Текст книги "Кольцо с изумрудом"

ГЛАВА 7

Н-да, этого молодчика просто необходимо как следует проучить.

К такому справедливому выводу пришел Эмрис, вставший нынче с первыми лучами солнца. Одеваясь, он достал из походного кожаного мешка килт и почему-то поймал себя на том, что мысли о гнусном ублюдке герцоге не дают ему покоя. И почему только красивые женщины так любят грубиянов и согласны терпеть от них совершенно непотребное обращение? Для него это оставалось загадкой.

После ухода Элизабет ему удалось поспать совсем немного. Его мысли все время вращались вокруг нее, и это было странно. Всю сознательную жизнь Эмрис Макферсон следовал девизу: никаких привязанностей! К дому ли, к женщине, не суть важно. Главное – ни от чего не зависеть. Он любит жизнь, и ему приятно быть свободным и независимым. Он приходит и уходит, и никто и ничто не может его удержать. У него богатый выбор – какие женщины вокруг! Эмрис любил пробовать, выбирать, наслаждаться тем, что дарила ему судьба. Однако, как пчела перелетает с цветка на цветок, пробуя мед, так и он никогда не задерживался долго на одном месте. В конце концов, в мире полно красивых женщин! И почему он должен жить с одной, когда их вокруг так много?

Однако нынешняя ночь не желала уходить из памяти. Она, как заноза, засела у него в голове. Ему хотелось думать, что причиной неудавшегося свидания было плачевное состояние девушки… А все из-за проклятого подонка Бурбонского!

Эмрис гневно сжал кулаки. Нет, надо перестать гневаться. Подобные чувства не принесут ничего хорошего ни ему, ни другим. Хотя, впрочем, перед отъездом в Булонь, может быть, и стоит заглянуть к сему любвеобильному герцогу…

– Эй, ты, Макферсон! Выходи, шотландское отродье!

Эмрис на секунду застыл, узнав голос герцога, и поспешил к выходу из шатра. Откинув полог, трепыхавшийся на свежем утреннем ветерке, Эмрис увидел герцога и пятерых его сопровождающих.

Видя, что шотландец вышел против него без оружия, герцог Бурбонский задвинул меч в ножны, не глядя, швырнул его оруженосцу и двинулся на противника. Проклятый шотландец! Достаточным оскорблением было уже то, что он первым заполучил недотрогу Элизабет. Но ведь он еще и избил ее! За это он дорого заплатит! Гнев, душивший его с того момента, как он встретил Элизабет по дороге в лагерь, неожиданно яростно выплеснулся наружу, и он с отчаянным рыком бросился на Макферсона.

Взаимное сближение кулака герцога и уха горца, а также кулака Эмриса и носа француза произошло одновременно и равно успешно, но ничуть не охладило пыл бойцов. С дикой яростью они обрушивали друг на друга мощные удары. Оба вошли в раж и дрались с таким ожесточением, что привели в изумление приближенных молодого французского аристократа, наблюдавших за потасовкой.

С неослабеваемым пылом соперники продолжали безжалостно молотить друг друга, пока наконец герцог вдруг не оказался поверженным наземь, с разбитым носом и окровавленным лицом. Эмрис, тяжело дыша, наклонился над ним:

– Вставай, грязный ублюдок!

Герцог Бурбонский смотрел на него с нескрываемой ненавистью.

– Я убью тебя, подонок! – взревел он. – Как ты посмел с ней так обращаться!

Он попытался подняться на ноги, но ему с трудом удалось только сесть.

– Я убью тебя, если ты еще посмеешь ее тронуть!

– Смерти заслуживаешь ты, презренный негодяй! – Эмрис посторонился, давая возможность противнику подняться. Нет, этот гад еще мало получил!

– Каково тебе – попробовать на собственной шкуре, что означают побои?

Француз наконец, пошатываясь, встал и, глядя в лицо Эмрису, выплюнул:

– Ты – скотина! Как ты посмел ее избить? – Он размахнулся, чтобы ударить горца, но Эмрис уклонился, и герцог, не удержавшись на ногах, опять упал.

