Текст книги "Наследники Хамерфела"

Эрминия заметила, что Флория все еще держит руку Аластера. Флория и Аластер приходились друг другу родственниками, вместе росли и были подходящей парой. Почему же ее одолевало беспокойство?

Она посмотрела на королевскую ложу. Королева Антонелла по-прежнему сидела, отставив хромую ногу на подушку, и спокойно поглощала ореховые пирожные, словно никаких волнений и в помине не было. И Эрминия вдруг рассмеялась, она хохотала и не могла остановиться. Из других лож на нее начали бросать сердитые взгляды. Тогда Эдрик подошел и предложил ароматической соли и глоток вина, но она не могла остановиться, хотя пыталась, и в конце концов Эдрику ничего не оставалось, как вывести ее в фойе, где она продолжала хохотать до тех пор, пока смех не перешел в рыдания.

6

Конн Хамерфел внезапно проснулся и с криком схватился за руку, ему показалось, что он ранен. Он никак не мог прийти в себя в тишине, нарушаемой лишь тяжелым воем метели да храпом спящих вокруг людей. Лишь догорающие в очаге угли светили во тьме, как маленькие красные глаза. Они едва освещали подвешенный на крюке котел, из которого струился ароматный пар. Рядом с ним, пялясь в темноту, сел Маркос.

– Что случилось, мой мальчик?

– А-а, вроде бы кровь пошла… – смущенно пробормотал Конн и тут, окончательно проснувшись, удивленно произнес, – но ведь нет никакой крови…

– Опять тот же сон?

– Но это было как наяву, – сказал Конн удивленным, немного заспанным голосом. – Был кинжал, мы дрались, ворвался какой-то человек, вокруг меня толпились люди в таких красивых одеждах, какие я мог видеть только в мечтах, потом – старик, мой родственник, извиняющийся передо мной… и прекрасная девушка в белом платье, которая… – Он замолк и насупился, растирая пальцами предплечье, как будто удивляясь, что оно не мокрое от крови. – Я не знаю – как, но кровь она остановила… – Он опять улегся на жесткий соломенный матрас. – Она была так прекрасна…

– Опять твоя дева из снов? – мягко рассмеялся Маркос. – Ты и раньше говорил о ней, но это было давно. Та же самая? А еще там что-нибудь было?

– О да – музыка и какой-то человек, смеявшийся над моими наследными правами и затеявший свару… а еще… моя мать и еще многое, чего я не понимаю, – сны бывают иногда такие неясные…

Он вздохнул, и Маркос, подтянувшись со своего соломенного тюфяка поближе к Конну, сжал руку молодого человека.

– Тише, не буди людей. – Он указал на четырех человек, лежавших рядом. – Поспи, сынок. У нас впереди длинная ночь и длинный день. Сейчас не время волноваться из-за снов. Отдыхай, пока можешь, как минимум до полуночи они не придут.

– Если они вообще придут, – сказал Конн. – Ты слышишь, какая буря на улице. Если они выйдут в такую погоду, значит, они просто фанатики.

– Обязательно придут, – уверенно заявил Маркос. – Попытайся поспать еще час-другой.

– Но если это не сон, то что это могло быть? – спросил Конн.

Понизив голос, Маркос неохотно ответил:

– Знай, твоя семья обладает лараном, твоя мать была лерони, и мы обязательно поговорим об этом в другой раз. Это необходимо. Но сегодня нам надо думать о другом – о тех, кто идет сюда.

– Я не понимаю… – начал было Конн, но не закончил, сделав вид, что прислушивается к завыванию ветра и ударам снега в ставни. Восприняв то, что ощущал в данный момент его приемный отец, он понял: старик был озабочен гораздо больше, чем это могло быть из-за простого сна, пусть даже и повторяющегося.

Если не считать шока и столь сильной боли, что он проснулся от нее, и ощущения, что его ранили, то все это было не слишком необычно для Конна; такие сновидения о другой жизни неоднократно посещали его и раньше, хотя он редко говорил о них со своим приемным отцом. Там он вел жизнь, вовсе не такую суровую, как в маленькой горной деревушке, где он вынужден был скрывать свой титул, известный лишь нескольким людям. В снах он жил в большом городе, окруженный роскошью, какую трудно было даже себе представить. Его здорово обеспокоило, когда он понял, что Маркос признает за этими уже ставшими привычными видениями определенный элемент реальности.

Маркос был его первым сознательным воспоминанием. Даже ценой большого напряжения он больше ничего не мог воскресить в своей памяти, кроме пожара, где-то на самом краю сознания, да иногда – мягкого голоса, что-то напевавшего ему во сне. Когда Маркос понял, что Конн все же сохранил какие-то воспоминания о пожаре, он сообщил ему его настоящее имя, рассказал историю сгоревшего Хамерфела и как при пожаре погибли его отец, мать и брат. Когда мальчик подрос, Маркос показал ему выгоревшие развалины, некогда бывшие гордой крепостью Хамерфел. Воспитатель поведал, что он – единственный живой мужчина, в ком течет кровь Хамерфелов, и что главная задача его жизни – это заботиться о позабытых всеми людях, принадлежавших клану Хамерфелов, а также отвоевать обратно земли, отстроить замок и восстановить герцогство.

Конн попытался заставить себя снова заснуть и провалился в темную бездну сновидений. Последней его мыслью было воспоминание о девушке, исцелившей его призрачную рану.

Маркос говорил, что он телепат. Тогда, возможно, он видел девушку с помощью ларана? Обладал ли его дар способностью к предвидению и не должна ли она войти в его жизнь?

Конн плавал в сновидениях, где рядом с ним была прекрасная девушка. Вдруг за стенами полуразрушенной хижины раздался топот копыт. Юноша тут же проснулся и потянулся, чтобы разбудить Маркоса. Хижина, которую они сейчас занимали, была похожа на ту, в которой они с Маркосом жили на самой границе Хамерфела, за исключением того, что в той обитала молчаливая старуха, которая готовила для них и ухаживала за Конном, когда тот был еще слишком мал, чтобы оставаться одному во время отлучек Маркоса.

– Пора, – прошептал он. – Они идут.

– Вот и сигнал, – подтвердил Маркос, когда снаружи три раза прокричала птица. Он зажег лампу, и в комнате зашевелились другие мужчины, вставая с лавок и натягивая обувь.

Маркос подошел к двери и распахнул ее настежь. Старые петли так жутко заскрипели, что Конн поморщился.

– Я бы услыхал этот скрип даже на дальнем конце Стены Мира, – недовольно буркнул он. – Смажь их, а то в горах их звук слышен не хуже набата.

– Да, мой господин, – согласился Маркос. Когда они были одни или среди тех, кто не знал истинного имени Конна, он обращался к нему со словами «сынок» или «мастер Конн», но с тех пор, как Конну исполнилось пятнадцать, Маркос, в присутствии посвященных в тайну, неизменно величал его соответственно титулу.

В комнату, где они спали, вошли шестеро человек, разгоряченных скачкой. Несмотря на небольшие сени, вслед за ними ворвался ледяной ветер и снег, так что последнему вошедшему пришлось с силой захлопнуть дверь.

В тусклом свете Маркос поднялся и спросил командира конного отряда:

– Ты уверен, что никто тебя не выследил?

– Если бы на всем пространстве от этого дома до Стены Мира оказался хотя бы снежный заяц, я бы съел его сырым, с шерстью и потрохами, – ответил большой грузный человек в кожаной куртке, с рыжей кучерявой бородой. – В лесу лишь снег, я удостоверился.

– Все люди хорошо вооружены? – спросил Конн. – Дайте-ка я сам посмотрю ваше оружие.

Он быстро оглядел обнаженные мечи и пики, все очень старые и вряд ли более грозные, чем обычные вилы, но хорошо начищенные и заточенные.

– Отлично, значит, мы готовы. Но вы, наверное, продрогли от холода. Посидите немного, у нас приготовлено для вас горячее вино.

Он подошел к очагу и начал черпать дымящийся пунш в кружки, раздавая их всем присутствующим.

– Выпьем и пойдем.

