Текст книги "Женщины гребут на север. Дары возраста"

Глава 3
Одряхлевшее тело

Страх перед собственной старостью заставляет испытывать страх перед старыми людьми и отвергать их, и этот страх сам себя подпитывает. В западном обществе этот замкнутый круг страха существует уже долгие-долгие годы.

Александра Роббин

Мы увядаем, впадаем в немощь, покрываемся морщинами, дряхлеем, и все события жизни накладывают на нас свой отпечаток. Время и притяжение земли, воздух и вода губят нас, создавая уникальную и бесценную красоту, и все эти проявления так же прекрасны, как пейзаж или растение, которое пережило все времена года.

Стефани Шугарс

Иногда у моей подруги по имени Пия возникает непреодолимое желание пригласить посетителей в свой кабинет и сказать: «Я тоже когда-то была молодой». Она показывает им свою фотографию в Университете Чикаго, сделанную в 1969 году. Она в саду, под деревьями, утопающими в зеленой листве. На ней рубашка с психоделическим рисунком и повязка на голове с узором из индийских огурцов, а волосы длинные, кудрявые, золотистые. Щеки круглые и гладкие, глаза блестят, губы полные и розовые. Пия хочет, чтобы люди знали, что она не всегда была седой, сморщенной и исхудавшей – такой, как теперь.

Когда мы приближаемся к семидесяти годам, наши кости, фигура, зрение, обоняние и вкус, даже наши зубы – все меняется. Организм иначе реагирует на лекарства, и повышается чувствительность к холоду. Поскольку кожа истончается, мы чаще страдаем от порезов, ухудшается и состояние хрящевой ткани. Мы с трудом держим равновесие и сохраняем координацию движений. Кажется, все слабеет и отвисает.

Женщины, которые раньше ощущали себя привлекательными и сексуальными, в этот кризисный момент начинают терять уверенность в себе. Они смотрятся в зеркало и видят в нем морщины. Даже у обладательниц худощавого телосложения появляются жировые складки на теле. Одна моя подруга перестала носить купальник в сорок лет. «Не хочу портить людям выходной на пляже», – призналась она. А другая подруга начала подумывать о косметической операции, чтобы скорректировать возрастные изменения на шее, но потом решила потратить эти деньги на поездку на Гавайи. И молодец!

Наша сексуальность меняется поразительным образом: у некоторых женщин пропадает сексуальное влечение, у других возрастает. Риту, которая раньше отличалась яркой сексуальностью, теперь секс не очень интересует. А Милли благодаря доверию к спутнику жизни, с которым они провели вместе сорок лет, в сексуальном отношении чувствует себя гораздо более непринужденно и получает гораздо больше удовольствия, чем раньше. Болезни, изоляция и одиночество тоже влияют на сексуальные потребности и все, что происходит в данной сфере.

* * *

Сильвия и Льюис живут в маленьком домике в Остине, штат Техас, с двумя внуками, над которыми взяли опеку. До выхода на пенсию Сильвия работала помощником юриста, Льюис – электриком. Он до сих пор иногда подрабатывает. Оба ходят в небольшую евангелистскую церковь рядом с домом.

Когда Сильвия улыбается, становится заметна щель между двумя передними зубами; но теперь улыбка стала редкостью. Она была жизнерадостной, но по прошествии двадцати лет радости поубавилось: смешинка, жившая в ней, погрузилась в сон. В детстве Сильвия перенесла полиомиелит и с тех пор хромает, а еще страдает из-за артрита. Она располнела, и теперь у нее нет ни времени, ни сил заниматься физкультурой. На абонемент же в фитнес-центр денег нет.

У Сильвии и Льюиса есть единственная дочь Ленора. Они воспитали ее, следуя своим религиозным убеждениям, оплачивали уроки игры на фортепиано. Когда Ленора училась в средней школе, все было хорошо, кроме школьных оценок. Но став старше, она пристрастилась к алкоголю, наркотикам и начала бомжевать. Сначала употребляла метамфетамины, затем перешла на героин. Сильвия и Льюис потратили много сбережений на лечение Леноры от наркозависимости и реабилитацию, но безуспешно.

