Текст книги "Добывайки на новом месте"

Глава девятая

Утром Арриэтта проснулась первой. Под такой горой стёганых одеял оказалось невыносимо жарко, так как все трое улеглись спать полностью одетыми. Среди ночи её разбудили странные звуки: стук, потом лёгкий удар, затем дребезжание, снова тишина и, наконец, бульканье. Под и Хомили тоже проснулись, но лежали молча.

– Что это? – решилась наконец спросить Арриэтта.

Под фыркнул и, перевернувшись на другой бок, пробормотал:

– Это трубы с горячей водой, водяное отопление. А теперь будь хорошей девочкой, не шуми: мы со Спиллером допоздна работали.

Под натянул одеяло на голову и тут же захрапел.

«Ах да!» – вспомнила Арриэтта. «Радиаторы – это немного старомодно, – сказал им тогда Под. – Но должны же сторожа прогревать дом. А то для чего тогда они нужны, сторожа».

Выбравшись из постели, Арриэтта пролезла через слегка приоткрытую дверцу печки, петли которой настолько проржавели, что стали практически неподвижными, спустилась на сваленные в кучу плитки, всё ещё засыпанные золой, которую она накануне смела с решётки, и укрылась между кирпичами, из которых была сложена старая печь. Осторожно выглянув из своего укрытия, почти так же, как они с Подом выглядывали из-под высоких напольных часов в Фэрбанксе, Арриэтта не увидела ничего нового: всё было так же, как накануне. Сложенные пирамидой цветочные горшки, треснувшие оконные стекла, сад за ними, из крана ритмично, через длинные интервалы капает вода. Нет, кое-что всё-таки изменилось: звук стал чуть тоньше – скорее «блим», чем «блям». Арриэтта подалась вперёд, стараясь оставаться невидимой. На решётке под краном, как ей почудилось, было что-то голубое. Она прищурилась, пытаясь разглядеть получше: да, что-то голубое, какое-то приспособление, в которое падали капли и издавали этот самый звук: «блим», а не «блям».

Охваченная любопытством, Арриэтта сделала осторожный шаг вперёд и тут увидела, что это такое. У них в Фэрбанксе была такая штука в кладовке: стеклянная глазная ванночка, – но Хомили никогда ею не пользовалась из-за веса и неудобной формы, не хватало терпения. А кому-то вот хватило, и этот кто-то, сообразила Арриэтта, тоже добывайка. У неё даже сердце забилось, как заячий хвост.

На мгновение ей захотелось вернуться и разбудить родителей, но по некотором размышлении решила не делать этого. Нет, она останется здесь, подождёт и понаблюдает. После того как глазная ванночка наполнится до краёв, рано или поздно вернётся тот, кто её сюда поставил. Арриэтта села, прислонилась к кирпичу и, подтянув колени к груди, обхватила их руками. Вот теперь, положив подбородок на колени, она могла наблюдать с комфортом.

Вскоре мысли её начали блуждать, размышляла она и о Спиллере, о его доброте и дикости, сдержанности и независимости; о его смертоносном луке и стрелах, хотя стрелял он лишь для того, чтобы добыть еду. Арриэтта и сама хотела бы научиться стрелять из лука, но никогда, ни за что на свете, не смогла бы убить живое существо. В её случае лук служил бы исключительно для самозащиты, как шляпная булавка – для Пода. И всё же, всё же – при воспоминании об этом ей стало неловко – сколько раз, голодные и благодарные, они ели добычу, которую приносил Спиллер. Никто ни о чём не спрашивал – во всяком случае, Арриэтта не слышала ни одного вопроса, – все просто ели и наслаждались. Интересно, станет ли Спиллер жить с ними в этом доме? Заменит ли Пода, когда тот состарится? Научится ли она сама когда-нибудь добывать – не подбирать мелочь там-сям, а действительно приносить всё необходимое для жизни? На первый вопрос ответ был «нет», и Арриэтта об этом знала. Спиллер создан для свободы и никогда не станет жить в помещении, никогда не соединит ни с кем из них, в том числе и с ней, свою судьбу, но всегда будет им помогать – в этом она была уверена. Что касается второго вопроса, то ответ был «да»: в глубине души она знала, что научится добывать, и добывать по-настоящему. Времена изменились, а значит, действовать нужно по-новому. И, вполне возможно, как именно – придумает сама!

