Текст книги "Клуб призрачных отцов"

Четыре Слоя Земли

После того как умер Отец, Мама не пользовалась автозагаром и косметикой, но с тех пор как она стала чаще видеться с Дядей Аланом, она снова стала наносить автозагар по всему телу и наносила Макияж даже к завтраку. Она снова ходила в спортзал с Ренукой, а когда не ходила в зал, занималась дома по DVD, который назывался «Голливудская Тренировка с Нэнси и Бобби».

Перед тем как уйти в школу, я зашел к Маме, она лежала лицом на ковре, а руки и ноги были подняты вверх, и мускулистый Бобби в это время говорил:

– Это упражнение называется Супермен, потому что, когда вы поднимаете так руки и ноги, у вас ощущение, будто вы летите.

– Мам, сколько ещё Дядя Алан будет жить у нас? – спросил я.

Мама закашлялась в ковёр и ответила:

– Он очень добр к нам, Филип.

Это был ответ на другой вопрос, поэтому я переспросил, и она ответила:

– Филип, пожалуйста, у меня же тренировка.

Всю дорогу до школы я думал о том, как буду убивать Дядю Алана, потому что Время Небытия таяло день за днём.

Когда я добрался до школы, все уже были в курсе, что я Встречаюсь с Лией, и она оказалась права – Доминик Уикли не цеплялся ко мне, как и Джордан Харпер. Они поржали надо мной, но этим всё и ограничилось. Встречаться значило держаться за руки на перемене и сидеть на скамейке с подружками Лии, которые как Лия, но не такие симпатичные, и все считают, что я прикольный, даже когда я серьёзный. Особенно когда я серьёзный. Я думал, что все постепенно начинают забывать про микроавтобус, потому что теперь никто уже не называл меня Психом, а мальчики снова разговаривали со мной, не только Найджел Кёртейн, но и другие, например, близнецы Росс и Гари, сыновья Барменши Карлы. Росс и Гари хорошо играют в Футбол, и они абсолютно одинаковые, только у Росса шрам на брови.

Я играл с ними в навесы на обеде, а Лия смотрела, я не был так хорош, как они, но они не слишком ржали надо мной, а Лия вообще не смеялась. Гари дал мне послушать музыку в своих наушниках, то был Фифти Сент, нью-йоркский рэпер. Когда ты его слушаешь, нужно кивать головой, и я кивал.

Я не встречался с Призраком Отца весь день, так что он был либо в Муках, либо с Призрачными Отцами обсуждал призрачные дела, и это был лучший день в школе с тех пор, как он разбился в машине и погиб. В тот день у меня был урок Французского, и я узнал, что la bibliotheque – это библиотека, а la gare – вокзал, и ещё мы слушали песню с названием Quelle est la date de ton anniversaire? что переводится как «Когда твой день рождения?», и она на Фифти Сента совсем была не похожа. Cent значит «сто». А на уроке Географии с Мистером Розеном я узнал про четыре слоя Земли.

Всё, что мы видим, – это верхний слой, как корка на хлебе. Под слоем коры находится расплавленная горная порода, которая называется Магма, а под ней – слой твёрдой породы, очень-очень горячий. Третий слой – расплавленный металл, и в самой середине находится ВНУТРЕННЕЕ ЯДРО, состоящее из твёрдого металла, и это самая горячая часть планеты Земля. В общем, кора со всеми полями и морями, и зданиями – это как Макияж поверх раскалённых докрасна бурлящих горных пород и металлов прямо у нас под ногами.

Я шёл домой по этому Земному Макияжу с Лией, когда она сказала:

– Покажи-ка свою руку.

– Что?

Она расстегнула пуговицу и закатала рукав, чтобы увидеть руку, и там всё было в порядке. Она тоже показала свою руку, и там тоже всё ещё была надпись: ЛИЯ + ФИЛИП. Она ткнула меня кулаком за то, что я позволил надписи немного стереться, но это было в шутку, и она рассказала мне о своём брате, его звали Дэйн, ему стукнуло шестнадцать, он большой и мускулистый, и у него серьга в брови, бритая голова и зелёная майка Kappa[10]10
  Kappa – итальянский бренд популярной спортивной одежды, иногда является одним из «опознавательных знаков» хип-хоп субкультуры.


