Текст книги "Слоновая кость"

12
Марфиль

На следующее утро татуировка горела огнем: сама того не осознавая, во время сна перевернулась и уснула, потревожив защитную повязку. Когда пошла принимать душ, поняла, что будет довольно проблематично промывать ее три раза в день и наносить мазь самостоятельно.

А значит, придется попросить об этом дорогого и очень привлекательного телохранителя – перспектива, которая подняла настроение и даже немного облегчила боль, по крайней мере, с психологической точки зрения.

Собрала волосы в высокий пучок и, воспользовавшись тем, что было воскресенье и не собиралась выходить на улицу, надела балетное трико без рукавов – в нем уж точно ничего не коснется татуировки – и серые спортивные штаны.

Войдя на кухню, почувствовала манящий запах кофе и свежеприготовленных блинчиков. Себастьян хозяйничал на кухне; стоял ко мне спиной, в простой черной футболке и почти таких же серых спортивных штанах, как и у меня. Захотелось раздеть его догола: провести пальцами по каждой из татуировок, раскрывая тайну, заключенную в линиях и символах, как если бы разгадывала древние петроглифы.

– Доброе утро, – сказала я, присаживаясь на табурет. Все еще помнила, что он настучал на меня отцу, но кого пыталась обмануть: не могла долго злиться на этого красавчика, тем более если будет готовить мне завтрак почти каждый день.

Себастьян повернулся и поставил тарелку с блинчиками на стол.

– Ешь. Только приготовил.

Взяла молоко и встала, чтобы налить его в чашку и разогреть в микроволновой печи, в итоге оказалась рядом с ним, пока он занимался следующей порцией блинчиков.

– Ты всегда готовишь такие изысканные завтраки? – спросила я, обмакнув указательный палец в банку с медом и поднеся его к губам.

– Это всего лишь блины, Марфиль. Молоко, мука и сахар в нужных пропорциях.

– Если бы завтрак готовила я, боюсь, мы бы пили только это… – призналась я, доставая молоко из микроволновки.

– Завтрак – это…

– …самый важный прием пищи в день, знаю. Но предпочитаю подольше спать, чем утруждаться готовкой.

– Это многое о тебе говорит.

– Например, что я само очарование?

Рассмеялась над собственной шуткой, поскольку он явно не собирался это делать, и снова села за стол. Он закончил печь блины – по-видимому, они предназначались для меня – и, взяв чашку кофе, облокотился на столешницу, осматривая кухню привычным холодным взглядом.

– Ешь.

– Тебе не скучно проводить со мной выходные?

– Это моя работа.

– А как получилось, что ты решил стать телохранителем?

Вместо ответа на вопрос Себастьян подошел к кухонному шкафчику, повернувшись ко мне спиной, и взял стакан, который наполнил водой, а затем вернулся за стол.

– Как тебе блины?

Медленно жевала, не сводя с него глаз.

– Очень вкусно. Почему ты игнорируешь мой вопрос?

– Тебе не надоедает постоянно болтать? Временами можно и помолчать.

Сделала вид, что глубоко задумалась.

– Нет, не надоедает, а вот тишина удручает. Так почему ты стал телохранителем?

Себастьян пристально посмотрел на меня, не изменившись в лице. Подался вперед, опершись ладонями о столешницу, и наклонился. Теперь наши лица оказались в опасной близости.

– Если расскажу… мне придется убить тебя.

По спине пробежал холодок. Это была не дежурная шутка из кинофильмов, он говорил совершенно серьезно. На секунду я задумалась: «А приходилось ли Себастьяну убивать?» – но отбросила эти мысли и выдала первую попавшуюся глупость, которая пришла в голову:

– Уничтожить поцелуями?

Себастьян удивленно моргнул и вернулся в исходное положение.

– Марфиль… ешь блины.

Я улыбнулась. Может, это была не такая уж и глупость.

– А твоя девушка по тебе не скучает? Ты целыми днями здесь, со мной. Бедняжка, должно быть, на стену лезет от одиночества… – сказала я как ни в чем не бывало, покачивая вилкой из стороны в сторону, и не без иронии похвалила себя: «Умница, Мар. Как тонко выпытываешь личную информацию у человека, который нравится. Аплодирую стоя!»

Себастьян удивил тем, что тоже слегка улыбнулся.

– У меня нет девушки, так что можешь спать спокойно. Никто не страдает из-за моего отсутствия.

Казалось, сердце от этих слов пустилось в пляс.

– Видишь, какой я хороший человек: забочусь даже о тех, кого не знаю.

– Секунду, – сказал он, доставая телефон, и пару мгновений что-то проверял.

Именно тогда возникла интересная идея. Которая могла поспособствовать сближению, хоть и поверхностному, между мной и греческим богом.

– Технически, Себастьян… твоя работа – защищать меня, так?

Он даже не соизволил ответить что-то типа: «Вопрос риторический, но продолжай».

– Если бы знала, как защитить себя, это облегчило бы тебе работу, не так ли?

– Не знаю, к чему ты клонишь, но мне это уже не нравится.

Поставила чашку на стол и очень серьезно посмотрела на него.

– А мне совсем не понравилось то, что произошло прошлой ночью с Реганом.

– Повторяю: защищать тебя – моя работа.

– Я говорю не о твоем вмешательстве, которое вовсе не показалось забавным. Я говорю о чувстве, которое испытала, не имея возможности самостоятельно оттолкнуть его.

Себастьян прищурился, внимательно слушая и ожидая продолжения.

– То, что ты сделал с ним или… со мной на днях… Ты быстр и смертоносен, и я бы тоже хотела быть быстрой и смертоносной, – добавила я, выделяя каждое слово и восторженно улыбаясь.

Себастьян посмотрел на меня так, будто у меня выросла вторая голова.

– Кажется, я исчерпал все силы, пытаясь понять, что слетает с твоих губ.

Я продолжала буравить его взглядом.

– Если бы я умела защищаться, может быть, меня бы не похитили, не думал об этом? Возможно, могла бы что-то сделать, чтобы выиграть время и убежать за помощью. И, может быть, вчера этот идиот не прижал бы меня к столешнице, заблокировав выход в зал. Ничего не могла сделать, только ждать, когда он соизволит оставить в покое или когда придешь, чтобы сделать это за него. Если бы я знала, как защитить себя, чувствовала бы себя в большей безопасности в опасной ситуации, не думаешь? Ты постоянно напоминаешь, что есть люди, которые хотят причинить мне вред, и это правда. Но без тебя в опасной ситуации могу лишь кричать, а я ненавижу быть девицей, попавшей в беду.

Некоторое время Себастьян просто наблюдал за мной.

– Чего именно хочешь?

– Чтобы научил самообороне.

Себастьян не ответил категорическим «нет», а несколько мгновений задумчиво смотрел на меня.

– Что получу взамен?

Вот это да… такого ответа не ожидала.

– Могу заплатить.

– Меня не интересуют деньги, твой отец и так платит больше, чем положено.

– Тогда чего хочешь?

Себастьян поставил стакан на столешницу и, опершись на нее руками, наклонился ко мне.

– Три часа, – сказал он после нескольких секунд раздумий. Я посмотрела на него в недоумении. – Три свободных часа, в течение которых останешься в квартире, никуда не выходя и не попадая в неприятности.

– Ты просишь отгул?

Себастьян кивнул.

– Знаешь, это не проблема. Можешь взять столько дней отпуска, сколько захочешь…

Себастьян улыбнулся.

– Не пытайся меня одурачить.

Улыбнулась ему и залюбовалась ямочками, которые обозначились на его щеках.

– Просто веду себя как добрая самаритянка, не эксплуатирую тебя и все такое…

– Три часа ты спокойно сидишь в квартире.

Это было слишком заманчивое предложение, чтобы от него отказываться. Кроме того, три часа в одиночестве: разве это не то, о чем я мечтала с тех пор, как приставили охрану?

– Договорились, – сказала я, протягивая ему руку. Он смотрел на нее несколько секунд, ничего не делая, а затем, разинув рот, наблюдала, как через несколько секунд моя ладонь почти утонула в его длинных, сильных пальцах. Пожатие было легким с его стороны, но крепким с моей.

