Текст книги "Мы еще встретимся с тобой"

24

Три ночи дома. Три ночи Молли просыпалась в своей постели, в собственной спальне.

В этот день она проснулась незадолго до семи, спустилась на кухню, сварила кофе, налила в свою любимую кружку и вернулась наверх с ароматным горячим напитком. Она устроилась в постели, заложив за спину подушки, и медленно потягивала кофе. Молли оглядела комнату, по-новому оценивая пространство, которое в течение всех лет брака воспринимала как должное.

Во время бессонных тюремных ночей она думала о своей спальне, вспоминала, как босая нога касается толстого ворса коврового покрытия цвета слоновой кости, как атласное покрывало прикасается к коже, как голова погружается в мягчайшую пуховую подушку; представляла, что можно поднять жалюзи и увидеть ночное звездное небо. Она часто так делала, когда муж спокойно спал рядом.

Молли пила кофе и размышляла о долгих тюремных ночах. Когда ее сознание начало понемногу проясняться, она стала задавать себе вопросы, которые теперь не давали ей покоя. Например, если Гэри мог так обманывать ее в их личных отношениях, то возможно ли, чтобы он был таким же бесчестным и в других вопросах?

Молли собиралась принять душ, но по дороге в ванную остановилась и выглянула в окно. Так просто – но этого не было у нее пять с половиной лет. Она все еще не могла привыкнуть к свободе. День снова выдался пасмурным, на подъездной дорожке блестел лед. Но Молли все-таки решила надеть спортивный костюм и отправиться на пробежку.

Доставая необходимую одежду, она думала о свободном, неторопливом беге. И она сама свободна, может выйти, не спрашивая разрешения, не ожидая, пока ей откроют двери. Молли почувствовала прилив радостного ликования. Десять минут спустя она уже бежала по знакомым улицам, которые вдруг показались ей странно чужими.

Она молилась о том, чтобы ей не встретился никто из знакомых. Пусть ее не узнает никто из проезжающих мимо. Молли миновала дом Кэтрин Буш, красивый особняк в колониальном стиле, стоящий на углу Лейк-авеню. Она вспомнила, что Кэтрин заседала в совете филармонического общества Гринвича и очень старалась поставить на ноги местный камерный оркестр.

Как когда-то Боббит Уильямс, вспомнила Молли, представляя лицо одноклассницы, которое почти стерлось из памяти. Они все учились в одном классе в Крэндене: Боббит, Фрэн, Дженна, Молли. Но Молли и Боббит никогда не общались, а потом Боббит переехала в Дариен. Пока Молли бежала, казалось, что ее голова проясняется. Теперь она все видела отчетливо – дома, улицы, людей – Брауны пристроили к дому еще одно крыло, Кейтсы перекрасили свой. Она вдруг сообразила, что впервые с того дня, как на нее надели наручники в зале суда, усадили в фургон и увезли в тюрьму «Ниантик», вышла на улицу одна, без сопровождения.

Ветер пронизывал до костей, но бодрил. Свежий, чистый воздух наполнял ее волосы, легкие, тело, заставляя Молли почувствовать себя живой, дюйм за дюймом.

Когда она возвращалась к дому, то уже тяжело дышала, мышцы начинали болеть, но она пробежала две мили. Молли направлялась к кухонной двери, когда вдруг, повинуясь странному импульсу, пересекла замерзшую лужайку, прошла вдоль дома и остановилась у окна кабинета Гэри. Она подошла к окну, отодвинула ветки кустов и заглянула внутрь.

На мгновение ей показалось, что сейчас она увидит красивый старинный письменный стол Гэри, стены, закрытые панелями из красного дерева, книжные шкафы, заполненные медицинскими изданиями, статуэтки и картины, которые Гэри собирал с таким энтузиазмом. Но вместо этого она увидела обычную комнату этого дома, который был слишком большим для одного человека. Безликая мягкая мебель, обитая ситцем, выбеленные дубовые столы – все это вдруг показалось ей совершенно непривлекательным.

