Текст книги "Беспутный повеса"

Глава 12

На следующее утро нескольких любознательных гостей, в основном дам, леди Элинор пригласила прогуляться по оранжереям. «Правда, сейчас, летом, когда сады пестрят цветами, не так уж тянет в оранжереи, – сказала она, – зато в зимние холода, когда в саду все голо, бывает так приятно побродить по теплым зданиям и насладиться красотой живой природы».

Мэри, чуть отстав от других гостей, которые, выйдя из последней оранжереи, направились в розарий, остановила хозяйку поместья.

– Мадам, можно мне кое о чем спросить вас?

– О чем, Мэри, дорогая? – Улыбнувшись, леди Элинор закрыла дверь.

– Мне нужно знать… – Мэри водила пальцем по бархатистому листку герани. – Понимаете, в моих сведениях есть некоторые пробелы… Конечно, это меня не касается, но… Мне нужно знать, – беспомощно закончила она.

– Ну, конечно, дорогая. – И, взяв Мэри под руку, леди Элинор пошла с ней обратно по проходу оранжереи. – Иногда мы не в силах устроить свою жизнь так, как нам хотелось бы, я права? Мы стремимся обеспечить себе счастье, строя радужные планы, но жизнь не всегда благосклонна к нам. С одной стороны, ты все как следует спланировала и надеешься на успех, а с другой – задаешь себе вопрос, как это получается, что ты не чувствуешь себя счастливой. Разумеется, тебе следует многое выяснить.

– Вы все знаете?

– Для меня это было совершенно очевидно с первого раза, когда я увидела вас вместе. Совсем недавно я невольно подслушала, как одна леди сказала про вас: «Странная пара», и держу пари, она не единственная, кто так говорит. Но для того, кто давно знает и любит Эдмонда, вы не такая уж и странная пара.

– Я хотела бы совсем его не знать, – призналась Мэри, – я борюсь с его настойчивостью и со своими собственными чувствами.

– Я удивилась бы, если бы было иначе. Среди всех украшающих ныне ряды высшего света Эдмонд, вероятно, пользуется самой дурной репутацией. Ему еще везет, что его все-таки принимают в обществе. Уверена, что только титул и богатство спасают его от остракизма. Ни одна леди, будучи в здравом уме, не влюбится в него.

– Я не сказала, что влюблена в него, – поспешно перебила ее Мэри. – Просто я…

– Если бы ты знала, сколько лет я ждала, чтобы Эдмонд встретил тебя, Мэри, – леди Элинор похлопала Мэри по руке, – или кого-то похожего на тебя. Я уже почти потеряла надежду. Доротея, конечно же, совсем ему не подходила. И леди Рен тоже, хотя я слышала, что он был ей предан и поначалу все шло хорошо. Она красивая женщина, и, должно быть, ее жизнь с мужем, который намного старше ее, довольно скучна, однако я никогда не слышала, чтобы с ее именем были связаны какие-нибудь скандальные истории. Но она и мистер Рассел любили друг друга, а Эдмонд не хотел этого понять.

– Простите, – снова остановила ее Мэри, – но мне не хотелось бы давать повод подумать, что я собираюсь…

– Разумеется, нет. – Оказавшись в конце оранжереи, леди Элинор повернулась, и они пошли по проходу в обратном направлении. – Что именно тебе нужно было узнать?

– Вчера, – ответила Мэри, – лорд Эдмонд рассказал мне о несчастном случае с братом почти в точности то же самое, что говорили вы. Он только добавил, что его отец и старший брат специально напоили его. Это оказалось легко, потому что, как сказал лорд Эдмонд, прежде он никогда не пил.

– Очень вероятно, что это правда.

– Они смеялись, когда на следующее утро он настоял на прогулке верхом. Им все это казалось великолепной шуткой, несмотря на то что он еще не протрезвел.

– К сожалению, дорогая, мы часто потешаемся над пьяными, нам кажется смешным, когда люди ведут себя не так, как обычно. Им, должно быть, казалось забавным увидеть Эдмонда пьяным. Он всегда был таким серьезным, всегда контролировал себя.

– Но если все это правда, они гораздо больше виноваты, чем он.

– Я всегда так и считала, – согласилась с ней леди Элинор, – хотя не была там в тот момент и не знаю, как именно все произошло. В их семье никто ни с кем не враждовал, они были дружны и любили друг друга, хотя мне всегда казалось, что Эдмонд страдал от того, что Ричард пользовался всеобщей благосклонностью. Эти два брата были в чем-то похожи – оба тихие, оба домоседы, оба обожали мать, а Уоллес и мой брат были для них образцами героев. Из них двоих Эдмонд был гораздо сообразительнее, но Ричард обладал мягкостью, которой у Эдмонда никогда на было. Я думаю, Эдмонд немного завидовал Ричарду.

