, практически каждому гостю) станет ясно, что он вывел ее на террасу и останется там с ней на весь следующий танец.

При этом и его невестка, и компаньонка леди Анджелины выглядят очень довольными, словно все идет по какому-то заранее намеченному ими плану.

Все это очень похоже на начало ухаживания, беспокойно думал Эдвард. И очень уж легко можно попасться в ловушку и не иметь возможности выбраться из нее.

Леди в голубом зовут мисс Годдар. Граф Хейворд называет ее Юнис, а она его – Эдвард. И она выглядит (и разговаривает) как очень здравомыслящая леди. И вдобавок она очень хорошенькая.

Анджелина думала, что сильно ее невзлюбит, но ничего подобного не произошло.

– Надеюсь, – говорил лорд Хейворд, когда они шли через пустой бальный зал к французским окнам, – Уиндроу не оскорбил вас больше, леди Анджелина?

– О, – ответила она, – он просто дурачился, хотя мне кажется, что сегодня вечером ему следовало бы держаться подальше от меня, а затем найти возможность принести мне подобающие извинения частным образом. Впрочем, мне думается, что это бы ничего не значило, ведь он не стал бы передо мной извиняться, если бы я была не той, кто я есть, и если бы я не была сестрой Трешема, так? В любом случае он не извинился. Хотя почему, в некотором роде извинился еще в той гостинице, когда вы загородили выход. Вы поступили очень храбро.

Его рука такая же теплая и надежная, как раньше. Он на несколько дюймов выше, чем она. У него красивый профиль. Его очень прямой нос сбоку смотрится весьма выигрышно. И она снова учуяла мускусный запах его одеколона.

На террасе было восхитительно свежо и совсем не холодно.

Он не хотел идти с ней сюда, думала Анджелина. Кто бы мог подумать, что она окажется такой кокетливой? До сих пор она не имела ни малейшей возможности не то что кокетничать, но даже подумать об этом. В конце концов, мисс Пратт ее этому не учила. И все-таки она буквально попросила его выйти с ней сюда, а когда он хотел ограничиться пятью минутами, пока кузина Розали выбирает ей нового кавалера, Анджелина вынудила его пригласить ее на танец и провести все это время на террасе – плюс те самые пять минут в придачу.

Ой, мамочки. Ей стало немножко неловко за себя.

– Вы не хотели идти со мной сюда, правда? – вдруг спросила она.

Они как раз пошли вдоль террасы. Лорд Хейворд повернул к ней голову. Здесь было темнее, чем в бальном зале. Романтичнее. Кроме того, темнота скрывала ее заполыхавшие щеки, но не скрыла его нахмуренный лоб.

– И как я должен ответить на этот вопрос? – спросил он.

– Вы могли бы сказать: «Разумеется, хотел!» Но сказали бы неправду, и я бы это поняла.

– Во всяком случае, я рад, что сумел спасти вас от Уиндроу, – произнес он.

– Может быть, ваше предназначение в жизни – спасать меня от лорда Уиндроу, – сказала Анджелина. – После вашей смерти кто-нибудь напишет на вашем надгробии, помимо прочих восхвалений: «Он постоянно спасал леди Анджелину Дадли из злобных лап распутника».

О, это снова случилось! Он искоса глянул на нее, и появилась ямочка. Вообще-то она больше походила на морщинку на щеке, чем на ямочку, а это намного мужественнее, чем просто ямочка. И уголок его рта приподнялся.

Анджелина рассмеялась.