«Я стояла на пороге и заглядывала в кабинет».

Это была случайная мысль, исчезнувшая так же быстро, как и появилась.

Молли вдруг осознала, что могут увидеть, как она заглядывает в окна собственного дома. Она вернулась к кухонной двери и вошла внутрь. Снимая кроссовки, сообразила, что до прихода миссис Барри у нее еще есть время выпить чашечку кофе с английской булочкой.

Миссис Барри.

«Уолли».

Почему вдруг она вспомнила о нем? Молли пошла наверх, чтобы на этот раз все-таки принять душ.

* * *

Фрэн позвонила ей ближе к вечеру из своего кабинета, где она готовилась к вечернему выпуску новостей.

– Молли, всего один вопрос, – сказала она, – ты знала доктора Джека Морроу?

Мозг Молли послушно развернул ленту воспоминаний, перенеся ее через забытые годы в то утро, когда раздался телефонный звонок и прервал их с Гэри завтрак. Лицо мужа неожиданно приобрело болезненный пепельный оттенок. Повесив трубку, он шепотом произнес: «Джека Морроу нашли убитым в его кабинете. Это произошло вчера поздно вечером».

– Я едва знала его, – ответила Молли на вопрос Фрэн. – Он работал в больнице, мы встречались на рождественских вечеринках. Их с Гэри убили с разницей в две недели.

Молли неожиданно осознала, что именно она сказала и какое впечатление ее заявление могло произвести на Фрэн. «Их убили». Так, словно это не имело к ней никакого отношения. Во всяком случае, никто не сможет обвинить ее в убийстве Джека Морроу. В тот вечер они с Гэри были на званом ужине. Молли выпалила все это Фрэн.

– Молли, ты должна знать, что я вовсе и не думала о том, что ты имеешь отношение к смерти Джека Морроу, – успокоила ее Фрэн. – А упомянула о нем только потому, что обнаружился интересный факт. Ты знала, что он любил Анна-Марию Скалли?

– Нет.

– Совершенно очевидно, что я должна поговорить с Анна-Марией. Ты не знаешь, кто может помочь мне найти ее?

– Я уже просила Дженну, чтобы люди Кела попытались разыскать эту женщину, но Дженна говорит, что Кел не хочет в это впутываться.

Фрэн долго молчала, потом заговорила снова:

– Молли, ты не предупредила меня о том, что сама пытаешься найти Анна-Марию.

Молли услышала недовольство и удивление в голосе Фрэн.

– Фрэн, мое желание поговорить с Анна-Марией Скалли не имеет никакого отношения к твоему расследованию. То, что я пять с половиной лет провела в тюрьме, напрямую связано с тем фактом, что мой муж и она были любовниками. Ведь это так странно – то, о чем я ничего не знаю, настолько сильно изменило мою жизнь. Давай условимся вот о чем: если я ее найду или хотя бы нападу на ее след, я сообщу. И если ты найдешь ее, ты дашь мне знать. Договорились?

– Нужно подумать, – ответила Фрэн. – Но я собираюсь позвонить твоему адвокату и расспросить его. Анна-Мария значилась в списке свидетелей, которые должны были выступить на твоем процессе. Поэтому в его файлах должен был сохраниться ее адрес.

– Я уже говорила об этом с Филипом, и он клянется, что у него адреса нет.

– Я все-таки попробую, на всякий случай. Все, я должна бежать. – Фрэн помолчала. – Молли, будь осторожна.

– Забавно, Дженна сказала мне то же самое, когда меня навещала.

Молли положила трубку и вспомнила, что она говорила Филипу Мэтьюзу. Если с ней что-то случится, это докажет, что у кого-то другого были все основания бояться расследования Фрэн Симмонс.

Телефон зазвонил снова. Молли инстинктивно почувствовала, что это родители из Флориды. Они говорили о каких-то пустяках, лишь потом коснулись того, как ей живется одной в огромном пустом доме. Уверив их, что она отлично справляется, Молли спросила:

– Что случилось с содержимым письменного стола Гэри после его смерти?

