Текст книги "По следам Драула"

– Я помню, вы не велели задавать вопросов сегодня, но Дрина сказала, что мужчины в вашем народе не имеют имен. Однако ваше имя Мидри. И сейчас вы сказали, что передадите имя преемнику.

Луны на небе светили ярко, окутывая трехцветным светом деревянные домики и наши сидящие на земле фигуры. От трубки поднимался тонкой струйкой дымок. От еще красных углей костра тоже поднимался дым, серый и густой. Лучи лунного света окрашивали его, создавая невиданное раньше мною зрелище. Старик рядом будто плакал, но не было ни всхлипов ни слез.

Рыдала его душа. Рыдало его сердце. Слишком тяжелая ноша для кого-то столь маленького и слабого на вид.

– Ты узнаешь все со временем, не торопи события. Как говорили древние, побеждает тот, что умеет ждать. Тебя это тоже касается. Хочешь узнать о нас, пожалуйста. Живи с нами, ешь и работай с нами. Дождись когда кончится отведенная умершему сегодня сотня дней. Ты все увидишь и все поймешь. Просто стань одним из нас.

Мы еще долго смотрели на небо, прежде чем отправиться домой. Мне выделили комнату в доме старейшины, ту самую, в которой я очнулся сегодня утром. День выдался богатым на события и потрясения. Вдобавок, я так давно не спал в тепле и сухости, на подушке. Пусть моим матрасом была набитая в тряпку солома, спалось на ней явно слаще, чем на голой сырой земле. Сон в ту ночь был без прикрас лучшим за весь предыдущий месяц.

Утром меня разбудил Мидри и позвал за стол. Столько странной еды я никогда не видел. Мне казалось, что на воде с мясом и овощами гастрономические странности закончатся, но деревне было чем еще меня удивить. Было что-то называемое хлебом. Как мне объяснили, его делали из высушенных и измельченных диких злаков и воды, а потом запекали в нагретом каменном сундуке. Еще мне предложили птичьи яйца, то тоже приготовленные в воде.

Воду местные жители использовали безо всякой опаски, разве только не пили и не поили скот. Даже малыши и старики, которым от природы свойственны суеверность, спокойно относились к купанию.

После завтрака старейшина отвел меня туда, где мне предстояло сегодня работать. С несколькими мужчинами мы сперва должны были свалить дерево, а потом распилить его на длинные тонкие полотна, и на странном механизме превратить в труху. Казалось бы, сруби любое дерево, но нет. Мы очень долго ходили вокруг деревни в поисках особой породы мягкого дерева. Повалить такого великана оказалось не самой легкой работой, да и я только мешался под ногами, но мужчины были очень терпеливы и добры ко мне.

К полудню одна из женщин принесла нам обед. Тот же хлеб, густое взбитое коровье молоко и тонкие ломтики вяленого мяса вместе с кувшином сока. Какой бы знакомой временами не была здешняя еда, её вкус был почему-то насыщеннее и ярче чем в городах. То же молоко, то же мясо. Но я будто ел нечто совершенно иное. Словно никогда до этого момента не пробовал ничего похожего. Может у них имеются какие-то особые знания и для приготовления пищи?

После еды и небольшого перерыва мы принялись распиливать вековое бревно. Создавалось впечатление, что для здешних мужчин это обычное и легкое дело. Думаю, без меня, они бы уже управились. Но мы все делали медленно и неторопливо, ориентируясь на мой темп. Мидри приходил проведать меня, даже похваливал, но, скорее всего, он просто надеялся, что я останусь к вечеру без сил. Хитрый старик. И очень мудрый. Видно, что прожил много лет.

Завершить запланированную работу до заката мы так и не смогли, а с заходом солнца вся работа в деревне прекращалась. Как я ни настаивал на продолжении, мне запретили даже говорить об этом и направили ко вчерашнему костру, у которого уже собралась целая очередь с глиняными горшками. Каждому подходившему наливали полный горшок того, что местные назвали супом, та самая жидкая еда, а получив свое, люди расходились по домам. Староста стоял в самом конце очереди, что очень меня удивило, разве не лидер должен был получать еду первым? Или же у них всегда был достаток, что он был уверен в получении своей доли? Картина не укладывалась в моей голове. К котлу мы подошли вместе. Он за едой, а я вместе с ним.