Неожиданно раздался какой-то звук, совсем тихий, и донёсся как будто из библиотеки за соседней дверью. Арриэтта встала и, не выходя из-за кирпичного основания печки, осторожно выглянула.

Всё было тихо. С того места, где она стояла, был виден кран и тот участок слева от него, где заканчивался плиточный пол и начинался деревянный, библиотеки. Она могла видеть даже небольшой кусочек самой библиотеки, часть камина и свет из высоких окон, но не сами окна. Стоя под печкой, неподвижная, словно кирпичи в её основании, Арриэтта почувствовала, как учащённо забилось сердце.

Следующий звук был и вовсе едва слышен – слабый, но продолжительный скрип. Как будто, подумала Арриэтта, кто-то шьёт на машинке или медленно поворачивает ручку на маленькой дверце. Звук не становился громче, но приближался. И наконец с замиранием сердца Арриэтта увидела крохотную фигурку.

Это был, вне всякого сомнения, добывайка – прихрамывая, он тащил за собой какую-то штуковину, и чем бы она ни была, двигалась легко, словно по волшебству, а не так, как мыльница Спиллера.

Совсем юный, заметила Арриэтта, когда добывайка приблизился к крану, с волосами цвета пакли и очень бледным лицом. Штуковина, которую он тащил за собой, оказалась на колёсах, и Арриэтту поразила эта замечательная идея. Почему они до сих пор до такого не додумались? В игровой комнате в Фэрбанксе, как ей говорили, было множество поломанных игрушек, так что наверняка нашлись бы и колёса. Именно четыре колеса, как она теперь поняла, и издавали тот скрип.

Приблизившись к стоку, юный добывайка развернул тележку задней частью к глазной ванночке, нагнулся и немного попил воды, а потом, вытерев рот рукавом, направился к стеклянной двери, ведущей в сад.

Арриэтта вжалась в кирпичи, пока добывайка там стоял и на что-то смотрел сквозь стекла (на птиц, подумалось Арриэтте, или выясняет, какая погода). А день стоял чудесный: ветра не было, солнце тёплыми лучами согревало землю, и кое-где птицы уже начали вить гнёзда.

Постояв так некоторое время, юный добывайка развернулся и похромал обратно к глазной ванночке. Согнувшись, он попытался её поднять, но она явно была слишком тяжёлой и скользкой от воды. Ничего удивительного, что у Хомили не хватало на неё терпения: ухватиться совершенно не за что.

Добывайка попытался снова. Арриэтте неожиданно захотелось ему помочь, но как появиться из укрытия, чтобы не напугать? Она решила кашлянуть; и добывайка, быстро обернувшись на звук, застыл.

Их глаза встретились. Арриэтта старалась не шевелиться – его сердце наверняка так же колотилось, как и её собственное, – и с улыбкой на лице лихорадочно соображала, что бы такое сказать. «Привет!», пожалуй, слишком фамильярно. Может, следует сказать: «Доброе утро»? Да, именно так.

– Доброе утро. – Собственный голос показался Арриэтте испуганным, хрипловатым, поэтому, откашлявшись, она поспешила добавить, уже более чётко и звонко: – Сегодня чудесный день, не правда ли?

Добывайка всё так же удивлённо смотрел на неё, словно не мог поверить своим глазам.

Не переставая улыбаться, но не двигаясь с места, чтобы его не напугать, Арриэтта добавила:

– Не бойся, я не причиню тебе зла.

Добывайка неожиданно усмехнулся и, усевшись на край водостока, спросил:

– Ты кто?

– Арриэтта, мы Куранты.

– Что-то я тебя раньше не видел.

– Я… мы пришли только вчера днём.

– Кто – вы?

– Родители и я…

– Вы здесь останетесь?

– Пока не знаю. Это зависит от того, насколько здесь безопасно, удобно и… ну, ты знаешь…

– О, здесь здорово по сравнению… с другими местами. И раньше было безопасно.

– А теперь что, нет?

Добывайка как-то невесело улыбнулся и пожал плечами:

– Кто может это знать?

– Это верно, никогда не знаешь… – согласилась Арриэтта и вдруг поняла, что ей нравится его голос. Хромой добывайка произносил каждое слово очень чётко, отрывисто, но тон его в целом был мягкий, доброжелательный.