– И следовательно, чувствовал себя еще больше виноватым, как будто в глубине души желал брату смерти.

– О да, дорогая, полагаю, все это вполне возможно. Эдмонд всегда слишком требовательно относился к себе и был очень ранимым.

– От него избавились, так он сказал. – Мэри нахмурилась. – Семья отреклась от него. Но ведь это была не его вина; во всяком случае, он был виноват не больше, чем кто-либо из остальных. Как они могли столь жестоко обойтись с ним?

– В трагических случаях всегда ищут козла отпущения, – ответила леди Элинор. – На первый взгляд, конечно, должно казаться, что виноват исключительно Эдмонд. Только он один был пьян и ничего не соображал, это он не прислушался к уговорам Ричарда. И все свалили на него. Естественно, это было жестоко, несправедливо и негуманно. Но в такое время людям трудно поступить правильно. Но не они, а он сам взвалил на себя всю вину.

– Неужели они не понимали? – Мэри с удивлением осознала, что не в состоянии говорить спокойно. – Неужели они не понимали, что губят его? Неужели они так и не поняли, что в тот ужасный день потеряли обоих братьев?

– О, если говорить о настоящем времени, то, думаю, сейчас уже поняли. Но в то время они были поглощены своим горем и очень беспокоились за жену моего брата, которая тяжело болела и быстро угасала. А бегство Эдмонда, его отчисление из Оксфорда и отсутствие на похоронах брата и матери не улучшили его положения. То, что он не приехал на похороны, даже меня тогда возмутило. Трудно понять и простить человека, когда собственные переживания разрывают сердце.

– А теперь? Они так и не будут с ним знаться?

– Думаю, много лет назад делались попытки примирения. Я не читала писем, которыми они обменивались, но если говорить о человеческих характерах, Мэри, то я очень хорошо знаю и своего брата, и Эдмонда. Полагаю, с обеих сторон было слишком много гордости и слишком сильное желание принять вину на себя у одной стороны и не менее сильное желание отрицать свою вину – у другой. А потом, как часто случается в поссорившихся семьях, прошло слишком много времени.

– И с тех пор они ни разу не встречались?

– К моему большому огорчению, обе стороны категорически не желают этого. Негласно решено, что Лондон – место обитания Эдмонда, а мой брат и Уоллес большую часть времени проводят в северной Англии. Рассылая приглашения, я всегда должна тщательно следить за тем, чтобы члены семьи не оказались у меня в одно и то же время. На протяжении многих лет мой брат всегда интересовался, пригласила ли я Эдмонда, а Эдмонд всегда спрашивал, будут ли у меня его отец или Уоллес. Правда, некоторое время назад они перестали задавать этот вопрос, твердо уверовав, что я не доставлю им неприятности, неожиданно пригласив одновременно.

– Должно быть, обеим сторонам очень нужно залечить раны. Очень нужно. Но возможно, уже слишком поздно.

– Обидно упускать возможность подышать свежим воздухом. – Открыв дверь оранжереи, леди Элинор жестом пригласила Мэри выйти на зеленую лужайку. – Ведь неизвестно, долго ли еще простоит такая чудесная погода.

– Это самое хорошее лето из всех, что я помню.

– На этот раз я избавлена от необходимости лгать, – сказала леди Элинор, а Мэри в недоумении взглянула на нее. – Спроси меня кто-нибудь из них, будет ли другая сторона присутствовать на моем дне рождения, я была бы вынуждена солгать, – пояснила она. – Мне уже шестьдесят лет, точнее, будет всего через несколько дней, мой брат старше меня на четыре года. Мы стареем, и больше нельзя откладывать.

– Он приедет сюда? – Мэри испуганно раскрыла глаза. – Отец лорда Эдмонда?

– И Уоллес с семьей. Они должны приехать завтра. Возможно, я поступаю неправильно, Мэри, тем более когда в доме полно других гостей. В любой момент может вспыхнуть пожар. Но я убеждена, что уже давно пришла пора это сделать. Ну вот, теперь скажи мне, что я права, – попросила леди Элинор, не дождавшись от Мэри ни слова. – Пожалуйста, скажи, что я поступила правильно. Мне очень важно знать твое мнение.

– Да. – Мэри сделала глубокий вдох. – Вы правы, мадам. Каков бы ни был результат, вы поступили правильно. Я не знакома ни с герцогом Брукфилдом, ни с его старшим сыном, я даже не знаю его титула.