[Закрыть].Он в одиннадцатом классе. Мы встретили его на углу Харкорт Стрит, он курил и щурил глаза, будто дым разъедал его изнутри, а ещё у него рубашка была наполовину навыпуск, а наполовину заправлена.

Лия попросила Дэйна быть со мной приветливым.

Дэйн спросил:

– Раскурим на двоих?

Он протянул мне сигарету, светившуюся красным на конце, как лава. Я сказал:

– Нет.

– Не парься, я пошутил, – сказал он.

Все замолчали, даже Лия, которая обычно довольно много болтает, но только не когда брат рядом. В этой тишине я думал, а что, если Призрак Отца ошибся насчёт того, что Дядя Алан его убил, потому что Лия и Дэйн хорошие, а это значило, что и Мистер Фейрвью мог быть тоже нормальным, а Мистер Фейрвью – лучший друг Дяди Алана, из чего можно заключить, что и Дядя Алан может быть хорошим человеком, а не убийцей. А потом я подумал про себя:

«Так, не будь тряпкой снова».

Дэйн спросил:

– Значит, ты тот, кто угнал микроавтобус?

– Да, – ответил я.

– Круто, крутяк, – сказал он. – Сочувствую по поводу Отца.

– Норм, – сказал я.

– У нас Мама умерла, – сказал он.

– О-о, – сказал я.

Потом Дэйн спросил:

– Какую музыку ты любишь?

Я не знал, что сказать, потому что я не слушал музыку с тех пор, как Отец умер, я просто смотрел на рыбок и делал домашние задания. Раньше я слушал музыку, которую любил Отец – Марвина Гэйя, но тут я вовремя вспомнил и сказал:

– Фифти Сента.

Дэйн кивнул, типа это был Правильный Ответ. Он рассказал мне, что в Фифти Сента стреляли, но он выжил, и рассказал мне про других рэперов – Эминема, который ненавидит свою Мать, и про Джей-Зи, который любит свою Маму, и про Канье Уэста, который, по его словам, хорош, но много рэпует про Иисуса.

Мы говорили, а Лия шла за нами. Мы проходили мимо газет, застрявших в кустах, и все они были от Дэйна, он подрабатывал Разносчиком Почты. Потом мы подошли к их дому, и они оба вдруг замолчали. Я думал, это будет шикарный дом, потому что Мистер Фейрвью был богат, дом и вправду оказался большим, но неказистым, и краска на его двери шелушилась, как кожа на руке нашей Барменши Карлы.

У окна стоял Мистер Фейрвью, он одёрнул штору и пристально посмотрел на меня, на Лию и на Дэйна. Когда Мистер Фейрвью ушёл, Дэйн отщёлкнул сигарету в палисадник, который совсем зарос СОРНЯКАМИ, и красная, как Магма, точка упала на землю, но не потухла.

Лия сказала:

– Увидимся завтра.

Дэйн сказал, как в фильме:

– Не обижай ее.

Я ответил:

– Да.

Росс и Гари

Близнецы Росс и Гари сидели за столом в Пабе с банками «Танго» и ждали свою маму. Обычно они игнорируют меня, и я просто иду к себе наверх, но сегодня они были моими друзьями, потому что они дали мне послушать их музыку в обед, и мы вместе играли в навесы.

Росс увидел меня, когда я вошёл, и рукой позвал: «иди сюда», а потом и Гари: «иди к нам». Я подошёл, и они оба вместе спросили:

– Ты в порядке?

– В порядке? – сказал я.

Голова Гари наклонялась вправо, а голова Росса наклонялась влево, они выглядели как зеркальные отражения друг друга, за исключением только шрама на брови у Росса.

– Жить в пабе, наверное, безумно здорово, – сказал Гари.

– Наверное, – сказал я.

– Ты чипсы тыришь? – спросил Гари.