Самое страшное, что случилось с Сильвией за ее жизнь, – это иметь душевнобольную дочь. Она призналась мне: «Ты по-настоящему не понимаешь, что значит “страшно”, пока у тебя не появится дочь-наркоманка, бездомная и не способная к нормальному общению».

Ленора до сих пор употребляет наркотики. Сильвия не знает, где она сейчас. В последний раз, когда о ней что-то было слышно, она находилась в Оклахома-Сити, в реабилитационном центре для наркоманов и бывших заключенных. Когда Сильвия пыталась туда дозвониться, трубку на другом конце провода бросали.

После потери Леноры Льюис начал уходить в себя. Сильвия предлагала ему сходить на рыбалку или поиграть в карты по пятницам в компании друзей. Но он каждый вечер проводил перед телевизором, часто засыпая в своем кресле-качалке. Когда-то у пары была яркая сексуальная жизнь, но она заглохла много лет назад. Сильвия сворачивалась калачиком в своей постели и по утрам просыпалась в полном одиночестве.

Она не могла стать опорой погруженному в печаль Льюису. Ее едва хватало на то, чтобы по утрам сварить себе кофе, сесть в машину и поехать на работу. Она перестала встречаться с друзьями, чтобы не видеть сочувствие на их лицах. Никто не знал, как ее утешить. Закончив с ужином и перемыв посуду, она обычно уходила к себе в комнату, смотрела на фотографии Леноры и плакала. Подозревала, что и Льюис плачет, но, к сожалению, плакали они в разных комнатах.

Когда им обоим было хорошо за шестьдесят, они начали заботиться о детях Леноры. Максу – десять, и у него есть особенности здоровья, которые создают проблемы с учебой. Это высокий худощавый ребенок с огромными ушами и такой же щелью между зубами, как у бабушки. Восьмилетняя Грейси – добрый приветливый ребенок. Она полновата, с толстыми косичками торчком. Оба ребенка энергичные, им постоянно что-то нужно. Сильвия призналась Льюису: «Господь не зря придумал менопаузу. Он понимал, что шестидесятилетним людям трудно растить детей».

Сильвия редко жалуется на артритные боли и не лечилась от них. Недавно ушел на пенсию ее бессменный терапевт, она скучает по нему. Он посещал их церковь, они часто обменивались овощами и разными домашними вкусностями.

В конце концов боли стали так донимать Сильвию, что она обратилась к новому доктору. На первом приеме ей было с ним некомфортно: доктор моложе прежнего врача и чаще смотрел в компьютер, чем на нее.

Он стал упрекать ее за то, что она растолстела и не делала гимнастику. Сообщил, что у нее высокое давление и уровень холестерина выше нормы, рекомендовал изменить образ жизни, уделять больше времени физическим упражнениям. Под конец приема он сказал, что не рекомендует ей снотворное, потому что оно вызывает привыкание. Вместо этого выписал ей направление в специализированную клинику боли.

Сильвия вышла из кабинета рассерженная и разочарованная. У нее и так много хлопот с внуками, а на лечение нет денег. Если бы у них была финансовая возможность, они бы лучше оплатили Льюису протезирование зубов.

Сильвия ворчала про себя, что маловероятно, чтобы при ее жизни и с такими нервотрепками она смогла «изменить образ жизни». Думала так: «Этого бы доктора на мое место, стал бы он делать гимнастику? Отказался бы от кукурузной лепешки с соусом на ужин или от утешительной вечерней шоколадки?»

* * *

Когда мы стареем, даже те из нас, кому живется лучше, чем Сильвии, чувствуют, как уходят силы. Мы еще планируем устроить нечто грандиозное в саду или пройти пешком огромный Манхэттен, но тело умоляет воздержаться от этого. Мы просыпаемся, полные жизненных сил, но через несколько часов они на исходе. Мы часто недоумеваем: «Как раньше мы умудрялись столько всего успевать?»