– Как тебя зовут?

Он рассмеялся и, отбросив волосы с лица, ответил:

– Все называют меня Пигрин, но вообще-то я Перегрин.

– Вот как, – отозвалась Арриэтта и повторила: – Перегрин.

– Именно так.

Добывайка вдруг вскочил, да так стремительно, как будто только сию секунду понял, что всё это время сидел, и сказал:

– Прошу прощения.

– За что? – удивилась Арриэтта.

– За то, что вот так шлёпнулся.

– Но это скорее от неожиданности, даже своего рода шока…

– Возможно, ты и права… в некотором смысле, – согласился Пигрин и тут же спросил: – Ты ведь умеешь читать, да? А кто тебя научил составлять буквы в слова?

– Да… – Арриэтта замялась: слишком уж долго рассказывать. – Как-то научилась. Мой отец немного умел, вот и показал мне, как это делается…

– А писать ты тоже умеешь?

– Да, и очень хорошо. А ты?

– Да, – улыбнулся Пигрин. – И тоже очень хорошо.

– Кто же тебя научил?

– Все называют меня Пигрин, но вообще-то я Перегрин.

– Ой, даже не знаю: все Надкаминные умеют читать и писать. Детям людей обычно давали уроки в этой библиотеке, – указал он кивком на двойные двери. – Это было на протяжении нескольких поколений. Оставалось только слушать, да и книги всегда лежали на столе…

Арриэтта с посветлевшим лицом покинула укрытие между кирпичами и обрадованно воскликнула:

– Так ты из Надкаминных?

– Да, был, пока однажды не свалился с полки над камином.

– Как здорово! То есть не то, что упал, а то, что ты из Надкаминных! Вот уж не думала, что познакомлюсь с настоящим Надкаминным: мне казалось, что они остались в прошлом…

– Похоже, так и есть.

– Перегрин Надкаминный, – торжественно произнесла Арриэтта. – Какое красивое имя: Перегрин Надкаминный! А мы просто Куранты: Под, Хомили и Арриэтта Куранты. Не слишком-то впечатляет, правда?

– Зависит от курантов, – ответил Перегрин.

– Это были дедушкины куранты.

– Старые?

– Думаю, да, – Арриэтта на мгновение задумалась. – Да, они были очень старые.

– Вот и хорошо! – весело сказал Пигрин.

– Но бо́льшую часть времени мы жили под кухней.

Пигрин рассмеялся и озорно взглянул на неё.

Арриэтта удивилась: что смешного в её словах? Пигрин, наверное, считал, что жить в подполье – это весело.

– А где ты?.. – начала было она, но тут же прижала ладонь к губам, вдруг вспомнив, что спрашивать у незнакомых добываек, где они живут, считалось неприличным. Их жилища в силу необходимости должны быть скрытыми и тайными.

Правда, Пигрина это не смутило, и он легко ответил:

– Сейчас нигде.

– Но ты же должен где-то спать…

– Я как раз переезжаю – можно сказать, уже переехал, – но ещё не спал на новом месте.

– Понятно, – сказала Арриэтта, и день почему-то сразу потерял всю свою яркость, а будущее опять стало неопределённым. – И далеко это?

Пигрин задумчиво посмотрел на неё:

– Всё зависит от того, что ты понимаешь под словом «далеко»…

Повернувшись к глазной ванночке, он положил руки на край и заметил:

– Воды многовато.

– Так отлей немного, – предложила Арриэтта.

– Именно это я и собирался сделать.

– Так давай я тебе помогу!

Вместе они наклонили глазную ванночку, ухватившись за выступы с двух сторон, а когда часть воды вылилась в водосток, снова поставили на основание. Пигрин подошёл к своей тележке, чтобы подтолкнуть поближе, и Арриэтта, коснувшись пальцем её края, заметила:

– Моему отцу понравилась бы такая тележка. Из чего она сделана?

– Это нижняя часть коробочки для визитных карточек. Верхняя тоже у меня есть. Но колёс у неё не было, да они были и не нужны, пока у них на полу лежали ковры.

– У кого «у них»?