– Нет, – ответил я.

– Вот если б я жил в Пабе, всегда бы тырил чипсы, – сказал Гари.

– А арахис ты тыришь? – спросил Росс.

– Я не люблю арахис.

– Не любишь арахис? – переспросил Гари.

– Да.

– Арахис клёвый, – сказал Росс.

– Да уж, арахис, арахис – вообще вышак… – сказал Гари.

Росс трижды рыгнул. Сначала тихо, потом средне, потом громко. Гари тоже рыгнул, и они засмеялись. Потом они посмотрели на меня. Я глотнул воздуха и попытался тоже рыгнуть, но не смог, и они засмеялись ещё громче, но потом посмотрели на бар, где были Карла и Дядя Алан, и перестали смеяться и улыбнулись мне, как будто я им нравился.

– Ты с Лией встречаешься? – спросил Росс.

– У неё фигура классная, – сказал Гари.

– У неё воняло изо рта, когда ты с ней сосался? – спросил Росс.

– Нет.

– Она с языком это делала? – спросил Гари.

– Нет.

– У тебя встаёт, когда она тебя целует? – спросил Росс.

– Не знаю.

Гари глотнул «Танго» и спросил:

– Она пердит?

– Нет.

– Что, вообще никогда не пёрнет? – переспросил Росс.

– Не знаю, – сказал я.

Гари сказал:

– Девчонки, которые пердят, это жесть.

– Ненавижу таких, которые пердят, – сказал Росс.

– Я однажды слышал, как Шарлотта Уорд пёрнула, – сказал Гари.

– Шарлотта Уорд? – спросил Росс.

– Да, это было на математике, – сказал Гари.

– Шарлотта Уорд пёрнула на математике? – переспросил Росс.

– Да, – сказал Гари.

– Я думал, что Шарлотта Уорд в жизни не пёрнет, – сказал Росс.

– А она пёрнула, – сказал Гари.

– Громко? – спросил Росс.

– Типа как писк. Как мышь, – сказал Гари.

Гари издал звук, похожий на писк.

– Пахло? – спросил Росс.

– Я был на задней парте, не могу сказать, – сказал Гари.

– Держу пари, что пахло цветами, – сказал Росс.

– Джейми Вестерн был близко, – сказал Гари.

– Ну и что он сказал, как пахло? – спросил Росс.

– Вроде как обычно, но не так сильно, – сказал Гари.

Росс спросил меня:

– А ты когда-нибудь слышал, как пердит Шарлотта Уорд?

– Нет, – ответил я.

– Это неправильно, когда девчонки пердят, – сказал Гари.

– Если бы я был Терри Блэром, я бы запретил всем девчонкам пердеть, – сказал Росс[11]11
  Росс делает ошибку в имени бывшего премьер-министра Великобритании Тони Блэра.


[Закрыть].

– Я бы тоже, – сказал Гари.

– И еще путом вонять, – сказал Росс.

– Ты слыхал, как пахнет Аманда Барнсдейл? – спросил меня Гари.

– Да.

– Она воняет, – сказал Росс.

– Мне пришлось сидеть рядом с ней в автобусе. Я всю дорогу не дышал, – сказал Гари.

– Всю дорогу? – спросил Росс.

– Ага, – ответил Гари.

– Там же двадцать две минуты езды, – сказал Росс.

– Вот столько я и держался, – сказал Гари.

– Ты не дышал двадцать две минуты? – переспросил Росс.

Гари ответил:

– Мне пришлось, или я был бы в нокауте. Тебе-то хорошо, ты был на верхнем этаже.

– Её запах и до верхнего этажа тогда добрался, – сказал Росс.

– Она – большой потный носок, – сказал Гари.

– Это потому что она рыжая, – сказал Росс.

Гари кивнул, посмотрел на свою банку «Танго» и сказал:

– Рыжие воняют сильнее.

– Но пердёж у них разный, – сказал Росс.

– Их никогда не слышно, но запах – чистый яд, – сказал Гари.

– Рыжий яд, – сказал Росс.

