Текст книги "Добывайки на новом месте"

Глава пятая

Не так-то просто оказалось протащить все пожитки через квадратные отверстия в изгороди из колючей проволоки, даже с помощью Спиллера, но хуже всего дело обстояло с остовами кроватей. Им пришлось голыми руками копать землю на берегу ручья и протаскивать их под изгородью. Квадраты в сетке были достаточно большими для многих вещей, но только не для кроватей.

– Как здесь не хватает нашей старой ложки для горчицы, – пожаловалась Хомили. – Она бы нам так сейчас пригодилась…

– Если хочешь знать моё мнение, – пропыхтел Под, подталкивая последний узел к барке Спиллера, – то мы обошлись бы без половины этого барахла.

– Барахло! – возмущённо воскликнула Хомили. – Все эти красивые стулья и столы, сделанные специально для нас… А наши собственные вещи мы рассортировали и взяли только самое необходимое…

– И что же ты оставила? – устало поинтересовался Под.

– Кухонную раковину, к примеру: она была прикреплена, кажется, – ещё всю нашу красивую одежду, выстиранную и выглаженную…

– И кому на нас в ней смотреть? – спросил Под.

– Никогда не знаешь наверняка, – пожала плечами Хомили. – Я всегда хорошо вела дом, ухаживала за тобой и Арриэттой как должно, а это было не так-то легко…

– Знаю, знаю, – прошептал Под с нежностью и похлопал жену по плечу. – Пожалуй, нам лучше подняться на борт…

Арриэтта последний раз оглянулась на игрушечный городок: шиферные крыши слабо поблёскивали в свете поднимающейся луны, соломенные крыши как будто исчезли. Окна дома мистера Потта были тёмными – наверное, уже лег спать. К усталости и возбуждению примешивалась печаль. Интересно почему? – подумала Арриэтта и тут вспомнила о мисс Мэнсис: она будет скучать без них, безумно скучать! Арриэтта знала, что теряет в лице мисс Мэнсис подругу. Зачем только ей, добывайке по крови и воспитанию, всегда так хотелось общаться с человеками? И к чему это привело? Сплошные неприятности! Теперь Арриэтте пришлось это признать. Возможно, когда станет старше и мудрее, у неё пропадёт это стремление? А может, причина в другом? Может, добывайки и сами когда-то были человеками, но по мере того как их жизнь становилась всё более тайной, просто уменьшались в росте? Или, может, они действительно вымирают?..

Ей вспомнились слова мальчика из Фэрбанкса, и, вздрогнув, она повернулась к сетке из колючей проволоки, а через минуту Спиллер уже помогал ей сесть в барку.

Хомили, раскладывая подушки и лоскутные одеяла там, где когда-то было отделение для ложек в старом ящике для столовых приборов, превращённом Спиллером в барку, приговаривала:

– Нам надо немного поспать.

– У нас будет для этого достаточно времени, – сказал Под. – Нам придётся затаиться до утра.

– Где? – изумлённо воскликнула Хомили.

– Там, где ручей сворачивает в сад дома священника. Он, кажется, вытекает из пруда: там есть родник. Мы не можем идти по лужайке при лунном свете: там, как говорят, полно сов, – поэтому затаимся у берега в ольховнике. Там нас никто не увидит…

– Но как же мы пойдём через лужайку днём, со всем нашим багажом?

– Вещи останутся в барке до тех пор, пока мы не найдём жильё. Нужен какой-то безопасный уголок дома, где мы сможем, как ты говоришь, спокойно устроиться.

Спиллер пристраивал поверх груза потёртую кожаную гетру (кожаный чулок, какие в те времена носили лесники). После того как он закончит, ящик для столовых приборов будет выглядеть как плывущее старое бревно, и только с очень острым зрением удастся разглядеть в нём судно.

– Нам бы не понадобилась как минимум четверть от всего багажа, если бы у меня были инструменты, – посетовал Под.

