Текст книги "Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)"

Глава 8
Блюз

В комнате настоятельницы Дженнифер встретил яркий солнечный свет. Свободным потоком проникал он сквозь незашторенное окно, теплой волной ударялся о кремовые стены и потолок и падал на светлый дощатый пол, где лежала грубая узкая дорожка, как бы подчеркивавшая то, что здесь тоже придерживаются спартанских правил. Два кресла с прямыми спинками, обычный деревянный стол, незатейливый аналой, – вряд ли подушечка когда-либо покрывала низкую подколенную скамеечку. Ничто не смягчало эту бьющую в глаза бедность, кроме декоративной тарелки на стене – барельеф на ней изображал Мадонну с младенцем. Вспомнив церковь, Дженнифер с интересом взглянула на тарелку, но была разочарована: грубая имитация, из самых дешевых, подделка под бирмингемскую глазурованную терракоту, купленная, вероятно, в Лурде.

– Проходите, – вновь прозвучал тихий голос.

На диванчике у окна, окутанная солнечными лучами, сидела очень пожилая монахиня. Она не повернула головы, но мягкой старческой рукой показала на одно из кресел. Дженнифер присела.

– Я – мисс Силвер, кузина мадам Ламартин. Я приехала повидать кузину, и мне сообщили, что она умерла несколько дней назад.

Теперь монахиня повернулась в ее сторону. Бьющий в глаза свет мешал Дженнифер, но все же она разглядела округлое бледное лицо, сплошь покрытое морщинками, точно ладошка после долгой стирки. Но не страсти наложили эти бесчисленные морщинки, а неумолимые годы. Однако лоб под черным чепцом был совершенно гладким, как будто она никогда не хмурила брови. Трудно понять, какое выражение таилось в выцветших глазах, но линия губ была мягко очерчена.

– Я слышала о вашем приезде, мадемуазель. Мне искренне жаль, что вас поджидало такое известие. Это грустная история: друзья всегда грустят, когда один из них умирает в столь молодом возрасте. – Она улыбнулась. – Нелегко, понимаю, принять смерть как начало, а не конец.

– Да.

– Ты уже видела могилу кузины, дитя?

– Да, матушка, – ответила Дженнифер и умолкла.

Ее невольно взволновала успокаивающая доброжелательность старушки, она не знала, с чего начать разговор. Подозрения и тревоги стали вдруг такими далекими… Мудрость и доброта жили в этой непритязательной и милой комнате.

Ошибочно истолковав ее молчание, приоресса заговорила сама, кротко, но без сентиментальности, и если бы Дженнифер действительно считала себя понесшей тяжкую утрату, то и тон, и смысл сказанного ее успокоили бы, но при теперешних обстоятельствах они только еще больше затрудняли начало разговора.

Наконец она почувствовала, что нашла достаточно нейтральную тему.

– Сегодня я разговаривала с доньей Франциской и сестрой Луизой, – сказала она. – Я узнала, что у кузины были с собой документы, и…

– Все правильно, – с готовностью подтвердила мать настоятельница, – ты, конечно, можешь забрать документы. Ей удалось как-то не потерять их, видимо, потому, что ремешок сумочки обмотался вокруг запястья. Донья Франциска взяла на себя заботу о багаже, который привезли позже из машины, но бумаги у меня. – Она поднялась, выдвинула ящик стоящего рядом комода, на мгновение склонилась над ним и вынула плоскую кожаную сумочку, которую протянула Дженнифер. – Это все, что у нее было с собой, дитя мое. Возьми. Теперь это принадлежит тебе.

– Благодарю вас, – сказала Дженнифер, взяв сумочку; ее пальцы беспокойно теребили застежку. – Вы не против, если я открою ее, матушка?

– Ну что ты! Делай что хочешь.

И приоресса, вернувшись на свой диванчик у окна, склонилась над четками, предоставив гостью самой себе и дав ей некую иллюзию уединения. Дженнифер торопливо заглянула в сумочку и, вытащив содержимое, разложила все на коленях. Расческа, пудра, зеркальце, ланкомовская помада, ключи, пачка билетов, пухлый кошелек и довольно объемистый конверт, тоже с деньгами. Дженнифер пересчитала их – сотня тысяч франков или что-то около того. Она задумчиво нахмурилась над купюрами. Да, Джиллиан вполне могла закрыть счет в банке и забрать все сбережения, она ведь была почти уверена, что останется здесь навсегда.