– Ты об этом знал? – спросил меня Гари.

Я сказал:

– Нет.

– Это правда, – сказал Гари.

Потом подошла Карла в своей мини-юбке, держа длинную сигарету марки SUPERKINGS, и сказала Россу и Гари:

– Эй вы, сорванцы, давайте. Домой.

Росс и Гари опрокинули залпом остатки своего «Танго» и сказали:

– Увидимся, приятель.

– Увидимся, – сказал я.

Они ушли, и Карла ушла, я посмотрел на Дядю Алана за стойкой бара, потом и он ушёл, но после того, как все они ушли, в сигаретной дымке повисло слово… Приятель. Приятель. Приятель. Мне оно нравилось.

Добрый Пастырь

Позднее, когда Мама работала в Пабе, я пошёл повидаться с Лией и постучал в дверь.

Мистер Фейрвью появился за матовым стеклом, расплывчатый, как призрак. Он открыл дверь и посмотрел на меня сверху своим длинным старым лицом с немигающими глазами и печальным голосом сказал:

– Уж немаленький ли это Филип?

– Здравствуйте, – сказал я, – скажите, пожалуйста, Лия дома?

– Да, она тут, входи, – сказал он.

Я вошёл. Это был странный дом, очень странный дом, со стен на меня смотрели изображения Иисуса, молитвы и кресты. В доме пахло так, как пах Мистер Дэвидсон, учитель религии в школе, и так, как пахнет в церкви. Пахло Богом, то есть запахом старой бумаги.

Мы прошли в комнату с телевизором, только странность была в том, что телевизора там не было. Мистер Фейрвью поднял свою старую руку и указал на старое Дедушкино зелёное кресло, и я сел в него, и подумал, что Лия, должно быть, чувствует себя странно от того, что папа её похож на Дедушку. Мистер Фейрвью сказал, обращаясь к лестнице:

– Ягнёночек, к тебе друг пришёл.

Я оглядел комнату в поисках доказательств богатства Мистера Фейрвью, ведь это единственная причина, по которой он нравился Дяде Алану, но дорогих вещей там не было. Я смотрел на коричневые брюки Мистера Фейрвью и на его белую рубашку, которую, такое ощущение, в нашем городе и не купишь нигде, а Мистер Фейрвью спросил:

– Следуешь ли ты, Филип, за добрым пастырем?

– Что за добрый пастырь? – спросил я.

– Великий утешник, Филип. Великий утешитель. Тот, кто понимает и разделяет наши страдания, – ответил Мистер Фейрвью.

Я всё ещё не знал ответа, поэтому Мистер Фейрвью сказал:

– Господь Иисус Христос.

– О-о, – проговорил я.

– Добрый пастырь, что отдал жизнь свою за овец своих, – сказал Мистер Фейрвью.

Лицо Мистера Фейрвью на секунду превратилось в овечью морду, и он произнёс: «Бе-е-е Бе-е-е». Я крепко зажмурился и снова открыл глаза. Он снова был собой и сказал:

– Ягнёночек, к тебе друг пришёл.

На этот раз Лия услышала, потому что она отозвалась:

– Иду.

Мистер Фейрвью посмотрел на потолок так, как будто там были написаны слова, которые мог видеть только он, и он прочёл эти невидимые слова вслух:

– Иисус сказал: «Никто не приходит к Отцу, как только через Меня».

Лия галопом слетела по лестнице, словно она была спасающим меня Рыцарем.

Мистер Фейрвью продолжал смотреть вверх и говорил:

– Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет. Бе-е-е Бе-е-е.

Тут все кресты начали дымиться и гореть в моей голове, как тот крест, что Император Константин увидел в небе перед тем, как победил в Войне и обратил весь мир в Христианство.

Потом Лия вошла в комнату и привела всё в норму.

– Папа, мы поднимемся наверх и займёмся домашкой, хорошо? – сказала она.

Её голос был мягче и печальнее, чем я когда-либо слышал, и я подумал, что это смешно, ведь Лия притворяется крутой девочкой, но на самом деле она нежная и даже позволяет Папе называть её Ягнёночком.