– Да, – согласилась Хомили грустным шёпотом, – просто стыд – потерять твои инструменты…

– Ну, мы их не то чтобы потеряли – скорее оставили в коттедже лесника, прихватив лишь сваренное вкрутую яйцо, чтобы не умереть с голоду.

– И то верно, – вздохнула Хомили. – Нужда заставила.

– Я бы мог сам сделать что угодно, любую вещь, которая нам действительно нужна, будь у меня инструменты.

– Да, я знаю. – Хомили вспомнила перегородки, проходы и арки под полом в Фэрбанксе. – Какую спальню из сигарной коробки ты сделал для Арриэтты! Любой назвал бы это шедевром…

– Неплохо получилось, – скромно согласился Под.

Арриэтта, помогавшая Спиллеру привязывать гетру, услышав своё имя, заинтересовалась и, пробравшись по бортику судна поближе к родителям, услышала, как отец сказал:

– Я бы не удивился, узнав, что их взяли Хендрири…

– Что взяли? – спросила Арриэтта, нагнувшись к ним.

– Говори тише, детка.

– Мы говорили об инструментах твоего отца, – объяснила Хомили. – Он думает, что они у Хендрири. Хотя они имели право их взять, раз уж мы оставили…

– Где оставили? – Арриэтта явно ничего не понимала.

– В коттедже лесника, когда бежали оттуда по водостоку, там, где ты обычно разговаривала с тем мальчиком, – с неожиданным ядом добавила Хомили. – Как там его звали?

– Том Доброу, – машинально ответила Арриэтта, но в голосе её по-прежнему слышалось удивление. – Но инструменты здесь, в барке!

– Не говори глупости, дочка! Откуда им тут взяться? – Хомили уже не скрывала своего раздражения. – Из коттеджа лесника мы не взяли ничего, кроме варёного яйца!

Арриэтта помолчала в раздумье, потом медленно произнесла:

– Наверное, это Спиллер…

– Ну о чём ты говоришь, детка? Только отца расстраиваешь…

Под, явно растерянный, молча смотрел на дочь.

Тогда Арриэтта, соскользнув с борта к родителям, шёпотом сказала:

– Когда мы со Спиллером грузили вещи, там был голубой мешок – такой же, как у дяди Хендрири. Я об него споткнулась, и он едва не упал в воду, но Спиллер метнулся вперёд и успел его схватить.

– И что же?

– Когда Спиллер его укладывал, было слышно, как в нём что-то звякнуло.

– Это могло быть что угодно, – заметила Хомили, подумав о своих кастрюлях и горшках.

– Мешок казался очень тяжёлым. И Спиллер явно рассердился… ну, когда подхватил его. Он тогда ещё сказал… – Арриэтта запнулась, пытаясь вспомнить слова.

– Что же он сказал? – поторопил её Под, и в его тихом голосе слышалось напряжение.

– «Смотри под ноги! Это инструменты твоего отца!»

В полном недоумении все молчали, пока наконец Хомили не уточнила:

– Арриэтта, ты уверена, что он сказал именно это?

Под по-прежнему не шевелился, и очертания его головы и плеч были едва видны в лунном свете.

– Ну да… я особо и не задумывалась: мешок как мешок, едва не упал в воду…

Так как родители никак не отреагировали на эти слова, Арриэтта добавила:

– Да, именно так он и сказал, скорее даже выкрикнул: «Это инструменты твоего отца!»

– Ты точно слышала это слово – «инструменты»? – недоверчиво спросила Хомили.

– Да, именно его он и выкрикнул. Никогда не видела Спиллера таким сердитым, и меня это встревожило… – Арриэтта в недоумении перевела взгляд на расплывчатую фигуру отца. – А что стряслось-то?

– Нет, ничего! Всё просто замечательно! Замечательно… – Хомили всхлипнула и вдруг, бросившись к мужу, разрыдалась: – О, Под, думаю, это правда!

Он обнял жену и, похлопывая по спине, хрипло проговорил:

– Похоже, что так.