– Одну минуту, молодой господин, – сказал Маркос. – Прежде чем мы сядем на коней, я хочу кое-что для тебя сделать. – С торжественным и таинственным видом он полез в старый сундук, стоявший в дальнем конце комнаты. Затем обернулся и произнес: – С того самого дня, когда сгорел Хамерфел, я хранил его для тебя. Это – меч твоего отца.

Конн от неожиданности чуть было не выронил кружку, но все же удержал ее и отдал рыжебородому. Он взял меч и, явно потрясенный, сжал эфес. До сих пор у него не было ни одной семейной реликвии. Маркос сказал, что огонь уничтожил все, принадлежавшее его отцу. Люди высоко подняли кружки. Рыжебородый прокричал:

– За нашего молодого герцога!

– Спасибо тебе, Фаррен, спасибо всем вам. Пусть сегодняшняя ночь станет началом пути к цели. – Подумав, Конн добавил: – Есть старая пословица: «Боги дают тому, кто прежде чем просить, хорошо потрудился сам».

Он вложил старинный меч в ножны, позже он изучит выгравированные на нем руны, пытаясь представить судьбы прежних хозяев оружия.

Фаррен обратился к Конну:

– Распоряжайся нашими жизнями, мой господин. Но куда мы идем сегодня? Маркос сказал лишь, что мы нужны тебе, и мы пришли в память о твоем отце. Не позвал же ты нас в эту бурю, чтобы мы выпили за твое здоровье, хотя пунш был превосходный, или чтобы посмотрели, как тебе вручат меч Хамерфелов.

– Ты прав, – ответил Конн. – Вы здесь потому, что до меня дошли сведения, будто наш старинный враг, Ардрин Сторн, собирается спалить деревню, принадлежащую Хамерфелам.

– Это в такую-то бурю? Но зачем это ему?

– Он уже не в первый раз жжет дома наших арендаторов и выкидывает их на мороз, когда они не могут сражаться, а должны бежать, чтобы спрятаться от стихии, – сказал Конн. – Я слышал, что он хочет развести много скота на шерсть, для этого ему нужны наши земли. Овцы приносят больший доход, чем обрабатывающие землю арендаторы.

– Да, это так, – произнес Фаррен, – он выгнал моего деда с маленькой фермы, на которой тот прожил пятьдесят лет, и бедному старику ничего не оставалось, как отправиться в города Нижних Земель. Он нанялся там кладовщиком, да и то ему, считай, повезло. И теперь на землях, где дед растил урожай, пасутся овцы.

– Не один лишь Сторн следует этой порочной практике, – заметил Конн. – Судьбы его арендаторов меня не волнуют. Но я поклялся, что люди Хамерфелов не будут страдать от этого. Я не знал про твоего деда, Фаррен, но если в конце концов я одержу победу над Сторном и верну свои земли, то возвращу ему дом. Старые и слабые не должны проливать пот за миску овсяной каши.

– Благодарю тебя от его имени, – произнес Фаррен, склоняясь, чтобы поцеловать руку господина, но Конн покраснел и вместо этого протянул ладонь для дружеского пожатия.

– А теперь – пошли. Люди Сторна нападут ночью. Но сегодня Сторн узнает, что Хамерфел жив и не оставит его преступления безнаказанными.

Они вышли друг за другом, добрались до лошадей и вскочили в седла. Дорогу показывал Маркос, а Конн ехал сразу же за ним. Снег слепил глаза, и невозможно было разглядеть, куда они направляются. Но он безоговорочно доверял Маркосу, понимая, что в этих горах старику знаком каждый камень и каждое дерево. Оставалось только держаться как можно ближе к его лошади. Так он ехал, наполовину прикрыв глаза и позволив лошади идти самой, время от времени с затаенной гордостью трогая рукоять отцовского меча.

Этого Конн не ожидал. Каким-то образом обретение меча было для него даже более знаменательным событием, чем ночной рейд. Он уже неоднократно ходил с Маркосом в набеги на земли Сторнов. Что и говорить – именно деньги и скот, захваченные у Сторнов, позволили им продержаться все эти годы. Никогда в жизни он не считал себя или Маркоса разбойником; еще до его рождения Сторны захватили большую часть земель его отца, а когда ему был всего лишь год, сожгли то малое, что еще оставалось.

