Текст книги "2048"

– Не стесняйся, милая, – подбодрила клетчатая. – На-ка, держи сама. И рассказывай все, что видишь и чувствуешь.

Розовая ладонь качнулась, и теплый шарик перекатился в руку Вэри. Идущий внутри снежок изменил направление, закружился маленьким вихрем. У Вэри поплыло перед глазами… Неужели опять «живая картинка»? Да сколько же можно, за один-то день!

– Ничего я там не вижу, – буркнула Вэри. – И не чувствую. Только голова кружится.

Это было правдой. К счастью, «картинка» не пришла, хотя ощущение было похожим.

– Я согласна с ее кандидатурой, – кивнула клетчатая. – У нее нет потайных швов.

Вэри открыла было рот, но вспомнила уроки Марты и уткнулась в оладьи. Зато седой в камзоле не дремал:

– Вы это на глаз определили, Айрис? Как-то не верится, что можно настолько быстро рассчитать генетический гороскоп или как это у вас называется.

– У нас это называется универсальный тестер. – Клетчатая спрятала руку с шариком и снова стала похожа на тряпичную куклу. – Я могу выбирать тот тест, который считаю нужным. И любую базу данных, включая собственную. Так что «рукоделие» вы мне не пришьете. Кстати, не вы ли сами, работая в отделе Национального Костюма, подшили русским технологию «честной исповеди»?

– Не надо выдергивать! – Морщины на лбу профессора собрались в штормовую волну. – Ваш тестер был попросту отключен от Ткани! А мы поставляли русским работающую технику: Библии с гальваническими датчиками, ряс-палатки с тонометрами, нательные кресты с…

– Да-да, не забудьте исповедальные кабинки с пневмометрами. Каждый вздох на счету! – Клетчатая фыркнула. – Но ведь это была лишь Подкладка, не так ли? Основной тест проводился «засланным казачком». Эдакий собрат по несчастью встречал коллегу после исповеди и обсуждал с ним, «чего эти умники из нас не вытянули». Работали эти казачки, между прочим, на самых ручных крючках доступа. Глазки вверх-влево – реальные воспоминания, глазки вверх-вправо – фантазия.

– Да что вы такое порете! – Профессор резко опустил чашку на блюдце, и громкое «дзинь» вернулось эхом от стены дацана. – Тестирование с помощью «собратьев по несчастью» применялось только первые годы! Потом метод признали неэффективным. Для обеспечения такой открытости тестируемых нам приходилось тратить слишком много усилий на поддержание образа «народа-страдальца». Впрочем, едва ли вы способны это оценить. Вы ведь в то время еще занимались частной практикой. Я вот только запамятовал, что это было – снятие порчи по фотографии или гадание на чайном пакетике?

– Если вас интересует, с чего удобнее снимать ДНК, то проще всего брать волосы. Хотя в принципе сойдет любой предмет, которого касался нужный объект. Но повторяю, генетический гороскоп – не самый точный тест, даже для страховых компаний. Все зависит от конкретного случая. Что до моей практики – я и сейчас считаю, что персональная терапия гораздо эффективней, чем ваши вездесущие аппараты машинного доения.

– Типичные комплексы технофоба, Айрис. Что толку работать с одним человеком, если вы не можете влиять на общество? Взять тех же русских. Думаете, для поддержания всеобщей депрессивной среды достаточно было организовать пару вялотекущих войн да десяток рано умерших кумиров? Как бы не так! Серьезная, кропотливая работа по всем направлениям. Чего стоила одна только пропаганда мазохистской литературы – не ниже шести по «индексу Достоевского»!

Услышав о литературе, Вэри мысленно поставила галочку на временной оси. Правда, галочка вышла слишком крылатой. Но все-таки уже не такая древность, на которую вечно намекала Марта, отвечая на вопросы о возрасте Артели.