Она рассмотрела конверт. На нем был штамп Бордоского банка, адрес, написанный по-французски ровным почерком: «Madame Lamartine, 135R de la Pompe, Bordaux»[14]14
  «Бордо, ул. де ла Помп, 135, мадам Ламартин» (фр.).


[Закрыть]. И еще на нескольких документах был тот же адрес.

Больше в сумочке ничего не оказалось.

Дженнифер начала медленно запихивать все обратно. Приоресса, оставив в покое четки, обернулась к ней и мягко сказала:

– Дитя мое, что еще тревожит тебя? Ты расстроена только смертью своей кузины? Или есть что-то еще? Если хочешь, поделись со мной.

Дженнифер подняла голову и слегка прищурилась: послеполуденное солнце еще не умерило свое яркое сияние.

– Да, я бы хотела…

– Так расскажи, в чем дело.

– Матушка… – Она глубоко вздохнула. – То, что я собираюсь сказать, должно быть, покажется вам крайне странным, но, я надеюсь, вы простите меня и выслушаете.

– Я слушаю.

И Дженнифер заговорила. Но не о своих подозрениях по поводу того, что донья Франциска и Селеста, возможно, знают больше, чем говорят, а о том, почему ей так трудно поверить, что женщина, похороненная на маленьком кладбище, была ее кузиной; о том непонятном обстоятельстве, что даже в бреду она, очевидно, ни разу не перешла на английский, ни разу не упомянула об Англии и своей семье.

– Но вы, – сказала Дженнифер в заключение, – вы сами навещали ее, конечно. Она была в сознании, когда вы виделись с ней? Неужели она так ничего и не сказала?

– При мне – ничего. Когда мне рассказали, что ты приехала, я была поражена и очень расстроилась, что тебя поджидало такое известие… – Она немного помолчала, словно в раздумье, потом спокойно сказала: – И жаль, что ты не пришла прямо ко мне. Но… – Она задумалась и не закончила начатую фразу. – Должна сказать, что за твоей кузиной ухаживала в основном донья Франциска. Конечно, я была огорчена и одновременно удивлена, поскольку твоя кузина ничего не говорила о родственниках. Единственное, на что я надеюсь, что ты простишь нам невольный грех, который мы совершили.

– Да, конечно. К тому же я не думаю, что это был грех. Я уверена, что эта женщина ничего не говорила о родственниках просто потому, что у нее их не было, – эта женщина не была моей кузиной.

– Мадемуазель…

– Минуточку, – взмолилась Дженнифер, – послушайте, матушка. Во всей этой истории, вне всякого сомнения, есть на редкость странные вещи.

И она рассказала приорессе о горечавках, синих цветах, которые умершая различала и любила, и о том, что Джиллиан никогда в жизни не видела синего цвета.

Мать настоятельница сидела спокойно и слушала.

– Теперь вы понимаете, – закончила Дженнифер, – почему я так уверена, что той ночью к вам пришел кто угодно, только не Джиллиан. И если это верно, то куда же исчезла кузина?

В комнате наступила тишина.

– Что ж, – сказала наконец старая монахиня. – Понятно. Все это поистине странно. Более того, трудно представить, как могла произойти такая серьезная ошибка.

– Действительно трудно. Но теперь вы понимаете, почему я не в состоянии уехать и оставить все как есть?

– Да, это вполне естественно. Но все же, если ты права и твоя кузина жива, почему она не известила тебя? Или нас? Ты говоришь, она знала о твоем приезде сюда?

– Да, знала. Но с ней могло что-то случиться, и именно это тревожит меня.

– Но что могло случиться? Если умершая девушка была не мадам Ламартин, почему она не призналась в этом? И наконец, почему у нее были документы твоей кузины?

– Не представляю, но…

– И машина, с которой произошла авария той ночью, тоже принадлежала твоей кузине.

Дженнифер молчала.