– Граф Уэлвин, дорогая.

– С ними я не знакома, но что касается лорда Эдмонда, то я уверена, что хуже уже некуда, а попытаться сделать лучше, конечно, стоит.

– Ты чудесный человек, дорогая. – Леди Элинор сжала локоть Мэри. – Я затаив дыхание ждала твоего приговора, так как очень боялась, что сделала ошибку. Возможно, так и есть; возможно, завтра они даже не выйдут из экипажей, если откроется, что здесь Эдмонд. И вполне может быть, что Эдмонд, заметив их, вскочит на первую попавшуюся лошадь и галопом умчится в Лондон. Кто знает? Но попробовать стоит.

– Да, – согласилась Мэри и после минутного колебания спросила: – Ваше приглашение мне тоже часть этого плана?

– Признаюсь, это рискованная игра, – немного грустно усмехнулась леди Элинор. – Мне просто хотелось, чтобы ты в течение недели понаблюдала за обоими своими поклонниками. Мэри, я хотела понять, почему ты ведешь войну со своим сердцем. И кажется, мне это удалось. Но, опять же, я не знаю, правильно ли поступила. Что, если твое сердце одержит победу, но ты не обретешь счастья? Это вполне возможно. Я не уверена, что Эдмонд способен на серьезные любовные отношения.

– Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя виноватой. Должна сказать вам, что, будучи уже здесь, я приняла предложение виконта Гудрича выйти за него замуж, – улыбнувшись хозяйке, сообщила Мэри. – Я уверена, что для меня это лучший вариант. А лорд Эдмонд, как вы знаете, никогда не предлагал мне ничего, кроме «карт-бланша». Вы поражены? Я не приняла бы от него ни этого, ни брачного предложения. Я не могу быть счастлива с ним – как и он со мной. Но по крайней мере я больше не презираю его, как прежде, и очень этому рада. Это произошло отчасти благодаря вам, мадам, и я вам очень признательна. И за чудесную неделю за городом. Иногда я так тоскую по природе.

– Ты очень добра, дорогая. Очень. Н-да, «карт-бланш». Он что, потерял рассудок, если предложил такое? Или он думает только об удовлетворении своих потребностей? О мужчины! Иногда мне хочется их уничтожить.

При этих словах Мэри улыбнулась.

Лорд Эдмонд был недоволен собой, но это было не самое страшное, потому что, знай он всю правду о том, что его ожидает, он наверняка немедленно вернулся бы в Уиллоу-Корт. Он никогда не видел особой пользы в своем загородном поместье, находя жизнь вдали от города слишком пресной, но в прошедшие недели нашел в ней умиротворение, и его тянуло снова оказаться там – одному, подальше от людей, подальше от Мэри.

В последние несколько дней подтвердились самые худшие его подозрения. Он не просто был влюблен в Мэри, он ее любил, а это меняло все, с чем он прожил пятнадцать лет – всю свою взрослую жизнь.

С того самого дня после смерти матери, когда он засунул себе в рот дуло дуэльного пистолета и потел, и дрожал, и, в конце концов, отшвырнув его от себя, заплакал и плакал до тех пор, пока уже не осталось ни слез, ни чувств, – с того самого дня он решил для себя, что любовь, семья, обязательства перед другими людьми не могут принести ничего, кроме боли и страданий. Поэтому лорд Эдмонд жил только для того, чтобы получать от жизни удовольствия. Удовольствие стало единственным критерием, которым он измерял свои жизненные успехи. Если ему чего-то хотелось, он добивался того, чего хотел, а если полученное доставляло удовольствие, крепко держал его, пока не пресыщался.

Вероятно, за все эти годы наиболее бескорыстен он был, когда успокаивал Мэри в Воксхолле. Даже овладев ею там, он сделал это не из-за эгоистичного желания получить удовольствие, а из-за безрассудной потребности спасти Мэри от ее собственного страха. Он был так близко к ней, как только могут быть близки два человека.

Лорд Эдмонд проклинал тот день, когда ему прислали это приглашение в Воксхолл, и собственный каприз, подтолкнувший его принять это приглашение, потому что они изменили его жизнь так же резко, если не сказать драматично, как и смерть Дика. А он не хотел, чтобы его жизнь снова менялась, она его вполне устраивала, он был почти счастлив.