– Ну и как тебе рабочий день? – Он явно насмехался. Я был грязным, потным и липким. Из волос можно было бы вытрусить целую горсть опилок. Но вместе с тем я ощущал такую невообразимую легкость в душе. Даже не знаю, что еще мне нужно сделать, чтобы снова испытать похожее чувство.

– Хоть и устал, но чувствую себя потрясающе.

– Потому что ты хорошо потрудился.

– Но я и раньше работал на производствах и в полях. Мне знакома усталость и чувство гордости за свой труд. Сейчас не это. Ощущается все совсем не так. И я не горжусь собой, потому что только замедлял общую работу.

Мой собеседник засмеялся. Мы шли медленно, не торопясь. К крайнему домику деревни, который заливала своим зеленоватым светом Мирная луна.

– В этом ты прав. Ты затормозил работу всей деревни. Обычно мы успеваем переработать за день одно такое дерево, чтобы отправлять одинаковое количество бумаги в башни каждую декаду. Завтра придется направить тебя в другое место. Возможно, поможешь добывать соль.

– Соль? Это еще один вид еды?

– Все вопросы после ужина, а про соль завтра и узнаешь.

Мы вошли в дом, где уже пахло так, что голод подступил к самому горлу. Пахло жареным мясом. Наконец, привычная мне еда. Правда, суп есть мне тоже пришлось. Точнее я и сам был не против. Такая жидкая еда насыщала уставшее тело гораздо быстрее, да и есть её было значительно проще.

После сытного, но молчаливого ужина, Мидри отправил меня за моим дневником и сказал ждать на заднем крыльце, а сам помог дочери убрать со стола, что тоже удивило меня в какой-то степени.

Нет, мы в городах не сваливаем всю работу по дому на женщин, но Мидри старейшина. Главный. Хозяин деревни. Отец своей дочери. Все это дает ему некоторую свободу от подобных дел. Так я привык считать. Так меня приучили считать. Я с детства знал, что более сильный, уважаемый или взрослый человек перекладывал свои заботы на всех, кто ниже его, но здесь было иначе. Именно самый уважаемый человек стоял в конце очереди за едой, именно главный помогал всем остальным. И мне это нравилось, пусть и вызывало смешанные чувства и путаницу в голове.

Взяв дневник и угольный карандаш, я отыскал дверь на заднее крыльцо, которую не заметил ранее.

Дверь выходила на лесную опушку. Немного поодаль чернели редкие деревья, едва видимые на фоне лесной стены позади них. Стояла пара стульев со спинкой, а на ступеньках лежали большие подушки из грубой волокнистой ткани. Путешественнику не привыкать сидеть на земле, более неудобными мне казались стулья, поэтому я занял одну из подушек и принялся ждать, гадая, сколько вопросов мне позволят задать.

Ночная прохлада приятно стелилась по коже. Ветер едва заметно колыхал траву вокруг дома и доносил с собой теплый аромат костра. За спиной тихо скрипнула дверь, половицы едва заметно изогнулись. Старик присел, как и я на подушку, и достал свою трубку.

– За каждый мой ответ, я тоже задам тебе вопрос. Наш разговор закончится тогда, когда ты не сможешь на него дать ответ, и мне придется отвечать самому. Тебя устроит такой порядок?

Хвастовство не мой порок, но я почти уверен, что вхожу в число наиболее умных и ученых жителей Орьенте, поэтому причин отказаться не увидел. Только кивнул в знак согласия и открыл свой дневник.

– Хорошо, спрашивай. – Он закурил и оперся на одну из балок, поддерживающих крышу.

Вопросы, что до этого момента переполняли мою голову, просто исчезли. Я даже не мог понять, что именно мне интересно.

– Как много я могу спрашивать? Насколько глубоки ваши знания?

– Мы знаем все и обо всем, кроме момента, с которого нам стало известно это.

– Вы так пытаетесь меня запутать?