Сама Вэри научилась читать лишь в добреле: работа с Тканью требовала не только штопать цветные ковры в графическом интерфейсе, но и проглядывать некоторые текстовые «исподники» – расшифровки отдельных нитей и узелков. Наставница рекомендовала читать и более крупные тексты, поскольку из-за них иногда тоже случались дыры. Пару лет назад в Британии-2 всплыл старый учебник, где подробно описывались технологии синтеза каких-то там олигопептидов. Проще говоря, механизм транспорта памяти и особенно фобий, один из инструментов Артели. Пришлось срочно уничтожить несколько старых библиотек под видом перевода их в цифровую форму. Однако даже Марта признавала, что незвуковые книги относятся к антиквариату и влияют на массы гораздо меньше, чем дремли и энки. И не особенно настаивала на лишнем чтении.

Другое дело, что «настоящими бумажными книгами» увлекалась Ванда-Длинные-Рукава, старшая фея добреля. Эта бывшая сектантка Либры со своими постоянными цитатами доставала Вэри даже больше, чем Марта с ее историческими лекциями о происхождении технологий. Но оказывается, и цитаты кое в чем помогают. Как она там говорила? «У России две дыры – гипокретины и гиперссылки». Припомнив еще несколько цитат, Вэри сделала вывод, что владелец синего камзола говорит о конце прошлого века.

– …А легко ли, по-вашему, так долго поддерживать массовую алкогольную зависимость? – продолжал профессор. – А эпидемии гриппа, которые норовят начаться на два дня раньше запланированного? А домашние животные, которые создают излишний психокомфорт и мешают «прошивкам»? А фильтры для воды, а новые слова в языке? И все это обсчитывалось почти вручную! На самых первых, разрозненных машинах, безо всякой Ткани! Однако все работало, вплоть до формы причесок и зданий! Даже с учетом местных спецслужб – настолько же недоверчивых, насколько и непонятливых. Какой там информационный периодизм, какая там всепланетная синхронизация с учетом топологии шара! Им даже невозможно было объяснить, почему определенные операции оказываются успешными только осенью или только в пять утра!

– Видимо, это и были первые симптомы профессионального аутизма, поразившего с тех пор еще многие специальности. – Клетчатая взяла несколько ягод из своей вазочки. – Между нами говоря, вы и сами как-то нервно себя ведете сегодня… Совсем отвыкли от живого общения, профессор? Небольшой курс Кои вам бы не повредил. Отказ от средств массовой информации в пользу личных контактов – знаете, это многих спасло от маразма.

– Покорно благодарю, мне не грозит. В нашей работе и так слишком много атавизмов вашей любимой секты. Использование Кои в качестве прикрытия меня устраивает. Но я по-прежнему отказываюсь понимать, зачем Артель поддерживает ее архаичные ритуалы даже в работе Совета. Вот эти живые «тройки», например.

– Ах, так вы не рады нас видеть?

– Я имею в виду, что Ткань обеспечивает гораздо более удобный персональный интерфейс для каждого человека. Между прочим, тот же подход значительно улучшил исповедальную технологию, о которой мы говорили. Уже в китайской версии она была автоматизирована. Далеко не каждый после исповеди готов обсуждать свои проблемы с товарищами по несчастью. У русских это еще работало, а в интровертированном Китае-3 – нет. Зато если после выхода из храма…

– Вы хотели сказать – с партсобрания? Вот до чего доводит оптовая торговля счастьем.

– Перестаньте, Айрис! Детали локализованных версий тут ни при чем. Просто если в состоянии когнитивного диссонанса человеку попадается на глаза специально подобранный предмет – тут невозможно не отреагировать. И эта реакция элементарно снимается с того же медчипа, который в Китае-3 есть у каждого.

– Но мы сейчас не в Китае. Мы говорим про сотрудников Артели! Вот у этой девочки нет имплантов, кроме Глаза – за что можно только спасибо сказать ее наставнице. Сколько наших людей погорело на мемоплеерах, медчипах и прочем железе, напиханном в их собственные тела еще в детстве! Ты объясняешь ему Подкладку всего этого имплант-бума, рассказываешь про специально подобранные частоты, которые вызывают ретроградную амнезию и тем способствуют продажам запоминающих устройств… А человек тебе отвечает «Я все понимаю, но этот чип дорог мне как память!». Или «Моя силиконовая грудь – мой лучший советчик!»…

Слушая эту перепалку, Вэри лишь раз подняла голову, чтобы увидеть, как просветлело лицо Марты, когда ее помянула клетчатая. В этот раз уставиться обратно в тарелку было не сложно, поскольку тыквенные оладьи с томатным повидлом оказались божественно вкусными. А из перепалки было понятно лишь, что клетчатая протестировала ее не так, как хотел профессор, но все равно непонятно как.