– Я ничего не понимаю, – вмешалась Арриэтта. – Спиллер ведь должен был сказать тебе…

– Нет, дочка, – спокойно прервал её Под, – он ничего нам не сказал.

Под повернулся, пытаясь нащупать какой-нибудь кусочек ткани, чтобы Хомили могла вытереть слёзы, но она отпрянула и приложила к лицу маленькую подушку, которую держала в руке.

– Понимаешь, Арриэтта, – всхлипывая, проговорила Хомили, – в церкви, или в доме священника, или в любом другом месте мы сможем теперь спокойно устроиться и жить по-настоящему, потому что у твоего отца теперь есть инструменты…

Отшвырнув подушку, Хомили пригладила волосы и подняла глаза на мужа:

– Но почему, Под, почему он ничего не сказал нам?..

Глава шестая

Как приятно было снова очутиться на воде! Барка Спиллера, надёжно привязанная за нос, мягко покачивалась, течение подталкивало её то к берегу, то от него. Лёгкие облака время от времени закрывали луну и звёзды, но ненадолго. На воде как будто подрагивало призрачное сияние, лёгкие порывы ветерка шелестели камышами на дальнем берегу. Кругом было тихо, только Хомили мурлыкала что-то себе под нос, пока, повеселевшая, готовила всем постели. Проблема заключалась в том, что под гетрой была только часть отделения для ложек, где им с Арриэттой предстояло спать, и Хомили приходилось всё время перебираться на четвереньках то туда, то обратно, чтобы тщательно заправить фланелевые простыни мисс Мэнсис и разложить сшитые вручную стёганые пуховые одеяла. Если пойдёт дождь, то хотя бы голова и плечи у них останутся сухими.

«А что будет с туловищем и ногами?» – задумалась Арриэтта, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух, пристроившись на корме и праздно наблюдая, как Под и Спиллер суетятся на носу. Вот Спиллер, согнувшись, принялся вытягивать свой лодочный шест: длинную жёлтую вязальную спицу, которая в далёком прошлом принадлежала миссис Драйвер. Когда тот – дюйм за дюймом – вышел из-под гетры, Спиллер уложил его поперёк банки и наконец-то выпрямился, радостно потирая руки. Немного постояв, он хотел было помочь Поду, который, нагнувшись к ограде из колючей проволоки, возился с верёвкой, как вдруг, быстрый, словно кнут, развернулся и прислушался. Под тоже, хотя и намного медленнее, выпрямился и посмотрел в ту же сторону, выше по течению.

Арриэтта быстро нагнулась и предупреждающе положила ладонь на руку матери, когда та, немного растрёпанная, снова появилась из-под гетры. Хомили прекратила напевать, и они обе напрягли слух. Ошибки быть не могло: до них доносился пока ещё далёкий плеск вёсел.

– Батюшки мои! – выдохнула Хомили, выпрямившись и уныло глядя перед собой.

Пальцы Арриэтты до боли сжали её руку.

– Тише, мама! Мы не должны паниковать…

Хомили слово «паниковать» доставило нестерпимую боль, и она с упрёком посмотрела на дочь. Арриэтта поняла, что мать готова возразить: она, мол, никогда не паникует, не принадлежит к тем, кто волнуется по пустякам, а слово «спокойно!» всю жизнь было её девизом, поэтому покрепче сжала её руку. Хомили в результате сердито промолчала, безучастно глядя перед собой.

Спиллер мгновенно оказался возле Пода. Верёвка почему-то намокла, или кто-то слишком туго затянул узлы. В двух согнутых спинах чувствовалось отчаяние. Арриэтте вдруг стало стыдно, и, разжав пальцы, она обняла мать за плечи, успокаивая, прижала к себе. Хомили взяла дочь за другую руку и нежно сжала ладошку. Не время им ссориться.

Наконец верёвка развязалась. Они увидели, как Спиллер взял свой шест, оттолкнулся от берега под изгородью и вывел барку на середину ручья. Хомили и Арриэтта теснее прижались друг к другу, а Спиллер сильными уверенными движениями повёл барку против течения, вверх, навстречу плеску вёсел… навстречу опасности… Но зачем?