– Когда начинаем?

Пару мгновений Себастьян колебался.

– Через три дня, когда татуировка более-менее заживет… Не хочу причинить вред, – сказал он, но прозвучало это не заботливо, скорее угрожающе.

Мамочки… Во что я ввязалась?

–

Остаток дня провела в комнате за учебниками. Нужно было залечить татуировку, но не знала, будет ли хорошей идеей попросить об этом Себастьяна. Ведь теперь, по крайней мере, знала, что он мне не откажет. Но сама не доставала до татуировки, так что пришлось идти к нему.

Негромко постучала в дверь его комнаты. Он открыл через пару секунд.

– Что такое?

Он прислонился плечом к дверному косяку.

– Пыталась нанести мазь на татуировку, но ничего не вышло. Можешь помочь?

Себастьян посмотрел на крем, который держала в руке, и вздохнул.

– Идем в ванную.

Пересекли небольшой коридор и вошли в ванную комнату, где он принимал душ, раздевался, брился…

При виде его туалетных принадлежностей в животе запорхали бабочки.

Господи, какая же я жалкая… Что этот человек сделал с моими нейронами?

Поскольку я была в трико, не нужно было раздеваться, скинула легкий шелковый халатик и встала перед зеркалом спиной к Себастьяну.

Он осторожно снял защитную повязку, а затем, встав рядом со мной, тщательно вымыл руки, взял губку и смочил ее водой с нейтральным мылом.

– Скажи, если будет больно.

Не знаю, почувствовала ли это только я, но внезапно весь мир уменьшился до четырех стен ванной: все пространство словно до краев наполнилось присутствием Себастьяна и пропиталось его запахом, заполнившим каждый уголок. Прохладная мокрая губка вызвала мурашки, а прикосновение его пальцев не только заставило трогательно покраснеть, но и создало мгновенную реакцию в теле. Себастьян не отрывал взгляда от моего отражения в зеркале: соски вновь затвердели, стыдливо выделяясь из-под обтягивающей ткани трико. Я мысленно чертыхнулась.

Поморщилась, когда он задел чувствительный участок кожи.

– Прости, – поспешно прошептал он, прикасаясь более осторожно.

Он вымыл руки после того, как промыл рану, и смочил угол полотенца, чтобы удалить с кожи остатки мыла.

– Передай крем, – попросил он спокойным тоном. Неестественно спокойным, учитывая, что я была едва жива.

Отдала крем, и он, растерев небольшое количество между указательным и средним пальцами левой руки, принялся аккуратно его наносить. Наконец он меня касался, и каждое прикосновение вызывало сноп электрических искр в мозгу. Ничего не могла с собой поделать: было слишком жарко от того, что его тело так близко, что он касается меня…

Время, казалось, остановилось, потому что он распределял крем по коже намного больше времени, чем нужно для такой маленькой татуировки. Или, может, я опять принимала желаемое за действительное?

Пыталась поймать его взгляд в зеркале, и, к удивлению, он смотрел на наши отражения так же пристально, как и я. Колени подкосились, когда его пальцы опустились ниже татуировки, вниз по позвоночнику.

Прикрыла глаза, затаив дыхание.

– Тебе не следовало этого делать, – прошептал он на ухо, в то время как левая рука с силой сжала бок. – Татуировщик был прав… у тебя слишком красивая кожа, чтобы клеймить ее чернилами.

– Ты так считаешь?

Считывала отраженный взгляд и видела: Себастьян стоит перед выбором. То, как он вцепился пальцами в талию, не опускаясь ниже, подарило надежду, что он, как и я, жаждал большего… гораздо большего.

Он не ответил, и на несколько секунд воцарилась тишина.

Подняла руку и медленно спустила лямку трико с одного плеча. Верхняя часть груди слегка обнажилась, и я знала, что дальше произойдет одно из двух: либо Себастьян продолжит раздевать меня, в чем сомневалась, либо вернет лямку на место.

– Не надо.

Возвращая лямку на плечо, вновь провел подушечками пальцев по коже, вызывая стаю мурашек. Замер на секунду, не отводя взгляда от кожи, а затем пальцы прочертили мимолетную дорожку по руке.