– Если твои подозрения справедливы, – спокойно продолжала размышлять приоресса, – мы должны подумать не только о том, где сейчас мадам Ламартин, но и том, кто была умершая.

Они помолчали некоторое время.

– История с цветами, – сказала наконец монахиня, – именно это окончательно убедило тебя, да?

– Наверное. Да, именно это.

– И по этому признаку ты могла бы узнать свою кузину?

– Только в данном случае – наоборот. То есть если умершая не была дальтоником, то она не могла быть Джиллиан. И это можно сказать почти с полной уверенностью. Случаи дальтонизма у женщин и так достаточно редки, а сине-желтый тип – крайняя редкость.

Вдруг Дженнифер прервала себя и взмахнула рукой.

– Какая же я глупая! Толкую о каких-то второстепенных вещах и ни разу не попыталась узнать главное. Когда я говорила с Селестой, то была слишком увлечена своей мыслью. А ведь надо было начинать с другого!

– Что ты имеешь в виду? – тихо спросила монахиня.

– Как она выглядела! – торжествующе воскликнула Дженнифер. – Как выглядела умершая девушка?

Пожилая женщина спокойно молчала. Легкая улыбка тронула ее губы.

– К сожалению, дитя мое, я не могу помочь тебе. Я ее не видела. Никто, кроме доньи Франциски и Селесты, ее не видел.

Дженнифер недоуменно взглянула на нее:

– Никто не видел? Но я поняла, что вы ее навещали.

– Да.

– Тогда я не понимаю…

– Видишь ли, дитя мое, – сказала настоятельница, – я слепа и давно ничего не вижу.

Она сидела спиной к играющим солнечным бликам и улыбалась чуть печальной улыбкой.

– О, матушка… простите меня, – запинаясь, сказала Дженнифер.

– За что прощать? – Старая монахиня улыбнулась. – Порой мне кажется, что окружающие воспринимают мою слепоту острее, чем я сама. – Сказав это, она выпрямилась, в голосе ее появились бодрые, властные нотки. – Мне кажется, дитя мое, самое малое, что мы можем сделать, это предложить тебе наше гостеприимство. Я лично уверена, что все твои предположения слишком эксцентричны и маловероятны… Извини великодушно, но я убеждена, что твоя кузина умерла. Когда мы в более спокойной обстановке обсудим все факты, то, несомненно, найдем для них простое объяснение.

Дженнифер молчала. Она зажала руки в коленях и, задумавшись, едва ли слышала последние слова монахини. Что, если действительно пожить в монастыре? Это же отличная возможность: можно наблюдать, расспрашивать, проверять на ничего не подозревающих обитателях все утверждения доньи Франциски… На лучшее едва ли можно было надеяться.

– Ты подумай над вопросами, которые тебя интересуют, а начать поиски надо, конечно, прямо отсюда. Если ты поселишься у нас…

– Вы так добры. Но если я приму ваше предложение, не будет ли мое пребывание слишком большой обузой для монастыря?

– Это самое малое, что мы можем сделать. Грех лежит на монастыре. Хотя и по неведению, но все же мы виноваты, что печальное известие обрушилось на тебя так неожиданно. Позволь нам искупить грех.

– Вам нечего искупать. – Дженни улыбнулась. – Но я с удовольствием принимаю ваше предложение. Благодарю вас.

– Вот и хорошо, тогда вечером приходи к нам.

– Прямо сегодня, матушка?

– Чем скорее твоя душа успокоится, тем лучше. Но если ты думаешь, что в отеле могут возникнуть сложности…

– Нет-нет, вряд ли. Я предупредила хозяина, что могу уехать в любой момент… Понимаете, кузина надеялась, что я смогу пожить здесь вместе с нею.

– Итак, мы ждем тебя к вечеру, если успеешь собраться. Если нет, завтра. Мы рады тебе в любое время, дитя. Даже если твои поиски приведут все к той же печальной истине, что твоя кузина мертва. Я уверена, наша тихая обитель в какой-то степени тебя утешит.

Дженнифер почувствовала, что в этой спокойной тишине ее подозрения постепенно тают.

– Спасибо, – просто сказала она. – Я с радостью приду. Здесь такие чудесные места, и мне кажется, что если где и можно найти успокоение, то именно здесь.