– У людей, которые здесь жили, у тех самых, что сняли резное украшение над камином. Именно тогда я и упал с полки. – Пигрин вернулся к глазной ванночке. – Если ты сможешь взяться за один выступ, я возьмусь за другой…

Пока Арриэтта ему помогала, мысли её крутились вокруг только что услышанного. Убрали резное украшение над камином и разрушили весь стиль жизни! Когда это случилось и почему? Где теперь родители Пигрина, друзья и, возможно, братья и сёстры? Она молчала, пока они ставили ванночку на тележку, потом как бы между прочим спросила:

– Сколько лет тебе было, когда ты упал?

– Да лет пять-шесть. Я ещё и ногу сломал.

– И что, некому было тебе помочь?

– Нет. Никто даже не заметил.

– Не заметили, что маленький ребёнок упал с полки?! – ужаснулась Арриэтта.

– Просто все в панике паковали вещи. Была ночь, а они знали, что уйти нужно до рассвета. Конечно, они без меня, может, потом скучали…

– Ты хочешь сказать, что они ушли без тебя?

– Но я же не мог ходить…

– И как же ты жил?

– Меня взяли к себе другие добывайки, с первого этажа. Они тоже собирались уходить, но приютили меня, пока нога не зажила. Потом они всё-таки ушли, оставив мне немного еды и кое-какие вещи, так что я справился.

– Но твоя нога!..

– О, лазаю я отлично! Бегаю, правда, плохо, по-этому редко выхожу на улицу. Там ведь, если что случится, придётся бежать. Но я не переживаю: у меня были и есть книги…

– Ты говоришь о тех, что в библиотеке? Но как же ты забирался на полки?

– Это несложно! Все эти полки можно переставлять. Для этого в вертикальные перегородки вбиты крючки, и по ним можно взбираться, как по лестнице, хотя и довольно крутой. Ты просто выталкиваешь книжку, которую хочешь взять, и она падает, но обратно её поставить нельзя. Так у меня и скопилось много книг…

Арриэтта, помолчав немного, спросила:

– Какие они были, эти человеки, которые сняли украшение над камином?

– Ужасные, я никогда не знал, чего от них ждать. Это был кошмар. Они всё время что-то переделывали. Им пришло в голову заложить старый открытый очаг и поставить вместо него маленький камин…

– Да, я его видела.

Арриэтта тоже считала, что камин испортил комнату. Эти его глазурованные блестящие плитки с изгибающимися тюльпанами… Очень уж они похожи на змей, эти тюльпаны.

– Стиль модерн, – объяснил ей Пигрин, но она не знала, что это такое. – Они говорили, что старый камин продувало насквозь. Впрочем, так оно и было. Если встать внизу и посмотреть вверх, то можно было увидеть небо. Иногда его заливало дождём, но не часто. В старину в нём жгли большие, почти как деревья, поленья – мне дед рассказывал.

– А что ещё сделали человеки?

– Прежде чем уехать, провели телефон, электричество и центральное отопление. Они любили всё новомодное, вот и сделали дом современным. – Пигрин рассмеялся. – Даже генератор в церковь поставили.

– Что такое генератор?

– Такая штука, которая дает электрический свет. В церкви можно сразу зажечь все лампочки: это не то что зажигать по одному газовые рожки. Но всё равно они тоже уехали.

– А почему?

– Сказали, что место здесь жуткое. В этом доме никогда не знаешь, что за люди здесь появятся, но в одном можно быть совершенно уверенным: они всё равно уедут.

– Интересно почему?

– Это всё из-за привидений: по какой-то причине люди их боятся.

Арриэтта сглотнула и оперлась рукой о тележку, словно боялась упасть.

– А здесь их много… привидений?

– Всего три, насколько я знаю, – беззаботно ответил Пигрин. – И одно нельзя увидеть, слышно только шаги, а шаги ещё никому не причиняли вреда.

– А другие?

– Ты сама со временем их увидишь. – Пигрин улыбнулся и взялся за верёвку, привязанную к тележке. – Что ж, мне пора двигаться. Эти Уитлейсы встанут в семь часов.

Арриэтта крепче ухватилась за край тележки, словно хотела его удержать, и поторопилась спросить:

– С привидениями можно разговаривать?

– Говорить-то можно, но я сомневаюсь, что они тебе ответят.

– Как жаль, что ты уходишь, – сказала Арриэтта, отпуская край тележки. – Мне бы хотелось, чтобы ты познакомился с моими родителями. Ты бы так много мог им рассказать!