– Люди окружного прокурора забрали практически все, кроме мебели, – сказала мать. – Все, что они вернули после суда, я сложила в коробки и поставила на чердаке.

Этот ответ заставил Молли побыстрее закончить разговор и бегом отправиться на чердак. Там на полках она нашла аккуратно упакованные коробки. Она отодвинула в сторону те, где хранились книги и статуэтки, фотографии и иллюстрированные журналы, и подвинула к себе те две, на которых были надписи: «Письменный стол». Молли знала, что ищет: ежедневник, который Гэри всегда носил с собой, и записную книжку, которую он хранил в верхнем ящике стола.

Возможно, записи помогут ей понять, что на самом деле происходило в жизни Гэри, решила Молли.

Она со страхом открыла первую коробку, боясь того, что может обнаружить, но все-таки исполненная решимости выяснить все, что только сумеет.

25

Глядя в окно на мелькающий привычный ландшафт, Барбара Колберт думала о том, что семь лет назад жизнь ее семьи была совсем другой. Дэн, личный шофер, вез ее из квартиры на Пятой авеню в отделение для хронических больных имени Наташи Колберт, расположенное на территории клиники Лэша в Гринвиче, как он делал это каждую неделю. Когда они подъехали к входу, миссис Колберт посидела немного, собираясь с силами и готовясь к тому, что следующий час будет держать Ташу за руку, говорить какие-то слова, которые та не услышит и не поймет, и сердце будет разрываться от боли.

Седая женщина лет семидесяти, с прямой осанкой – такой была Барбара Колберт. Она знала, что за годы, прошедшие после несчастного случая, она постарела на двадцать лет. Библия говорит о семилетних циклах в жизни человека, семь лет процветания, семь лет голода. Она думала об этом, застегивая верхнюю пуговицу норкового жакета. Цикличность предполагает, что ситуация должна измениться, но Барбара Колберт знала, что для Таши невозможны никакие перемены. Ее дочь седьмой год жила, ничего не понимая и не чувствуя.

Таша подарила им столько радости. Она стала для Барбары и ее мужа Чарльза неожиданным подарком. Барбаре уже исполнилось сорок пять, а Чарльзу – пятьдесят, когда она поняла, что беременна. Их сыновья уже учились в колледже, и супруги Колберт были уверены, что им больше не придется возиться с пеленками. Но жизнь рассудила по-своему.

Всякий раз, собираясь с силами, чтобы выйти из машины, Барбара вспоминала одно и то же. Тогда они жили в Гринвиче. Таша, приехав домой из юридического колледжа, заглянула в столовую. Она была в костюме для бега, рыжие волосы завязаны в «конский хвост», синие глаза сияли, такие живые, теплые, умные, до ее двадцать четвертого дня рождения оставалась всего неделя.

– Всем пока, – сказала она и ушла. Это были ее последние слова.

Через час им позвонили из клиники Лэша и сказали, что произошел несчастный случай и Ташу привезли именно туда. Барбара навсегда запомнила короткую поездку до больницы и сковавший ее ужас. Она все время молилась: «Господи, прошу тебя, пожалуйста».

Джонатан Лэш был семейным врачом Колбертов, когда дети были маленькими, и Барбара чувствовала себя немного спокойнее, зная, что Гэри Лэш, сын Джонатана, будет лечить Ташу. Как только она увидела его в отделении скорой помощи, то сразу поняла по выражению его лица, что случилось нечто ужасное.

Гэри Лэш сказал им с Чарльзом, что во время пробежки Таша упала и ударилась головой о бортик тротуара. Сама травма была не слишком серьезной, но еще до приезда в больницу у нее началась сердечная аритмия.