Они с Маркосом не без оснований полагали, что поскольку Сторн прибрал к рукам все имение Хамерфелов, то определенную часть его должно изъять на поддержание законного владельца.

Сегодня ночью Сторн узнает, кто на самом деле его враг и почему на него совершали набеги.

Пошел такой густой снег, что лошадей было едва видно. Конн полностью доверился чутью животного, понимая, что если при такой погоде он начнет им править, то лошадь может сбиться со следа. Через какое-то время Маркос остановился, причем так резко, что Конн едва не налетел на старика.

Маркос соскочил с седла и взял лошадь Конна под уздцы.

– Отсюда мы пойдем пешком, – прошептал он. – Вокруг могут быть их солдаты, и лучше, чтобы они нас не видели.

– Разумеется, – сказал Конн, мысленно прочитав то, что Маркос не произнес вслух, чем меньше придется убивать, тем лучше будет для всех. Люди Сторна всего лишь выполняли приказы и не несли полной ответственности за то, что их заставляли делать, а стоило им проявить излишнюю симпатию к оставшимся без господина арендаторам Хамерфела, они разделили бы их участь. Ни Конн, ни Маркос не испытывали тяги к убийству.

Соблюдая тишину, маленький отряд обошел деревню, ведя лошадей под уздцы. Затем последовала команда стать на месте. В темноте Конну казалось, что его дыхание, должно быть, слышно даже в деревенских избах. Но окна во всех домах, кроме одного, были темны.

«Интересно, – подумал Конн, – почему? То ли это старик задремал у огня, то ли мать сидит возле больного ребенка, то ли престарелые родители ждут возвращения сына, а может быть, это кормилица, занятая своим делом?»

Он ожидал в тишине не двигаясь, держа меч наготове.

«Сегодня я стану настоящим Хамерфелом, – думал он. – Отец, где бы ты ни был, надеюсь – ты знаешь, что я забочусь о твоих людях».

Вдруг из какого-то дома раздался дикий крик, и в истерзанное бурей небо взвился огненный столб. Дом запылал как факел. Раздались вопли и стенания.

– Пора! – коротко скомандовал Маркос, и отряд Конна поскакал вниз по склону холма, Конн прицелился из лука в сторону фигур, снующих с факелами в руках меж домов. Стрела просвистела, и один из поджигателей упал. Конн достал вторую стрелу. Из домов начали выскакивать женщины, дети и несколько больных стариков. Они кричали от страха и не могли понять, что творится. Загорелись еще избы, и тут отряд Конна, дико улюлюкая, кинулся в рукопашную.

Конн громко крикнул:

– Лорд Сторн! Ты здесь или послал своих подчиненных делать за тебя грязную работу, а сам сидишь дома у огня? Что скажешь, лорд Сторн?

Наступила длительная пауза, только треск пламени да крики перепуганных детей раздавались в ночи. Затем послышался суровый голос:

– Я – Руперт Сторн. Кто осмелился призывать меня к ответу за то, что я должен сделать? Этим негодным крестьянам уже много раз приказывали освободить дома, и то, что я делаю, не является для них неожиданностью. Кто оспаривает мое право поступать так, как я хочу, в моих собственных землях?

– Эти земли не принадлежат Сторнам, – выкрикнул Конн. – Это законное владение Хамерфелов. Я – Конн, герцог Хамерфел. Ты можешь творить свои грязные дела у себя в Сторне, если твои крестьяне тебе это позволят, но только тронь моих арендаторов, и тебе не поздоровится! Достойное занятие для мужчины – воевать с женщинами и маленькими детьми, не надевавшими штанов. Или с кучкой стариков. Да, люди Сторна храбры, но только когда нет мужчин, которые дали бы им отпор и защитили женщин и младенцев!

Наступила тишина. Затем донесся ответ:

– Мне сказали, что весь выводок Хамерфелов сгорел в пожаре. Что за выскочка осмелился делать тут подобные лживые заявления?

Маркос прошептал на ухо Конну:

– Руперт – это племянник и наследник Сторна.

– Тогда выходи, если ты не трус, – ответил ему Конн, – и я докажу, что я Хамерфел, на твоей бесценной шкуре!