На одном из оладьев золотая корочка образовала причудливый узор из дырочек… Вэри быстро замазала его повидлом, еще не успев сформулировать для себя, зачем она это делает. Ну и ну! Неужто будешь теперь бояться всех странных узоров, детка? Вон и снежного вихря в шарике испугалась… А ничего не произошло.

Может, ее сбил страх? Да нет, вряд ли: раньше Вэри тоже боялась «живых картинок». Иногда прямо-таки изо всех сил пыталась их остановить – но без толку. С другой стороны, у нее бывали и ложные тревоги, как сегодня. Смотришь на пену убегающей волны, и как будто что-то знакомое подступает… но ничего не происходит. Даже когда она повторно всматривалась в ту же кляксу туши, из-за которой уже случалась «картинка» – второй раз клякса не срабатывала.

Значит, это не из-за узоров. Или из-за них, но в сочетании с чем-то еще. Сегодня «картинки» случались дважды. А в третий раз, с хрустальным шаром – ложная тревога. Может, по свежим впечатлениям попробовать один трюк, которому научили в секте Кои?

Вэри мысленно поставила эти три случая рядом, как три двери. Вошла в первую, вспоминая звуки, цвета и запахи того момента на берегу ядовитого озера. Аммиачная вонь, ржавый столбик со львиной головой. Свист проносящихся над головой кибов… стоп, это уже после.

Дверь в воспоминание закрылась. На периферии внимания профессор и клетчатая продолжали спорить о массовых и персональных технологиях. Клетчатая напоминала, что сам профессор чуть не стал жертвой бэтчер-баньяна, которым Артель специально заразила Калькутту-4, чтобы…

Ладно, в Кои не зря обучают отключаться от внешнего мира, когда есть дела поважней. Вэри снова мысленно вошла в воспоминание, стараясь в этот раз полностью восстановить не только картину, но и свое эмоциональное состояние. Экзамен сдан, дыра опасного варианта будущего залатана. Зеленый зрачок сада беспомощно тускнеет… но это уже после.

А теперь – то же самое с двумя другими «дверями».

Когда внимание снова вернулось к реальности, она чуть не выругалась. Четырех тыквенных блинчиков с томатным повидлом как не бывало – все это время она продолжала есть, не чувствуя вкуса. Все-таки надо будет еще потренироваться c этим «отключением». А то лишаешь себя даже простых удовольствий. Да и за лунатика могут принять…

И все же скорбь по блинчикам улетучилась, стоило только подумать о результатах анализа воспоминаний. Она по-прежнему не знала точно, отчего возникают «живые картинки». Но теперь появилась зацепка.

Состояние неуверенности. Это вечное «все, чего я касаюсь, разваливается». Именно с ним связаны два сегодняшних видения. А в третьем случае она никому не перечила.

Наверное, потому они так косо смотрели, когда она несла чушь про биорга с несколькими хвостами. Права была Ванда: постоянные сомнения не доводят до добра. Мозг начинает выдумывать Баг знает что просто из желания противоречить старшим.

К счастью, есть методы борьбы с этим детским комплексом. Холодный камешек между бровей, верная формула самонастройки. Вспоминай почаще, и дурацких «картинок» больше не будет.

Усатый принес мороженое, и Вэри кивнула ему со всем изяществом, на какое была способна без хореографа. Усатый в ответ шевельнул большими бровями, похожими на разрубленного электрического угря, и степенно удалился.

ЛОГ 10 (СОЛ)

– Сол, мы направляемся в ресторан «Синий Лось»?

– Да, Маки.

– Режим одежды «смокинг»?

– Нет, оставь куртку.

– Там пускают только во смокинге.

– Если тебе это важно, залезь к ним через Сеть и хакни детектор или что у них там.