Клубок горького дыма пронесся мимо меня и, подхваченный ветром, улетел в небо.

– Это уже третий вопрос, юноша, а я пока не задал ни одного. – Старик усмехнулся. – Как твоё имя?

– Меня зовут Нэско Рех. Но ваша дочь сказала, что здесь мне имя ни к чему.

Он покачал головой. Глаза, что совсем недавно источали искорку ехидства снова стали суровыми.

– Почему мужчины в вашем племени не могут иметь имена? Ответьте, пожалуйста, так, чтобы этот вопрос не превратился в сотню новых.

– Ну что ж, – еще клубок дыма улетел навстречу лунам, – мужчины не носят имен потому, что они им не нужны. Рано или поздно, любой мужчина из нашего племени может быть вынужден пройти посвящение и стать Драулом, и наличие имени им только помешает в этом. Имя подтверждает твоё существование. Оно с тобой от рождения и до самой смерти. Но не все мужчины Инджен могут спокойно умереть и оставить после себя память, поэтому издавна мы решили, что лишившись имен, будет проще исполнять наше предназначение.

– Вы говорите про предназначение так, будто оно причиняет вам много боли. И все равно продолжаете исполнять его, теряя сородичей, и лишая друг друга имен и памяти. Мне сложно понять это.

– Почему люди за лесом все еще боятся воды? Ты ведь с опаской пьешь и ешь то, что тебе здесь предлагают. А все потому, что еда готовится в воде, так ведь?

– Да. В городах действительно боятся воды. Жители Мердинеса попытались полностью от нее отказаться и использовать только сок глубинных лиан, но это чуть не уничтожило город и всю плантацию. Для меня намного страннее не бояться воды, ведь она отравляет мозг и превращает человека в безумца.

– Похоже безумцы вы и без единого глотка воды.

– Тогда почему вы не боитесь воды?

– Потому что мы умеем с ней обращаться, знаем её свойства.

– Какие свойства?

В дневнике уже была озаглавлена страница для этой тайны, но меня остановили.

– Мой вопрос. Как вы поступаете со священными золотыми зверями?

Эта тема точно болезненная для него и всего его народа. Раз он назвал зверей священными и раз говорил, что они не должны умирать от рук людей. Но соврать нельзя. А каковы будут последствия правды? Меня тотчас же изгонят? Выбросят в лес? Так или иначе, разгадка одной из главных тайн мира у меня уже перед глазами, осталось только схватить ее.

– Честно признаться, поначалу им не давали прожить и дня. – Даже в темноте я заметил, как гримаса горечи исказила лицо моего собеседника. – Но потом, благодаря исследованию Дихта их стали оставлять в живых. С золотых овец собирают ценную шерсть. Мясо золотых животных продается по баснословной цене еще до того, как животное подрастет для убоя. Молоко и жир золотого скота идут на дорогие кремы и косметику. Некоторые даже считают их целебными. Богачи едят их мясо, чтобы, как они думают, продлить себе жизнь.

– А рога? Что с их рогами?

– Из рогов делают костяные украшения или мерцающий алый пигмент.

Казалось, будто я рассказываю старику о кровопролитной войне, о леденящих кровь ужасах. Его губы дрожали в безмолвном порыве эмоций, а руки тряслись от бессилия. Словно его обсыпали горячими углями, так он выглядел в этот момент.

– Простите.

– Не тебе просить прощения и не у нас. Сама Память когда-нибудь накажет людей за поступки, и тебе же лучше, если ни ты, ни твои потомки не застанут эту месть.

Табак в трубке давно истлел, однако старик не спешил убирать ее, вместо этого он ловко перекатывал деревянную фигурку через пальцы, смотря в темноту, в самую глубь лесной стены.

– Ты хотел узнать про воду, так ведь? Я расскажу, но на сегодня это будет последним вопросом. Мне надо подумать в одиночестве. – Дождавшись моего согласия, он продолжил. – Вода не несет в себе яда. Вода обладает Памятью, как любое другое живое существо. Как мы с тобой, как люди за лесом, как та же курица или корова. И эта Память хранится там, – он указал пальцем себе под ноги, – глубоко под землей, в океане. Сама Память и есть ваш яд. Её осколки проникают в ваше сознание и наполняют его неведомыми вам образами и голосами, поэтому вы сходите с ума, вы просто люди. А мы пьем эту воду, потому что позволяем Памяти впитаться в носитель.