– Силы небесные… – прошептала Хомили.

А они двигались дальше, и их судёнышко слегка подрагивало под ударами невысоких волн. Тем временем плеск вёсел стал слышен лучше, и к нему присоединился какой-то скрежет. Хомили с широко открытыми глазами сидела молча, теснее прижавшись к Арриэтте, а та, чуть обернувшись, в отчаянии смотрела назад. Да, изгородь из колючей проволоки осталась позади, как и игрушечный городок, и их дом со всем, что было с ним связано. Куда, ну куда везёт их теперь Спиллер?

А они двигались дальше, и их судёнышко слегка подрагивало под ударами невысоких волн.

Вскоре они увидели, как вязальная спица, сверкнув в свете луны, перелетела через барку и опустилась в воду с другой стороны. Два быстрых глубоких удара Спиллера, и они скользнули в камыши у другого берега ручья. Впрочем, не столько скользнули, сколько врезались, потому что нос у судна Спиллера был квадратным.

Вдруг плеск приближающихся вёсел смолк. Похоже, тот, кто сидел в другой барке, услышал шум. Напуганная лягушка плюхнулась с камыша в воду, и снова стало тихо.

Внезапно Спиллер так резко развернул судёнышко, что Хомили и Арриэтта остались лежать, напряжённо прислушиваясь, но ни единого звука, кроме лепета медленно текущего ручья, до них не донеслось. Ухнул сыч, с другой стороны долины ему ответила подружка, и снова тишина.

Арриэтта осторожно поднялась и на коленях подползла к корме барки, намереваясь заглянуть за борт. Луна тут же осветила её лицо и – как ни грустно было это осознавать – всю корму их барки. Под и Спиллер оказались в более густой тени, их было едва видно, но Арриэтта разглядела, что они как-то странно двигаются: то наклоняются, то выпрямляются, – и тут же поняла, что и барка идёт вперёд: упрямо, тихо, неуклонно. Под и Спиллер протаскивали их глубже в камыши. До Арриэтты донёсся сильный аромат сломанных стеблей перечной мяты и слабый запах коровьего навоза. Наконец их судно замерло, и опять всё стихло.

Арриэтта, теперь тоже оказавшись в тени, заглянула через борт. В просвет между сломанными и смятыми камышами ей по-прежнему был виден ручей, и она всё так же ощущала опасность.

– Может, это была выдра? – вдруг раздался удивительно близко голос, и Арриэтта с ужасом поняла, что он ей знаком.

Все добывайки замерли. Снова раздался скрежет и плеск, а затем ещё ближе прозвучал другой голос:

– Скорее, водяная крыса.

– Силы небесные! – ахнула Хомили в самое ухо Арриэтте. – Это же они, Платтеры…

– Да, я узнала, – еле слышно прошептала Арриэтта и добавила, заметив, что мать инстинктивно рванулась в сторону гетры: – Сиди тихо…

Потом они увидели лодку, плывшую по течению. Это был маленький ялик, тот самый, на котором Платтеры катали детей вокруг островка во времена «Чая на берегу реки». В ялике сидели двое. На фоне освещённого луной берега они казались большеголовыми и огромными. Вёсла в уключинах были подняты вверх. Более крупная фигура наклонилась вперёд. Снова раздался скрежет и плеск.

– Я никогда не думала, что ялик потечёт, Сидни, – сказал первый голос.

– Это и неудивительно: ялик пролежал всю зиму. Как только доски разбухнут, течь прекратится.

Опять скрежет и плеск.

– Ох ты, чёрт возьми! Что-то вылетело через днище. Кажется, это сандвичи с бараниной…

– Я говорил тебе, Мейбл, что это будет нелегко.

– Это были такие вкусные сандвичи, Сидни: с кисло-сладким острым соусом и овощами.

Голоса смолкли, и Арриэтта затаила дыхание, тревожно глядя, как ялик проплывает мимо.