– А где они сейчас?

– Спят в этой печке. Мы все очень устали.

– В печке? – переспросил Пигрин удивлённо.

– Да, у нас там подушки, одеяла и всё такое.

– Пусть они лучше поспят, – сказал Пигрин. – Я вернусь позже.

– Когда?

– Когда Уитлейсы уйдут из дома. – Он немного подумал. – Скажем, часа в два? Она отправится в церковь, а он в это время всегда занимается огородом…

– Это было бы замечательно! – воскликнула Арриэтта.

Пигрин потащил свою тележку к двойным дверям, потом вошёл в библиотеку. Скрип колёс становился всё тише, пока совсем не смолк вдали.

Глава десятая

– Арриэтта! – раздался хриплый шёпот, вырвав её из раздумий.

Разумеется, это мать: волосы всклокочены, лицо вытянуто и выглядит встревоженным. Арриэтта подбежала к ней.

– Что случилось, мама?

Хомили высунулась из-за дверцы ещё немного и спросила всё тем же напряжённым шёпотом:

– Ты с кем-то разговаривала?

Её испуганный взгляд метался по оранжерее, словно, подумалось Арриэтте, она ожидала появления какого-то монстра.

– Да, мама, разговаривала.

– Но, Арриэтта, ты же обещала… – Хомили вздрогнула.

– Не волнуйся, мама, это был не человек. Я говорила с добывайкой!

– С добывайкой? – Хомили ещё больше испугалась. – Какой такой добывайка?

– Из семьи Надкаминных.

– Один из Надкаминных! – удивлённо воскликнула Хомили. – Но как? Ничего не понимаю… Надкаминный! Никогда не слышала, чтобы кто-то из их племени снизошёл до разговора с такими, как мы.

Арриэтта отлично помнила, сколь негативным было отношение матери к Надкаминным. Она называла их глупым чванливым семейством. Эти добывайки жили только ради своего удовольствия и никогда не заботились о детях. Когда Под напоминал жене, что Надкаминным всё же удавалось воспитывать своих детей, Хомили парировала: «Только напоказ!»

– Этот Надкаминный совсем юный – совсем мальчик…

– Слышать больше ничего не хочу! – заявила Хомили и, прежде чем скрыться в печке, добавила: – Я сейчас же позову твоего отца.

Арриэтта услышала, как мать бормочет себе под нос:

– Мало нам этих Хендрири в церкви… тут ещё и Надкаминный!

Арриэтта снова задумчиво прислонилась к кирпичам, покусывая ноготь на большом пальце и гадая, что же теперь будет. До неё доносились голоса родителей: внушительная порция восклицаний от Хомили и несколько спокойных слов от Пода. Отец вышел первым, на ходу расчёсывая волосы маленькой серебряной щёточкой для бровей, которую они позаимствовали из витрины в Фэрбанксе.

– Мать говорит, ты встретила ещё одного добывайку? – В его голосе не было сердитых ноток.

– Да, так и есть.

Под неуклюже опустился на выложенный плитками пол.

– И как он выглядит?

– Совсем юный, хотя сначала мне показалось, что он намного старше меня. Его зовут Пигрин.

Под задумчиво убрал щёточку в карман, и тут появилась Хомили. Мать, как заметила Арриэтта, тоже привела причёску в порядок. Теперь родители оба молча смотрели на дочь.

– Мама сказала, что он один из Надкаминных, – наконец заговорил Под.

– Ну да, был, – кивнула Арриэтта.

– Надкаминный всегда остаётся Надкаминным, – заметил Под. – Ничего плохого в этом нет: они, как и мы, бывают разными!

– Не совсем, – вмешалась Хомили. – Ты помнишь тех, в Фэрбанксе, из маленькой столовой, примыкавшей к кухне? Они ведь…

Под поднял руку, призывая её к молчанию, и спросил у Арриэтты:

– Этот парень живёт один?

– Думаю, да. С ним случилось несчастье. – И она рассказала родителям – может быть, слишком эмоционально – о несчастном случае, произошедшем с Пигрином, и его детстве, а от себя добавила то, о чём он даже не упоминал: о неприятностях, опасностях, голоде и одиночестве. – Это наверняка было слишком ужасно, – сказала в заключение Арриэтта, переведя наконец дух.

