Электронная библиотека » Мигель де Унамуно » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Агония христианства"


  • Текст добавлен: 25 февраля 2014, 20:20


Автор книги: Мигель де Унамуно


Жанр: Философия, Наука и Образование


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Шрифт:
- 100% +

V. Мужество веры

Отец Гиацинт (ниже мы еще будем говорить о нем более подробно), детскими воспоминаниями которого были «католическая печаль домашнего очага, гордая душа его почтенного отца и смиренная душа его доброй матери» (Houtin, be p. Hyacinthe, III, p. 250), этот несчастный отец Гиацинт, мечтавший обрести свою Церковь в саду и келье своего монастыря, вступил в переписку с Эрнестом Ренаном и 11 мая 1891 года написал ему следующее: «Это иллюзия? Не более, чем воспоминание? Всего лишь надежда? Мне с моею простой и наивной верой спиритуалиста и христианина подходит это последнее предположение. Во всяком случае, я так твердо верую в загробную жизнь и конечное спасение души человеческой, что не теряю надежды, что мы с Вами придем к полному согласию если не на этом свете, то в мире ином» (Houtin, Le p. Hyacinthe, III, p. 370).

Отцу Гиацинту с его простой и наивной верой было невдомек, что иллюзия, воспоминание и надежда – это все одно и то же «предположение», а вовсе не три разных, что надежда это и есть воспоминание, что и то и другое суть иллюзия, и, наконец, что вера, согласно Святому Павлу, это осуществление ожидаемого (Евр., XI, 1). Иначе говоря, надежда есть факт воли. Но разве воспоминание не зависит точно так же от воли? Святой Павел и сам с пиндаровским пафосом говорит, что пища, питье, праздники и Суббота «это есть тень будущего»– σκιά των μελλόντων (Колос, II, 17). И если верно, что воспоминание – это тень будущего, то не менее верно и то, что надежда – это тень прошлого.

В Дневнике отца Гиацинта в записи от 18 октября 1892 года читаем: «Мыслитель должен либо утверждать, либо отрицать что-либо, Ренан, при всей своей интеллектуальной мощи, не сумел преодолеть сомнений, для этого ему не хватило мужества».

Мужество! Для святого отца, монаха, который в то же время желал стать отцом и оставить в этом мире телесное семя Воскресения из мертвых, факт преодоления сомнения, утверждения либо отрицания, веры либо неверия – а неверие это ведь тоже вера, ибо «не верую в Воскресение из мертвых» может превратиться в «верую, что мертвые не воскресают, верую, что мертвые умирают», – все это было для него проявлением мужества. