Текст книги "Венецианская леди"

Глава 19

Генерал Варрен положил книгу на маленький письменный стол и, иронически улыбнувшись, отпустил солдата.

– Признаюсь, дорогая Диана, что я уже больше не ждал вас.

– Я пришла только для того, чтобы выкупить жизнь человека.

– Я так это и понимаю… Да мне бы и не понравилось, если бы вы получили какое-либо удовольствие от того, что я от вас требую.

Варрен разразился безжалостным смехом и, схватив руку леди Дианы, добавил:

– Какое же это было бы удовольствие, если бы вы охотно выполнили все, чего я от вас добиваюсь?!

Поднявшись и налив в чашки кофе, он добавил:

– Вы прекрасно сделали, что так долго колебались; в нашем распоряжении всего один час. Краткость срока увеличит прелесть этого экспромта и придаст пикантность оплате вами вашего маленького долга… Я как раз уже собирался завести граммофон; ведь ожидание всегда так томительно. Что вы предпочитаете? У меня есть вальс «Дунайские волны», «Мадам Баттерфляй», юмореска Дворжака, негритянский джаз…

– Нет!

Невольный крик сорвался с губ леди Дианы. Генерал повернулся и посмотрел на нее.

– О, почему же не этот маленький, банальный фокстрот?

– Нет, нет!

– Я догадываюсь, он что-то напоминает вам, не правда ли? О, я знаю могущественное влияние музыки и силу воспоминания, скрывающуюся в нежной мелодии. Итак, без колебаний, Диана, эта американская мелодия причинит вам страдание, и это прекрасно. Ваш друг изнывает в тюрьме по вашей вине, – справедливость требует, чтобы и вы расплачивались за свой грех.

Раздались первые звуки фокстрота… Леди Диана потеряла ощущение действительности… Байя… Траттория в маленьком порту Неаполитанской бухты… две белые барки, укачиваемые голубой волной… Любимая рука на ее локте, на нее устремлен взгляд, полный бесконечной любви. Ей казалось, что ее воспоминания падали в ледяную воду, как прекрасные, полные жизни цветы.

– Снимите вашу шляпу и ваше манто, Диана; у меня не холодно… Помочь вам? Диана отшатнулась.

– Нет, оставьте меня.

Она вздрагивала от одной мысли о близком прикосновении Варрена. Как автомат, неловким жестом она сняла шляпу и манто.

– А, – шутливо сказал генерал, – так-то лучше… Сколько лет я не любовался вашими короткими белокурыми волосами… Вы позволите?

Леди Диана вздрогнула от прикосновения пальцев, ласкавших ее голову. Варрен заметил это и, с упреком во взгляде, сказал:

– Отвращение!.. О, дорогая, ни один проницательный психолог не предугадал бы такой перемены в вас. Вы, получавшие удовольствие в том, чего избегали порядочные женщины, вы, неподражаемый маэстро всяких любовных приключений, собираетесь теперь разыгрывать из себя юную причастницу, которую смущает всякий нескромный взгляд?.. Разрешите мне остановить граммофон и установить условия нашего маленького договора.

Сняв пластинку, генерал присел к столу, вынул из портфеля большой лист бумаги и, постучав по нему согнутым указательным пальцем, сказал:

– Вот это, дорогая, приказ об отсрочке исполнения постановления военно-полевого суда. Я лично написал его на пишущей машинке… Теперь мне остается прибавить только три пункта: адрес жандармского полковника… Если он получит приказ до пяти утра, то отошлет обратно в экзекуционный отряд… Дату… и подпись начальника генерального штаба, то есть мою…

Варрен сидел перед своим столом, повернувшись в три четверти к леди Диане, и наблюдал за ней с удовлетворением, от которого в его серых глазах вспыхивал огонь. Через несколько минут он добавил преувеличенно мягко и убедительно:

– Не воодушевите ли вы меня написать адрес подполковника Симеона, разоблачившись немножко больше?

Он остановился с пером в руке. Видя, что леди Диана не двигается, возмущенная его издевательством, он добавил:

– Я понимаю, что ваша гордость страдает, Диана! Но вы забыли, что закон возмездия почти так же стар, как мир… Вам нравилось издеваться надо мной, когда я был игрушкой в ваших руках; я получаю удовольствие, платя вам сейчас стыдом за стыд, унижением за унижение. Итак, дорогая!.. Время бежит страшно быстро; через двадцать минут разбудят солдат экзекуционного отряда…

Это страшное напоминание было ударом кнута для леди Дианы; лихорадочно сжав зубы, она сбросила платье.