– Ты почувствовала это? Я очень рада.

Лицо настоятельницы просветлело.

– Только что я побывала в вашем храме, – сказала Дженнифер. – Алтарь просто великолепный. Я бы даже сказала, полной неожиданностью было увидеть его в такой скромной и уединенной обители.

– Да, да, у нас все достаточно скромно. Но простота зданий гармонично сочетается с этими высокогорными долинами. Барочная пышность и великолепие были бы неуместны в долине Гроз. Здесь хороши крепкие и простые белые стены. А нашим окнам не нужны витражи, потому что в них смотрят горы.

– Но ваши картины, светильники и резьба…

– Обо всем этом, – спокойно ответила мать настоятельница, – я ничего не могу сказать. Как ты уже, наверное, поняла, несколько лет назад я с большим облегчением передала все хозяйственные заботы в крепкие руки доньи Франциски. С некоторых пор убранством церкви занимается в основном она. Я знаю, что там появилось много нового: картины, ковры, новые подсвечники… В прошлом году она наняла в Бордо рабочего, и он сделал для нас алтарную преграду. В былые годы я придерживалась простоты в убранстве, но сейчас заметила, что некоторым, вернее, большинству наших сестер легче нести свой крест, любуясь красотой статуй и светильников. Поэтому, хотя мы и не можем позволить себе тратить значительные суммы на все эти вещи, я разрешила донье Франциске делать все, что ей заблагорассудится, к удовольствию и радости молодых сестер. И конечно, – она улыбнулась мудрой тихой улыбкой, – детей.

Дженнифер вспомнила святых и ангелов, парящих на крыльях над алтарем, вспомнила великолепную алтарную преграду, которой вряд ли касалась рука «какого-то рабочего из Бордо», вспомнила золотые подсвечники флорентийской чеканки, мерцающие «на радость детям»… Похоже, не одна тайна поджидает ее в монастыре Богоматери Гроз. Если сопоставить золотые светильники и святых Эль Греко… Дженнифер сразу припомнилось письмо, что она обнаружила за триптихом. Сейчас его содержание показалось ей гораздо более важным, особенно в связи с упоминанием о «трех миллионах франков». Нервная дрожь пробежала по ее телу, и словно игла кольнула в сердце.

– Понимаю вас, – сказала Дженни и огорчилась оттого, что голос ее снова дрогнул. – Там очень красиво. Неужели все это – заслуга доньи Франциски?

За ее спиной послышался тихий голос испанки:

– Я нужна вам, мать настоятельница?

– Да, конечно… – Приоресса не удивилась: острое чутье, дарованное слепым, должно быть, уже подсказало ей о присутствии третьей персоны. – Я рада, что ты заглянула. Есть один момент, который хорошо бы по возможности прояснить прямо сейчас. Ты ведь уже знакома с мадемуазель Силвер?

– Да.

– Она, в состоянии некоторого смятения, пришла повидать меня, Франциска.

Не взглянув на Дженнифер, донья Франциска проговорила тем же спокойным, бесцветным голосом:

– Ее горе вполне естественно.

– Правильно. Но ее привела ко мне не только скорбь об умершей кузине. – Она обернулась к Дженнифер, которая, не шелохнувшись, сидела на своем стуле. – Я полагаю, донья Франциска – именно тот человек, с которым тебе надо поговорить, дитя мое. Расскажи ей о том, о чем сейчас поведала мне, – о своей убежденности, будто бы в смерти твоей кузины есть некая тайна.

Лицо доньи Франциски дернулось, как от пощечины, глаза вдруг ожили, и она впилась взглядом в лицо девушки. Они полыхнули каким-то стальным блеском. Что было в них? Гнев? Сомнение? Страх?

Сжимая дрожащими пальцами сумочку, Дженнифер тщетно пыталась вывернуться из этой непредвиденной ситуации.

– Это не так уж важно, матушка. Может быть, позже. Давайте лучше пока оставим…

– Нет, уж лучше сейчас, – твердо сказала приоресса.