– Вообще-то мне кажется, немного несправедливо называть лорда Уиндроу злым, – сказала она. – В большинстве своем все эти повесы не злые, правда? Они просто большие мальчишки, которые еще не повзрослели. И при этом считают себя ужасно мужественными и ужасно неотразимыми для дам. Они глупые, но безобидные, их нельзя не любить. В смысле я вовсе не испытываю никаких нежных чувств к лорду Уиндроу, но думаю, что любила бы его, будь он моим братом или кузеном. Я обожаю своих братьев, но не питаю по их поводу никаких иллюзий. Трешем особенно необуздан, но, конечно, он из нас самый старший, и он уехал из дома в шестнадцать лет после ссоры с папой, хотя ни один из них так и не рассказал нам, из-за чего они поссорились. Он сражался на двух дуэлях, о которых я знаю, оба раза из-за леди, и оба раза стрелял в воздух после того, как выстрелили в него. Это было очень благородно с его стороны, потому что он почти наверняка был виноват. Услышав об этом, я им очень гордилась, хотя, конечно же, очень хорошо, что во время обеих этих дуэлей я находилась далеко от него. Я бы его просто убила, если бы сумела собраться с духом и достаточно долго не нервничать.

Ой, мамочки, думала Анджелина, слыша как будто со стороны, что говорит все быстрее и быстрее, и собственный голос казался ей чужим. Она и в самом деле нервничает и очень взволнованна.

И вообще, что случилось с ее планом поговорить о книгах?

Оркестранты в бальном зале снова настраивали свои инструменты. Слышался гул голосов – гости возвращались в зал, кавалеры приглашали дам на следующий танец. Анджелина бы тоже очень хотела потанцевать, но раз уж у нее имелся выбор, она предпочитала остаться там, где была сейчас, несмотря на то что при этом нервничала и волновалась. И несмотря на то что он молчит. А вот когда прогуливался тут с мисс Годдар, не молчал. Анджелина могла бы держать пари, что они разговаривали на какую-то очень умную тему. Беда в том, что Анджелина не знала никаких подобных тем, хоть очень умных, хоть не очень.

– Вы собираетесь жениться на мисс Годдар? – внезапно спросила она.

– Жениться на ней? – изумленно переспросил он. – Что натолкнуло вас на подобную мысль?

– Вы называете ее Юнис, – буркнула Анджелина. – А она вас Эдвард. Я вас так не зову. И вы меня тоже не называете Анджелиной.

– Мы с ней знакомы много лет, – ответил он. – Ее отец был моим наставником и другом в Кембридже. Я провел много часов в их доме. Она… она мой близкий друг.

Близкий друг. И что, черт возьми, это значит? Каково это – быть близким другом мужчины? Быть близким другом лорда Хейворда? Называть его Эдвардом?

Пожалуй, ей все-таки стоит невзлюбить мисс Годдар.

Заиграла музыка, начался танец, а на террасе появились еще несколько пар.

– Трешем велел развесить на деревьях в саду фонари, – сказала Анджелина. – Там, внизу, так прелестно. Хотите посмотреть?

Эдвард колебался.

– Вы уверены, что вам следует уходить так далеко без компаньонки?

Анджелина едва не расхохоталась в полный голос.

– Вы привели меня сюда с ее благословения, – напомнила она. – Это мой собственный дом.

Наверное, думает, что на это скажет мисс Годдар. Но Хейворд больше не возражал, и они спустились по каменным ступеням в сад со всеми его лужайками, деревьями, извилистыми дорожками и декоративным бассейном и фонтаном. Сад не был большим, все же дом располагался в центре Лондона. Но он был прекрасно распланирован и очень ухожен, создавая впечатление широкого пространства и сельского покоя.

Чуть раньше Анджелина с легкостью отмахнулась от его утраты, вместо этого рассказывая о своей и о том, что случилось в год после смерти ее матери. Но потеря брата наверняка сильно повлияла на его жизнь, помимо того факта, что теперь ему приходится посещать балы и даже танцевать. Она почти ничего о нем не знает.

– А что случилось с вашим братом? – спросила она.

Какое-то время он молчал. Наверное, не хотел говорить об этом. Но она ошиблась.