– Я не дерусь с самозванцами и неизвестными бандитами, – ответил из темноты голос Руперта. – Убирайся туда, откуда пришел, и больше не попадайся на глаза моим людям. Эти земли принадлежат мне, и никакой безымянный бандит не смеет вмешаться… – Слова захлебнулись в возгласе боли, перешедшим в ужасающий булькающий хрип. Следом раздался пронзительный крик, в котором смешались ужас, отчаяние и гнев. Стрела Фаррена, просвистев в темноте, пронзила горло Руперта.

Маркос прокричал:

– Теперь-то вы выйдете и будете сражаться как мужчины?

Последовала короткая команда, и люди Конна, точно призраки, бросились на отряд Сторна. Бой был кровавым и коротким. Конн рубанул человека, кинувшегося к нему с пикой, быстро расправился со вторым, но тут Маркос железной хваткой схватил его за руку и оттащил прочь.

– Они получили свое, и не надо больше мстить за грязное дело, совершенное сегодня ночью. Посмотрите: они грузят Руперта, точнее, то, что от него осталось, на лошадь… хватит, они уходят, – сказал старик.

И тогда тяжело дышащий и дрожащий от возбуждения Конн позволил Маркосу подсадить себя в седло. Тут его окружили женщины и дети в ночных рубашках, в которых повыскакивали из домов, несмотря на снег.

– Неужто и вправду – молодой герцог?

– Хамерфелы вернулись к нам!

– У нас есть свой молодой правитель!

Они целовали ему руки, плача и моля.

– Теперь бандиты Сторна не смогут нас прогнать! – воскликнула старуха, державшая в руках факел, взятый у одного из убитых людей Сторна. – Вы – просто копия отца, дорогой юноша… господин, – быстро поправилась она.

Конн ответил, запинаясь:

– Люди, спасибо вам за такой теплый прием. Я обещаю вам, что с этого дня вы не увидите пожаров, если в моих силах будет их предотвратить. И никто не посмеет воевать с женщинами и младенцами.

– Вот так, – пробормотал Маркос, когда они в конце концов беззвучно ускакали в темноту. – Сокол вылетел из клетки, и, начиная с этого дня, сынок… – он осекся, – нет, ты больше не «сынок», ты – господин… с этой ночи, они будут знать, что в лесах правит Хамерфел. Могу сказать, что сегодня ты с честью обагрил отцовский меч кровью врага.

И Конн знал, что борется за правое дело.

Именно ради этого они с Маркосом все эти годы скрывались, именно ради этого он был рожден на свет.

7

Эдрик Элхалин праздновал восемнадцатилетие своей дочери – Флории во дворце Элхалинов в Тендаре. Среди гостей были король Айдан и королева Антонелла. Эдрик во время перерыва в танцах подошел к Флории и Аластеру Хамерфелу, которые сидели и болтали о своем, потягивая прохладительные напитки.

– Надеюсь, ты довольна, дорогая моя, – сказал он дочери.

– О да, папа! Это самый лучший вечер из всех…

– Боюсь, что должен прервать вашу беседу. Аластер, как и обещал, у меня был разговор о тебе с королем Айданом, и его величество хочет тебя видеть. Пожалуйста, пойдем со мной.

Аластер извинился перед Флорией, затем встал и направился вслед за лордом Элхалином через зал в смежную комнату, элегантно обставленную мебелью черного дерева и обитую шелком.

Там в одном из кресел сидел седовласый, роскошно одетый мужчина на удивление маленького роста. Годы, казалось, давили на него тяжким грузом, но, когда он поднял глаза, взор его оказался живым и проницательным. Неожиданно глубоким и сильным голосом король спросил:

– Молодой Хамерфел?

– Я, ваше величество, – произнес Аластер, низко кланяясь.

– Оставим этикет, – сказал король Айдан Хастур, протянув руку и жестом предложив Аластеру сесть. – Я знаю твою мать. Очаровательная женщина. Мой кузен Валентин много о ней рассказывал. По-моему, ему хочется стать твоим отчимом, юноша, но того, что мне действительно интересно, он не знает. Я имею в виду подробности кровавой междоусобицы, которая выкосила два рода горцев. Что известно тебе? Как и когда она началась?