Повернувшись в сторону неподвижной фигуры испанки, она кратко и точно пересказала все сомнения и подозрения, которые изложила ей Дженнифер. А та не осмеливалась поднять глаза на донью Франциску, но чувствовала на себе ее немигающий, тяжелый взгляд. Испанка стояла в жутковатой неподвижности, спокойно, она словно окаменела, лишь рубин посверкивал на ее груди.

– Поэтому я подумала, что будет лучше всего, – заключила настоятельница, – если мадемуазель поживет у нас некоторое время и…

При этих словах донья Франциска вдруг резко дернулась, как марионетка. Рубин вспыхнул.

– Здесь? У нас?

– Да. – На лице приорессы отразилось удивление. – Мне кажется, это самое меньшее, что мы можем сделать для нее. И если на свежую голову она надумает провести расследование, то лучшего места и придумать нельзя.

– Расследование? О каком же расследовании тут может идти речь?

– Во-первых, я бы хотела знать, – сказала Дженнифер и поразилась непоколебимой твердости своего голоса, – как выглядела мадам Ламартин?

Донья Франциска обернулась и смерила ее взглядом. Последовала небольшая пауза. Потом испанка улыбнулась:

– Она была не очень высокой и довольно хрупкой. Волосы светлые, немного вьющиеся, серые ясные глаза. Прямой нос и довольно густые прямые брови. – Она говорила медленно, наблюдая за Дженнифер из-под полуопущенных век. – Вас устраивает такое описание, мадемуазель?

– Вполне, – упавшим голосом сказала Дженнифер.

Донья Франциска повернулась к приорессе. Визгливые нотки, появившиеся в ее голосе, напоминали звук пилы, вонзающейся в ствол дерева.

– Вот видите, никаких расследований больше не понадобится. Ничего загадочного нет, мать настоятельница. Предположения мадемуазель просто возмутительны и…

– Франциска…

Старческий голос был тих, но испанка замерла на половине тирады и склонила голову:

– Простите, мать настоятельница.

– La petite[15]15
  Здесь: милая девушка (фр.).


[Закрыть] – наша гостья, – мягко сказала приоресса, – и мы виноваты перед ней. Все, что ты хочешь сказать, я готова выслушать после вечернего богослужения. А сейчас я была бы рада, если бы ты распорядилась насчет комнаты для мадемуазель.

– Мать настоятельница, у нас нет свободных комнат, – сказала донья Франциска вполне смиренным, но очень выразительным тоном.

– Нет? Кто же в той комнате, где была мадам Ламартин?

– Сестра Мари-Жанна. Она не переносит холода.

– Ах да. А лазаретная комната?

– Там двое сирот…

– Да. Помню. Тогда… – Ее незрячее лицо повернулось в сторону Дженнифер. – Видите, мадемуазель, какое скромное гостеприимство мы можем оказать. Может быть, вы не откажетесь разделить с кем-нибудь комнату? Если нет, не стесняйтесь, просто скажите.

– Подселить к кому-нибудь? – вмешалась донья Франциска, не давая возможности высказаться Дженнифер. – У нас нет свободных кроватей.

– Так ли? Ведь сестра Мари-Жанна перешла в свободную комнату. Мадемуазель не против поселиться у Селесты?

Послышался свистящий, как шипение змеи, выдох испанки:

– Мадемуазель Силвер не желает…

Дженнифер впервые подняла голову и открыто взглянула в лицо испанки. Взгляды их скрестились, словно стальные клинки.

– Напротив, – сказала она, – я просто в восторге.

Солнце уже сильно клонилось к западу, когда Дженнифер наконец вышла за ворота и поспешила вниз, в долину. Постепенно краски дня становились гуще, тени западных вершин удлинились, легкая синева легла на долину и петлявшую по ней дорогу. Дженни снова почувствовала тягостную уединенность этих мест, она поежилась и ускорила шаги, словно пыталась убежать от неприятных мыслей и воспоминаний. Еще совсем недавно эти места казались ей такими прекрасными, она вспомнила цветы и пряный ветерок, шум воды, трех лошадей в летящем галопе и свет, игравший на их шелковистых боках. Это было в тот момент, когда, нырнув с тропы, они перелетали через поток; она вспомнила пенный натиск воды, такой призрачный и тусклый в затененной глубине ущелья…

Там, над призрачно-пенным потоком Пти-Гав, на фоне золотистого неба четко выделялась фигура всадника. Лошадь не двигалась, только ветер играл ее гривой. Всадник был точно вырезан из черной скалы. Но в его посадке уже не было той легкости, что поразила Дженнифер в полдень; чуть склоненная вперед голова ушла в поднятые плечи – он напоминал затаившегося хищника, выслеживающего добычу.