– Он участвовал в гонках на экипажах, – сказал лорд Хейворд. – Подобные виды спорта всегда неразумны, но уж если их устраивают, необходимо предпринять все меры предосторожности. Морис въехал в поворот с безрассудной неосмотрительностью, потому что Тр… потому что соперник только что обогнал его и он стремился восстановить свое преимущество. Во всяком случае, мне кажется, что он так думал. А знать я этого не знаю, он умер до того, как я смог его спросить. Он столкнулся с большой телегой сена, ехавшей ему навстречу. Счастье, что возчик не пострадал, потому что он-то и вовсе ни в чем не виноват. Экипаж Мориса перевернулся, его выбросило оттуда. Он сломал шею.

– О, – сказала Анджелина. Только на прошлой неделе Фердинанд хвалился, что выиграл подобную гонку, хотя Трешем называл его худшим кучером на свете. У Анджелины едва не случился приступ меланхолии, несмотря на то что она очень гордилась победой брата. Впрочем, до сих пор она не понимала, насколько такие состязания опасны. – Мне так жаль.

– Мне тоже, – вздохнул лорд Хейворд. – Он не имел права вести себя так безрассудно. Ведь у него был титул и связанные с ним обязательства. Но что гораздо важнее, после смерти у него остались жена и маленькая дочь.

– Возможно, – произнесла Анджелина, – он поддался внезапному соблазну вернуться в необузданность юности. Вероятно, он не всегда был таким безответственным.

– Всегда, – коротко бросил Эдвард.

Анджелина ничего не сказала. Они молча шли по дорожке в сторону пруда.

– Я любил его, – так же коротко произнес Эдвард.

И тут она кое-что поняла. Он страдал. Все еще. Возможно, гораздо тяжелее скорбеть по человеку, во многих отношениях не заслуживающему твоей скорби. Нет, ни о каком «возможно» и речи не идет. Она до сих пор ощущала сильную непроходящую боль где-то внутри всякий раз, когда думала о матери.

– И теперь вам кажется, – сказала она, – что вы должны делать все лучше, чем он.

Повисло неловкое молчание. Они стояли у воды и смотрели на ее темную поверхность, частично освещенную фонарем, висевшим на ближайшем дереве. Фонтан негромко лепетал, создавая сильный контраст с оживленной музыкой, доносившейся из бального зала.

– Не совсем так, – наконец произнес он. – Я всегда был намного серьезнее Мориса. Всегда чувствовал, что обязан делать то, что должно. Что мне следует думать, как мое поведение отразится на других людях, особенно на близких. Я всегда был скучным человеком и усугублял свою бесцветность тем, что критиковал Мориса за его пренебрежение Уимсбери-Эбби и другими поместьями. Я критиковал его за дикое, безрассудное поведение, в особенности после того, как он женился. Но…

– Но? – подтолкнула его Анджелина, когда он замолчал.

– Но несмотря на все это, его любили. Собственно, все его обожали.

– Даже графиня Хейворд? – негромко спросила Анджелина.

– Лоррейн, – отозвался он так же негромко. – Думаю, поначалу она его любила. Но она очень тяжело рожала Сьюзен. Когда роды начались, Морис был там. А затем ушел и вернулся через три дня, в той же одежде, небритый, с покрасневшими глазами, все еще пьяный. Сказал нам, что праздновал со своими друзьями.

– Возможно, – предположила Анджелина, – его пугала боль?

– Но ведь Лоррейн-то не могла никуда убежать, даже если боялась, – ответил он. – Думаю, ее любовь умерла в эти три дня. А может быть, ничего такого внезапного и драматичного не случилось. Может быть, ее глаза открывались постепенно, еще до рождения Сьюзен. Должно быть, тяжело быть замужем за беспутным мужчиной.

– Да, – согласилась Анджелина.

Разумеется, один из выходов – стать такой же беспутной, как муж. Так поступила ее мать. Если, конечно, можно применить слово «беспутный» к женщине.