Хомили слушала дочь молча, не зная, что и думать. Чтобы пожалеть Надкаминного, ей требовалось поработать над собой, а на это нужно время.

– Так ты не знаешь, где он живёт? – уточнил Под.

– Нет, – ответила Арриэтта, – он только что переехал.

– Ну что ж, – сделал вывод Под, – теперь он взрослый, и это нас совершенно не касается. У нас самих полно забот. Мы со Спиллером вчера долго говорили: нам надо принять решение, причём быстро.

Усевшись на обломок плитки, он спросил:

– Как насчёт завтрака, Хомили? Мы можем поговорить за едой…

Когда все уселись и развернули лист щавеля, Под сказал:

– Дела обстоят так: при такой погоде и полной луне мы могли бы разгрузить лодку сегодня вечером.

Хомили, которая собиралась отведать кусочек ветчины, за долгую ночь сменивший ярко-розовый цвет на серый, простонала:

– О, Под! Опять идти через эту ужасную лужайку!

– Кто сказал, что мы пойдём через лужайку? – возразил Под, отломив кусочек засохшего хлеба и положив на него ломтик ветчины. – Ты только послушай спокойно, что придумал Спиллер. Вы же видели пруд, верно? Ладно, можно назвать его озером…

Мать и дочь с тревогой ждали, пока он прожуёт свой кусок. Наконец Под его проглотил и продолжил:

– Это озеро, как вы могли заметить, подходит к самым ступенькам… Ну если и не увидели, то лишь потому, что мы срезали путь и пошли через кусты, помните?

Хомили кивнула, а Арриэтта, не сводившая глаз с отца, потянулась за виноградиной. В ней нарастало возбуждение, и ей сильнее хотелось пить, чем есть.

– Так вот, Спиллер с помощью лодочного шеста и весла…

– Какого весла? – перебила Хомили.

– Ножа для масла, – прошептала Арриэтта.

– …сможет развернуть свою барку в ручье, провести в главное озеро, а через него к самым ступеням. Как только барка окажется в воде, сразу станет легче, потому что течения там нет, вода гладкая, как шёлк…

– Почему же он не сделал так вчера? – с укором произнесла Хомили. – Нам не пришлось бы столько идти!

– Потому что был ясный день, – терпеливо объяснил Под. – Какое укрытие можно найти посреди озера, я вас спрашиваю? Нет, Хомили, доставить наши вещи на лодке можно только ночью. Хотя от света луны я бы не отказался…

– Но ведь озеро не доходит до насыпи, – подумав немного, напомнила Хомили.

– Достаточно близко для того, чтобы разгрузить вещи и перенести на насыпь.

– У нас на это уйдёт вся ночь, – буркнула Хо-мили.

– Первым делом мне нужно забрать с барки инструменты и моток верёвки.

– А как насчёт кастрюль? Скажем, на тот случай, если нам захочется пить? Вот сейчас, после завтрака? В углу есть кран, но нам не во что налить воды.

– Пока можно попить из ладоней, – всё так же спокойно сказал Под.

Арриэтта поняла: родители не ссорятся – это «дискуссия», как они называли свои пикировки. Чуть позже даже она сможет вставить словечко.

– У нас ужасно много вещей, – заметила Хомили, – столы, стулья, кровати…

Напомнит ли ей отец, подумала Арриэтта, что несколько раз просил не брать слишком много? Нет, скорее всего, нет, он слишком добр, – да и какой смысл вспоминать об этом теперь?

– Это мы выполним в два этапа, – продолжил Под. – Сначала все вещи доставим к насыпи и перенесём на гравий, а потом, по одной, перетащим сюда.

Последовала короткая пауза, потом Арриэтта, сглотнув, спросила:

– Папа, а куда мы поставим все эти вещи, когда притащим сюда?

Хомили окинула взглядом просторную пустую оранжерею и посмотрела на Пода.

– Действительно: куда мы всё это поставим, если здесь даже кусочки плитки надо класть на место…

Под помолчал, потом веско сказал:

– Ты права, это проблема.

Все трое погрузились в молчание, и первой его нарушила Хомили:

– Судя по всему, нам надо сначала найти для себя местечко.

Её взгляд был устремлён на библиотеку, и Под, проследив за ним, сказал:

– Там такого места нет: полки пустые, так что всё на виду. Похоже, это действительно проблема.