– Я не знаю, ваше величество, – ответил Аластер. В комнате было жарко, и он почувствовал, что весь вспотел под шелковой туникой. – Мама очень мало рассказывала об этом. Она говорила, что даже отец точно не знал, ни откуда пошла вражда, ни причин ее вызвавших. Мне известно лишь, что, когда армия Сторна сожгла Хамерфел, в пожаре погибли мои отец и брат.

– Ну, об этом знают даже уличные певцы в Тендаре, – произнес король Айдан. – Кое-кто из горных лордов слишком занесся и считает, что никто ему не указ, а это ставит под угрозу мир по ту сторону Кадарина, мир, который достался нам такой большой ценой. Они считают своими сеньорами Алдаранов, но мы до сих пор воюем с Алдаранами. – Он задумчиво насупил брови. – Скажи мне, юноша, если бы я помог тебе восстановить Хамерфел, согласился бы ты принести вассальную клятву Хастурам и сражаться за них против Алдаранов?

Едва Аластер открыл рот, чтобы ответить, король заявил:

– Нет, не надо давать поспешный ответ. Иди домой и подумай. А после приходи ко мне и скажи, что ты решил. Мне нужны лояльные люди в Хеллерах, иначе домены опять начнут воевать между собой, как во времена Варзила. Война никому из нас не принесет пользы. Итак, иди развлекайся, а дня через два или три, когда все как следует обдумаешь, приходи ко мне.

Король кивнул и благожелательно улыбнулся Аластеру, а затем отвел взгляд, давая понять, что аудиенция окончена.

Лорд Эдрик тронул молодого человека за плечо, тот попятился, развернулся и вышел из комнаты. Король сказал: «Иди и подумай», но какие тут могут быть вопросы? Его первейшая задача восстановить клан и отстроить заново свой замок. Если цена этому – лояльность дому Хастуров, он без колебаний заплатит ее.

А сможет ли он ее заплатить? Дадут ли ему такую власть, какой испокон веку обладали Хамерфелы и другие горные лорды в Хеллерах? Может ли он действительно доверять Айдану или кому-либо из Хастуров? Не окажется ли цена, которую он заплатит за королевскую милость и помощь в восстановлении своих прав на земли, слишком высокой?

Вернувшись туда, где до этого они болтали с Флорией, он обнаружил, что она ушла. Оглядев зал, Аластер тут же заметил ее. Она танцевала в хороводе с дюжиной других юношей и девушек. Ни с того ни с сего Аластера обуял вдруг приступ злости и ревности. Могла бы и дождаться его.

Вскоре Флория вернулась, раскрасневшаяся и возбужденная танцем, и он едва сдержался, чтобы не обнять ее на глазах у всех. Будучи телепатом, она, разумеется, уловила его импульс и покраснела, улыбаясь так, словно он ее поцеловал. Шепотом спросила его:

– Что там было, Аластер?

Он ответил, тоже почти шепотом:

– Я говорил с королем, и он обещал помочь мне восстановить Хамерфел.

О том, чего это будет стоить, он не сказал.

Радуясь за него, девушка воскликнула:

– О, как здорово! – И все головы в комнате повернулись в их сторону. Она опять покраснела и тихо засмеялась: – Ну, что бы из этого ни вышло, пока будем соблюдать конспирацию, и спасибо Эванде, что мы под крышей дома моего отца, – с деловым видом сказала она. – Иначе разразился бы скандал отсюда до самого… Хамерфела.

– Флория, – произнес он, – знай, что когда я восстановлюсь в правах, то первое, что сделаю, это пойду поговорю с твоим отцом…

– Знаю, – прошептала она, – и буду ждать этого дня с таким же нетерпением, как и ты.

Аластер обнял ее, а она поцеловала его в губы так легко, что через минуту он задумался, было это в действительности или ему пригрезилось.

Флория выскользнула из его объятий, и он с неохотой вернулся в реальный мир.

– Пошли лучше танцевать, – предложила она. – На нас и так уже смотрят.

Его сомнения и малодушные терзания испарились, он готов дать королю Айдану любые клятвы, какие тот пожелает, если в награду получит Флорию.