Шотландец в один миг оказался рядом. Один из сопровождавших герцога сделал шаг по направлению к ним, но Эмрис бросил на него такой свирепый взгляд, что тот отступил.

– Какого черта ты тут болтаешь, что я ранил ее? – Эмрис поставил ногу ему на грудь, вжимая герцога в землю. – Когда это ты, и только такой ублюдок, как ты, мог это сделать!

Неожиданно герцог резким рывком дернул шотландца за ногу, так что оба они оказались на земле. Оказавшись сверху, он схватил Эмриса за горло:

– Я? Я?! Да я ни разу даже не посмел ее коснуться! Ты слышишь меня? Ни разу! Я любил и уважал ее еще с тех пор, как она была девчонкой. И ждал и надеялся, что придет то время, когда можно будет просить ее руки. Мы, французы, никогда так не обращаемся с женщинами! Это вы, шотландские дикари, способны на такое!

Эмрис сумел вывернуться из его рук и вскочить на ноги. Француз тоже успел подняться с земли. В мгновение ока противники опять заняли боевую позицию. Неожиданно для себя Эмрис вдруг понял, что ненавистный герцог, похоже, говорит искренне. Уворачиваясь от удара его кулака, он успел сказать:

– Она пришла ко мне с синяком на лице. – Эмрис пригнулся, избегая следующей атаки. – Я был убежден, что это ты ее разукрасил. Помнишь, в какое бешенство ты пришел, когда я тебя о ней расспрашивал? Ясно, я подумал на тебя!

– Если бы ты понимал, негодяй, что это за девушка! С ней нельзя так обращаться. Никто, слышишь, никто не имеет права так с ней поступать! Она – редкость! Но прежде, чем я изуродую тебя, ответь мне – зачем? Зачем тебе надо было ее бить? Ведь переспал с ней! Какого дьявола ты избил ее?

Эмрис подскочил и схватил француза за ворот.

– Слушай, ты, мерзавец! Ничего подобного я не делал! – прорычал он. – Она ушла от меня такая же, как и пришла.

– На ней была твоя одежда.

– Ну и что?

– Значит, ты признаешься, что спал с ней!

– Это никого не касается! – рявкнул шотландец.

– А вот сейчас еще как коснется, – замахнулся герцог, снова наступая на Эмриса.

Эмрис тряхнул противника за ворот и еще сильнее сдавил ему горло.

– Говори, где она сейчас!

Французу наконец удалось все же вывернуться из цепких рук Макферсона.

– А вот тебе-то знать это незачем. Ты использовал ее, как и всегда используешь женщин. Переспал и адью! В погоню за новой добычей.

– Я задал тебе вопрос, – Эмрис вновь угрожающе придвинулся к французу. – Где она сейчас?

– Это не твое дело!

– Послушай, ты, тупоголовый франт! – Эмрис продолжал с угрозой надвигаться на него. – Кто-то жестоко ударил Элизабет перед тем, как она появилась у меня вчера вечером. И ты говоришь, что кто-то еще избил ее после того, как она ушла отсюда. Ты уверяешь, что не делал этого. А теперь напряги свои куриные мозги и подумай немного, ведь не исключено, что она и сейчас находится в опасности. Неизвестно, кто это сделал и не причинят ли ей еще вреда. Где ты видел ее последний раз?

Герцог Бурбонский стал припоминать обстоятельства их последней встречи, и его гнев против шотландца вдруг растаял, как утренний туман. Боже правый! Какого же он свалял дурака! Ослепленный гневом из-за ее слов, он даже не обратил внимания на то, что она явно стремилась убежать от Гарнеша, а вовсе не была там с ним, как он впопыхах решил. И ей удалось убежать.

Эмрис молча наблюдал за французом. Наконец он увидел, что лицо герцога прояснилось.

– Скажи, у тебя не найдется что-нибудь выпить? – миролюбиво спросил герцог.

– О чем разговор! – Эмрис кивнул и сделал приглашающий жест в сторону своего шатра.

ГЛАВА 8

Элизабет приняла решение и теперь взвешивала все «за» и «против». Она ничего не теряет и многое выигрывает.