Сол перешел улицу и сразу провалился в кромешную темноту. Оранжевый купол света, окружавший станцию телегона, оборвался так резко, что пришлось остановиться и дать глазам привыкнуть. «Идеальное место для грабежа,» подумал Сол.

– Это неэтично, – сообщил тем временем Маки.

– Что-что? Ты научился определять этичность взломов? – усмехнулся Сол.

– Не взломов. Ты сказал «через Сеть». Это противоречит принципам е-бусидо.

– Ого, что-то новенькое. Ты чтишь самурайский кодекс? Мне казалось, он пригоден только для дремейков. Когда появилось метательное оружие, все эти трюки с мечами и палками перестали работать.

– Вот в этом и проблема! Гоку мне скинул «Боевые искусства для искинов». Там как раз говорится, что возрождение принципов бусидо в информационном мире помогло бы избавиться от замусоривания нашей электронной жизни. Отказ от дистанционной и массовой коммуникации – одна из главных идей е-бусидо.

– А чего это Гоку стал такой добренький? – Сол вдруг осознал, что речь идет об искине Кобаяси. – Насколько я знаю, хозяин Гоку никогда никому не делает одолжений за просто так.

– Нет, у нас все честно. – Маки просвистел нечто, напоминающее сигнал к атаке из какого-то военного ретро-дремля. – Мы с Гоку участвовали в совместной боевой операции по спасению тебя, Сол. Мы теперь как братья. Мы уступаем друг другу право первой брачной копии.

– Это как?

– Ну, ты же знаешь заповедь: «Не копируй памяти ближнего своего, ни софта его, ни скрипта его, ни…»

– Все-все, хватит этих религиозных заморочек! Опять ты накачался от Папы Пия?

– При чем тут религия? Свободное копирование чужого интеля запрещено – это ваши, человеческие… как ты сказал? Заморочки?

– Точно. А вы их, значит, нарушаете как братья?

– Нет, все законно. Просто если попадается интель с браком, закон разрешает ограниченное копирование в целях исследования проблемы… У Гоку были «Боевые искусства для искинов», в которых один скрипт не запускался. Теперь я должен ему первую брачную копию чего-нибудь из своей коллекции. Я собираюсь послать ему «Искин-гороскоп», который ты мне разрешил купить полчаса назад. Надо только поломать в нем что-нибудь аккуратненько.

– Ага, так ты все-таки не отказываешься от дистанционной коммуникации? Может, хотя бы дорогу передо мной осветишь?

– Не отказываюсь, потому что пока я лишь юный кохай на этом великом канале… – Маки скромно засветился в темноте. – Кстати, я уже проверил ресторан «Синий Лось» через Сеть, как ты просил. У них не детектор, а живой метрдотель на входе. И у него – ни единого импланта. Похоже, он тоже практикует е-бусидо. Разве такие люди бывают? Ты вроде говорил, что всех самураев поубивало метальным оружием.

– Бывают, бывают. – С подсветкой темнота уже не казалась кромешной, и Сол двинулся дальше по улице. – Людей без имплантов выращивают на секретных подводных фермах в Корее-6. Специально чтобы дурить не шибко развитых макинтошей. В ближайшее время они устроят мировую революцию и свергнут власть машин, зажравшихся народным электричеством.

– Судя по твоей мимике, это был юмор. Хотя я не уверен. Ты ведь не позволил мне вчера купить новую версию лафометра… – печальным голосом заметил Маки.

И неожиданно бодро добавил:

– А метрдотеля можно ослепить! Прямой личный контакт, вполне соответствует принципам е-бусидо.

В отличие от своего хозяина, Маки никогда не шутил. Однако первая же неделя общения с искином научила Сола не шарахаться от вполне серьезных предложений расчистить дорогу инфразвуковой сиреной или кормить Сола только планктоном. Собственно, и устраивать взломы через Сеть раньше предлагал именно Маки. В каком-то смысле он был ребенком – понятий добра и зла у него еще не было. Но он быстро учился. И что самое главное, никогда ничего серьезного не делал без подтверждения хозяина. В этом смысле Маки был гораздо безопаснее ребенка. Когда Сол осознал это, он перестал дергаться от странных предложений макинтоша. А в исключительных случаях даже пытался научить Маки какой-нибудь ненавязчивой морали, дабы не объяснять ему каждый частный случай отдельно.