– Великолепно! Великолепно!.. Вот видите, это не так страшно, я держу свое слово и пишу на конверте адрес подполковника, начальника отряда… Готово… Чтобы я мог теперь поставить дату, было бы лучше, если бы вы остались в одной сорочке… Что вы думаете об этом?

Леди Диана исполнила его желание. Варрен присвистнул от удовольствия:

– Восхитительно… Этот батист, цвета чайной розы, просто чудо. Он удивительно облегает вашу фигуру, достойную лучших ваятелей Эллады. Если бы он не был так короток, то напоминал бы изящные драпировки танагрских статуэток из Александрийского музея. Я верен своему слову и прибавлю дату под документом. Убедитесь сами…

Помахивая белым листом, генерал заметил:

– Кому из чиновников военного ведомства пришло бы в голову, что каждая деталь этого приказа стоила все нового лепестка от стыдливости женщины!.. Ах, если бы документы, самые торжественные, умели говорить!.. Сколько королевских эдиктов подписывалось на волнениях какой-нибудь фаворитки, издевавшейся над государственным делом так же, как над своим первым любовным трепетом?.. Сколько министерских декретов было задумано в фривольной атмосфере надушенного будуара?.. Но мы будем философствовать потом… Чтобы дать подпись, я хочу видеть вас в простом наряде Фрины перед судом. Ареопаг – это я! И я, ваш высший судья, заседаю ради вас одной на границах Ливийской пустыни… Ну же!… Повинуйтесь…

Если бы генерал Варрен был менее уверен в своем триумфе, если бы победа не затмила его проницательность, он заметил бы необычайный блеск взгляда леди Дианы и понял бы, что у пойманных животных бывают опасные моменты. Была ли искренней видимая покорность его жертвы? Не преувеличивал ли он свою силу, когда думал, что леди Диана идет на жертвоприношение с пассивностью связанной овцы, положенной на белый жертвенный камень?

– Сперва подпишите, Варрен!..

– Сперва долой покровы, Диана!.. Генерал держал ручку наготове, Диана не двигалась, стоя в нескольких шагах от него. Молчание длилось долго. Враждебные волны двух противников сталкивались в невидимом пространстве, где электроны распавшейся материи пляшут свой вечный танец. Варрен саркастически рассмеялся.

– Ну же, совсем голой!.. Спустите ленточку с вашего нежного плечика.

Диана оставалась неподвижной, как бледная статуя.

– Варрен, я повинуюсь вам при условии, если вы исполните мою единственную просьбу. Уйдите на одну минуту… Когда вы войдете, на мне больше не будет сорочки, вы подпишете приказ и затем можете делать со мной все, что вам будет угодно.

Варрен колебался, но, посмотрев вокруг и убедившись, что поблизости нет оружия, он поднялся, успокоенный.

– Хорошо, я принесу последнюю жертву вашей оскорбленной стыдливости. Я удаляюсь не больше, чем на минуту, в соседнюю палатку. Если вы сдержите слово, я сдержу свое.

Едва генерал вышел, как леди Диана исполнила задуманный план. Поспешно сняв сорочку, она положила ее на виду на стол генерала; наскоро надев свое дорожное манто, она наклонилась возле коробки с пластинками и подняла крышку стеклянного ящика, в котором лежала кобра.

Змея спала, свернувшись в вате. Диана знала, как обращаться с ядовитыми змеями, не рискуя быть укушенной. Она видела, как действуют заклинатели змей в Индостане. Поборов страх и отвращение, она схватила животное за горло, вынула его из ящика. Это была маленькая змея, с черными пятнами, толстая, как уж, длиной в пятьдесят сантиметров. Погрузив голову пресмыкающегося во внутренний карман манто, чтобы изолировать его от прикосновения к коже, и спрятав правую руку под левой полой пальто, она ждала. Через несколько секунд вошел Варрен.

– Как, вы снова оделись? – удивленно спросил генерал.

Леди Диана показала ему взглядом на маленький комок батиста на столе среди бумаг. Варрен, удовлетворенно улыбнувшись, взял батист в руки и вдохнул запах еще тепловатой материи.

Сжимая розовый комочек левой рукой, он взял перо и сказал:

– Я подписываю.

Перо, проскрипев по бумаге, упало на стол, Варрен нетерпеливо вскочил.

– А теперь, Диана, снимите это манто, скрывающее от меня самое прекрасное сокровище верхнего Египта. Снимите его!

– Нет!

– Теперь я этого требую.

– Ну, что же, если вы смеете, подойдите! Варрен бросился к леди Диане, та отбивалась. Прикосновение ее обнаженного плеча, блестевшего сквозь меховой воротник, возбудило генерала. Он отбросил воротник и просунул свою руку под левую грудь Дианы.