Ну хорошо, она теряет имя, положение, семью. И что в данный момент более всего ее удручало – волосы. Волосы придется остричь.

Отец Мэттью с ужасом наблюдал, как чудесные шелковистые локоны падали на пол в то время, как Элизабет излагала ему свой план.

Она собиралась ехать во Флоренцию. Там опять у власти Медичи, в городе процветают искусства и ремесла. Она сможет устроиться учеником или подмастерьем к кому-нибудь из знаменитых мастеров. Самый почитаемый – Леонардо – недавно умер, но, может быть, ей повезет, и она будет работать под началом Рафаэля. Или с юным гением – Челлини. А может быть даже, если судьба будет к ней благосклонна, она найдет себе работу в каких-нибудь мастерских, которыми заведует Микеланджело Буонарроти.

Пока она говорила, священник припомнил, что братство францисканцев, к которому он принадлежал, сейчас как раз строит церковь неподалеку от Флоренции. Элизабет попросила его написать рекомендательное письмо братьям, с тем чтобы она могла продемонстрировать им свой талант живописца.

Переодевшись мужчиной, она сможет путешествовать, она сможет найти работу, и, наконец, – она сможет жить так, как ей захочется. Это вполне возможно. Элизабет чувствовала, что это ей по силам.

Отец Мэттью смотрел на нее округлившимися глазами. По тому, насколько все продуманно, создавалось впечатление, что она готовилась к такому обороту дел, по крайней мере, много лет. Когда он высказал свое предположение вслух, Элизабет с ним согласилась. Она призналась ему, что мечтала об этом долгие годы. Она представляла себе, как это было бы замечательно – переодеться мужчиной. Планировала, что бы она могла тогда сделать, чем заниматься. Думала, куда можно будет поехать, у кого учиться. Но всегда ей казалось, что это только мечты, чудесные и неисполнимые.

Отец Мэттью всегда поддерживал увлечение Элизабет живописью. Он высоко ценил ее талант и понимал, что этот талант требует развития.

Подобно всем творческим натурам, Элизабет нуждалась в подходящем окружении. Ей нужно было с кем-то обсуждать вопросы, относящиеся к живописи, проблемы, связанные с этой профессией. Было много таких вещей, в которых ей был необходим совет и руководство людей, сведущих и понимающих. Священнику было ясно, что художественная среда ей необходима как воздух, без нее она застрянет на месте. Элизабет важно найти такого учителя, обучаясь у которого она сможет продвигаться дальше в любимом ею искусстве.

– Я больше не могу смотреть на то, что ты с собой творишь! Это противоестественно, вот что я тебе скажу!

Черные пряди продолжали падать на дощатый пол сеновала.

– Я почти закончила! – сказала Элизабет, бросив заговорщический взгляд на своего верного друга. – Ты должен мне сказать, как это выглядит сзади.

– Это выглядит… ты выглядишь… как мальчишка! – обескураженно воскликнул священник. – Прости меня, господи!

– Да ладно тебе! Ты произносишь это так, как будто свидетельствуешь об убийстве.

– Это именно то, что я и чувствую, – простонал отец Мэттью. – Я чувствую себя так, как будто стал свидетелем убийства молодой женщины, даже не свидетелем, а соучастником.

– Да ну, ерунда, не расстраивайся так, – мягко произнесла девушка и встала. – Это только начало. То ли еще будет. Мне еще многое предстоит сделать!

– Я хорошо понял все, что ты говорила о своем творчестве. Но то, что ты совершаешь сейчас, не укладывается ни в какие рамки. Одно дело – писать картины и вывешивать их в церкви для того, чтобы все могли любоваться результатами твоего художественного дара, и совсем другое – остричь волосы, переодеться в мужское платье и отправиться в одиночку бог знает куда! Это слишком. Когда до сих пор я поддерживал и одобрял твой художественный талант, моя совесть была спокойна, потому что я знал, что ты в безопасности. Положение твоего отца обеспечивало тебе защиту. Но сейчас… все заходит слишком далеко.