Мистер Фейрвью сказал, глядя мне в глаза, а не в потолок:

– Да, да, я вас больше не держу.

Затем он сказал:

– Лучше отрок бедный и мудрый, нежели царь старый и глупый.

Мы поднялись наверх в спальню Лии, на стенах там висели плакаты, и комната была не похожа на остальную часть дома. Я не знал, где была спальня Дэйна.

Лия сказала:

– Прости за Отца.

– Он хороший, – сказал я.

Она закрыла дверь, прекратила запах Бога, и сказала:

– Он не всегда был таким.

– Он не всегда верил в Бога? – спросил я.

– Не так, как сейчас, не так, как когда мама была жива, – сказала она.

Я ничего не сказал, потому что думал, что она не хотела об этом говорить, но она сама продолжила:

– Мама умерла от рака, она болела целую вечность, очень серьёзно болела, а когда она умерла, отец постоянно напивался, он думал, что мы с Дэйном не замечали, что он постоянно на всё натыкается, он думал, что мы не видим. А однажды он просто бросил пить и заменил выпивку Богом.

– Он заставляет тебя ходить в церковь? – спросил я.

– Раньше заставлял. До тех пор, пока к Дэйну не прикопались в школе из-за этого. Теперь он не заставляет нас ходить. Он позволяет нам делать то, что мы хотим на самом деле.

– К Дэйну прикопались? – спросил я.

– Когда он был в девятом, да, но потом он стал драться со всеми, кто называл его религиозным фанатиком, и они перестали его дразнить.

– Ого.

– Я ненавижу Бога, – сказала она.

– Что?

– Я ненавижу Бога, – сказала она.

– Почему?

– Потому что он запрещает делать разные вещи, например, воровать. Но сам он ворует. Он крадёт людей. Он украл папу, и позволил маме умереть. Он видел, как она мучилась от боли, он видел, как она молится, и ничего не сделал. Бог просто смотрит свысока на людей, просящих его о помощи, и ничего не делает, потому что он знает, что чем им больнее, тем сильнее они будут хотеть в него верить. Если бы он был человеком, он бы никому не понравился, так почему его надо любить лишь из-за того, что он Бог?

– Твой отец любит его, – сказал я.

– Он хочет верить, что Мама в Раю, – сказала она.

– Ты тоже так думаешь?

– Иногда. Ты думаешь, твой папа в Раю?

– Нет, пока нет.

– Что ты имеешь в виду?

– Сначала я должен кое-что сделать.

– Что ты имеешь в виду? Типа молиться или что-то вроде этого?

У меня язык чесался всё ей рассказать. Только я знал, что она может отговорить меня от этого, а я не мог позволить Папе вечно терпеть Муки, поэтому я сказал:

– Типа того.

Она прекратила задавать вопросы, спрыгнула с кровати и сказала:

– Подожди тут.

Она вернулась секунд через десять, и у неё в руках была сигарета.

– Где ты это взяла? – спросил я.

Она сказала:

– Это Дэйна.

Она протянула мне прозрачную синюю зажигалку и сказала:

– Мы можем выкурить её в окно.

– Не стоит.

– Почему? Кто так говорит? Бог?

– Твой отец может нас застукать.

– Что с того? Он не заметит даже, – сказала она.

Я думал о том, умирают ли люди от курения, если им одиннадцать, но Лия с незажженной сигаретой во рту уже открывала окно, и на улице дул холодный ветер, холод, холод, ХОЛОД… Поэтому я не снимал куртку, а Лия надела пальто с меховой оторочкой на капюшоне. Она накинула капюшон и стала походить на зверька, такого зверька, который карабкается по деревьям.

Она наполовину высунулась из окна и закурила сигарету, и из этого холода она позвала:

– Ну, давай.

Так что я тоже высунулся по пояс из окна, встав коленями на её кровать. Мы смотрели на Ньюарк, на церковь, светившуюся в темноте, на её шпиль, который, как кинжал, поднимался из самой Земли.