Боялась, что растаю от его прикосновений, как свечной воск, но он отстранился.

– Тебе следует вернуться в комнату.

Взгляды встретились в зеркале.

– Может, и следует, но не хочу, – ответила, поворачиваясь и становясь перед ним.

– Предлагаешь силой увести отсюда?

Сделала вид, что глубоко задумалась.

– Это означает, что снова меня схватишь? Сделай это!

Себастьян отступил на шаг: не осознавала, насколько близко стояли друг к другу, пока не оказалась с ним лицом к лицу.

– Не желай того, что невозможно, Марфиль.

Его слова зажгли фитилек в извращенном мозгу, но он будто видел меня насквозь, и прежде чем я успела выдать остроумную реплику, потянул меня за щеку, чтобы не могла говорить.

– Пожалуйста, молчи, – сказал он, но при этом его взгляд был прикован к моим растянутым губам.

– С тыбой нывазможные вазм… – промычала я, но он наклонился и почти приник губами к моему уху.

– Ничего не будет, Косточка. Не рискну работой, какой бы ослепительной ты ни была.

Как он только что назвал меня?

– Ты назвал меня «Косточка»?

– Разве тебя назвали не в честь драгоценного материала, что получают из бивней сильных благородных животных?

– Не совсем, умник. Назвали, потому что моя кожа светлая, как слоновая кость…

– А я-то думал, потому что ты грузная, как слоненок.

От отошел к двери, открыл ее и жестом приказал уйти.

– Ты только что сказал, что я ослепительна, теперь зовешь грузной… Вчера говорил, что со мной невозможно…

– Это так.

– Что я как ребенок…

– И это неоспоримо.

Остановилась перед ним.

– Можешь говорить все, что хочешь… но умираешь от желания меня поцеловать.

Себастьян сжал губы, не отрывая от меня глаз, и чем больше смотрел на меня, тем сильнее разгоралось желание… В комнате воцарилась тишина, по мере того как притяжение становилось все сильнее и сильнее.

Боялась пошевелиться, когда он медленно наклонился и между нашими губами оставалось не больше сантиметра.

Затаила дыхание и закрыла глаза…

– Тебе нужно идти, – сказал он, отступая на шаг назад. Я распахнула глаза, непонимающе посмотрев на него.

– Что? Нет.

Себастьян потер переносицу и глубоко вдохнул.

– Пожалуйста…

– Хочу, чтобы ты меня поцеловал, – сказала я, скрестив руки на груди.

Себастьян отнял руку от лица и в недоумении уставился на меня.

– Марфиль…

– Что? Ты собирался поцеловать меня, хочу, чтобы ты это сделал.

Себастьян, казалось, разрывался на части: придушить, поцеловать или выгнать из ванной.

– Не указывай, что я должен делать.

– Не бросай на полпути то, что уже начал.

– Чтобы поцеловать меня, придется дотянуться до губ.

В этом он был прав… но его губы были не единственным, что могла поцеловать.

Не прерывая зрительного контакта, поцеловала то, до чего могла дотянуться, встав на цыпочки: ключицу.

Почувствовала, что у него перехватило дыхание на какую-то эфемерную секунду. Наконец-то вдохнула истинный запах, не смешанный с шампунями и парфюмом.

Левую руку осторожно, чтобы не задеть татуировку, положил на мой затылок, слегка отстраняя, а затем наклонился, чтобы оказаться на одном уровне со мной, и прошептал:

– Ты привыкла, что никто не говорит тебе «нет». Но я прекрасно могу себя контролировать, так что…

Но, прежде чем он продолжил тираду, я без колебаний подалась вперед и прижалась своими губами к его.

Господи… Разве может что-нибудь с этим сравниться?

Себастьян колебался. Я застала его врасплох, но потом он ответил на поцелуй с хриплым рычанием, вырвавшимся из глубины горла.

Кто только что получил, чего хотел?

Я.

И как будто он мог читать мои мысли…

– Черт, Марфиль! – воскликнул он, отстраняясь и машинально проводя рукой по губам. Гневно сверкнул глазами: – Я не могу…

– Почему? Здесь нет никого, кто бы тебе помешал…

– Я не могу это сделать.