– Но это ведь не полный ответ. Он не позволит людям в городах так же без страха использовать воду.

– Что для тебя или мира сделали эти люди, раз ты хочешь помочь им?

Уже не старческие, а полные глухой злобы глаза смотрели на меня, будто пытаясь заглянуть внутрь, узнать мои мысли, найти то, за что можно задеть.

– Я родился и вырос среди этих людей. Я работал и жил с ними бок о бок. Для меня они всё равно что племя для вас. Этого недостаточно?

– Из того, что я успел понять, нас нельзя сравнивать. Мы работаем вместе на благо друг друга. Сильный помогает слабому и не упрекает его за медлительность или немощность. Отец помогает дочери, мужчина женщине, женщина мужчине. В нас нет злости, нет жажды. Мы не меняем мир только потому, что не можем приспособиться к жизни в нем. Мы не угнетаем и не стыдим друг друга за отличия, не то что вы.

Я хотел было возмутиться от подобных слов. Это дремучее племя, этот старик, что только недавно хвалился безграничными знаниями, смел судить о том, чего никогда и не видел. Но остатками разума понимал, что старик прав. Мы и правда стыдили тех, кто не похож на большинство, за лесом процветает неравенство. Богатый богатеет, создавая больше бедноты, власть имущий кичится мнимым величием, да и я сам не лучше.

– Как вы, те, кто ни разу не покидал восточный лес, можете говорить хоть что-то о городах, в которых то и не бывали? Пусть я и согласен со сказанным, отчасти, но всё же, права судить чужаков вам никто не давал.

– Память. Память сотен и тысяч поколений дала нам такое право. Начало этому лесу положило не наше племя, а ваше. Вы оградились от наших знаний и идеалов, не желая принимать помощь и мудрость. Оградились стенами городов, горами, словами. Думаешь, ваш Септо просто так окружён горами как крепостной стеной? Из-за сильных ветров ваши люди создали их. Стоит сгрести немного грязи с этих гор, как обнажатся рукотворные стены.

Не такое я ожидал услышать. Да и не поверил бы никогда в то, что это возможно. В нашей истории нет ни единого упоминания, ни о стене из деревьев, ни о рукотворных горах. Да и если они действительно были созданы руками человека, то, как давно и как долго?

Если лес – лишь вопрос нескольких веков, то горы как же? Если их строили еще до нулевого года, как давно началось их создание? Кто начал их создание? Почему старик знает об этом, но не величайшие умы городов?

– Я не верю. Такого просто не может быть. Невообразимо построить такие большие стены. Просто невозможно. У людей даже сейчас не хватит ни сил, ни ресурсов, чтобы обеспечить подобное строительство, даже с имеющейся промышленностью и технологиями.

– Но я прав. И дело это рук совсем древних людей. Без ваших машин и механизмов. Без фабрик, что могут за раз сделать тысячу кирпичей. На камнях, песке и поте тысяч людей построены те стены. И простоят они еще долго.

Все моё лицо кричало о недоверии, но старик не собирался оправдываться или пытаться убедить меня в своей правоте, возможно, ему просто нравилось вносить сумятицу в мою душу, поэтому вместо разговоров он просто отправил меня в купальню, а после и спать.

Именно купальня и отвлекла меня от роящихся в голове мыслей. Она была так хорошо продумана и сделана, что я поразился, как люди в городах не догадались об этом. Видимо мы бы посчитали такой подход слишком простым и небезопасным.

Когда еще вчера утром меня вели через деревню, я заметил коробки на крышах. Так вот, в тех коробках была вода. Правда мне не понятно, как она не протекает через доски, и почему нагревается настолько сильно. Даже если набрать в ведро воду и поставить на солнце, уйдет несколько часов, чтобы нагреть её до такой температуры, а тот огромный короб прогревался всего за день. Завтра надо будет залезть на крышу и осмотреться.