Всем нам придется распрощаться с некоторыми удовольствиями, связанными с физическими ощущениями. Моя подруга Кармен больше не играет в теннис. Леанна, ландшафтный дизайнер, уже не справляется с тяжелыми физическими нагрузками, с которыми связана ее работа. Эбби не может читать и переключилась на аудиокниги.

Даже наша голова работает иначе, мы становимся более косными. С огорчением замечаем, что не способны делать пять вещей одновременно. Нам нелегко даются новые иностранные языки или сложные игры, например шахматы. У многих начинает страдать краткосрочная память.

Чаще всего, обсуждая память пожилых людей, говорят, что она ухудшается, а иногда полностью утрачивается, но не упоминают одно важное явление. Наш разум теперь не загроможден мелочами и нацелен на главное в жизни. Воспоминания становятся глубже, и усиливается их связь друг с другом. Не так важно, где мы оставили свой мобильный телефон или куда положили очки. Важнее цепочка воспоминаний о семье, друзьях, истории, поворотных моментах в жизни и суровых испытаниях, которые довелось пережить.

Мы можем забыть детали, но нам удается восстановить в памяти разные истории. Они могут иметь и практическую пользу: «Моя свекровь пекла изумительные хрустящие пироги, потому что смазывала их жиром». Могут стать предостережением: «Я помню, что случилось, когда моя тетя сделала племянника своим поверенным», – или утешением: «Когда мне не спится, я вспоминаю, как дремала у колыбели моих маленьких детей». Могут вдохновлять: «Мои родители пережили Великую депрессию и Вторую мировую войну, так что и я как-нибудь переживу эти тяжелые времена», – или быть нравственным ориентиром: «Моя мама говорила, что хорошие манеры заключаются в том, чтобы следовать Золотому правилу».

Наши воспоминания, как старая река, глубоки и чисты. Мы можем осознать взаимосвязь событий, которые произошли пятьдесят лет назад, и нашей реакцией на них сегодня. Нам спокойнее жить с более сложным и богатым взглядом на мир. Известно, что даже в те моменты, когда судьба наносит удар, боль – неотъемлемая часть человеческой жизни, и мы в силах ее вынести. Мы учимся принимать постоянный круговорот забот о хлебе насущном, утрат, попыток приспособиться к происходящему и обновлениям.

Когда мы были моложе, многие из нас считали, что быть здоровыми – само собой разумеющееся. Учась в старших классах, я курила сигареты с ментолом, бочками поглощала кофе и на завтрак уплетала сладкие пончики. По выходным я всегда пила вино с друзьями, а единственной и основной физкультурой для меня было пройти пешком от парковки до здания факультета психологии Университета Небраски. Летом я училась на свежем воздухе, чтобы заодно позагорать. Я годами не обращалась к врачам, у меня даже медицинской страховки не было. Все и так хорошо.

Мне никогда не приходило в голову, что однажды придется оперировать катаракту, лечить остеопороз и бороться с распространением раковых клеток в организме. Я представить себе не могла, что у меня пожелтеют зубы. Теперь я жалею, что не пользовалась, как нужно, защитным кремом от загара и не работала над осанкой. И напрасно я курила двадцать лет подряд.

С возрастом мы начинаем добрее относиться к старикам, лучше понимаем своих дедушек и бабушек. У моего отца случился инсульт в сорок девять лет. Мне тогда было девятнадцать и не казалось странным, что он перенес несколько инсультов, один за другим, и скончался в пятьдесят четыре года. Теперь моему сыну сорок шесть, а я на двадцать один год старше моего отца в то время, когда у него случился первый инсульт.

Я помню, как ворчала на маму за «старушечью» походку. Она несколько раз поскользнулась на льду и, в конце концов, стала пользоваться тростью с опорой на четырех ножках. Теперь я, пробираясь по скользкому льду, жалею, что у меня нет такой тросточки.