– Там, позади, есть скамейка, – сказала Анджелина. – Посидим немного?

Эдвард обернулся и повел ее туда. Скамейка стояла прямо под веткой, на которой от легкого ветерка покачивался фонарь. Тусклый свет мелькал у них над головами, отражаясь в воде. Пахнет водой и зеленью, отметила Анджелина. Гораздо приятнее, чем тяжелый запах множества цветов в бальном зале.

Они некоторое время сидели молча, но затем Анджелина ощутила растущий дискомфорт.

– Искренне прошу у вас прощения, – внезапно сказал Эдвард. – Мне не следовало говорить о таких личных вещах.

Темнота и относительное уединение – вот что развязало ему язык, догадалась Анджелина. Впрочем, ее радовало, что это произошло. Она чувствовала, что за какие-то несколько минут узнала о нем очень многое, пока он так неосторожно рассказывал о своих личных заботах. Ей вовсе не хотелось, чтобы он начал раскаиваться.

– А о чем тогда нужно разговаривать? – спросила она. – О погоде? О здоровье? О шляпках? Я могу говорить о шляпках целую вечность, если у вас хватит времени все это выслушать. Приехав в Лондон, я купила их тринадцать штук. Тринадцать! Можете себе представить? Но понимаете, всякий раз, купив шляпку и думая, что это самая прелестная шляпка в моей жизни, я тут же вижу другую, еще прелестнее. И что я тогда делаю? Разумеется, я просто обязана купить и ее тоже, потому что вернуть первую будет не очень красиво, а без второй я просто не могу жить. В конце концов, кто-то в мастерской сделал эту первую и будет очень обижен, если я ее верну только потому, что нашла другую, которая нравится мне больше. А потом, конечно, я нахожу еще одну, которая прелестнее той, что прелестнее первой, и я просто должна ее купить. И… ну и так далее. Я безнадежна?

Он не улыбнулся, но Анджелина почувствовала, что дискомфорт исчез и граф расслабился. Она недостаточно ясно видела его лицо, чтобы быть в этом уверенной. Может быть, ему нужен кто-то, с кем можно иногда поговорить не о книгах, а о шляпках.

– Что я вам должен на это ответить? – спросил он. – Подозреваю, вы преувеличиваете.

– Ничего подобного, – возразила Анджелина. – Тринадцать. Спросите кузину Розали. Спросите Трешема. Он принимает страдальческий вид всякий раз, как у него на столе появляется новый счет. Но он дал нам карт-бланш на покупки к моему дебюту, и теперь у него нет никаких оснований жаловаться, правильно? А все эти шляпки совершенно неотразимы. Впрочем, у меня всегда была слабость к шляпкам. Вам понравилась та, в которой я утром была в парке?

– Шляпка? – чересчур быстро переспросил он. – Я ее не заметил.

– Лжец. – Анджелина засмеялась. – Фердинанд сказал, она настолько чудовищна, что он почти устыдился меня. Но мои братья всегда прямолинейны до грубости. Когда мы были детьми, они любили надо мной ужасно подшучивать. Иногда они позволяли мне играть с ними, особенно если в игре им требовалось спасти попавшую в беду леди или завоевать благосклонность леди каким-нибудь великим отважным поступком. Но иногда они не хотели со мной играть и тогда говорили, чтобы я ждала их в каком-нибудь определенном месте, а сами убегали в другое. А потом с невинным видом спрашивали, почему я не пришла, и с огромным удовольствием рассказывали, как много интересного я пропустила.

Анджелина улыбнулась и накрыла его руку своей ладонью. Ой, Господи! Опять сделала, не подумав. Она мгновенно поняла, что совершила ужасную ошибку. Во-первых, он моментально одеревенел, хотя руку не убрал. Во-вторых, ее тотчас же бросило в жар, она задохнулась, разволновалась и уже никак не могла отдернуть руку или хотя бы легонько похлопать по его кисти и спокойно убрать свою, словно ничего предосудительного не произошло.