Из этих самых коробок на крыше в комнату спускалась труба, открыв которую можно было наполнить ведро горячей водой и обмыть тело.

Старик сказал мне, что если я натрусь чем-то из кувшинчика в купальне, то больше никогда не смогу жить как прежде. Так я и сделал. В кувшине оказалась зеленная травянистая масса с какими-то цветными вкраплениями. Пахло это в сотню раз лучше, чем было на вид, и я решился. На коже появились пузыри. Видимо это их аналог мыла, правда, пахнет намного лучше. Да и кожа после этой смеси не такая грубая.

Спалось мне во вторую ночь еще слаще, чем в первую. Тело растекалось по матрасу, мышцы подрагивали от дневной работы, но и это ощущалось приятно.

Во сне я видел себя, без опаски пьющим воду, раздавая её людям вокруг меня. Они пили воду и улыбались. Дети без тени страха на лицах прыгали в огромный, наполненный водой таз, а женщины готовили суп и хлеб. Мне снилось то, чего я так отчаянно желал. Счастливое будущее. Вклад в жизнь, настолько значительный, настолько весомый, что затмил бы все предыдущие попытки сотен исследователей. Всеобщее признание и благодарность. Богатство и благополучие. Все это ждет меня, стоит только раздобыть нужные знания и добраться с ними домой.

Этот сон преследовал меня еще не один день, и даже не одну декаду. Как и новая работа, что дал мне Мидри. Он назвал это добычей соли, но все что я делал, это надевал на пояс корзинку и ходил по полянам в поисках определенной низкой травки с тремя листиками. До этого момента я не догадывался, как много трав имеют по три круглых листика. Какую бы я не приносил, меня отправляли искать заново.

В первые несколько дней такой работы от меня совсем не было толку, да и сил после нее оставалось только на купание, и то не всегда. Через пол декады я уже привык и мог отличить нужную траву. Тогда же мне показали второй этап работы, на котором траву разминали в большой ступе, пока из нее не пойдет сок. На третьем этапе этот сок разбавляли водой и выпаривали на костре.

Вся работа проделывалась ради нескольких крупиц высохшего осадка. Каждый день. Немыслимо. Хотя позже мне объяснили, что именно этот осадок и делает здешнюю еду столь вкусной.

В другие дни мы выпаривали разведенную в воде золу деревьев. Правда подходили не все породы. Годилась только зола из-под деревьев с очень твердыми плодами, которые местные тоже ели, называя орехами.

Всю «солевую» декаду я не говорил со старейшиной по вечерам. Вина ли, или ответственность, но что-то пожирало меня изнутри, стоило только вспомнить его лицо в вечер нашей последней беседы. Однако в последний день он все же сам позвал меня на разговор. Так же после ужина, на то же заднее крыльцо.

– Завтра тебя ждет новая работа.

– А зачем? Я ведь только обучился делать эту вашу соль.

– Ты же хочешь узнать о нас. Делая лишь то, что уже умеешь, ты зарываешь собственный потенциал, шансы научиться, узнать новое. Подумай над этим. Чем больше всего ты испробуешь, тем быстрее найдешь занятие по силам и по душе.

– Спасибо за возможность, Мидри.

– Я вижу, ты без дневника сегодня. Неужели твоё любопытство угасло?

Снова это ехидная улыбка и огоньки в глазах. Видимо старик уже оправился и принял невежество залесных людей как должное.

После его слов я тут же подорвался с насиженного места и помчался за дневником. Быстро перечитав последнюю страницу, и вспомнив наш разговор, я вернулся на свою подушку и устроился по удобнее, формулируя вопрос.

– Как именно вы избавляете воду от яда? Что такое этот носитель, о котором вы говорили?

– Ничему ты не учишься, юноша. Уступлю тебе снова. Память всегда должна где-то находиться. В воде, в существе, в траве. Она циркулирует по нашему миру. Из подземной воды она вместе с травой выходит на поверхность. Вместе с травой её поглощают животные. Этих животных едят другие звери или же люди. Люди умирают и возвращаются в землю, где грунтовые воды вымывают остатки Памяти из костей.