Через некоторое время раздался тот же голос:

– Всё в порядке, Сидни: это были всего лишь крутые яйца.

И снова наступила тишина, которую нарушали только скрежет и плеск. Арриэтта повернула голову, увидела, как вдоль гетры к ним пробирается Под, приложив палец к губам, и послушно замерла.

Когда отец опустился рядом, они снова услышали плеск вёсел. Под, склонив голову к плечу, спокойно слушал, а спустя мгновение, воспользовавшись этим звуком, спросил:

– Они проплыли?

Арриэтта, пытаясь справиться с сердцебиением, кивнула.

– Значит, всё в порядке, – буднично сказал отец.

Арриэтта схватила его за руку.

– Ах, папа…

– Ну-ну, успокойся: всё уже позади. Слышишь? Они скоро поднимут вёсла…

И тут же до них донёсся стук вёсел, которые вынули из уключин, а вслед за ним – голос Мейбл, уже далёкий, но отчётливо слышный над ручьём:

– Потише, Сидни, прошу тебя, не то старый Потт услышит!

– Не бойся! – отозвался мистер Платтер. – Он глух, как телеграфный столб, да и спит давно: свет у него не горит. Я бы тоже пару часиков поспал…

Добывайки услышали, как он зевнул, и Арриэтта спросила с надеждой:

– Они могут утонуть?

– Боюсь, что нет, – вздохнул Под.

И снова до них донёсся голос Мейбл:

– Мне что, так и вычерпывать воду всю ночь?

– Как сказать, – ответил ей мистер Платтер.

Затем раздались перешёптывания, лёгкий треск и шорох: они о чём-то переговаривались, но Арриэтта и Под слышали только отдельные реплики:

– Не могу достать носовой фалинь… тут какие-то зонтики…

– Слишком много всего…

И вдруг тишину разорвал возмущённый голос мистера Платтера:

– Слишком много всего?! Утром будешь благодарить Небеса, что эти вещи у тебя есть, Мейбл! Я ведь говорил, зачем мы здесь? Говорил?

Ответа не последовало, и голос зазвучал снова:

– Мы в засаде! Именно так: здесь мы в засаде! Сегодня ночью, завтра ночью и, если потребуется, в следующую тоже…

– Ох, Сидни…

Добывайки, слушавшие очень внимательно, уловили в этом возгласе нотку испуга.

– Мы найдём их и вернём обратно, Мейбл, или умрём. Ну или… – Мистер Платтер чуть замялся: – Или умрёт кто-то другой…

– Кто-то другой? О нет, Сидни! Похищение там или засада ещё куда ни шло, но то, что ты предлагаешь сейчас… Нет, дорогой, на это я не согласна!

Так как мистер Платтер сразу не ответил, она, запинаясь, добавила:

– Если ты понимаешь, что я имею в виду…

– Возможно, это и не понадобится, – наконец пробормотал мистер Платтер.

Снова раздался скрип, потом стук дерева о дерево, плеск воды… и испуганный вопль миссис Платтер:

– Осторожней, Сидни! Ты едва не выбросил меня за борт!

– Они привязывают ялик, – шепнул Под. – Нам пора!

Спиллер подошёл к ним, как всегда бесшумно, и теперь стоял рядом на корме с шестом в руках.

– Вы обе, хватайтесь за камыши! Давай, Арриэтта… – скомандовал Под. – Вот так, хорошо. Теперь тяните, только аккуратно…

Медленно-медленно они выбрались из камышей кормой вперёд на более открытую воду, как вдруг стало совсем темно, так же, как было в камышах.

– Я совсем ничего не вижу, – испуганно прошептала Хомили и поднялась; с рук её стекала холодная вода, голос дрожал.

– Они, к счастью, тоже, – шепнул ей в ответ Под. – Стой там, где стоишь, Хомили. Давай, Спиллер!