– Ослеплять – это негуманно! – выдал Сол после недолгого раздумья.

– Наносит большой вред человеческому сообществу? – уточнил любознательный Маки.

– При чем тут сообщество? Это мне наносит вред, Ангел ты тряпочный! Там у них наверняка сигнализация. Если ты будешь сверкать-громыхать над метрдотелем, меня примут за грабителя. В лучшем случае приговорят к году информационной депривации. В худшем – прямо на месте вырубят. Это ужасно негуманно по отношению ко мне. Не трогай метрдотеля, я сам разберусь.

За углом опять пришлось притормозить. На этот раз глаза, привыкшие к темноте, резануло ярким светом от подъезда ресторана. Когда Сол наконец взбежал по ступенькам к сверкающим дверям, Маки издал предупредительный свист.

– Ну что еще? – Сол остановился.

– Там кто-то очень сильно фумит, – сказал Маки.

– Реклама? Мне говорили, у них все натуральное.

– Нет, я не про пищевые запахи. А про феромоны. Ты однажды описывал это в своем дневнике. Цитирую: «Пахнет сексом. Надо бы сделать дремль про кошек. Девять уровней эротики. Главная фишка – коммуникация на основе запахов. Уточнить в техотделе, как у нас с трансляцией ароматов».

– Тьфу, чего ты меня пугаешь! Это же Кэт.

– Можно ее тоже ослепить, – флегматично заметил Маки. – Хотя нет, фуметь может и слепая. Но тогда можно ее…

– Пока не надо. Лучше включи фильтр.

– Это приведет к неэкономному расходу питания. Может, лучше в другой ресторан пойдем? Хочешь, я быстренько подберу что-нибудь через Сеть, и заказ сразу сделаю?

– Ох, Маки, просто включи фильтр и заткнись, – Сол открыл дверь.

– Хорошо, включаю. А ты постарайся не дышать ртом.

# # # # #

Год назад, когда Сол впервые увидел Кэт, она показалась ему очень скромной девушкой. Отчасти это было правдой.

Одевалась Кэт довольно консервативно. Можно было даже подумать, что она месяцами ходит в одной и той же одежде. На самом деле Кэт была ужасной чистюлей – просто она очень жестко придерживалась собственного стиля. В конце концов Сол решил, что это выгодно отличает ее от многих других женщин, которые даже цвет волос меняют несколько раз в день. Возможно, в самых глухих провинциях и самых крупных мегаполисах приливы и отливы моды не столь заметны. Но в городе средней руки, где толпы средневековых дам разом превращаются в орды люминесцирующих компфеток, чтобы тут же смениться табунами негритянок в одних бусах, или стаями верволчиц повышенной волосатости, или колоннами большеротых стюардесс… В общем, когда твоя девушка принимает участие в таких приступах массового помешательства, это действует на нервы. Особенно если ты – ведущий сценарист «Дремлин-Студио», который и так постоянно путает знакомых девушек, что безусловно является признаком творческого человека, но от этого не легче.

Иное дело – Кэт. В сумасшедшем калейдоскопе моды она оставалась столь неподвижной точкой, что казалось, именно вокруг нее и вращается мир. Одевалась Кэт в строгое черное-белое, причем черного было ровно вдвое больше. Лишь изредка эта палитра менялась на коричнево-зеленую в той же пропорции. В такие дни черные волосы Кэт становились чайными, а глаза меняли цвет с чайного на изумрудный. Это означало, что у нее какой-то личный праздник (о существовании общественных она как будто вообще не знала).

Но и эти редкие изумрудно-чайные дни лишь подчеркивали общий консерватизм ее стиля. Кэт никогда не пользовалась помадой. Ее белое лицо никогда не загорало, лишь немного розовело в очень солнечные месяцы. Кэт никогда не меняла формы своего маленького, вздернутого и слегка квадратного носика. Никогда не наращивала свои мелкие ресницы. И никогда не подводила глаза, внешние уголки которых задирались вверх чуть больше, чем у других людей – что особенно хорошо подчеркивали ее взлетающие буквой «V» брови.