– Ты был в холле. Как насчёт других комнат?

– Они все заперты.

– А там, в конце коридора?

– Старая кухня.

– Ну и как там?

– Пусто. Они ею не пользуются. Работает только печка в углу, чтобы греть воду. Спиллер сказал, что миссис Уитлейс на ней кипятит бельё. У них есть другая кухня, маленькая, в пристройке. Ну, то есть это не совсем кухня: просто комнатёнка с раковиной и газовой плитой, да и та крошечная – на ней лишь кастрюля и чайник помещаются. А горячую воду для мытья посуды они берут в старой кухне.

– Пожалуй, нам это пригодится, – задумчиво произнесла Хомили.

– Возможно, – согласился Под.

– А в той, старой кухне не найдётся местечка для нас – ну, чтобы там жить?

– Всё может быть, но, когда есть выбор, лучше поселиться в комнате, куда не заходят человеки, чтобы принести уголь или посуду… А миссис Уитлейс много готовит – работа у неё такая.

Снова наступила тишина: все напряжённо думали.

– А шкафы в старой кухне есть? – спросила наконец Хомили.

– Полно́, – ответил Под, – а под кухонным столом аж до самого пола.

– А что, если сложить наши вещи в одном из шкафов? – предложила Хомили. – Скажем, на какое-то время, пока не найдём что-то постоянное?

Под немного подумал и покачал головой:

– Нет, так не пойдёт. Кто сказал, что человекам не придёт в голову заглянуть в шкаф? А вещи – сейчас-то они в безопасности на барке Спиллера – это всё, что у нас есть, Хомили. Более того, их очень много, даже слишком, – но не будем сейчас об этом. Насколько я понимаю, это противоречит…

– …логике, – закончила Арриэтта.

– Да, именно так: противоречит логике. Представь себе, Хомили, как мы тащим все эти вещи по длинному коридору, через старую кухню, а потом складываем в пустом шкафу, и всё это без единого звука! А старая кухня расположена как раз под той комнатой, где спят эти Уитлейсы…

– Думаю, ты прав, – поразмыслив, согласилась Хомили.

– Конечно, прав, – сказал Под. – И потом, наверняка ночью в доме стоит мёртвая тишина, так что кто-нибудь из них обязательно проснётся, он или она, подумает, что это крысы или ещё какая-нибудь нечисть, и схватит нас прямо на месте преступления!

Помолчав немного, Хомили кивнула и еле слышно произнесла:

– Да, я… я понимаю, что ты имеешь в виду.

– Заберут и всё наше имущество, – добавил Под.

Арриэтта уже пожалела о том, что сама указала на все эти проблемы, но ведь они определённо были, и весьма серьёзные.

– Так что же нам делать? – вконец расстроенная, спросила Хомили после долгого грустного раздумья.

– Это же очевидно! – Под вскочил, сделал несколько беспокойных шагов по кафельному полу, вернулся и, усевшись на свой обломок плитки, твёрдо объявил: – Надо продолжать жить так, как мы живём сейчас.

– Что, в печке? – воскликнула Хомили, но Арриэтта почувствовала, что мать возмущается по привычке, а на самом деле у неё отлегло от сердца.

Она боялась, что отец примет решение уйти и отсюда тоже.

Сама Арриэтта вдруг поняла, что уже полюбила и этот дом, и этот сад, ей пришлось по душе ощущение свободы. Ей почему-то казалось, что здесь они будут счастливы, а так ли это, ещё только предстоит выяснить.

– Наш багаж, – продолжил Под, – может оставаться в барке Спиллера под берегом до тех пор, пока мы не отыщем для себя безопасный уголок.

– Но здесь, на первом этаже, явно не такое место, – возразила Хомили, – и я, в моём-то возрасте, не могу каждый раз лазать по лианам.

Она явно имела в виду, что жить они будут в комнатах наверху.

– Дай мне несколько дней подумать, – попросил Под.

Как только Хомили заправила постели, оказалось, что им больше нечем заняться. Под отправился в библиотеку, чтобы осмотреть её ещё раз, но когда вернулся, настроение у него не улучшилось. Они ждали Спиллера, который должен был вот-вот появиться, но время тянулось очень медленно. Через какое-то время зазвонил телефон. После трёх звонков они все бросились под печку, услышав торопливые шаги в коридоре, а в следующее мгновение до них донёсся голос миссис Уитлейс:

– Алло?