– Мы делаем все возможное, – пообещал Гэри Лэш, но было очевидно, что они ничего сделать уже не могут. В мозг Таши перестал поступать кислород, и он погиб. Если не считать способности дышать самостоятельно, во всех остальных смыслах Таша умерла. У них, влиятельных владельцев медиаимперии, было очень много денег, но они ничем не могли помочь своей единственной дочери.

Барбара кивнула Дэну, давая понять, что готова выйти из машины. Заметив, насколько скованно двигается его хозяйка, Дэн взял ее под руку.

– Сегодня скользко, миссис Колберт. Позвольте мне довести вас до двери.

Когда Барбара и ее муж окончательно смирились с тем, что Таша никогда не поправится, Гэри Лэш посоветовал им подумать о том, чтобы поместить ее в специальное отделение, которое как раз пристраивали к больнице.

Он показал им планы скромной пристройки, и для них оказалось благом вызвать архитектора, улучшить проект и сделать пожертвование, которое совершенно изменило облик будущего отделения. Для каждого пациента предназначалась теперь большая комната с личной ванной, удобной, по-домашнему уютной мебелью и наисовременнейшим оборудованием. Все пациенты, чья жизнь, как и жизнь Таши, была изуродована неожиданно, жестоко и непоправимо, получали лучший уход и все, что можно купить за деньги.

Специальные трехкомнатные апартаменты предназначались для самой Таши, точное повторение ее комнат в родительском доме. С ней рядом постоянно находились медсестра и сиделка. Классическая музыка, которую так любила Таша, негромко звучала днем и ночью. Каждое утро ее переносили из спальни в гостиную, чьи окна выходили в небольшой персональный сад.

Пассивная гимнастика, уход за лицом, массаж, маникюр, педикюр поддерживали тело Таши в отличном состоянии, оно оставалось гибким и красивым. Ее волосы, по-прежнему огненно-рыжие, мыли и расчесывали ежедневно. Они свободно рассыпались по плечам. Таша была одета в шелковую пижаму и халат. Персонал должен был разговаривать с ней, словно она понимала каждое слово.

Барбара вспомнила те месяцы, когда они с Чарльзом приезжали к дочери каждый день. Но месяцы слились в годы. Уставшие от эмоциональной и физической нагрузки, они стали бывать в отделении дважды в неделю. Когда умер Чарльз, Барбара с большой неохотой последовала совету сыновей, оставила дом в Гринвиче и поселилась в нью-йоркской квартире. Теперь она навещала Ташу только раз в неделю.

В этот день, как и всегда, Барбара прошла через вестибюль и дальше по коридору до апартаментов дочери. Сиделки усадили Ташу на диване в гостиной. Барбара знала, что под покрывалом спрятаны специальные ремни, удерживающие тело от падения и гарантировавшие, что Таше не причинит вреда непроизвольное сокращение мышц.

С привычной болью в сердце Барбара рассматривала безмятежное лицо Таши. Иногда ей казалось, что она замечает движение глаз или слышит вздох, и у нее появлялась безумная, ничем не подтвержденная надежда на то, что, может быть, для Таши еще не все потеряно.

Она села на диван, взяла дочь за руку. Весь следующий час она рассказывала Таше семейные новости.

– Эми пошла в колледж, Таша, можешь представить? Ей было только десять, когда с тобой случилось несчастье. Она очень на тебя похожа. Ее все бы принимали за твою дочь, а не за племянницу. Джордж-младший тоскует по дому, но все-таки доволен учебой в частной средней школе.

В конце этого часа, уставшая, но успокоенная, Барбара поцеловала Ташу в лоб и знаком позвала медсестру, чтобы та вернулась в комнату.

Миссис Колберт вышла в вестибюль, и там ее уже ждал доктор Блэк. Когда убили Гэри Лэша, Колберты обсуждали возможность перевода Таши в другую больницу, но доктор Блэк убедил их этого не делать.

– Как сегодня состояние Таши, миссис Колберт?