Одним рывком стянула резинку, удерживающую пучок. И замерла, глядя ему в глаза. Время остановилось.

Мы молчали, сражаясь в битве взглядов, в которой не было победителя, пока… Пока он, наконец, не принял решение.

В одно мгновение смотрели друг на друга, а в следующее жадно и решительно накрыл мои губы своими. Как будто хотел отомстить за то, что заставила потерять контроль.

Спина ударилась о стену, которая была сразу за ней, а руки обхватили за талию, будто она была якорем, удерживающим его в бурном море вожделения.

Ощутить его желание на вкус… запах, язык, требующий столько, что не думала, что смогу отдать… Зарылась руками в его волосы и вздрогнула, когда его руки пробежались по бокам, пока ладони не покрыли почти всю спину.

– Прикажи остановиться, – выдохнул он. Его дыхание – еще одна ласка для моих влажных губ.

– Умоляю, не останавливайся, – сказала я, чувствуя, что его это только заведет.

Себастьян чертыхнулся и вновь утянул в полный страсти поцелуй, что оставил обоих без дыхания. Разомкнув поцелуй, опустился к моей шее – то невесомый поцелуй, то поддразнивание зубами, – прежде чем провести языком по горлу, доводя до безумства.

Он подхватил меня на руки и усадил на раковину.

Беспомощно вздохнула, не в силах ничего с собой поделать, и, смяв рукой ткань его футболки, притянула, желая ощутить его всего. Скользнула языком ему в рот, и вскоре он сделал то же самое, яростно пожирая меня.

Неужели это и вправду происходит? Мы действительно целовались?

Мечтала, чтобы этот момент длился всю жизнь.

Впервые за многие годы почувствовала себя живой, впервые что-то почувствовала, когда мужчина прикоснулся и поцеловал. Переживала невозможное, чувствуя каждой клеточкой тела. Чувствовала его горячее твердое возбуждение и не удержалась, чтобы потереться об него. Прижималась, отчаянно желая большего, гораздо большего.

Но как только с губ сорвался прерывистый вздох удовольствия, Себастьян резко прервал поцелуй. Отстранился от меня, тяжело дыша, и бросил яростный взгляд, как будто не мог поверить в то, что только что сделали.

– Беру свои три часа, – сказал он, бросив последний взгляд и выходя из ванной.

Осталась неподвижно сидеть на раковине с бешено колотящимся сердцем. Вздрогнула, когда донесся звук захлопнувшейся входной двери.

13
Себастьян

Будь прокляты все, и прежде всего я. Надавил с силой на газ, летел, не разбирая дороги, и лишь спустя время понял, что едва не пересек границу города. Остановился у обочины и вытащил из кармана мобильный телефон, чтобы следить за ней через камеры. Марфиль сидела на диване, рядом с ней, естественно, Лиам. Они о чем-то разговаривали.

Почему мне есть до этого дело?!

Влюбился как идиот, сдался на ее милость, будто увлеченный дурак, оттого, что не мог контролировать себя, увидев ее полуобнаженной, и чувствуя, что ее тело отвечает на мои простые ласки так, как у меня не было еще ни с одной из бывших. Чертова нимфа, эта девчонка, с малахитовыми глазами и черными как смоль волосами, телом, лаская взглядом которое теряешь себя… Громко выругался и ударил кулаком по рулю, невольно вздрогнув от резкого звука автомобильного гудка.

Я должен был уйти. Если Кортес узнает о том, что произошло, он меня грохнет… Если донесут о моей ошибке, все будет кончено.

Как я мог быть столь безрассуден?

Открыл бардачок машины и проверил, что «Глок-19» четвертого поколения все еще там, где оставил его для надежности.

Моя работа – защищать ее, и приоритетом должна быть ее безопасность. А с остальным разберусь… со временем. Ясно одно: больше не прикоснусь к Марфиль Кортес.

Два раза одну ошибку не совершу.

14
Марфиль

Забыла, что по воскресеньям заходил Лиам. К счастью, когда он позвонил в дверь, я более-менее успокоилась, вернула самообладание и почувствовала, что смогу вести себя так, будто ничего не было… по крайней мере, сделать вид.