Ее рука осталась лежать там, где лежала. Анджелина безумными глазами уставилась на графа Хейворда.

О Боже милостивый, она ощущала это прикосновение буквально всем своим телом.

И ведь она уже не в первый раз брала его за руку – первый раз она сделала это, когда он вел ее на первый танец. И повторила, когда они выходили из столовой. Но почему-то это было совсем другим.

Он повернул свою кисть так, что они соприкоснулись ладонями. А потом сомкнул пальцы на ее руке.

Анджелина сглотнула. С трудом и так громко, что наверняка заглушила все звуки на полмили вокруг.

– Вам сказали, – спросил он вдруг, – что я должен стать основным соискателем вашей руки, леди Анджелина? И посоветовали, чтобы вы позволили мне ухаживать за вами?

Она застыла от ужаса. Он в самом деле думает, что она с ним флиртует!

Но она же этого не делает, правда?

Флирт – это так незначительно.

– Нет, – ответила Анджелина. – Нет! Все совершенно не так. Мне сообщили только, что вы пригласили меня на первый танец. Я могла и отказаться, но не видела никаких оснований для этого, потому что не знала, кто такой граф Хейворд. И никто ничего не говорил про ухаживание. Собственно, Трешем…

Но она вряд ли могла признаться, что Трешем назвал его старым засохшим пеньком, правда?

– Простите, – сказал граф. – Я ввел вас в смущение.

– Ничего подобного, – соврала Анджелина и закрыла глаза, сосредоточившись на ощущении своей руки в его.

Прохладный ночной воздух. Теплая, надежная, очень мужская рука. Самый восхитительный контраст во всем безбрежном мире.

И тут она ощутила, что ее руку подняли вверх и прикоснулись к ней губами.

Анджелина, все еще не открывая глаз, подумала, что сейчас умрет. От счастья.

– Я должен отвести вас в бальный зал, – произнес Эдвард.

Неужели должен?

Но она не сказала этого вслух. Слава Богу! И так уже натворила сегодня дел. Анджелина встала со скамейки, высвободила руку и расправила юбку.

– Это очень запоминающийся день, – жизнерадостно произнесла она, подняла взгляд и обнаружила, что он стоит всего в нескольких дюймах от нее. – Был ли он для вас таким же счастливым, как для меня? Несмотря на то что вам пришлось танцевать? Я не забуду ни единой минуты из сегодняшнего дня!

– Это был счастливый день, – сказал граф Хейворд.

Анджелина склонила голову набок – он произнес это без малейшего намека на воодушевление.

– Но самое радостное в нем то, что он уже завершился? – уныло улыбнулась она.

– Вы вольны говорить за меня все, что угодно, – отозвался он. – Но у меня не настолько дурные манеры, чтобы я мог высказать нечто подобное, леди Анджелина.

Но при этом ничего не отрицает.

– Надеюсь, – произнесла Анджелина и удивилась тому, каким задыхающимся кажется ей собственный голос, – впоследствии вы будете считать этот день более счастливым, чем сейчас. Очень надеюсь.

Она резко повернулась и быстро зашагала по дорожке в сторону террасы, сминая в кулаках юбку. Она буквально слышала, как мисс Пратт кричит ей вслед, требуя перестать шагать широко, по-мужски, и вспомнить, что она леди.

Анджелина не хотела, чтобы он догнал ее и предложил руку.

Она не хотела снова к нему прикасаться.

Пока нет.

Она просто задохнется.

Трешем и Фердинанд вечно твердили, что она никогда ничего не делает наполовину – скачет галопом на пони во весь опор; ныряет в озеро в самом глубоком месте, словно надеется донырнуть до Китая; забирается на самое высокое дерево, словно хочет добраться до облаков. Это всегда говорилось с ласковым восхищением.