Когда я была моложе, разговоры о здоровье наводили на меня скуку и тоску. Отчего мои пожилые родственники постоянно обсуждают проблемы с желчным пузырем и кишечником, операции на глазах? Я могла понять, почему такие темы важны тем, кто болеет, но моим родственникам было просто интересно, чем болеют другие.

Я была шокирована тем, насколько открыто и без комплексов пожилые люди обсуждали то, что происходило с их телами. Помню, услышала, как дядя рассказывает про свое опухшее яичко. А одна из тетушек сообщила, что у нее запор. Многие взрослые жаловались на проблемы со сном. В молодости я считала, что нет ничего скучнее подобного разговора.

Теперь я смотрю на это иначе и тоже разговариваю о здоровье. Меня еще удивляют рассказы знакомых мужчин о том, как на их сексуальную жизнь действуют таблетки для повышения потенции или как они контролируют свой мочевой пузырь, но уже не так сильно, как пять лет назад. Конечно, мы обсуждаем здоровье. Для многих из нас это главный повод для беспокойства. Ведь если бы случился потоп, мы говорили бы о воде.

Но подобные разговоры не всегда печальные, как можно было бы подумать. Мы учимся приспосабливаться к проблемам и даже смеемся над нашими невзгодами. О здоровье можно и шутить, и рассказывать анекдоты. Особенно хорошо это получалось у Филлис Диллер: «Я сейчас в том возрасте, когда моя спина гуляет больше меня». Один их моих друзей, который проходит курс химиотерапии, называет себя «химо сапиенс». Первая премия за чувство юмора по поводу неприятностей принадлежит моей соседке. Ей удалили обе груди, и теперь на Хэллоуин она вставляет в лифчик две одинаковые тыковки – так с ними и ходит.

Мама Иоланды Ева ухитрилась пошутить прямо перед смертью. Она не признавала лекарства и отказывалась от них, не хотела принимать обезболивающие препараты, а к врачу приезжала только на роды. Вела здоровый образ жизни, много работала физически и говорила, что, когда придет ее час, просто уйдет из жизни.

Здесь Ева оказалась права. В девяносто восемь лет она подхватила пневмонию – болезнь, которую моя мама окрестила «старушкина подружка». Ее привезли в палату интенсивной терапии. Она страдала от сильных болей, и врач предложил укол морфия.

Сначала Ева отрицательно качала головой, но затем после паузы кивнула в знак согласия. Врач сделал укол, и через несколько секунд ее тело расслабилось. Она лукаво улыбнулась дочери Иоланде и сказала: «Как же я была неправа! Следовало начать наркоманить много лет назад».

Обе засмеялись.

Всегда есть шанс помочь себе. Мы можем выбрать, чему уделить внимание и на что направить волю, чтобы получить то, к чему стремимся. По крайней мере, у нас в распоряжении есть необходимое лечение. В какой бы ситуации мы ни оказались, всегда может быть хуже. И очень полезно представить себе худший сценарий, почувствовать, какое везение, что его удалось избежать.

Недавно я отправилась в уличное кафе с Эбби, которая только что прошла курс радио– и химиотерапии по поводу рака яичников. Она призналась мне, что не узнает себя, стала как опустевшая ракушка, и ничто не напоминает о том, какой она была когда-то. Ее преследовало ощущение, что лечебные процедуры стерли ее личность. Но именно в этот момент разговора нам принесли красивый заварной чайник с травяным чаем и круассаны с миндалем. Она пригубила чай, попробовала круассан, улыбнулась и сказала: «Эбби, которая любила круассаны, вернулась».

* * *

Кестрел – невысокая женщина с холодными голубыми глазами; душа у нее такая же холодная. Она работает в технологической компании в Сиэтле. Живет одна, в квартире с видом на залив Пьюджет-Саунд.