– Да, похоже, – согласился Аластер. – Я не хочу, чтобы твой братец опять затеял со мной ссору, с меня хватит и одной кровной вражды.

– Нет, он не будет этого делать, по крайней мере, пока ты гость в доме нашего отца, – заверила его Флория, но Хамерфел был настроен скептически: тот уже затеял однажды драку, когда Аластер был гостем в ложе их отца, так почему бы ему не сделать этого в отцовском доме?

Они вышли на середину зала, и его ладони легли на ее талию.

Далеко на севере Конн Хамерфел, не понимая, где он находится, проснулся от собственного крика. Лицо женщины, его пальцы, ощущающие тепло ее тела сквозь шелк платья, полуфантазия-полувоспоминание о прикосновении ее губ… все это переполнило его. Женщина из снов в очередной раз предстала перед ним среди ослепительных огней и богато одетых людей, которых он никогда не видел… Что на него нашло? Что произошло с ним и почему эта красавица всегда рядом с ним и днем и ночью?

Аластер вдруг заморгал, и Флория заботливо спросила:

– Что с тобой?

– Не знаю, на какое-то мгновение у меня голова пошла кругом, – сказал он, – разумеется – от тебя, иначе быть не может, но мне вдруг показалось, что я очутился очень далеко, в совершенно незнакомом месте.

– Значит, ты точно – телепат, вероятно, ты принимаешь послание от кого-то, кто является частью твоей жизни, – пусть не сейчас, значит, когда-нибудь в будущем, – заверила его она.

– Но я ведь вовсе не телепат. По крайней мере, не в такой степени, – произнес он. – У меня недостаточно ларана даже для того, чтобы обучать меня обращению с ним, так сказала моя мать, а что заставляет тебя думать иначе?

– Твои рыжие волосы, это обычный признак обладания лараном.

– Только не в моем случае, – ответил Аластер, – поскольку на свет нас родилось двое братьев-близнецов, и мой брат, по словам матери, действительно обладал лараном.

Аластер заметил ее обеспокоенный взгляд и спросил:

– Это так много для тебя значит?

– Только в том смысле, что это еще одна вещь, которую мы с тобой разделим, – ответила она, – но люблю я тебя так же, как ты меня. – Тут она покраснела и добавила: – Ты, наверное, считаешь меня легкомысленной, что я так откровенно говорю об этом еще до того, как наши родители обсудили все между собой…

– Я могу думать о тебе только самое хорошее, – пылко ответил Аластер. – Моя мать с радостью примет тебя как дочь. – Музыка кончилась, и он произнес: – Я должен пойти сообщить маме, как мне улыбнулась судьба… нам улыбнулась. И еще, – добавил он, внезапно что-то вспомнив, когда речь зашла о матери, – ты не знаешь в городе хорошего собачника?

– Собачника? – переспросила она, недоумевая, что может означать столь внезапная перемена темы разговора.

– Да. Наша собака очень стара. Я хотел бы подыскать маме щенка, чтобы, когда Ювел отправится туда, куда уходят все хорошие собаки, она не осталась одна – особенно сейчас, когда мне придется подолгу бывать в отлучках.

– Какая отличная мысль! – воскликнула Флория, невольно растроганная его заботой о благополучии матери. – Да, я знаю, у кого мой брат Николо покупает охотничьих собак. Скажи ему, что это я тебя прислала, и он поможет выбрать хорошую собаку для твоей матери.

А про себя она подумала:

«Какой он добрый и хороший, раз так заботится о матери. Наверняка и со своей женой он будет так же добр».

Тогда, поколебавшись, Аластер спросил:

– Ты не поедешь со мной покататься на лошадях завтра утром?

Она улыбнулась:

– Я бы с большим удовольствием, но не могу. Я уже пятьдесят дней сижу безвылазно в городе, ожидая места в Башне, и наконец мне предложили быть Наблюдающей в круге Ренаты Эйлард. Как раз завтра мне идти туда на испытание.

Несмотря на разочарование, в Аластере проснулось любопытство, хоть его мать и была работником Башни все время, сколько он себя помнил, о том, что там творится, он знал очень мало.