Я жадно слушал каждое слово и старался успеть записать все.

– Однако с каждым таким циклом Память разрушается, и именно эти разрозненные осколки доводят до безумия выпивших сырую воду людей и зверей. Мы избавляемся от осколков с помощью красных рогов и Кровавой луны. Не знаю, почему, и как давно, знаю, только что это было записано в одном из многочисленных сборников Памяти еще до вашего первого города. А теперь ответь ты. Сколько лун на небесах?

Видимо, вопрос с подвохом, потому что очевидно, что их три. Кровавая, Мирная и Ночное Светило. Но зачем задавать такой простой вопрос? Точно неспроста это.

Размышления о мнимой ловушке надолго захватили меня, но в итоге я решил идти по самому простому пути.

– Их три. Три луны. – А старик молчал. Испытывал мою уверенность. Он поднял глаза к небу и с улыбкой медленно пересчитал луны.

– Одна, вторая и третья. Да, похоже, ты прав.

– Тогда в чем был смысл вашего вопроса?

– Хотел заставить тебя усомниться в том, что кажется очевидным, так же как декаду назад. И в этот раз ты задумался. Это прогресс. Но теперь снова моя очередь задавать вопрос. – Запрокинув голову, старик подумал немного, прежде чем сформулировать мысль. – Бывают ли золотые хищники?

В ранние годы, полный энтузиазма, я перечитал исследование Дихта целиком, и даже нашел неопубликованные части его личного дневника в музее Диантреса. Но это было давно, и сейчас все что я помнил, было сведено к минимуму. Золотая шерсть, три глаза и красные рога.

В городах, насколько я знаю, золотые особи встречаются тоже только среди рогатого скота, не было упоминаний даже о золотых птицах или кроликах.

– Думаю, их не бывает. В городах нет информации ни об одном хищнике или безрогом животном, которое бы родилось золотым.

– Молодец. Хотя это тоже легкий вопрос, но, так и быть, твой черед.

Старик принялся опять забивать табак в свою трубку. Как по мне, удовольствия от этого курения никакого, но, по-видимому, он уже привык курить и теперь не может иначе. Среди жителей деревни тоже много тех, кто ходит с трубкой. Думаю, стоит об этом узнать людям за пределами леса, и табак разойдется по всем городам. Если это опасно, я должен буду приложить усилия, чтобы знание о табаке никогда не покинуло лес.

– Тогда, с вашего позволения, я спрошу о том, что терзало меня намного сильнее, чем вода. Каково ваше предназначение?

Спрашивать о таком было бестактно, а, может, даже безрассудно, но на вопрос меня толкнула не жажда знаний, а обычное любопытство. Каким должно быть предназначение, чтобы вот так просто смотреть на смерть собственного друга, знакомого, брата. Чтобы просто отправлять близкого тебе человека на смерть. Я не понимаю, и это заставляет кровь закипать. От злобы ли, или от отчаяния. То, что вызывает подобные чувства должно быть открыто. Иначе я не смогу спокойно жить здесь дальше.

– Мы должны сохранять Память, и передавать её дальше, из поколения в поколение. Должны записывать её и нести сквозь время. Защищать знания от плохих людей. Потому что знания и прогресс это то, что может полностью уничтожить наш мирный красивый мирок и обнажить настоящие лица людей за лесом.

– Что вы имеете в виду?

– А на это уже ответь ты мне. Что сделают люди за лесом, узнав, как можно захватить остальные города за считанные дни?

– Но города не ведут воин между собой. Мы все живем мирно. Помогаем друг другу. Мы даже не ведем войн за ресурсы. Септо обеспечивает остальные города металлом. Орьенте – деревом. Остальные города тоже помогают по мере сил. На юге сознается большая часть изобретений. Центральный город создает места для торговли и способствует поддержанию мира между нами. Так о какой войне может идти речь?