Я посмотрел на грустное лицо лунного человека[12]12
  Лунным человеком называют любое человекоподобное очертание на диске Луны.


[Закрыть], смотрящего свысока, и тут Лия сказала:

– Твоя очередь.

Она дала мне сигарету, и я зажал её между пальцами. Она засмеялась и сказала:

– Ты смешной.

Я сосал коричневый фильтр и втягивал лавовый дым, на вкус он был, как смесь выхлопов грузовика и воздуха в саду. Дым жёг меня изнутри и вызывал сильный кашель, но, когда я перестал кашлять, я снова затянулся, чтобы Лия не думала, что я малолетка. Сдерживая кашель, я протянул ей обратно сигарету и снова стал смотрел на город и на огни, похожие на золотые глаза.

– Тебе нравится Ньюарк? – спросила Лия.

– Не знаю.

Я хотел сказать ещё что-то, но мне стало плохо.

– Когда я вырасту, поселюсь в Новой Зеландии, где живёт моя тётя. Она живёт у моря, – сказала Лия.

Моя кожа чесалась, вонючий язык зудел, и тошнота подступала вместе с отрыжкой, и я сказал:

– Море.

– Мы не ездили с Отцом в отпуск с тех пор, как умерла Мама. Последний раз мы были на Родосе, – сказала Лия.

Мой зудящий язык сказал:

– Я был на Родосе, я был на Родосе, с Отцом.

Лия посмотрела на меня и сказала:

– Ты призрак.

– Что? – спросил я.

– У тебя лицо такое белое.

– Я не призрак, – ответил я.

– Тебя сейчас вырвет? – спросила Лия.

– Нет.

– Ты уверен?

– Да.

Я отвернулся от дыма и увидел в небе летящие ко мне белые линии, они остановились, и в воздухе появился парящий Призрак Отца.

Он сказал: «Это слишком, Филип. Это слишком. Филип, эти Муки, их слишком много. Ты должен помочь мне, Филип. Ты должен помочь мне».

Меня стошнило чем-то белым и сладким прямо из окна, и рвотные нити свисали у меня изо рта, и я сказал:

– Прости, прости.

Она выбросила сигарету – падающую красную звезду, и сказала:

– Ничего. Я принесу воды или ещё чего-нибудь.

Собачий шум

Я проснулся ночью от шума, похожего на собачий скулёж. Я лежал в постели в темноте и гадал, что же это за звуки. Я прислушался, было слышно бульканье пузырьков в аквариуме и какое-то собачье подвывание, доносившееся из-за стены. Я вслушался изо всех сил, и тогда звуки стали похожими на голос Мамы, но какой-то странный, будто она плакала задом наперёд.

Я осмотрел комнату, но Призрака Отца не было. Я встал с кровати и выглянул в окно, Отца не было и у Контейнеров для Стекла, так что, возможно, он был в Муках. Я прошёл мимо аквариума и остановился у двери. Я подумал, а что, если это Дядя Алан убивает сейчас Маму, как он убил Отца?

Я вышел из комнаты к лестнице. Звуки стали громче, и это была Мама. Я искал оружие, но ничего не нашёл, и я пошёл по ковру, было очень темно, и узор двигался, и моё сердце стучало, туктуктук, и я был ОЧЕНЬ НАПУГАН.

Дверь комнаты Мамы была чуть-чуть приоткрыта, я прошёл мимо и смог заглянуть в щель. Её лифчик лежал на полу, на этикетке было написано: Fortin. Сквозь щель я увидел зеркало на туалетном столике, все мамины тюбики, автозагары и баночки, похожие на город со множеством небоскрёбов. В зеркале я увидел Маму и мужчину, а мужчиной оказался Дядя Алан. Мне потребовалось две секунды, чтобы осознать, что это было. В первую секунду я подумал, что Дядя Алан борется с Мамой, но во вторую секунду я понял, что он занимается с ней сексом.

На них не было одежды, и свет у кровати был включён, а тени на стене за зеркалом были похожи на гигантских монстров.