– Да, понимаю. Я изложила тебе мои планы, но ты думаешь, что мне это не по плечу. – Элизабет взглянула на него с вызовом. – Но, скажи, святой отец, а какой еще выбор у меня есть на данный момент? Ты всегда говорил, что мы должны уметь преодолевать трудности и испытания, выпадающие на нашу долю. Что мы должны двигаться вперед, несмотря на все тяготы.

– О-о! Мне следовало об этом подумать! – Отец Мэттью закатил глаза. – Теперь мне придется расплачиваться за свои же собственные поучения.

Элизабет скорчила свирепую рожу.

– Ну, как ты считаешь, вот так я выгляжу убедительно? Как мужчина?

– Ты очень убедительно умеешь говорить, – пробормотал священник себе под нос.

– Ладно, как бы там ни было, это еще только первый опыт!

Отец Мэттью смотрел на происшедшее с девушкой превращение.

Плотная мешковатая одежда скрывала округлости женского тела. Короткие черные волосы обрамляли лицо и красивыми волнами ложились на плечи. Вздувшаяся от синяка щека уже немного опала, но рубец от раны так и останется. Конечно, для женщины такой шрам был бы настоящим уродством, но для мужчины как раз наоборот. А как она держится! С какой независимостью и уверенностью в себе!

– Добраться до Флоренции! Выдать себя за мужчину! – Священник неодобрительно покачал головой. – Еще раз повторяю – это совершенно противоестественно.

Элизабет вдруг облегченно рассмеялась. Что-то отпустило ее внутри. В этот момент ей показалось, что она смеется впервые за многие тысячи лет.

Отец Мэттью тяжело опустился на солому. Тяжелые мысли одолевали его. Ему на ум приходили сотни всевозможных случайностей и препятствий, что грозят молодой девушке в пути. Он несет за нее ответственность. Да, но перевешивает ли эта ответственность ту службу, что он выполняет в данный момент? Может ли он оставить свою паству, чтобы сопровождать Элизабет в далекое путешествие? Не в состоянии принять окончательное решение, священник машинально вертел в руках и разглядывал клетчатый плед, который Элизабет отдала ему с просьбой вернуть Макферсону. Ну, благородный рыцарь вряд ли возьмет назад одежду. Отец Мэттью подумал, что можно сразу отдать одежду нуждающимся. Под пледом лежала аккуратно свернутая, еще влажная рубашка. Элизабет ее выстирала остатками воды, что он принес, чтобы промыть ее раны. Рубашка была вся в пятнах крови. Ее крови. Он задумчиво покачал головой.

– Итак, что ты думаешь? Смогу я вот так выйти на люди, прямо в этой одежде? Поверят флорентийцы, что я мужчина?

Не услышав никакого ответа на свой вопрос, Элизабет повернулась к священнику. Бледный как мел, он сидел на соломе, держа в руках килт Макферсона.

– Что случилось? Тебе плохо? – Элизабет бросилась к нему.

– Посмотри, – с усилием медленно проговорил он, – ты помнишь, где это произошло?

Элизабет взглянула на протянутую ей шотландскую клетчатую юбку. Из нее был выдран огромный клок. Она в ужасе глядела на рваную дыру. Ей не пришлось напрягать память, чтобы вспомнить, где это произошло. Она отлично помнила – когда она перелезала через дерево, убегая с места убийства. Девушка встретилась глазами с отцом Мэттью.

– В лесу. Я убегала, было темно, и ветка зацепила килт. Но ты же не думаешь, что он найдет его? – В голосе ее послышались панические нотки.

– Если он вернется, чтобы осмотреть место преступления, и обнаружит там этот клок, то для него не представит труда опознать, кому принадлежит эта одежда. – Голос священника был серьезен. – И тогда, вне всяких сомнений, он будет искать тебя.

– И это значит, что у меня совсем нет времени. Надо спешить. Но как же мои родные? – воскликнула Элизабет. – Ты ведь не думаешь, что он станет преследовать моих сестер?

– Только если он будет знать, что ты с ними общалась.