Потом, после паузы, она сказала:

– Да. Да.

Ещё одна пауза, и Куранты снова услышали её весёлый звонкий голос:

– Разумеется, я буду!

Раздался щелчок, и шаги столь же поспешно удалились.

– Интересно, о чём это она? – сказала Хомили, когда они выбирались из-под печки, и пригладила рукой волосы. – Под, мы должны что-то сделать с этой золой…

– Я раздобуду метёлку из бука, и тогда можно будет её убрать.

– А как мы станем мыться, хотела бы я знать? Под этим краном, из которого капает вода?

– Возможно, это всего лишь на несколько дней, – примирительно сказал Под.

– Как знать…

– Ну же, Хомили, не ворчи: нам приходилось жить в куда худших условиях!

– Я просто спросила, – буркнула Хомили, когда Под повернулся к двери в сад.

Арриэтта бросилась за ним, схватила за руку и попросила:

– Папа, метлу ведь не обязательно делать из бука. Я видела головку чертополоха, из неё получится отличная метла. Пожалуйста, разреши мне сходить за ней.

Пусть и неохотно, но Под её отпустил, вспомнив о своём обещании в скором времени научить добывать. Пока дочь пробиралась между сорняками и травой, он с тревогой смотрел ей вслед через пыльное стекло. Вскоре Арриэтта вернулась с двумя головками чертополоха, чуть влажными от росы, но так, сказала она матери, они будут подметать ещё лучше.

– Есть у нас крошки? – спросила Арриэтта. – Там, в кустах, малиновка…

– Сколько хочешь.

Хомили протянула ей сморщенный лист щавеля, но Под предупредил:

– Не стоит.

– Да отпусти ты её: сегодня прекрасный день, и мы сможем приглядывать за ней через стекло… – не согласилась с мужем Хомили.

Увы, пока Арриэтта пересекала тропинку, малиновка улетела, но крошки для птички она всё же оставила, а лист щавеля выбросила. Приблизившись к нестриженой изгороди из бука у дальнего конца тропинки, Арриэтта взглянула вверх. Снизу ветки казались очень тёмными, с пучками листьев на внешних концах. Тысячи извилистых побегов и ветвей переплелись так плотно, что вскарабкаться по ним не составило бы никакого труда и никто бы Арриэтту не увидел. Она не колебалась ни минуты: перед таким восхождением устоять было невозможно…

Это оказалось замечательно: никаких колючек или зазубрин, только мягкие завитки тонкой, как бумага, коры, – и она поднималась всё выше и выше.

Детская игра, подумала Арриэтта, и, что самое главное, совершенно безопасная и скрытая от чужих глаз. Возможно, листья снаружи немного и шуршат, но какое это имеет значение? Кусты всегда немного шуршат – виной тому птицы или порывы ветра. Правда, в этот день ветра не было. И чем выше поднималась Арриэтта, тем светлее становилось вокруг, пока наконец на самой верхней ветке её не встретил солнечный свет.

О, какой вид! Перед ней раскинулся конный двор со старыми крышами и сад, окружённый стеной. За ними располагался огород, как называл это Под. Стены были слишком высокими, чтобы увидеть, что там дальше, но Арриэтта сумела разглядеть чугунную калитку, запертую на висячий замок, в которую могла бы свободно проехать тачка.

С другой стороны Арриэтта увидела – куда ближе, чем думала, – прямоугольную башню церкви с низким парапетом, а ниже – циферблат часов. Позади церкви, окружённой кустами и деревьями, располагалось церковное кладбище с разномастными могильными плитами. За некоторыми могилами явно ухаживали, другие, явно заброшенные, заросли бурьяном, но если бы кто-то спросил об их расположении, Арриэтта употребила бы выражение «как попало». И всё же именно это отсутствие порядка придавало кладбищу своеобразное очарование, так что ей сразу же захотелось обследовать это место, прочитать имена на могильных плитах и узнать что-нибудь о тех, кого, когда пришло время, упокоили в таком месте. До этого момента Арриэтта не отдавала себе отчёта, насколько близко к церкви стоит дом священника: всего в несколько шагах для человеков и ненамного дальше для добываек.