Кестрел выросла в пригороде Вашингтона, в консервативной рабочей семье. Отец был алкоголиком, склонным к насилию над окружающими. Однажды вечером он пытался задушить мать, и Кестрел ударила его по голове утюгом, пригрозив, что убьет, если тот посмеет поднять руку на одну из них. Отец грязно выругался и отступил, больше не тронул никого из родных.

Парадоксально, но Кестрел была ему признательна. Жестокость отца научила ее стоять за себя и помогла эмоционально окрепнуть. Сила, которую она в себе выработала из-за противостояния с ним, стремление защитить слабых, задиристость и стойкость сослужили ей добрую службу. Она вступила в организацию «Прайд», защищающую права сексуальных меньшинств, и страстно борется с любой несправедливостью.

К сожалению, в наследство ей досталось и кое-что другое: она никому не верит, полагается только на себя, и у нее ни с кем не было длительных отношений. Сейчас Кестрел встречается с учительницей по имени Бекка, но старается держать эмоциональную дистанцию. Она никогда не приглашала Бекку остаться на ночь и не говорила: «Я люблю тебя». Кестрел, как и ее отец, «на ты» лишь с алкоголем.

Момент истины для нее настал, когда пришло известие о состоянии ее здоровья. В возрасте шестидесяти четырех лет она прошла сканирование костей, и врач сообщил, что у нее остеопороз. Он поинтересовалась, сколько алкоголя выпивает Кестрел, и она ответила, что обычно бутылку красного вина на ночь. Врач выразила обеспокоенность, неодобрительно сжав губы, и посоветовала Кестрел сократить употребление алкоголя, вместо этого начать пить молоко. Кестрел заворчала: «Последний раз я пила молоко, когда лежала в подгузниках».

Обе засмеялись.

Кестрел поинтересовалась, что может случиться, если она не последует рекомендации. Врач ответила: «Тогда в один прекрасный день вы сломаете спину, вынимая тарелки из посудомоечной машины, или получите перелом бедра».

Кестрел судорожно сглотнула и уставилась в сторону, чтобы успокоиться. От этой новости ей захотелось выпить.

Врач также предписала ей воздерживаться от всего, что связано с риском упасть, в том числе от ее любимых велосипедных прогулок в Каскадных и Олимпийских Горах. Вместо этого посоветовал Кестрел выполнять упражнения с гантелями. Выйдя из кабинета врача, Кестрел так разозлилась, что ей захотелось плюнуть на пол. Мало того что отец причинил вред всем родным, так еще и передал ей по наследству алкоголизм. Она выругалась и пошла по улице, дважды остановившись, чтобы пнуть колеса припаркованных машин. Одно она пнула так сильно, что ушибла ногу. Похромала домой и позвала к себе Бекку, чтобы было с кем еще поругаться.

Кестрел и в голову не пришло обратиться в Общество анонимных алкоголиков. Ей была отвратительна сама мысль о том, чтобы выставить напоказ свои слабости перед незнакомыми людьми, поделиться с ними мыслями или чувствами по поводу того, что происходит. Но на свой день рождения Кестрел уже отказалась от выпивки. К счастью, у нее была стальная воля, и она взяла под контроль все, кроме своего темперамента.

Первые несколько месяцев ей было нелегко находиться в компании женщин из организации «Прайд», которые употребляли алкоголь. Еще трудно оказалось удержаться от выпивки, кода она оставалась одна дома или заходила с коллегами в суши-бар. Ничто не оказывало на нее такого успокоительного действия, как алкоголь. Но представив себе, как ломает кости или позвоночник, Кестрел находила силы воздержаться от выпивки. Всю свою жизнь она была сильной, постоянно преодолевала чувство неудовлетворенности. В конце концов, вместо алкоголя Кестрел переключилась на тоник с лаймом. Однако стала нервной, началась бессонница. Она еще не полностью преодолела трудности, справиться с которым ей помогал алкоголь.