Внизу, на конюшне, поднялся какой-то шум. Лошади заметались, раздалось испуганное ржание. И тут вдруг Элизабет учуяла запах, который наверняка испугал лошадей. Запах дыма! Пожар!

Подбежав к чердачному окошку, Элизабет и священник выглянули наружу. Над лагерем, разместившимся в Золотой долине, вились черные клубы дыма. Огня не было видно, но дым клубился повсюду. Были видны только верхушки шатров. Что горело в лагере? Элизабет внезапно почувствовала, что ее охватывает ледяной ужас. Она посмотрела на священника, и они, не сговариваясь, бросились к лестнице. Скатившись кубарем по ступенькам, Элизабет бросилась к выходу.

– Подожди! Тебе нельзя без этого! – закричал отец Мэттью прежде, чем Элизабет успела выскочить за дверь.

Девушка на секунду задержалась, и священник, догнав ее на пороге, нахлобучил ей на голову широкополую шляпу. Элизабет натянула ее так, чтобы поля прикрывали почти все лицо.

– Надо быть осторожными. Это может быть уловка, чтобы выманить тебя, – предостерег он ее на бегу.

Элизабет молча кивнула, и они устремились в сторону лагеря.

Пробираясь сквозь толпу крестьян, спешивших в том же направлении, они обогнули частокол, окаймляющий турнирное поле, и деревянные ограждения, что во время турнира отделяли толпу простолюдинов от трибун для знати.

В лагере царила суматоха. Несмотря на раннее утро, все были на ногах и по мере сил старались предотвратить распространение пожара, который бушевал в английском секторе Золотой долины.

Элизабет и священник пробежали мимо солдат, наполнявших водой кожаные и деревянные ведра. Некоторые использовали даже шлемы – все шло в ход в борьбе с разбушевавшимся огнем.

Пока они прокладывали себе дорогу среди мечущихся людей, дым стал гуще. Элизабет с ужасом взирала на охваченную паникой толпу. Клубы стелющегося по земле густого вязкого дыма, шедшего от горевших шатров, поднимались вверх, разъедая легкие.

– Мэри! – с рыданием вырвалось у Элизабет. Она смотрела поверх голов туда, откуда шел огонь. – Она там, в нашем шатре!

Элизабет отчаянно пыталась протолкнуться сквозь ряды столпившихся людей. Ей надо быть там, рядом с сестрой! Однако они были плотно зажаты со всех сторон. Кто-то сунул в руки Элизабет ведро. Она ощутила тяжесть – полное ведро воды. Элизабет крепко вцепилась в него. Кто-то впереди попытался забрать ведро из ее рук, но она не поддалась. Она знала, что должна сама пробиться туда, где бушевал огонь. Господи, помоги! Защити Мэри! Сделай так, чтобы она не пострадала!

– Мэри! – крикнула Элизабет изо всех сил.

Однако шум и многоголосые крики заглушили ее голос. Толпа всколыхнулась, увлекая ее за собой. Элизабет оглянулась в поисках священника. Отец Мэттью был неподалеку. Так же, как и она, он тоже был зажат со всех сторон. Их разъединяла толпа. Но он все же рядом. Элизабет почувствовала, что ее куда-то несет, и на время вообще потеряла возможность видеть что-либо вокруг. Неожиданно она вдруг оказалась в самом переднем ряду. Она подняла ведро, чтобы выплеснуть воду на горящий шатер. Ее собственный шатер.

Выплеснув воду, Элизабет закашлялась от едкого дыма и, прикрывая лицо рукой, сделала шаг вперед, желая проникнуть внутрь. Над ней угрожающе колыхался на ветру горящий кусок материи. Рядом слышался стук топора. Кто-то подрубал опорный столб, на котором держался тент.

«Но если тент упадет, – с ужасом подумала Элизабет, – то Мэри будет погребена под ним. Она сгорит заживо!»

Кто-то резко схватил ее сзади за руку и оттащил от огня. Она пыталась вывернуться, но ее держали крепко. Неожиданно ее отпустили, и она оказалась на земле.