Лорд Эдмонд любил Мэри и поэтому больше не мог даже пытаться просто овладеть ею, хотя легко мог это сделать. Она откровенно сказала о своем влечении к нему, и ее тело многое говорило ему всякий раз, когда он касался Мэри. Как только он встречался с ней взглядом, ее глаза говорили ему о том же, несмотря на то что она сама старалась казаться холодной. Он мог получить ее, если бы захотел, и это потребовало бы лишь ничтожных усилий с его стороны. Он это знал абсолютно точно.

Черт побери, он мог получить ее!

Но Мэри не хотела общения с ним, все в ней, кроме чистой физиологии, испытывало к нему отвращение. «И вполне справедливо», – признал лорд Эдмонд. Он не может быть ей интересен. А если даже она любит его или думает, что любит, ему придется вывести ее из этого заблуждения, потому что он не может позволить себе обречь ее на жизнь с собой. Он любил ее и был бы последним подонком на земле, если бы сделал это.

Праздник должен был продлиться еще четыре дня, и лорд Эдмонд чувствовал себя обязанным оставаться в Рэндалл-Парке, несмотря на страстное желание уехать. Впереди еще четыре дня, когда Мэри будет с ним встречаться и, возможно, продолжать мучить его своим непроизвольным влечением к нему; четыре дня, в течение которых он должен бороться с искушением попытаться снискать ее расположение.

Утром, пока Мэри вместе с другими гостями осматривала оранжереи, лорд Эдмонд в одиночестве совершал прогулку верхом и размышлял над тем, что, возможно, для него правильнее всего было бы поддаться первому побуждению и пофлиртовать с Мэри, как это в определенной степени было накануне днем, и выставить себя в самом неприглядном свете – это для него не составит большого труда, он мастер вызывать отвращение к себе.

Вчера он так много рассказал Мэри о себе и видел, что пробудил в ней сочувствие. Странно, ведь никогда прежде у него не возникало желания рассказать кому-то о том самом черном дне своей жизни, никогда не возникало потребности оправдаться, и он еще никому не давал возможности заглянуть в свой ад. Никому, кроме Мэри. Да, он любил ее, и вопреки всем обстоятельствам и всем доводам своей совести – если она у него еще осталась – он хотел, чтобы и Мэри его любила.

Но в то же время он не хотел ни ее привязанности, ни ее сочувствия. Будет невыносимо знать, что ее отношение к нему потеплело. Гораздо лучше, если она будет так же презирать и ненавидеть его, как и прежде. А добиться этого можно только единственным способом.

Лорд Эдмонд горько усмехнулся, подумав, что, вероятно, он кончит дуэлью с Гудричем еще до завершения праздника. Но замысел того стоил. Если он заставит Мэри окончательно его возненавидеть, она освободится от него, а он от нее.

Удовлетворенно улыбнувшись, лорд Эдмонд пустил лошадь в галоп через вспаханное поле, не заботясь о том, что может угодить в кроличью нору или какую-нибудь другую яму. «Если бы здесь был высокий барьер, – с мрачным юмором подумал лорд Эдмонд, – я не задумываясь перемахнул бы через него, потому что сейчас никто не скачет за мной вслед, чтобы повторить мое безрассудство и сломать себе шею».

А ведь на сей раз он был совсем не пьян!

– До того как погода изменится, нас еще ждут грозы, запомните мои слова, – позже вечером довольно громко убеждала Дорис Шелбурн собравшихся возле нее гостей. – А потом лето сразу кончится, осень будет ранняя. Не можем же мы наслаждаться такой чудной погодой и не расплатиться за это.

– Грозы? – Миссис Лила Ормсби взглянула на мужа, стоявшего рядом с ее креслом. – Очень надеюсь, что их не будет. Дети ужасно боятся гроз.

– Да, дети, как правило, боятся гроз, – отозвался виконт Гудрич, который стоял позади кресла Мэри, положив руку ей на плечо. – Самое лучшее лекарство – не обращать внимания ни на грозу, ни на их хныканье, тогда они быстро поймут, что бояться нечего.

– Это легко сказать, но гораздо труднее сделать, – возразила Лила. – Когда дети плачут, и это ваши собственные дети, всегда хочется их успокоить.

– Тогда, простите мои слова, мадам, это означает просто идти у них на поводу, – не согласился с ней Гудрич. – В детях нужно воспитывать силу духа.

– Сомневаюсь, что силу духа можно воспитать таким путем, – тихо сказала Мэри. – Страх перед грозой – это жуткое чувство, и нельзя забывать, что этот страх вполне обоснован.

– Чепуха! – ответил ей виконт. – Извини, Мэри, но я категорически не согласен с тобой. Некоторое развлечение в виде грома и молнии еще никогда никому не приносило вреда.