Этот носик и эти глаза делали лицо Кэт похожим на мордочку пушного зверька из тех, что остались только в детских обучающих дремлях. Далеко не всякий назвал бы это лицо красивым – но в нем была некая странная притягательность. Однажды увидев лицо Кэт, хотелось увидеть его снова. Вначале Сол подозревал, что раньше она выглядела банальнее, то есть человечнее. А затем, в критический период первой молодости, подвергла себя косметической правке, как делают многие девушки в таком возрасте, после чего их в шутку называют «подтянутыми». Однако за время их знакомства Кэт совсем не менялась, и теперь Сол склонялся к мысли, что она была такой от рождения.

Но как учит конспиративная неоархаика, «в тихом коммуте баги водятся». У скромной Кэт был свой баг.

Сол опоздал более чем на полчаса. Неудивительно, что Кэт фумела на всю катушку. В отличие от модных ароматов Кобаяси, ее любимые летучие субстанции не имели запаха, зато имели успех. Еще с улицы, через стеклянную дверь, было видно, что вокруг нее вьются сразу три официанта. На столе перед Кэт стояли лишь взбитые сливки в вазочке размером с наперсток. Но официанты все равно подбегали каждые десять секунд, словно соревнуясь друг с другом в том, как еще можно услужить. Один упорно регулировал голографическую свечу на столе, другой менял только что скомканную Кэт салфетку, третий поправлял невидимое отклонение от симметрии в расположении столовых приборов. Бармен и добрая (мужская) половина посетителей c завистью следили за официантами, у которых был повод подойти к Кэт. Будь у всех этих самцов лазеры вместо глаз, Кэт давно сгорела бы вместе со взбитыми сливками. И даже от стола ничего не осталось бы – хотя еще раньше сгорел бы пустой стул напротив одинокой посетительницы.

Но лазеров не было, и Кэт продолжала безнаказанно фуметь. Возможно, она задалась целью пополнить местную больницу перевозбужденными мужиками с диагнозом «вывих шеи». Пока меньше всех повезло стоявшему у входа метрдотелю, усатому верзиле в белом френче. Пожирая глазами Кэт, он отвлекся от своих прямых обязанностей и получил по морде дверью, когда ее распахнул Сол.

– Солнышко, уже полчаса как прошли те пятнадцать минут, на которые прилично опаздывать мужчине!

Кэт погрозила Солу длинным ногтем и подняла луну своего лица для поцелуя. Одновременно закрыла глаза, потянула носом воздух:

– Баг мой, чесночная линия «Скромного обоняния буржуазии»! Да еще в таких количествах, словно у вас там была оргия. Ну-ка, что у тебя еще?

Крылья вздернутого носика встрепенулись и проделали зигзагообразный полет в воздухе. По этому элегантному движению Сол частенько узнавал Кэт в толпе.

– Ага, ло-мень с кислой курицей… Шейла с ее бездарными духами на спиртовой основе… Любовница Рамакришны сменила шампунь… О, ты попал под санитарный дождь! И плохо спал… нет, другое. Ты не болен, Солнышко?

Сол быстро поцеловал Кэт, но запах все-таки пробил защиту, и у него слегка закружилась голова, когда он садился. Маки тут же увеличил мощность фильтра. Получив здоровый глоток свежего воздуха, Сол тайным жестом поблагодарил искин за сообразительность.

– И с Маки твоим что-то не то, – продолжала Кэт. – Почему он не переключился на смокинг? Что это за спецовка телегонщика?

– Здравствуй, – сказал Сол. – Хорошо пахнешь.

– Подлый врун! Ты не знаешь, как я пахну. У тебя фильтр, я чувствую поток совершенно белого воздуха.

– Зато я вижу, как ты пахнешь, – парировал Сол. – Если собрать вместе эрекцию всех мужчин в этом зале, получится двойная Эйфелева башня и еще вазочка сливок.