Не спрашивайте почему, но не стала рассказывать ему о том, что произошло между мной и Себастьяном в ванной. Не потому, что боялась его реакции или упрека с его стороны, а потому, что хотела сохранить воспоминание.

Интенсивность чувств от чего-то настолько простого пугала. Одно только прикосновение к ноге Себастьяна подарило больше удовольствия, чем любая из ласк бывших – а с ними доходило до гораздо большего.

Если в этой жизни дана была возможность достигнуть пика наслаждения, соединившись с кем-то в порыве нежности или страсти, то я жаждала это получить: отсюда и навязчивая идея позволять парням прикасаться… Но только сейчас уверилась, что во всем мире лишь Себастьян был способен подарить это ощущение.

Еще никогда не испытывала оргазма, даже с Лиамом, хотя он делал все возможное. Даже думала, что просто на это не способна: такое бывает со многими женщинами, не всем дано испытать то, о чем с таким восторгом пишется в книгах, слагают песни и стихи. В итоге смирилась, и это стало еще одной причиной, по которой не хотела идти до конца.

Зачем позволять другим наслаждаться моим телом, когда сама получить наслаждение не могу? Звучит эгоистично? Возможно, но это мое тело и мое решение.

А поцелуй с Себастьяном пробудил все чувства, даже те, о которых не подозревала, и соединил их в одно, яркое и такое живое. Как можно было добиться этого всего одним поцелуем? Ведь влечение к Себастьяну выходило за рамки нормального… А может, так и должно быть? И почувствовал ли Себастьян то же самое?

Лиам остался посмотреть фильм, и мы заказали китайскую еду. Он рассказал о планах на весенние каникулы, а также о том, что ему предложили новую работу на Уолл-стрит. Он нервничал, но я была уверена, что его наймут, хотя он сказал, что и не думал бросать работу менеджера в ночном клубе, если вы понимаете, о чем я. Дело было не в деньгах, ему нравилось быть королем вечеринок, он чувствовал себя как рыба в воде в компании девчонок и не собирался отказываться от должности, которая доставляла столько радостей. Под радостями я имею в виду девушек в его постели.

Время шло, и с каждым часом тревога возрастала. Три часа уже давно прошли, но Себастьян так и не вернулся. В конце концов Лиаму пришлось уйти, хотя он и пообещал, что увидимся в среду или пятницу на следующей неделе.

Когда он ушел, почему-то сразу накатило тоскливое одиночество; не думала, что когда-нибудь испугаюсь пустоты собственной квартиры.

Что подумал бы обо мне Себастьян? Значил ли для него этот поцелуй то же, что и для меня?

Следовало оставить напрасные надежды.

В конце концов решила лечь спать. Пришлось снова промыть и обработать татуировку, хотя наверняка сделала это неправильно, потому что она плохо заживала.

Забралась в постель, лелея в памяти каждый момент, который провели в ванной, и укладываясь спать, с замиранием сердца слушала тишину: не вернулся ли Себастьян.

В конце концов заснула.

–

Проснувшись в понедельник утром, отвлеклась на странное щекочущее ощущение внизу живота. Никогда так не нервничала при мысли о встрече с парнем, но сейчас, когда думала о Себастьяне, слегка мутило от волнения.

Приняла душ, попробовала еще раз промыть татуировку и нанести крем, а потом осторожно надела через голову любимое весеннее платье, так как уже становилось теплее, скользнула в полусапожки и накинула сверху вязаный кардиган. Сделала глубокий вдох, прежде чем выйти в гостиную. Будет ли он, как обычно, на кухне? С чашкой кофе в одной руке и газетой рядом?

Не могла же я быть настолько трусихой. «Вперед, Марфиль, веди себя уверенно, других парней ты не боялась».

Вышла из комнаты и направилась на кухню. Там и застала его, только на этот раз он не стоял ко мне спиной, а скорее ждал прихода. Он был так красив, что пересохло во рту. Вдруг почувствовала себя так же, как когда отец вызвал в кабинет, чтобы отчитать.