– О, – раздался его крик, – я уколол себе палец булавкой…

И в то время, как он рассматривал болезненную рану при свете лампы, леди Диана, охваченная необъяснимым страхом, сделала несколько шагов к двери и выбросила кобру, которую она держала, сдавливая ей горло. Животное упало на песок и исчезло во тьме. Леди Диана вскрикнула.

– Что с вами? – спросил Варрен, ощупывавший свой указательный палец.

– Ничего, мне показалось, что в палатку влетела летучая мышь; здесь нет вампиров?

– Вы сошли с ума, дорогая! Но у вас была толстая булавка на талии под вашим манто.

– Это возможно. Вы серьезно ранены?

– О, нет, конечно! Идите в мои объятия, Диана… С вами я забуду, что шотландский чертополох имеет шипы.

– Да, да. Но прежде отошлите подписанный вами приказ… Прошу вас… уже половина пятого… сейчас появится заря…

– Хорошо… я исполню данное слово… Генерал отошел в глубину палатки и отдернул полог, перегораживающий ее. Из груди Дианы вырвался стон. Там, привязанный к стулу, с кляпом во рту сидел Анджело. Взгляд его был полон безмолвной муки.

– Так вы солгали мне, негодяй! – воскликнула она. – Все это время он был здесь и слышал, слышал как вы…

– Да, он прекрасно слышал всю мою игру с вами и страдал… да, так страдал, как не страдал ни один приговоренный к смерти. А теперь он будет страдать еще больше, потому что вам придется исполнить обещание, данное мне, на глазах у него…

Леди Диана смотрела на возлюбленного, и слезы текли из ее глаз…

– А теперь остаток ночи принадлежит нам. Генерал Варрен поднес руку ко лбу:

– Кажется, меня немножко лихорадит… это ваше дело, Диана, или, вернее, очарование вашей красоты, волнующей меня. Выпьем виски с содовой…

Пощупав свой палец, он добавил:

– Странно, мой палец как будто немного распух… Пустяки… немного виски, и все будет хорошо… За нашу прежнюю любовь, дорогая, и за блестящее ее возобновление, – проговорил он, наполняя стаканы и предлагая леди Диане.

Опорожнив стакан, он грубым жестом разбил его о стол и, поднеся левую руку к затылку, наклонил голову вбок:

– Что это со мной?.. Прошу извинения, дорогая; внезапная боль в мускулах шеи… Непонятное маленькое недомогание… Ах, как это глупо!

Леди Диана наблюдала за ним, разрываясь между желанием броситься на грудь Анджело или же в ярости накинуться на полковника, чтобы собственными руками довершить начатое. Если бы Варрен не был так занят своим собственным состоянием, он бы заметил ее бледность. Втайне содрогаясь, она следила за действием яда и вздрагивала от мысли, что она решилась прикоснуться к ужасному пресмыкающемуся.

– Теперь мне немного лучше, – проговорил Варрен, вытягиваясь. – Мы позабавимся! – и, приблизившись к леди Диане, он страстно поцеловал ее в губы.

Анджело неистово замычал, пытаясь разорвать путы.

– Этот свежий рот – какое это чудное средство против лихорадки!.. – говорил Варрен. – Ну же, дорогая, не будьте так инертны. Вы не отталкиваете меня, я не внушаю вам даже отвращения?.. Но вы должны стряхнуть с себя это безразличие… Погодите, я нашел средство разбудить вас, мое прелестное дитя!.. Я покажу вам на более близком расстоянии кобру, которая спит в клетке.

– Нет!.. О, нет!..

– А, вот видите, наконец, вы вибрируете. Я надеваю толстую кожаную перчатку… Схватываю змею вот так… Смотрите…

Варрен открыл коробку и развернул гнездо из ваты, но напрасно.

– Что такое, моя пансионерка удрала?..

– Молчите! Молчите!.. Варрен, я умоляю вас…

– Это странно… как это могло произойти? Как… а… а… а…

Варрен не окончил фразы и начал стонать, на лбу заблестели капли пота. Левой рукой он стал щупать правую руку. Страдание расширило его зрачки.

– Черт возьми! – выругался он. – Что это со мной?… Рука парализована?

Леди Диана отошла в глубь палатки, невыразимый страх толкал ее к порогу. Задыхаясь, она наблюдала первые признаки агонии. Вдруг она заметила, что Варрен пристально смотрит на нее, сжимая рукой свое плечо. Казалось, что генерал постепенно начинает прозревать истину. Его снова передернуло.

– Чем вы укололи меня! Чем? – спросил он глухим голосом.

Леди Диана ничего не могла ответить. Остановившиеся на ней глаза Варрена впивались в ее лицо, гипнотизируя на расстоянии.