– В Испании молния убила четырех солдат в палатке рядом с той, где были мы с мужем, – сказала Мэри, – и с тех пор я не отношусь к грозе так беспечно.

– Действительно, в грозу ее охватывает панический ужас.

Мэри бросила взгляд на лорда Эдмонда, который стоял, прислонившись к стене и скрестив на груди руки. На его губах играла полуулыбка, как бы говорившая, что у него и Мэри есть тайна, известная только им двоим. Это замечание, напомнившее ей, что у них действительно есть секрет, раздосадовало Мэри. Ведь только день назад он сказал ей, что у нее нет повода обвинять его в том, что он когда-либо может поделиться с кем-то тем, что знает про нее.

– Я видел, как это бывает, – добавил он.

Миссис Бигсби-Гор сосредоточенно играла на фортепиано для нескольких танцующих пар, а молодежь уговаривала леди Элинор скатать ковер, чтобы удобнее было танцевать.

– Да. – Мэри вскинула голову. – Я боюсь гроз и хорошо понимаю ваших детей, миссис Ормсби.

– Мэри, стыдись, – с насмешкой в голосе произнес виконт Гудрич, сжав ее плечо, – ты же не можешь всю жизнь при приближении грозы дрожать от страха только потому, что однажды тебе не повезло и ты оказалась рядом с людьми, которые по глупости позволили молнии убить себя. Да и вообще, что они и вы делали в палатках во время грозы?

– Пытались остаться сухими. – Слова прозвучали более ядовито, чем Мэри того хотелось. – Это был бивак, Саймон, палаточный лагерь. Мы были частью армии на марше.

– И армия не могла предложить вам ничего лучшего? Это позор. Несомненно, должны были существовать какие-то здания. Да и, помимо всего прочего, твой муж был офицером, и вы не должны были там находиться.

– Да, конечно, я согласен, эти четверо несчастных, погибшие во время грозы, должны были бы постараться и найти другое место для смерти, – вставил лорд Эдмонд, и Мэри заметила, что он едва сдерживает гнев. – А что касается страхов Мэри, то вам, Гудрич, следует благодарить за них судьбу. В это время Мэри хочется, чтобы ее крепко держали… гм… очень крепко.

Как он мог! Мэри бросила на лорда Эдмонда обжигающий взгляд, отлично отдавая себе отчет, как не по себе стало Лиле Ормсби и Дорис Шелбурн при его последних словах.

– Я понимаю, это глупый страх, – сказала Мэри, – я изо всех сил стараюсь справиться с ним, и мне это почти удается, если я нахожусь внутри большого здания, но не иначе. – Она приветливо улыбнулась Дорис. – И пусть ваше предсказание все же не сбудется, миссис Шелбурн. Надеюсь, в одно прекрасное утро – еще очень не скоро – нас разбудит хороший английский дождик, и мы обнаружим, что наше славное лето незаметно сменилось осенью.

К счастью, подошедший в этот момент сэр Гарольд Райт пригласил Мэри на танец, и она охотно приняла приглашение.

Танцуя, Мэри несколько раз посматривала на лорда Эдмонда, который наблюдал за ней, все так же стоя у стены с полуулыбкой на губах. Мэри не нравилась эта улыбка, она казалась ей недоброй, тем более что он только что доказал, насколько коварен. Какая у него могла быть причина говорить о ее поведении во время грозы? То, что он успокоил ее в Воксхолле, было, пожалуй, единственным приятным воспоминанием о нем, а теперь и оно померкло.

И Мэри рассердилась на себя, неожиданно обнаружив, что со вчерашнего дня, а точнее, после утреннего разговора с леди Элинор, она все время искала в лорде Эдмонде признаки исправления, искала что-то такое, чем можно было бы оправдать ее физическое влечение к нему.

Мэри прекрасно понимала, что все это чрезвычайно глупо. Быть может, давным-давно он и был другим – несомненно, был, и, конечно, не только он один виноват в том, как сложилась его жизнь. Вероятно, ему можно посочувствовать, но все это не оправдывает его теперешнего хамского поведения и не пробуждает симпатии и уважения к нему.

Накануне Мэри позволила чувствам затмить разум, но его комментарии по поводу ее поведения в грозу ей не понравились, совсем не понравились, и она решила, что никогда этого не забудет.

Немного позже, когда она вместе с виконтом беседовала со священником и миссис Ормсби, лорд Эдмонд с улыбкой коснулся ее плеча.

– Вальс, Мэри. Я слышу, миссис Бигсби-Гор играет вальс.