Они не могли меня увидеть, потому что я был в темноте, а мамины глаза были закрыты, а голова Дяди Алана была ко мне затылком. На них не было одежды, и мама закусывала губы, будто старалась не шуметь, но её было слышно. Одна её рука с блестящими ногтями впилась в его спину, в его толстую спину, а другая была под его большой грязной рукой. Я видел, как раскачивается его красная задница, а её коричневые ноги обвивают его, это было похоже на объятие, но только ногами, а не руками. Мамины светлые волосы разметались по кровати, как будто она была под водой, и именно тогда я увидел Призрак Отца, который стоял над ними и смотрел.

Я не знаю, появился ли он только что или был там всё время, потому что я смотрел только на кровать и ничего не слышал, только их звуки, и он стоял там и мерцал, как светящийся червь.

Он заметил меня и сказал: «Не надо её ненавидеть, Филип. Не надо ненавидеть Маму, Филип. Она не может увидеть всю ту раковую гниль, что она впускает в этот дом. Это противоестественно, но она слишком слаба. Он может убить её. Он может убить тебя. Это зависит от тебя, Филип. Тебе решать, как Отомстить за моё убийство и остановить его до того, как он получит…»

Призрак Отца замолчал, потому что Мама начала издавать всё более громкие звуки:

– О-О-О.

Призрак Отца закрыл глаза и сказал: «Убей его, Филип. Он змей. Если ты когда-нибудь любил меня, ты убьёшь его. Потому что каждый звук, который я слышу в этой комнате, убивает меня снова и снова. Это ад, Филип. Я в Аду».

Мне показалось странным, что он вёл себя так, словно это было хуже, чем Муки, а я думал, что нет ничего хуже Мук.

Я ничего не сказал. Я просто стоял там, и Призрак Отца растворился, а я стоял, наблюдая, как рот Мамы открывается всё шире, и шире, и шире, а большие руки держат её, а потом мне показалось, что Мама чуть-чуть приоткрыла глаза, и я подумал, что она меня увидит, но она ничего не сказала, только: «О-О-О». Я отступил в темноту и вернулся в свою комнату, и в моей голове была пустота и только: «ЕСЛИ ТЫ КОГДА-НИБУДЬ ЛЮБИЛ МЕНЯ», и этот собачий шум.

Я забрался в постель и достал мамину книгу, что я положил под кровать ещё до поездки к Валу Адриана, «Самое жуткое убийство» Горацио Уилсона. Это была книга о настоящих убийствах и людях, которых скорее всего убили.

Я не спал всю ночь и читал её, чтобы понять, как мне убить Дядю Алана. Я просматривал её, и там было много историй о разных людях. Была история Марвина Гэйя, и я остановился на ней, потому что Марвин Гэй был любимым певцом Отца. Марвин Гэй поссорился со своим отцом, и отец Марвина Гэйя застрелил его, и он не был рэпером, поэтому он сразу умер.

Там были изображения трупов и было также кое-что о людях, которые, возможно, были убиты, а возможно, и нет, как, например, Наполеон Бонапарт, который был французом, и, может быть, он умер от ЯДА, а может быть, от рака желудка, как мой Дедушка. Был ещё человек по имени Эдгар Аллан По, он рассказывал истории о призраках и сам мог быть призраком, но все думали, что он просто слишком много пил. Ещё там было про Мэрилин Монро, про которую Мама смотрела передачу по телевизору, и про принцессу Диану, которую Мама тоже любила, а ещё про Кристофера Марло, про которого никто не знает, почему он умер, но он, возможно, был шпионом.

Последняя история в книге была посвящена женщине по имени ЛАНА ТЁРНЕР, она была кинозвездой Голливуда много, много, много, много лет тому назад. Она получила Оскар, это там главная премия, и в тот же вечер была избита гангстером, с которым у неё был секс. И он был убит её дочерью, которую звали Шерил Крейн, из Мести. Я знал, что Шерил Крейн сделала бы с Дядей Аланом, она бы убила его сразу же. Она не стала бы ждать, и это при том, что она девушка!