И барка рванулась вперёд. Арриэтта подняла голову. Звёзды по-прежнему ярко сияли, но луну закрыло облако. Арриэтта почувствовала, как барка резко развернулась и двинулась вперёд против течения, и обернулась, но почти ничего не увидела: ниже ограды всё скрывала тьма. О, благословенное облако! О, благословенная бесшумная вязальная спица в руках Спиллера, которая толкает их вперёд! Вверх по течению, кормой вперёд, не имеет значения: они уплывают прочь!

В это мгновение последняя тонкая пелена облака освободила луну, и её мягкое сияние снова заструилось на землю. Арриэтта могла теперь видеть лица родителей, а оглянувшись назад – изгородь из колючей проволоки, серебристой в лунном свете, и движущиеся тени рядом с ней. Но если она их видит, то и они могут заметить барку. Арриэтта повернулась к отцу и увидела, что он тоже смотрит на изгородь.

– Ох, папа, как ты думаешь, они нас видят?

Под не сводил глаз с движущихся фигур, поэтому ответил не сразу.

– Они и смотреть не будут. – С улыбкой Под положил руку на плечо дочери, и все её страхи сразу улеглись, а спустя некоторое время заговорил снова, тихо, уверенно: – Здесь ручей делает поворот, и они не смогут нас увидеть…

И он не ошибся. Через несколько минут Арриэтта оглянулась назад, но увидела лишь спокойную воду: изгородь скрылась из виду. Напряжение спало, и все наконец-то расслабились; только Спиллер упорно толкал барку вперёд.

– Где-то тут был нож для масла. Я оставил, чтобы был под рукой, – сказал Под и повернулся, словно собирался снова вскарабкаться на гетру, но замешкался. – Вам с матерью лучше лечь спать: надо хорошенько отдохнуть. Завтра будет тяжёлый день…

– Папа, пожалуйста, можно не сейчас? – взмолилась Арриэтта.

– Делай так, как я сказал, девочка. И ты тоже ложись, Хомили, а то совсем выбилась из сил…

– Ради всего святого, Под, зачем тебе понадобился нож для масла? – слабым голосом спросила Хомили.

– Как зачем? – удивился Под. – Это же руль! А теперь обе забирайтесь под гетру и укладывайтесь.

Он отвернулся от них и начал очень осторожно взбираться на гетру, а жена и дочь не спускали с него глаз.

– Прирождённый альпинист! – с гордостью произнесла Хомили. – Идём спать, Арриэтта, не будем спорить с отцом. Становится холодно, а мы всё равно ничем не поможем.

И всё же Арриэтта мешкала. Ей казалось, что веселье только начинается: здесь столько всего можно увидеть на берегах ручья, к тому же под открытым небом, на свежем воздухе. Ах, это же летучая мышь! И ещё одна! Должно быть, здесь много комаров. Нет, какие комары ранней весной! И правда, ещё холодно, но весна вот-вот наступит. Прекрасная весна! И новая жизнь… Нет, всё-таки очень холодно!

Тем временем мать уже скрылась из виду, и Арриэтта нехотя поползла под гетру, осторожно вытащила маленькую подушку и положила её в самом конце их постели, чтобы хотя бы голова оставалась на свежем воздухе.

Забравшись под сшитые мисс Мэнсис простыню и одеяло и немного согревшись, Арриэтта легла на спину и принялась рассматривать ночное небо. Опять сияла луна, хотя временами её заслоняли нависшие над водой ветки или почти прозрачные облака, мерцали звёзды. Ночь была полна странных звуков: она даже услышала лай лисицы.