* * *

Работая над своей книгой про беженцев, я многое узнала о психологических травмах и исцелении от них, а беседы с людьми навели меня на мысль о «комплексе средств исцеления». Это может быть западное лечение, традиционное целительство, распространенное в странах, откуда прибыли беженцы, или какие-то простые удовольствия. Например, одним из целительных средств может стать прогулка по одному из городских парков, приготовление национального блюда или встречи с людьми, которые говорят на том же языке.

Все мы можем создать собственные комплексы средств исцеления, задумавшись о том, что поможет стать здоровее, успокоит и сделает счастливыми. Можем сами себе назначить лечение, разработать диету и физкультуру, посоветовать, с кем устанавливать отношения, найти то, что порадует и принесет чувство удовлетворения.

В ноябре 2014 года жизнь устроила и мне проверку на прочность, когда в течение месяца было очень тяжело на душе. Я узнала, что после шестимесячной ремиссии у моего брата снова нашли рак простаты. В то же время умерла моя подруга Марианна, а затем, две недели спустя, – мой друг Карл. Стоматолог отправил меня на протезирование. А еще я выяснила, что у меня серьезные проблемы с руками – я почти не смогу ими пользоваться.

Руки окоченели и воспалились, и я записалась на прием к физиотерапевту. Думала, он посоветует мне держать их в холоде и давать отдых. Но вместо этого после полуторачасового обследования мой врач Дэн выразил удивление по поводу того, что я еще в состоянии готовить, водить машину и одеваться без посторонней помощи. Он заключил: «Ваши руки нужно лечить в больнице».

Он рекомендовал упражнения на растяжку рук и назначил повторный прием через две недели. Посоветовал не брать на руки девятимесячного внука, не работать в саду и не поднимать тяжести. Он также заявил, что мне нельзя работать над новой книгой – ни писать от руки, ни набирать текст на компьютере. Я спросила Дэна, смогу ли я сама пережить собственные руки, если буду слишком нагружать их. Он ответил: «Это правильный ход мыслей».

Происходящее не было удивительным. Всю жизнь я не давала отдыха рукам. В десятилетнем возрасте помогала маме в ее врачебном кабинете – стерилизовала шприцы, многоразовые резиновые перчатки и хирургические инструменты. Когда перешла в старшие классы школы, работала на полную ставку в закусочной «Эй энд Даблью» на Хайвей, 81. Там я таскала полные поддоны с солодом и гамбургерами по центральному коридору. Последние два года учебы в старших классах я работала поваром-фритюрье в той же закусочной, постоянно что-то рубила и таскала тяжелые фритюрницы. В колледже и во время работы над докторской диссертацией я по много часов делала записи от руки. Когда стала врачом, писала заметки во время приема. На протяжении последних тридцати лет я трудилась над рукописями от шести до восьми часов в день.

Конечно, удивляться нечему, но я была потрясена: всегда считала себя сильной, здоровой и компетентной. Я была убеждена, что если работать достаточно упорно, практически все получится. В голове не укладывалось, как жить, если начну сдавать физически.

Придя домой, я сообщила новости мужу. Он тихонько посидел, подумал, а потом сказал: «Мы с этим справимся».

Конечно, жизнь продолжалась. А как иначе? К счастью, я была в состоянии оплатить необходимое лечение. Купила перчатки-протекторы на руки и перестала посещать занятия по йоге. Я выполняла упражнения и надеялась на улучшение самочувствия.

Я подумала тогда, что в наказание боги не могли бы придумать худшей кары, чем превратить меня в беспомощного человека. И если бы они захотели, чтобы я увидела Вселенную глобально, именно такую кару назначили бы мне. Когда я заявила моей милой двоюродной сестре Роберте, что, по моему мнению, боги устроили мне испытание на прочность, она уверенно сказала: «При чем тут боги? Такое с людьми бывает».

Китайская пословица гласит, что великое знание дается через великую боль, но обратное необязательно верно: не вся великая боль дает великое знание. Как врач я советовала другим людям извлекать уроки из отчаяния и боли, которые они испытывали, и твердо решила сама поступать так же. Я знаю, что мне нужно было прекратить сопротивляться реальному положению вещей и стать человеком, принявшим ситуацию с благодарностью.