– Без изменений, доктор. На большее рассчитывать не приходится, верно? – Барбара Колберт понимала, что у нее нет причин для двойственного отношения к Питеру Блэку. Гэри Лэш выбрал его в качестве партнера и она не могла пожаловаться на то, что за Ташей плохо ухаживают. И все-таки она не могла испытывать к нему симпатии. Возможно, это все из-за его контактов с Келвином Уайтхоллом, которого Чарльз насмешливо называл «будущим бароном-разбойником». Она нечасто теперь бывала в Гринвиче и редко обедала в клубе со своими друзьями, но почти всегда видела там Блэка и Уайтхолла вместе.

Миссис Колберт попрощалась с Питером Блэком и направилась к дверям. Барбара не могла знать, что доктор внимательно смотрит ей вслед и вспоминает тот страшный момент, когда ее дочери был нанесен непоправимый вред. Он снова слышал, как Анна-Мария Скалли в ужасе крикнула Гэри Лэшу: "У этой девочки было лишь сотрясение мозга средней тяжести. А вы ее убили! "

26

В течение почти шести лет Филип Мэтьюз был уверен в том, что прекрасно выполнил свою работу, добившись для Молли Карпентер Лэш столь легкого наказания за убийство мужа. Она получила всего пять с половиной лет, фактически ничто, за зверскую расправу над человеком, которому оставалось жить по меньшей мере еще лет тридцать пять.

Навещая Молли в тюрьме, Филип часто говорил ей:

– Когда выйдете на свободу, сможете забыть обо всем.

Но теперь Молли вышла из тюрьмы и делала прямо противоположное. Совершенно ясно, что она вовсе не считала, что легко отделалась.

Филип понимал, что больше всего на свете ему хочется защитить Молли от тех людей, которые захотят использовать ее.

От таких, как Фрэн Симмонс.

В пятницу, во второй половине дня, он собирался уже уйти из офиса, чтобы не появляться там все выходные, когда секретарша сообщила ему о звонке мисс Симмонс.

Филип сначала не хотел отвечать на звонок, потом решил все же поговорить с ней. Но его приветствие прозвучало весьма холодно.

Фрэн сразу перешла к делу:

– Мистер Мэтьюз, у вас должна была сохраниться стенограмма судебных заседаний по делу Молли Лэш. Я бы хотела как можно скорее получить копию.

– Насколько мне известно, мисс Симмонс, вы с Молли учились в одном классе. Мне бы хотелось, чтобы вы, как ее старый друг, подумали о том, чтобы не делать эту программу. Мы оба знаем, что ваше шоу причинит Молли только вред.

– Могу ли я получить копию стенограммы в понедельник, мистер Мэтьюз? – поинтересовалась Фрэн и добавила: – Вы должны знать, что я готовлю эту программу с согласия Молли и при ее непосредственном участии. Я начала работать над этой темой именно по ее просьбе.

Филип решил попробовать другой подход:

– Зачем же ждать понедельника? Для вас сделают копию и привезут завтра же. Но я попросил бы вас подумать вот о чем. Я полагаю, что Молли намного более уязвима, чем кажется. Если в ходе вашего расследования вы убедитесь в ее вине, то я хотел бы, чтобы вы дали ей передышку и отменили программу. Молли может не получить публичной поддержки, на которую она рассчитывает. Не уничтожайте ее вердиктом «виновна» только ради того, чтобы повысить рейтинг программы среди фанатов голубого экрана, с радостью наблюдающих за чужими страданиями.

– Я оставлю свой адрес, чтобы ваш посыльный мог принести стенограмму. – Фрэн еле сдерживалась, надеясь, что вложила всю свою ярость в эти слова.

– Я переключаю линию на телефон секретарши. До свидания, мисс Симмонс.

Как только Фрэн закончила разговор, она встала и подошла к окну. Ее ждали в гримерной, но она должна была прежде немного успокоиться. Она не встречалась с Филипом Мэтьюзом, но он ей совершенно не нравился. Хотя он был искренен в своем желании защитить Молли.