– А если бы твой правитель узнал, что в западном городе, кажется вы зовете его Окта, скрывают большие шахты, наполненные самоцветами? Или что северные горы полнятся золотом? Или что королевская династия центрального города до сих пор таит злобу за постройку остальных городов? Ведь первый король собирался создавать лишь одно государство, где все было бы подчинено ему. И откуда тебе знать, что войн меж городов никогда не было? Сколько раз переписывалась ваша история? Сколько раз изменялись даты и имена в ваших летописях, известно тебе?

– Откуда вам это знать? Наш разговор превращается в рассказывание небылиц, как в тот раз со стенами внутри гор. Я не верю ни одному вашему слову. В городах спокойно и безопасно. Наши отношения держатся на доверии и взаимопомощи, и ни один город не посмеет развязать войну. Это будет невыгодно как самой стране, так и её ближайшим соседям. Ни один правитель не пойдет на столь глупый и необдуманный шаг.

– Я уже говорил, юноша, мы знаем все. Память первого короля уже давно записана в историю. Как и Память сотен других королей. У всех них были секреты. И каждый из них хотел независимости от остальных и подчинения для себя. Это свойственно людям. Алчность до власти и богатств. Ты не знаешь ни о ночи, когда Центральный город взял в долгую осаду Восток, ни о днях, когда Север разорял торговые караваны союзников. Всё это прячется от вас, и твоё неверие не столько результат незнания, сколько результат сокрытия истины теми, кому хватило на это сил и власти.

Вне себя от непонятной ярости, я вскочил с насиженного места. Разговор ведь начинался так легко и непринужденно. Ему нравится злить меня? Или он считает, что делает благое дело, открывая знания, которые должны быть сокрыты? Знаниям, что сидели во мне годами противопоставили слова старика из глухой лесной деревни. Нет смысла верить им, но и категорично отрицать возможную правоту старейшины я не посмел.

– Даже если вы и правы, что, конечно же, не так, я не хотел знать всего этого. Мне плевать на золотые запасы и драгоценные камни. На мировое господство и монаршие секреты. На старые войны и архивы, заросшие пылью. Мне всё это не нужно, это прошло. Нет смысла оглядываться назад на каждом новом шагу. Чего вы добиваетесь? Чего ждёте от меня, когда говорите всё то, что полностью отличается от принятых по миру знаний и истории?

– Я даю тебе понять, насколько сильна Память. Насколько сильны знания, что мы храним. Оружие, способное уничтожить наш мир. Секреты, способные разрушить связь между людьми. Слова и намерения предков, которые внесут смуту даже в идеальный мир. – Старик поднялся на ноги, и уже было собрался заходить в дом, как обернулся ко мне. – Завтра твоей работой будет сопровождать меня в поездку. Выспись, как следует, потому, как путь предстоит не близкий.

Худощавая фигурка скрылась за дверью. Тихие шаркающие шаги медленно отдалялись, пока вовсе не затихли, а я продолжал сидеть, пытаясь переварить полученные нежелательные знания. Какая мне разница, скрывают от мира золото или нет? Есть ли мне дело до самоцветов? Есть ли до них вообще дело кому-то, кроме их обладателей?

Голова гудела. Мозг пытался найти опровержение словам старика, и в тот же момент перебирал факты в защиту его рассказа. Действительно, большая часть мировых богатств миновала центр нашего мира и осела на северо-западе, но этому должно быть иное объяснение. Невозможно прятать огромные состояния веками.

Продолжая размышлять, я принял решение пройтись по ночной деревне. То тут, то там еще бродили люди. Кто-то проверял вялящееся мясо на готовность, кто-то набирал воду в общий деревенский резервуар.

Когда вода достигла краев и заполнила деревянный короб, я захотел ополоснуть лицо, и уже был готов зачерпнуть воду глиняной кружкой, что стояла рядом, но женщина остановила меня.

– Эту воду пока рано трогать, она еще опасна. Сейчас можешь взять из моего ведра.

Я послушался и зачерпнул прохладную воду. Этого казалось мало. Я хотел бы вылить на себя несколько ведер, чтобы кровь перестала кипеть, а мысли замерли на месте, но было бы невежливо с моей стороны.