Прошло две недели, и я снова пришла к Дэну на обследование. Силы в руках не прибавилось. Упражнения не помогут. Когда я ехала домой на машине, пошел густой снег. Обледеневшая дорога и белая мгла беспощадно и точно символизировали все, что происходило тогда в моей душе. Конечно, показалось, что падающий с неба снег оплакивает меня.

В ближайшую субботу мой муж Джим пошел в гости к другу, чтобы посмотреть футбол. Я осталась дома одна, наступили сумерки, и я смотрела, как падает снег. Снег всегда вдохновлял меня, был неким духовным символом. Я знала: чтобы сохранить руки здоровыми, нельзя их нагружать письменной работой. Но я сказала себе, что это исключение ради «качества жизни». И у меня было столько заметок, что я решила открыть папку с материалами про мои руки.

Я обнаружила там открытку с собственным изображением и рекламной акцией, посвященной моей книге «Письмо изменит мир». Я прикрепила ее к обложке папки и стала рассматривать. Вдруг меня охватил приступ ярости, я схватила маркер и крест-накрест зачеркнула свое лицо на фотографии. Теперь на папке было написано: «Мэри Пайфер: отказаться от письма, чтобы спасти мир».

Меня удивил этот приступ ярости. Какое-то время я просто прислушивалась к своим чувствам. В груди одна за другой накатывали горячие волны гнева и душевной боли. А потом я расхохоталась над горькой иронией ситуации.

Что же, когда-то я была писателем. Вспомнился ответ Бертольда Брехта на вопрос: «Будут ли песни в темные времена?» Он сказал: «Да. Будут и песни о темных временах». Мысль о пении в моем случае все изменила.

Я стала осваивать специальные кухонные принадлежности и ручку для больных рук. Мой муж открывал консервные банки и закручивающиеся крышки, помогал мне надевать носки. Зять установил на моем компьютере программу записи текста с голоса. С малышом я играла на полу или когда кто-то передавал мне его в руки.

Приспособиться к новым нормам жизни оказалось нелегко, они создавали много проблем. Джим не очень умело готовил, и хотя он был мастером на все руки, я старалась не слишком зависеть от него. Это значило, что по вечерам на ужин у нас часто был овощной салат и магазинные вегетарианские бургеры.

Отныне я старалась не водить внуков кататься на санках с дамбы Холмс, потому что, когда мы спотыкались, я не могла подняться, не нанося вреда рукам. А упасть для меня значило разбить лицо.

Я заметила, что стала, как завороженная, наблюдать за руками окружающих. Обращала внимание, если человек нес что-то тяжелое или играя раскручивал малыша в воздухе. Я думала, какие эти люди сильные, какие штуки они делают с помощью рук. Даже когда смотрела телевизор, удивлялась, какие у актеров сильные руки. Я с трудом удерживалась от того, чтобы хвалить своих друзей за мощные верхние конечности.

К своему ужасу, я стала замечать, что целый день могу провести, занимаясь своими руками. Человеку с инвалидностью необходимо правильно организовать быт, иначе у него возникнут трудности в общении и эмоциональные проблемы. Я не желала посвящать всю жизнь заботе о собственном здоровье – хотела жить полной жизнью и участвовать во всем, что происходит вокруг. Задалась вопросом: «Сколько времени мне следует тратить с пользой для себя? И сколько времени нужно выделить на то, что для меня важно?»

Люди были ко мне добры и стремились помочь. Первый урок, который я извлекла из этого, – умение с благодарностью принимать помощь. Как легко жить, когда о тебе кто-то заботится! Повезло, что у меня есть муж с хорошим чувством юмора и любящие друзья. Но со временем я отчетливо поняла, что это превращается в проблему, которую необходимо разрешить. Разговоры о моей инвалидности не поднимали настроение окружающим, а советы, которые мне давали, редко были полезными.