Фрэн поймала себя на том, что думает, пытался ли кто-нибудь найти другое объяснение смерти Гэри Лэша. Родители и друзья Молли, Филип Мэтьюз, полиция Гринвича, окружной прокурор – все заранее были уверены в ее виновности.

«Но ведь я делаю то же самое», – сказала себе Фрэн. Возможно, пришло время взглянуть на ситуацию по-другому.

– Молли Карпентер Лэш не убивала своего мужа Гэри Лэша. – Фрэн произнесла эту фразу вслух и подумала о том, во что все это выльется.

27

В пятницу после обеда, навестив последнего из своих подопечных, Анна-Мария Скалли отправилась прямиком домой. Впереди маячил уикенд, и она знала, что будет он не из легких. С утра во вторник, когда Молли Карпентер Лэш выпустили из тюрьмы, о чем упомянули на всех телевизионных каналах, половина из пациентов Анна-Марии заговаривали с ней об этом случае.

Она понимала, что это лишь совпадение, что они не видят никакой связи между нею и этим делом. Ее пациенты были привязаны к дому, регулярно смотрели какие-то передачи, в основном мыльные оперы. А тут такая новость, по местным масштабам – событие, о котором можно поговорить. Молодая женщина из богатой семьи утверждает, что она не убивала своего мужа, хотя на суде прозвучало так называемое «согласованное признание вины», чтобы она могла отделаться более легким наказанием. Молли Карпентер Лэш попала в тюрьму именно за убийство мужа.

Комментарии оказались самыми разными. Старая миссис О'Брайен сурово заявила, что муж получил по заслугам и что именно этого заслуживают все неверные мужья. А мистер Кунцман заметил, что если бы Молли Лэш была черной и бедной, то отсидела бы за это двадцать лет.

Гэри Лэш не стоил того, чтобы его жена хотя бы один день провела в тюрьме, подумала Анна-Мария, открывая дверь своей квартиры на первом этаже. Очень жаль, что в то время она сама была такой дурой и не поняла этого сразу.

Ее кухня была такой крохотной, что, по ее собственному выражению, кухня на борту самолета и то просторнее. Анна-Мария сама сделала ремонт: выкрасила потолок в небесно-голубой цвет, нарисовала цветущий салат-латук на стенах. В результате тесный уголок стал ее домашним садом.

Но этим вечером творение ее рук не смогло поднять ей настроение. Нахлынули воспоминания о прошлом, Анна-Мария почувствовала одиночество и тоску. Она поняла, что ей придется уйти из дома. Было только одно место, где ей могли помочь. Ее старшая сестра Люси жила в Буффало, в том самом доме, где они все выросли. После смерти матери Анна-Мария бывала там нечасто, но в эти выходные она отправится именно туда. Разложив продукты по полкам, она взялась за телефон.

Сорок пять минут спустя Анна-Мария бросила уложенную второпях дорожную сумку на заднее сиденье своей машины и, повеселев, повернула ключ в замке зажигания. Ей предстояло долгое путешествие, но она была только рада. За рулем будет время подумать. Слишком часто Анна-Мария сожалела о том, что сделала или чего не сделала. Жаль, что она не слушала свою мать. Жаль, что была такой глупой. Анна-Мария искренне презирала себя за роман с Гэри Лэшем. Если бы она только сумела заставить себя полюбить Джека Морроу! Если бы только она вовремя поняла, насколько он ей дорог.

Анна-Мария снова со стыдом вспомнила, с каким доверием и любовью смотрел на нее Джек. Она обманула его, как и всех остальных, и он так и не узнал – и даже не заподозрил – о ее связи с Гэри Лэшем.

Хотя Анна-Мария приехала домой уже после полуночи, Люси услышала шум подъезжающей машины и вышла ее встретить. Чувствуя прилив какой-то новой радости, Анна-Мария взяла сумку и спустя мгновение уже обнимала сестру. Она была довольна, что приехала, пусть только на уикенд. Теперь она сможет отбросить мысли о том, что все могло сложиться иначе.