Арриэтта лежала и размышляла: интересно, какая новая жизнь их ждёт? Сколько времени им потребуется, чтобы добраться до незнакомого дома? Большой дом человеков – вот и всё, что она о нём знала. Больше, чем Фэрбанкс-Холл, – так сказал Под, а Фэрбанкс-Холл был вовсе не маленьким. Рядом с новым домом имелась лужайка, спускавшаяся к пруду. В пруду бил родник, который и питал тот самый ручей, по которому они сейчас беззвучно плыли. О как же она любила пруды! Арриэтта вспомнила пруд возле поля. В то время они жили в ботинке, и это было очень весёлое время. Она ловила мелкую рыбёшку, каталась по пруду на старой крышке от мыльницы, принадлежавшей Спиллеру, училась плавать… Кажется, это было так давно! Она вспомнила про цыгана по прозвищу Кривой Глаз и его фургон: дразнящий запах жаркого из фазана, когда они, напуганные и голодные, прятались под сомнительным прикрытием неопрятной кровати Кривого Глаза, а ещё та женщина со свирепым лицом, жена Кривого Глаза. Где-то они теперь? Хотелось бы надеяться, что не слишком близко.

Арриэтта снова подумала о Фэрбанксе и своём детстве под полом, о темноте, о пыльных переходах между балками. И всё же какими чистыми и светлыми были стараниями Хомили те крошечные комнаты, в которых они жили! Как же ей приходилось трудиться! Следовало бы больше помогать матери, подумала Арриэтта, и ей стало стыдно…

А потом наступил тот знаменательный день, когда Под повел её наверх. Она впервые оказалась на открытом воздухе и была восхищена. Затем состоялась её первая встреча с мальчиком (это был первый из человеков, с кем познакомилась Арриэтта), которая принесла им сколько неприятностей…

Но как много девочка узнала, когда читала ему вслух; какими странными были некоторые книги, которые он приносил в сад из большого дома наверху; сколько нового открылось ей о том загадочном мире, в котором жили они все: она сама, мальчик, старушка наверху, – странные животные, странные обычаи, странные мысли. Пожалуй, самыми странными среди всех были сами человеческие существа (а не человеки, как их называли её родители). Была ли существом сама Арриэтта? Определённо, но не человеческим, хвала Небесам! Нет, ей не хотелось быть одной из человеков: ни один добывайка никогда ничего не украл у другого добывайки. Да, вещи переходили от одного добывайки к другому: так, мелочи, оставленные или брошенные предыдущими владельцами, а также просто где-то найденные. То, что не пригодилось одному добывайке, могло пригодиться другому. В этом был смысл: выбрасывать ничего не следует, – но ни один добывайка намеренно не взял бы ничего у другого добывайки. Такое просто немыслимо в их маленьком хрупком мире!

Именно это Арриэтта пыталась объяснить мальчику. Ей никогда не забыть, сколько презрения было в его голосе, когда он выкрикнул с неожиданным раздражением: «Вы говорите «добывать», а я говорю «воровать»!»

В то время она только рассмеялась в ответ, и всё смеялась и смеялась над его невежеством. Каким глупым было это большое неуклюжее создание, если не понимало, что человеки созданы для добываек, как хлеб для масла, коровы – для молока, куры – для яиц. Вполне можно сказать (если опять же сравнить с коровами), что добывайки пасутся на человеках. Для чего же ещё, спросила тогда Арриэтта, нужны человеки? Он тоже этого не знал. Тогда она сама ответила на свой вопрос, твёрдо заявив: «Для нас, конечно же». И он начал считать, что она права.

И вот теперь, лёжа в барке Спиллера и глядя на луну, Арриэтта нашла всё это очень запутанным. Ей потребовалось немало времени, чтобы понять: на земле живут миллионы людей и очень мало добываек. До тех долгих дней, когда читала мальчику вслух, она представляла всё совершенно иначе. Как она могла думать иначе, она, выросшая и воспитанная под полом в Фэрбанксе? Она так мало видела, а слышала ещё меньше. Пока не встретила мальчика, Арриэтта никогда не смотрела на человеков. Разумеется, она знала, что они существуют: иначе как смогли бы жить добывайки? – а ещё знала, что человеки опасны, самые опасные животные на земле, но думала, что они встречаются редко…

Теперь она знала больше.

Откуда-то издалека до неё донёсся бой часов: наверное, церковных. Арриэтта сонно сосчитала удары: ей показалось, что их было семь.