Вспомнила, как отчаянно прижималась к нему вчера, и почувствовала, что щеки мои заливает предательский румянец.

– Доброе утро, – неестественно стеснительным голосом пролепетала я.

«Брось, Марфиль, ты же не такая».

Он ничего не ответил, повернулся ко мне спиной и принялся что-то готовить.

Взяла чашку и мед. Подогрела молоко и, сев на обычное место, стала размешивать его, размышляя: стоит ли что-то сказать или подождать, пока заговорит сам.

– Это больше не повторится, Марфиль, – наконец сказал он, глядя в окно.

Его слова разрезали тишину, как нож масло. Ожидала чего угодно. Всю ночь представляла, как с его губ срываются различные оправдания, с тех самых губ, что с такой жадностью сливались с моими. «Так нельзя», «Нам не следовало это делать», «Твой отец меня убьет», «Я потеряю работу…» Но никак не: «Это больше не повторится, Марфиль».

Как он мог так говорить? Неужели вчера ничего не почувствовал? Разве не умирал от желания снова слиться со мной в поцелуе, прикасаться, ласкать? Разве не желал меня так же, как я его?

– Была бы благодарна, если бы ты смотрел на меня, когда разговариваешь, – сказала я, ставя чашку на столешницу.

Он повернулся, и от одного взгляда на его лицо я примерзла к месту. Он был похож на робота, равнодушный и отстраненный до невозможности. Ничего не видела в его глазах, кроме ледяной безразличной пелены.

– Это была ошибка. Неудачное стечение обстоятельств.

– Стечение… обстоятельств?

Его ответа боялась больше всего на свете.

– Тебе ли не знать, как твоя красота ослепляет мужчин. Я не каменный, а ты на твою же беду слишком прекрасна. Позволил себе увлечься, вел себя как идиот. Очень жаль, что все так получилось. Но не собираюсь подвергать свою работу опасности из-за тебя.

Оу… А я думала, что еще больнее быть не может…

– Ну класс, то есть это моя вина, что ты меня поцеловал, потому что соблазнила тебя своим слишком привлекательным на мою беду телом. – Себастьяна не тронул едкий тон. – Знаешь? На секунду подумала, что, возможно, ты разглядел нечто за моей гребаной идеальной внешностью, которая сводит всех с ума. На секунду ожидала услышать из твоих уст то, что действительно имеет смысл, но не ту ересь, что только что выдал. Видимо, вы, парни, и вправду думаете тем, что у вас ниже пояса.

– А чего ты ожидала? Признания в любви, как в романчиках, которые читаешь? Не веди себя как ребенок!

Вскочила с места, не в силах поверить в то, что он только что сказал. Откуда, черт возьми, он знает, какие я книги читаю и какое отношение они имеют к тому, что произошло? Он назвал меня ребенком?

– Взять бы эту чашку да запульнуть тебе в голову, чтобы молоко и мед растеклись по твоей физиономии. Но, поскольку не хочу давать больше поводов называть меня ребенком, просто скажу, что ты бесчувственный придурок, и хотя то, что произошло вчера, было прекрасно, знаю сотню парней, которые будут только рады проводить со мной свободное время. Парней, которые не сбегут, поджав хвост, как ты прошлой ночью.

Дожидаться ответа не стала. Схватила сумочку и ключи и выскочила за дверь. Себастьян последовал за мной. Когда завел машину, села сзади. Не хотела, чтобы он видел, как больно он меня задел, тем более что к глазам предательски подступали слезы. Он унизил меня. Надеялась, что больше никогда в жизни не почувствую себя объектом мужского вожделения, но это снова случилось. Но истинную боль причиняло другое: Себастьян оказался таким же, как все. За красивой внешностью он даже не попытался увидеть меня настоящую.

Следующие два дня и слова ему не сказала. Не хотела его видеть. Боль от сказанного не утихала, и я снова и снова проживала этот момент, когда он подходил слишком близко или сталкивалась с ним, стоило выйти из комнаты.

В среду утром все же пришлось прервать молчание. У меня была ужасная ночь: дурно себя чувствовала и к тому же промерзла до костей. Полагаю, когда Себастьян заметил, что не выхожу из комнаты, чтобы позавтракать и отправиться в университет, забеспокоился.