– Скажете вы мне, наконец, чем вы меня укололи?

Пот покрывал виски офицера, руки его дрожали. Яд, проникавший в вены все больше, вызывал дрожание челюсти, и вдруг он догадался:

– А!.. Ты меня убила! Ты дала ей меня укусить!.. Но ты тоже умрешь со мной!..

Он сделал шаг к столику, чтобы взять револьвер, но силы изменили ему, и он упал у стола с подкосившимися ногами.

Его искаженное лицо было таким ужасным, что леди Диана не могла больше выносить этого зрелища. Вскрикнув, она бросилась к Анджело, пытаясь разорвать веревки, которыми тот был связан.

Между тем Варрен, наполовину парализованный, хватался за стол. В хаосе мыслей господствовал еще проблеск воли. Собрав все силы, он пытался протянуть левую руку вдоль стола. Ему удалось схватить телефон, который опрокинулся; с вылезшими из орбит глазами, он вцепился в шнур, постепенно притянул к себе приемник и закричал:

«Алло!.. Дайте мне… скорее… полковника Симеона…» В отчаянии он сжимал угол стола и повторял глухим, все больше слабеющим, голосом: «Алло!.. Леди Диана, услышав его голос, успела помешать ему. Порвав провод, она окончательно прервала сообщение.

Варрен был слишком слаб, чтобы противодействовать. Почти упав, полулежа, сотрясаемый ужасными судорогами, он смотрел на Диану с пеной на губах, тщетно борясь с отравлением. Яд проникал в сердце и останавливал его движение.

– Анджело, о, Анджело! – прошептала Диана, заливаясь слезами. – Я недостойна тебя! Ты никогда больше не простишь мне того, что я была готова…

Она вынула кляп из его рта, желая услышать последнее проклятие, прощение, что угодно, лишь бы насладиться напоследок звуками любимого голоса.

– Перережь веревки!.. Быстрее! – прохрипел Ручини.

Метнувшись к столику, она взяла кривой арабский кинжал и освободила возлюбленного.

Ручини поднялся, морщась от боли, растирая затекшие руки.

– Ты все-таки сделала это… – прошептал он. – Ты пошла на это ради меня… А я-то, глупец, еще пытался усомниться… Ведь он вначале лгал мне, что ты сознательно меня выдала…

– А ты поверил?

– Я гнал эти мысли прочь, но… Но тише, милая. У нас не так уж много времени, чтобы попытаться выбраться отсюда. Смотри-ка, мы с генералом почти одного роста, и его мундир будет мне впору…

– Что ты задумал?

– Ничего особенного, трюк старый, как сам мир. Полагаю, ни один солдат не вздумает попытаться слишком пристально всматриваться в генерала, которому вздумалось пойти проводить свою ночную гостью.

Наступала заря.

Пепельно-серый свет проникал через дверь палатки, угрюмо скользя по полу. Варрен, скорчившийся на полу, с вывороченными руками и с широко раскрытым ртом, словно прислушивался, равномерно подергивая головой. Казалось, он говорил: «Ну, что же, торопитесь, ведь я жду вас, чтобы умереть».

…Невдалеке от лагеря от маленькой пристани отчалила лодка, в которой сидели двое. Она быстро углубилась в туман, сгустившийся над сонной водой.

– О чем ты думаешь? – спросил Анджело, налегая на весла. – Ты боишься чего-то, милая?

– Самое страшное уже произошло… – медленно промолвила Диана. – Между нами легли смерть, ложь, предательство, кровь… О, слишком много чужой крови пролил ты… и я…

– Я сделал то, что считал своим долгом, – спокойно ответил Ручини. – У меня был долг чести, долг перед сестрой, моей страной, перед этой страной, за свободу которой я и боролся. Но теперь… Теперь у меня иной долг…

Он замолчал, словно собираясь силами, не в состоянии выговорить.

– Не мучай же меня! – воскликнула Диана. – Скажи мне, куда еще погонит тебя твой долг, кого еще принужден ты будешь убивать, за кем шпионить, что выведывать…

– Теперь… – прошептал Анджело, откладывая весла и придвигаясь к ней, – у меня остался лишь один-единственный самый святой и вечный долг – любить тебя, беречь тебя и заботиться о тебе, моя нежно любимая венецианская леди…

Их уста слились в поцелуе, и на несколько минут время потеряло для них всякое значение, став одним искрометным и блистательным мигом близости.

С противоположного берега Нила донеслось монотонное скрежетание цепей водяной мельницы, поднимавшееся к спокойному небу, как жалоба страдающей души, освящающей союз двух других любящих душ, слившихся в ликующем гимне любви.