– А когда воду можно будет использовать?

– Утром. Когда уйдут луны. Ей нужно отстояться ночь.

Попросив у женщины еще немного воды и поблагодарив ее, я остался у резервуара, наблюдая, как удаляется её силуэт.

На дне сиял олений рог. Его свет показался мне далеким и чужим для этого мира. Под толщей воды его свет становился более холодным, необычным. В прозрачной воде отражались бесчисленные звезды и ясное ночное небо. Казалось, что я смогу коснуться звезд и лун, стоит только протянуть руку в прохладную глубину. По воде пробежала рябь от касания моей руки, и я тут же её одернул.

Вылив на голову остатки воды из кружки, и вернув её на законное место, я отправился спать. Если верить Мидри, завтра предстоял тяжелый день. Но сон не шел. Слова старика так крепко засели в голове, что стоило закрыть глаза, их застилала кровавая пелена. Передо мной проносились сцены битвы, льющаяся кровь и гибнущие от рук собратьев люди.

Поднял меня сам старейшина рано на рассвете и сунул в руки мой дневник.

– Мы уходим сейчас, путь не близкий. Поедим в дороге. Собирайся и выходи на заднее крыльцо.

Спросонья я не смог ни слова сказать. Но поспешно оделся, забросил в заплечную сумку дневник и пару карандашей и вышел на крыльцо. Возле него уже стояли три привязанные лошади. Видимо, две для нас, а третья была нагружена чем-то, но я не смог понять чем. Груз был перемотан тканью. Сам Мидри уже сидел в седле.

– Надеюсь, это не первый раз, когда ты поедешь верхом? Иначе мне будет весело всю дорогу.

Хотелось бы мне ответить, но пересохшее горло не издавало внятных звуков.

Из-за спины кто-то протянул мне кружку с соком, и я поблагодарил, перед этим жадно её осушив. Моим спасителем оказалась Дрина. Она вышла, чтобы проводить нас и пожелать удачи.

– Отец бывает несносным, но таков его характер, будь терпелив с ним.

Девушка одарила нас теплой улыбкой и помахала на прощание.

Наш путь лежал вглубь леса. В самую чащу, по известной лишь старейшине дороге. Через пару часов мы, наконец, устроили привал, чтобы позавтракать.

– И ты даже не спросишь, куда мы направляемся? – Он оторвал ломоть хлеба и протянул мне. Из еды у нас было то, что легко можно было бы съесть даже на лошади. Хлеб, густое масло из коровьих сливок, вяленое мясо, овощи.

– А зачем? Либо я сам все увижу позже, либо это приведет меня к очередным знаниям, которые выбьют меня из колеи.

– Ты лишил всю нашу поездку интереса, знаешь об этом?

Я принял кусок хлеба и густо намазал маслом. Местное мясо намного вкуснее того, что можно найти даже у лучшего городского мясника. Не знаю, чем это вызвано, но оторваться от него я никак не мог, поэтому положил на свой, так называемый, бутерброд несколько кусочков.

– Иногда вы ведете себя как ребенок, знаете об этом? – Передразнил я старика.

– Все в деревне для меня как родные дети. И теперь ты не исключение поэтому будь добр, потерпи уж старика еще немного.

Слова были сказаны с такой легкостью и теплотой, что достигли меня. Дошли до самого сердца, и всколыхнули воспоминания о моём собственном отце. Он растил меня в одиночку, потому что мама сильно болела еще до моего появления на свет, а после тяжелых родов долго не прожила. Помню, пока был маленьким, папа брался за любую ночную работу, даже опасную, только чтобы обеспечить меня всем и провести дневное время дома, со мной. Он мастерил для меня странные игрушки, я бы даже сказал несколько уродливые, но каждая была наполнена его отеческой любовью. Он научил меня всему. Готовить, зарабатывать, не сдаваться, как бы ни было трудно и больно. Он научил меня учиться, стремиться к знаниям. Передал мне фамилию и наш маленький дом. Он учил меня счету и грамоте еще до школы, учил основам мира. А самое главное, он учил меня держать данные мной обещания, как бы тяжело это ни было.