– Фу, какой ты злой сегодня! Что с тобой, Солнышко?

Сол поглядел на Кэт. У нее был обычный день: две части черного, одна белого, не перемешивать. Кружевной манжет распахнулся, как цветок, когда она подняла руку и подперла кулачком подбородок. Рассказать?

– Я видел дремль без дремодема, – трагическим голосом произнес Сол.

– Это стихи? – Кэт подняла и без того высокую бровь. – Ты намекаешь, что я наконец удостоилась? Хм-м… Звучит интересно, но разве это про меня? Такое можно кому угодно прочесть.

– Китти, я…

– Нет-нет, молчи, я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать. Самая тонкая поэзия – та, которая не называет прямо, да? Я ведь ходила на курсы, там все объясняли. Обычное стихотворение «танка» состоит из двух частей: в первой рекламный слоган, во второй название компании или товара. Но более опытные поэты пишут лишь первую часть, «хайку». Однако пишут так, что слушатель сразу понимает, о каком товаре идет речь.

– Послушай, я совсем не это…

– Нет, Солнышко, это ты послушай. Ты ведь говорил, что тебе нужна честная критика? Говорил? Вот и не оправдывайся! Да, у тебя вышло неплохое хайку общего типа. Я сразу поняла, о какой студии речь. Но ведь самые изысканные хайку содержат намек не только на товар, но и на клиента. Персонально нацеленная реклама, понимаешь? А у тебя получилось как-то безлико. Вот когда ты для своей прошлой пассии писал – «Твой трогательный хаптик…» и так далее – сразу было ясно, кому адресовано.

– Китти, это не стихи, это на самом деле было. Я видел очень необычный дремль. А потом обнаружил, что дремодем… В общем, я им не пользовался, он был выключен.

– Запах женщины без женщины? – усмехнулась Кэт. – Ну-ну, известная сказочка. Еще добавь какую-нибудь выдумку про декоративную перхоть, которой у тебя весь рукав обсыпан. Из-за этой фанатки псевдоорганики ты опоздал на встречу со мной?

– Нет, это было ночью.

– Ого, даже так! И кто же та чесночная богиня, что всю ночь показывала тебе небеса без дремодема?

– Да ну тебя. Я серьезно.

Подскочил официант, и Сол заказал планктоновое пиво. Молча дождался, когда принесут кружку. Так же молча стал пить.

Через минуту Кэт не выдержала:

– Извини, я пошутила.

Сол пожал плечами и продолжал пить молча.

– Хочешь, мой доктор тебя понюхает?

Сол отрицательно мотнул головой, по-прежнему не произнося ни звука. Кэт нахмурилась. Два старичка в траурных одеждах, сидевшие в самом дальнем углу, прекратили степенную беседу и активно посылали в сторону Кэт «воздушные поцелуи». Но у Сола отлично работал фильтр, и главный метод Кэт на нем не срабатывал.

Они просидели молча еще пару минут.

– Расскажи мне, что ты видел, – тихо попросила Кэт.

Сол задумался. Как ни крути, но из всех, с кем он пытался говорить о своем странном дремле, она была первым человеком, которому он готов был рассказать все – и который при этом никуда не убегал.

– Я лег спать, как обычно, – начал Сол. – Часа в два. Нет, попозже, сразу после ночного дождя. Дремодем я в эту ночь не включал точно. Сколько этот дремль продолжался на самом деле, я не знаю. Но думаю, он был довольно короткий. Наверное, он начался утром, перед самым пробуждением. Это было такое яркое и…

Сол поглядел на Кэт и остановился.

Лицо собеседницы выражало внимание, интерес, заботу и еще целую кучу качеств, которые Сол очень оценил бы в другое время. Но сейчас ему не нравились эти слишком добрые глаза. И крылья носа, поднявшиеся, как два локатора.

– Здравствуйте, доктор, как ваш геморрой? Я вижу, вы опять не в своем уме? – спросил Сол и громко щелкнул пальцами перед носом Кэт.

Она очнулась, заморгала.

– А… где… что ты говоришь?