Монотонный шум воды поглощал все остальные звуки в долине. Всадник пошевелился – лошадь прянула и громко заржала, словно острые шпоры впились в ее бока. Потом и лошадь, и всадник исчезли за скалой, оставив за собой гулкую россыпь выбитых копытами камней.

Достигнув проезжей дороги, Дженнифер повернула в сторону Гаварни. Чуть позже, когда возле нее остановился большой туристский автобус и вежливый голос предложил подвезти до городка, она с благодарностью приняла предложение, необычайно остро вдруг ощутив, что возвращается к действительности. Вскоре Дженнифер уже стремительно сбегала по дорожке, ведущей к отелю; ее переполняла надежда на дружеское участие и поддержку Стивена.

Глава 9
Интерлюдия (страстно)

Дженнифер вошла в столовую отеля и, не найдя там Стивена, поняла, как сильно хотела его увидеть. Глубоко разочарованная, она села за столик, машинально взяла салфетку и рассеянно просмотрела изысканное меню. Она поглощала принесенный обед, не ощущая вкуса, и внимательно следила за дверью. Но Стивен все не шел. «Должно быть, обедает в своем отеле», – подумала она, с удивлением отметив, что это больно ее задело.

Она чувствовала себя полностью опустошенной, особенно мучительно было сознавать, как необходимы решительные действия и как трудно сделать первый шаг.

Пролог с детективной завязкой…

Антракт перед первым действием… некое уникальное безвременье, фантазия, рассыпающаяся под ударами сомнений. Что, если она ошибается? Что, если в результате всему этому есть простейшее объяснение? А она навоображала черт-те что. Таинственные призраки издевались над ней: Джиллиан жива… Джиллиан где-то спрятана, кто-то держит ее взаперти… Джиллиан в опасности… Она пыталась отогнать их. Такого не могло случиться. Или – случилось?

После обеда Дженнифер неимоверным усилием воли заставила себя отыскать хозяина отеля и, извинившись, сообщила ему об изменении своих планов.

– Я предупреждала вас о такой возможности, – закончила она, – но сама не ожидала, что придется съехать так быстро. Безусловно, я заплачу вам за сегодняшнюю ночь.

Хозяин открыл было рот и собрался что-то возразить ради приличия, но, взглянув на Дженнифер повнимательнее, передумал и стал вдруг крайне предупредителен. Его доброта и очевидная симпатия, однако, ничуть не улучшили ее настроения. Когда Дженнифер наконец освободилась, то почти выбежала из освещенного холла, одержимая единственной мыслью – найти Стивена.

Лишь две-три тусклые звездочки прокололи сгустившиеся сумерки, но, обойдя отель, Дженнифер сразу увидела Стивена у реки. Не глядя под ноги, она бросилась к нему по крутому склону между темными соснами, спотыкаясь о корни, избороздившие узкую тропинку.

Стивен стоял на каменном мосту, перекинутом над высоким речным порогом, и смотрел на кипящую внизу пену. Рябины протянули над водой свои ветви, вовлеченные свежим ветерком в легкий светлый танец, и само ущелье подсвечивалось снежными бурунами падающей воды. Он стоял, наклонив голову, и смотрел на несущийся поток.

Вид знакомой фигуры оказал на Дженнифер совершенно деморализующее действие: сбегая в темноте по тропе под соснами, она чувствовала, что теряет остатки самообладания и не в силах больше сдерживаться. Пока она была вынуждена нести свою ношу одна, то почему-то воспринимала все относительно спокойно, но сейчас этот тяжкий груз словно придавил ее. Необходимо было поделиться с кем-то своими переживаниями, она знала, что дружеское участие снимет добрую половину проблем. В данный момент Стивен был ей нужен как воздух. Спокойствие, сила, уверенность… Чего еще надо? «Старший брат» Стивен… Она вдруг обрадовалась, что нашла такое простое объяснение своему желанию видеть его. Старший брат и друг Стивен… Все очень просто. Защитившись этим целомудренным объяснением, точно улитка своим домиком, Дженнифер бежала к нему, протягивая руки.