Он постучал в дверь, проигнорировала его и отвернулась, еще плотнее укрывшись одеялом.

– Марфиль?

«Да, так меня зовут, идиот».

– Ты собираешься в университет?

– Нет, – попыталась закричать я, но скорее прохрипела.

Думаю, он меня услышал, потому что больше не беспокоил. До позднего вечера, когда снова постучался и, не получив ответа, вошел, не дожидаясь приглашения.

– Уходи, я не разрешала входить.

– Ты торчишь здесь почти двадцать четыре часа, не позавтракала и не вышла на обед. Что с тобой?

– Ничего, – прорычала из-под одеяла.

Поняла, что он приближается, сквозь одеяло услышав стук его ботинок по паркету. Он осторожно потянул за одеяло, и даже от этого простого прикосновения не смогла удержаться от стона боли. Себастьян дотронулся до моей руки.

– Ты вся горишь.

Я не хотела даже двигаться, и все, чего желала – чтобы он оставил меня в покое. Это была обычная простуда. Зачем он пришел изображать заботливого друга?

– Попробуй встать.

– Уходи, Себастьян. Никто не просит тебя заботиться, будто я тебе небезразлична.

Он меня не слушал. Застал врасплох, когда спустил воротник пижамы, воспользовавшись тем, что я лежала на животе.

– Черт, Марфиль, у тебя инфекция.

– Что? – слабо прохрипела я.

– Гребаная татуировка.

– О чем ты? – возмущенно запротестовала, отодвигая его слабым движением. – Мазала три раза в день, как мне и сказали.

– Ну, значит, делала это не очень хорошо. Вызываю врача.

– Даже не думай. Оставь меня в покое.

Когда ушел, попыталась снова заснуть. Возненавидела его, когда услышала звонок входной двери и вскоре после этого кто-то вошел в комнату. Себастьяну хватило порядочности зажечь только ночник на тумбочке.

Чувствовала себя ужасно…

– Добрый вечер, мисс Кортес. Я доктор Роквуд.

Пришлось собрать все силы, чтобы выпрямиться. Села на кровати и в полутьме разглядела двоих: врача, мужчину не старше пятидесяти лет, и позади него – с обеспокоенным выражением на лице, какого не видела раньше, – Себастьяна, который не отводил глаз от моего лица.

– Ваш друг сказал, что вы сделали татуировку и началась инфекция.

– Он мне не друг.

Врач проигнорировал мои слова и принялся рыться в портфеле. Дал градусник и велел положить его под мышку.

– Пока ждем, пожалуйста, повернитесь, нужно осмотреть татуировку.

Сделала, как попросили, и врач приподнял верх пижамы. Врач и Себастьян оба ахнули так, что у меня волоски встали дыбом.

Электронный градусник пискнул: достав его и увидев, что у меня температура за сорок, начала разделять их беспокойство.

– Температура очень высокая.

– Это все-таки инфекция?

– И очень серьезная, мисс Кортес. Вы должны немедленно начать принимать антибиотики. Следует обратиться в больницу, с таким состоянием вас, вероятно, поместят как минимум на один день, пока не пройдет лихорадка.

– Что? Об этом и речи быть не может.

– Марфиль, черт возьми. Просто делай, что тебе говорят.

– Я не собираюсь обращаться в больницу. Если лягу в больницу, отец об этом узнает, а значит, узнает и о татуировке. Хочешь, чтобы он меня убил? Должно быть другое решение.

Врач нахмурился, но понял, что меня не переубедить.

– Нужно наполнить ванну водой: от комнатной температуры до холодной, – обратился он к Себастьяну, а затем повернулся ко мне: – Хотите остаться дома? Хорошо, но уверяю, вас ждет очень непростая ночь. И вас тоже, молодой человек.

Себастьян был в ярости, видела это по его глазам и по тому, как сжал челюсти, но согласился с тем, что сказал врач.

– Пусть мисс принимает это каждые четыре часа и наносит крем на рану. Зайду еще раз завтра. Если температура не спадет, отвезите ее в отделение неотложной помощи.