– Я же сказал, что не хочу общаться с твоим доктором. Я же сто раз просил тебя, Китти! Я не люблю, когда кто-то глядит на меня твоими глазами, нюхает меня твоим носом и вообще находится внутри тебя. Ненавижу эти сетевые штучки. Особенно когда ты подключаешься без предупреждения.

– Извини, Солнышко, я же хотела как лучше!

Она готова была заплакать. Мужская половина ресторана задышала громче. Официанты шныряли вокруг, как голодные волкоты. У сидящего за соседним столиком толстяка сильно вспотела шея, ворот его пиджака прямо издергался, пытаясь ее высушить. Сам же обладатель мокрой шеи делал героические усилия, показывая своей спутнице, что ему вовсе не хочется оборачиваться на Кэт чаще, чем каждые двадцать секунд.

Чувствуя поддержку аудитории, Кэт всхлипнула.

– У тебя ведь нету своего доктора, милый. Вот я и подумала, может быть, у нас будет… общий… А еще мой доктор говорит, что это самый лучший метод, когда пациент не знает, что его нюхают…

– Но я не болен! – воскликнул Сол так, что теперь на их столик обратили внимание даже женщины.

«Кажется, сумасшедший…», раздался заинтересованный шепоток справа. Усатый метрдотель выдвинулся в зал, делая вид, что его очень заинтересовал прыгающий кактус из Мексики-2, стоящий за спиной Сола.

– Наверное, мне лучше пойти домой, – сказал Сол.

– Как?!.. – встрепенулась Кэт.

Сола тряхнуло: свежий воздух резко ударил из фильтра. Но ругательство по поводу чрезмерного усердия Маки так и не сорвалось с языка, когда он огляделся.

Новая волна феромонов Кэт катилась по залу, словно армия невидимых боксеров, пользующихся своей невидимостью для нанесения ударов ниже пояса. Ближайший официант вдруг согнулся, прижал пустой поднос к низу живота и выбежал из зала. Синхронно с ним издал сладострастный вздох и толстяк с потеющей шеей.

– А как же лепт, Солнышко? Ты ведь сам хвалил это новое место! Так долго рассказывал, какие у них удобные ингаляторы, какие культовые психодрамы…

И правда, хвалил, вспомнил Сол. И даже делал на это большие ставки. Кэт как раз поругалась со своим пятничным вечерним. Тот работал в ее любимом лепте, но в последней игре дал ей роль тролля вместо обещанной королевы эльфов. У Сола появился шанс – до сих пор он был у Кэт лишь пятничным дневным. Зато знал другой лепт, ничуть не хуже.

Но сейчас в памяти всплыла еще одна вещь. Первое впечатление от похода в лептеатр. Потом это впечатление как-то затерлось яркими образами, возникшими во время игры. Но теперь оно пришло опять. Ванночка с песком, кошачий туалет. Сол видел снимки такой штуки, когда работал над сценарием «Кошкиного Дрема». И первый раз в лепте он сразу подумал об этом. Пока не включили ингаляторы, пока разбросанные в коллоидном тумане кукольные фигурки не превратились в людей и сказочных монстров – лепт был похож на большой кошачий туалет.

– Прости, Китти, я сегодня не в себе. – Сол встал. – Ты же знаешь эти пандоры в нашем баре. Синтетика, все из нефти, да еще и непрожаренное. Боюсь, я вот-вот начну плохо пахнуть. Пойду лучше подлечусь в одиночестве. Как буду в норме, дам знать. И с доктором твоим тоже поговорю, обещаю. Не обижайся.

Он быстро обошел стол, обнял онемевшую Кэт со спины, задержал дыхание и поцеловал ее в висок. И выскочил в темноту, на свежий воздух.

Маки затараторил о необходимости отключить фильтр, потом о каких-то расхождениях в показаниях, о каких-то неправильных направлениях… Сол пропустил все это мимо ушей, шагая на свет телегона в глубокой задумчивости. Он остановился, лишь когда что-то впилось ему в ногу.

Оказалось, что он стоит в темном тупике. Станция телегона, которая только что была у него перед глазами, просто исчезла. Вместо нее чернела глухая стена.