Он повернул голову и увидел ее. Из-за шума падающей воды не было слышно, что она зовет его, однако он разглядел в сумерках и узнал бегущую к нему с протянутыми руками Дженни.

– Это же Дженни! – едва слышно прошептал он.

– Стивен… Ой, Стивен!

Он быстро повернулся, протягивая к ней руки, она влетела в его объятия и прижалась к нему. Его сердце бешено колотилось. Он обнял ее, голова его склонилась, и губы искали… Но она уткнулась ему в плечо, и его губы нашли только шелк ее волос. Он произнес осевшим голосом:

– Дженни…

Она не поднимала головы.

– Дженни!

Никакой реакции. Томительная неизвестность быстро прошла, он понял, что она плачет. Очевидно, случилось какое-то несчастье. Дрожала она не от страсти, а от слез и искала в нем только сочувствия. Дружище Стивен, придержи коней, глупец: она и не догадывается о том, что ты…

Спустя несколько бесконечно долгих минут он неузнаваемо изменившимся голосом спросил:

– Ну, Дженни… Что случилось, Дженни?

Она сотрясалась от рыданий, еще теснее прижимаясь к его плечу. Он замолчал и покрепче обнял ее. Вскоре рыдания начали утихать. Стивен уже овладел собой, его лицо снова было непроницаемо, но дышал он еще несколько учащенно, и рука, машинально гладившая ее волосы, слегка дрожала. Он криво усмехнулся, заметив это, и убрал руку.

Немного погодя она чуть отстранилась и занялась поисками платка.

– Возьми мой, – предложил он. – Уж не знаю почему, но мужчина всегда лучше экипирован на этот крайний случай. Видимо, привычка к самостоятельности.

Прикладывая к глазам платок, Дженнифер выдавила довольно жалкую улыбку:

– Твое плечо промокло? Извини. Надо отметить, Стивен, ты поразительно ловко справился с вышеупомянутым крайним случаем. Наверно, у тебя большой опыт?

– Обычно не больше трех девушек в день.

– Бедняжка, извини.

– Дитя ты неразумное. – Слова были шутливыми, но голос звучал ласково, и глаза озабоченно всматривались в ее лицо. Он обнял ее за плечи и повел к другому берегу. – Давай расположимся там, где сможем слышать друг друга, и ты мне все расскажешь.

Они поднимались по тропе, которая вела к горным пастбищам, начинавшимся почти от края этой прохладной тенистой расщелины. Теплый вечерний воздух принес запахи трав, можжевельника, и горный ветерок смешивал их тонкие оттенки. Шум реки постепенно перешел в бормотание и вскоре совсем растворился.

Луг окружала низенькая изгородь, они присели возле нее на гладком, еще теплом камне, и Дженнифер, глядя в землю, начала свой рассказ. Она рассказала о том, как странно приняли ее в монастыре, о все возраставшем предчувствии несчастья и, наконец, о том, как донья Франциска ошеломила ее известием о смерти Джиллиан.

– Умерла?! – Стивен был поражен. – Бедняжка Дженни. Мне очень жаль. Ужасная история… Как ты пережила это? Черт возьми, конечно, Джиллиан собиралась удалиться от мирской жизни, но все-таки они могли бы побеспокоиться и сообщить вам об этом.

Дженнифер сжала руки и сказала отрывисто:

– В том-то и дело, Стивен. Послушай…

Она рассказала свою таинственную историю о дальтонизме и синих цветах, о необычайной скрытности умершей, о том, что ей удалось узнать из разговоров, и обо всем увиденном в монастыре. И через всю эту пеструю повествовательную ткань черной нитью проходила испанка – она то откровенно лгала, то просто мешала, причем ее настороженное, расчетливое поведение явно свидетельствовало, что она чего-то боялась… только чего?

Уже встала луна и отправилась в плавание по звездной глади, подобно безмятежному лебедю среди лотосов на темной воде пруда. Горы и луга еще проступали в темноте. Легкий ветерок неслышно пробегал по траве. Настала такая тишь, что они слышали шорох травы у своих ног.