– Я и не думал, что Хранителем может быть женщина, – заметил он.

– Рената – эммаска. Ее мать из рода Хастуров, и многие по этой линии рождаются эммасками. Это грустно, но дает ей возможность работать Хранителем, хотя, может быть, однажды до этой работы допустят и настоящую женщину. Правда, для женщин она очень опасна, мне, я думаю, лучше и не пробовать.

– Не хочу, чтобы тебе грозила хоть какая-то опасность, – пылко произнес Аластер.

На это Флория сказала:

– Я освобожусь и буду знать, примут ли меня в круг, к полудню, тогда, если хочешь, пойдем выберем щенка для твоей матери.

– Только примут? Но я думал, что у тебя уже есть место в круге…

– Это так, но главное, чтобы все работники круга были психологически совместимы, если в нем окажется кто-то, кто не сможет работать со мной, мне опять придется ждать нового места. Я встречалась с Ренатой, и она мне очень понравилась, кажется, с ней мы друг другу подходим. Но завтра меня будут испытывать на совместимость с остальными работниками.

– Если кто-то посмеет отказать тебе, я объявлю ему войну! – полушутливо воскликнул Аластер, но за легкомысленностью крылись серьезные намерения. Почувствовав это, Флория взяла его за руки.

– Нет, – произнесла она. – Ты ничего в этом не понимаешь, потому что тебя не учили телепатии. Обещай мне, пожалуйста, что не будешь делать ничего поспешного и глупого.

Музыка кончилась, и они пошли в конец танцевального зала. Там она сказала:

– Теперь мне надо потанцевать с другими гостями – хотя я предпочла бы остаться с тобой.

– О, почему мы должны делать то, что придумали другие, ради каких-то дурацких традиций? Я до смерти устал от всех этих «так делай – так не делай» и «так надо делать»!

– Нет, Аластер, ты не прав! Мне говорили, что мы посланы в этот мир для того, чтобы исполнять свой долг ради наших людей и семьи. Ты – герцог Хамерфел, и, возможно, наступит день, когда, как и должно, твое служение Хамерфелу станет выше данных нами с тобой друг другу клятв.

– Никогда! – вскричал Аластер.

– Не говори так! Простой человек может заявлять все, что ему вздумается, но только не принц, не герцог и не лорд, несущий ответственность за своих людей.

Внутренне она ощутила тревогу, но подумала:

«Он просто молод и очень слабо подготовлен к своему сану, его жизнь прошла в изгнании, и его не приучили отвечать за то, что досталось ему по праву рождения».

– Единственное, что невыносимо для меня, – это разлука с тобой, – произнес он. – Останься со мной, пожалуйста.

– Дорогой мой, я не могу. Пожалуйста, пойми.

– Как скажешь, – угрюмо пробурчал Аластер и, подав ей руку, с мрачным видом проводил ее к родственникам, среди которых заметил королеву Антонеллу, которая мягко улыбнулась Флории.

Странным голосом плохо слышащего человека королева произнесла:

– Наконец-то. Мы давно уже тебя ждем, дорогая моя. Но, по-моему, я не знаю твоего молодого кавалера.

– Это сын герцогини Хамерфел, Эрминии – второго техника круга Эдрика Элхалина, – произнесла Флория так мягко и тихо, что Аластер усомнился, расслышала ли ее глухая, старая леди. Но тут он вспомнил, что та – наверняка телепат и наверняка могла понимать все, сказанное Флорией.

– А, Хамерфел, – произнесла королева скрипучим голосом, слегка кивая ему. – Рада тебя видеть, юноша, твоя мать – прекрасная женщина. Я хорошо ее знаю.

Аластер ощутил себя на вершине счастья: за один вечер он получил признание короля, а теперь вот и королевы. На такое он не смел и надеяться. Аластер не стал больше упрашивать Флорию станцевать с ним еще, отвесил королеве низкий поклон и пошел искать мать.

Он нашел Эрминию в оранжерее за изучением цветов. Когда он вошел, она обернулась и сказала:

– Почему ты не танцуешь, дорогой мой мальчик?

– Я уже достаточно натанцевался для одного вечера. Когда заходит луна, кто будет смотреть на звезды?