Мне нужно было остаться один на один со своей болью и горем, чтобы набраться сил и вести более здоровый образ жизни. В ту зиму я много медитировала и просто смотрела на небо, озеро и птиц, пролетавших в небе. Я напоминала себе, на что еще способна: я могу плавать, читать, разговаривать и гулять на свежем воздухе.

Примерно в это время произошло несколько событий, которые изменили мою точку зрения. Я пошла на ужин с друзьями и излила им душу. Моя подруга Кейти сказала: «У тебя прекрасные руки, и ты по-прежнему можешь пользоваться ими во время беседы. Мне всегда нравилось наблюдать, как ты жестикулируешь». Жанин присоединилась к ней: «Руки хорошо тебе послужили. Они долго и напряженно работали, обеспечили прекрасную жизнь. Вспомни об этом и поблагодари их за все хорошее, что они сделали для тебя. Продолжай их любить».

Вскоре после этого разговора я наблюдала за Леонидами – потоком метеоритов. Через час я увидела ярко-зеленый метеорит, который медленно шел по восточной части небосклона и плюхнулся в озеро Холмс. Несколько раз за свою жизнь, когда для меня наступал переломный момент, я видела зеленый метеорит. Это был сигнал, посланный мне Вселенной для ободрения.

Чем чаще я беседовала с друзьями, тем больше убеждалась, что в моих страданиях нет ничего из ряда вон выходящего. Хирург, лечивший мои руки, по совместительству пианист, который любит играть классическую музыку, сообщил мне: «У вас наступит улучшение в состоянии рук, но они всегда будут болеть. Вам не грозит тяжелая инвалидность, вы всегда сможете делать то, что нужно, но делать это будет больно. У меня тоже руки болят каждый день».

Я вспомнила свою бабушку через год после того, как дедушка скончался от сердечного приступа. Она умирала от лейкемии в своем домике в Флеглере, штат Колорадо, и мы с мамой навестили ее. На мой вопрос о здоровье бабушка ответила: «Давай обсудим что-нибудь поинтереснее». Она начала расспрашивать меня о школе, что я читаю и о моих друзьях. Однажды я призналась ей, что восхищаюсь выдержкой, с которой она справляется со своей ситуацией, и что держится молодцом. Она взглянула на меня и сказала: «Мэри, в том, что касается лейкемии, выбора у меня нет, но я могу взять под контроль то, как я на это реагирую. Я могу вести себя правильно и радоваться этому».

Пока мне делали операции и шел процесс восстановления, я узнала, что дочь моей подруги умирает от рака. Дня не проходило, чтобы в библиотеке или тренировочном зале мне не встретились сверстники, у которых только что умер близкий человек или которые не получили бы тревожных новостей о собственном здоровье. Я осознала, что, пока была здорова, принимала свое состояние как нечто само собой разумеющееся. Теперь, думая о своих больных руках, я уже не удивлялась: «Почему это случилось со мной?», а говорила себе: «Почему бы и нет?»

Когда я впервые узнала, что у меня проблема с руками, представила себе все отрицательные последствия этого: дряхлость, зависимость от окружающих и постепенный распад всего, что много значило для меня. Но я поняла, что заглядывать так далеко вперед опасно. Никто не знает, что произойдет в будущем, будет хорошо или плохо. Лучше приспосабливаться к жизни, планируя сегодняшний день, здесь и сейчас.

К приходу весны я настроилась ценить то хорошее, что есть. Радовалась, что солнце встает раньше и листья зеленеют, а также собственному неуклюжему, но выздоравливающему телу. Иногда меня охватывало чувство глубокой благодарности за все, что происходит.

Однажды утром на траву рядом со мной сел свиристель. Мне давно не встречались эти птицы: с тех пор, как выдалась холодная весна, у нас померз яблочный цвет, и множество голодных свиристелей собралось под нашей яблоней. Но этот пролетал мимо и сделал остановку в пути, словно хотел сказать: «Как приятно, что ты вышла подышать чистым воздухом!»