Кто-то опять дотронулся до нее. Она подняла голову. Оказывается, это был отец Мэттью. Он что-то кричал, но Элизабет не слышала его. Тогда он жестами показал в нужном направлении. Элизабет посмотрела туда.

Мэри!

Элизабет позволила священнику увести ее от их с Мэри сгоревшего временного пристанища. Проталкиваясь через скопище людей, она бросила последний взгляд на то, что осталось от их шатра. Главное, Мэри была жива! Какое счастье, что ей удалось спастись! Это просто чудо, что она сумела выбраться!

Теперь, когда Элизабет убедилась, что Мэри жива, ее охватило вдруг жгучее сожаление о том, что погибло в огне – ее драгоценный труд – столько усилий и лет! Глядя на обуглившиеся остатки других шатров, Элизабет также прониклась сочувствием к горю окружавших ее людей – все они сегодня понесли горькие потери. Хотелось бы знать, связано ли все это с убийством коннетабля? И причастна ли она, Элизабет, к происходящему?

Когда до Мэри оставалось несколько шагов и Элизабет открыла уже было рот, чтобы позвать сестру, кто-то вдруг грубо отпихнул ее в сторону с криком: «Дорогу!»

Оттиснутая в толпу, Элизабет с ужасом наблюдала, как мимо важно прошествовал Питер Гарнеш! За ним следовали трое его людей, внимательно рассматривая лица столпившихся вокруг. Элизабет натянула шляпу как можно ниже и склонила голову. Питер Гарнеш отдал какой-то короткий приказ, который она не могла расслышать, а затем, круто развернувшись, направился к группе дворян, стоявших чуть поодаль. Он был мрачен, как грозовая туча. По дороге он цепким и колючим взглядом как бы ощупывал попадавших в поле его зрения людей.

«Он ищет меня!» Элизабет на миг охватила паника. Она осторожно переглянулась со священником. Отец Мэттью выглядел очень встревоженным и озабоченным.

Элизабет попробовала бы все же пробиться к сестре, но как раз в этот момент Мэри повернулась и пошла в противоположную сторону, удаляясь от нее. Люди Гарнеша тем временем приближались. Отец Мэттью быстро скомандовал:

– Элизабет! Притворись, что ты задыхаешься. Твоя сестра в безопасности. Нам же надо как можно быстрей выбираться отсюда.

Видя приближающихся подручных Гарнеша, Элизабет немедленно последовала совету священника. Она знала, что ее мужская одежда может не сработать в данной ситуации. Питер Гарнеш уже видел ее одетой в плащ шотландца. Кроме того, он отчетливо разглядел рану на ее лице, и наверняка ее ищут и по этой отметине.

Отец Мэттью закричал:

– Пропустите! Эй, дайте пройти! – и решительно двинулся сквозь толпу, уводя Элизабет с пути соглядатаев Гарнеша.

Элизабет вцепилась в плащ священника и двигалась за ним, кашляя и хватая ртом раскаленный воздух. Она, как умела, изображала приступ удушья.

Через некоторое время они выбрались из самой гущи толпы на относительно безлюдное место. Элизабет едва держалась на ногах. Слишком много событий обрушилось на нее сразу.

– Мне кажется, сейчас уже нет непосредственной угрозы, – заметил священник. – Однако, я думаю, самое лучшее для тебя сейчас – немедленно вернуться в укрытие на чердаке.

– Мне необходимо увидеть Мэри! Пережить такой ужас… и она так ранима!

Элизабет оглянулась вокруг. Они остановились на перекрестке. Отсюда вело много дорог в разные стороны. Мэри нигде не было видно, хотя они все еще находились в английском лагере.

– Я отыщу ее, – попробовал успокоить ее священник. – Я заметил направление, в котором она пошла. Иди назад в деревню, я сам приведу ее.

– Но…

– Сейчас, дитя мое, не время для споров. По крайней мере десяток английских ищеек высматривают тебя по всему лагерю. В деревне ты будешь в безопасности. Им не придет в голову искать тебя среди французских крестьян. – Отец Мэттью внимательно огляделся по сторонам и облегченно вздохнул. – Иди скорей! А я обещаю привести твою сестру!