Стивен наконец заговорил, и его слова разрушили оцепенение:

– Да, как подумаешь обо всем этом… Похоже, денек тебе выдался не из легких. Сигарету, Дженни?

Его лицо осветилось пламенем зажигалки.

Она посмотрела на него долгим, внимательным взглядом.

– Стивен, ты должен поверить мне.

– Я верю до определенного момента.

– Что это значит? До какого момента?

– Того самого, после которого ты начала сочинять сказку про Великого Гиньоля[16]16
  Великий Гиньоль – главный персонаж французского кукольного театра ужасов.


[Закрыть]. В ее основе факты хотя и странные, но в итоге наверняка имеющие простое объяснение.

– Ты так думаешь?

Голос Дженнифер зазвенел от нервного напряжения. Услышав его, Стивен криво улыбнулся.

– Моя милая девочка, – прямо сказал он, – посмотри на свои рассуждения: две молодые, внешне похожие женщины поменялись местами. Одна умирает, даже на смертном одре не выдав своего настоящего имени. Вторая, уважаемая английская леди, исчезает бесследно. Мы остаемся с двумя сомнительными проблемами. Первая: кто была умершая? Вторая: где Джиллиан? – Он покачал головой. – Все это очень неубедительно.

– Почему?

Он произнес намеренно жестко:

– Потому что резонно принять вместо двух невероятных одно вполне приемлемое и уже известное объяснение: Джиллиан умерла и похоронена.

Спустя некоторое время Дженнифер сказала дрожащим голосом:

– А я надеялась, что ты поможешь мне.

– Именно это я и пытаюсь сделать, Дженни, неужели ты не понимаешь? – Он невольно вздохнул. – Я не хочу, чтобы ты сочиняла невероятные истории. Ты можешь поставить себя в очень неловкое положение, предъявив обвинение людям, которых едва ли можно отнести в разряд преступников.

– Нет, я говорила только о донье Франциске…

– Допустим, она солгала тебе, и ты ее невзлюбила. Но это еще не делает ее преступницей.

– Почему обязательно преступницей?! Но если бы ты видел ее сегодня и говорил с ней, тебе ее поведение тоже показалось бы очень странным.

– Ладно. А кто эта женщина? Что она делает в монастыре?

Дженни пересказала то, что узнала от сестры Луизы.

– А потом я еще пыталась выспросить кое-что у послушницы, которая провожала меня к выходу из монастыря. Милая девушка явно испытывала какой-то панический страх перед доньей Франциской. В итоге я поняла, что эта дама прекрасно ведет дела, не касающиеся религиозных вопросов. И еще, хотя, конечно, девушка не говорила об этом, но по выражению ее лица я поняла, что все они недолюбливают донью Франциску и считают, что она злоупотребляет слепотой матери настоятельницы. Правда, никто не говорит ей об этом. В своей душевной простоте они склонны все же верить испанке.

– Похоже, она пользуется большим авторитетом у сирот и послушниц?

– Да. И наверное, по той же причине. У меня создалось впечатление, что мать настоятельница передала ей часть своих полномочий, как бы в виде компенсации за отказ принять ее в орден. Знаешь, что она мне напомнила? Те старые добрые времена, когда королевы, герцогини или просто высокопоставленные особы, разочаровавшись и почувствовав, что им смертельно надоела как политика, так и болонки и приемы, удалялись в монастыри, снизойдя до сана аббатисы.

– Ты не упоминала о болонках, – со смехом заметил Стивен.

– Ты же понял, что я имею в виду. Если отбросить болонок и весь ее веласкесовский облик, она… Ох, как она мне подозрительна, Стивен! Не только из-за Джиллиан. Еще из-за церкви. Очевидно, что она истратила безумные деньги на все это…

– Драгоценная моя Дженни, существует масса копий Эль Греко. Не станешь ведь ты утверждать, что…

– Нет, конечно нет. Но такие великолепные копии тоже стоят немалых денег. И вещи, отделанные золотом и слоновой костью, я уж отличу от подделки. Неплохо бы узнать, где и как она их достала.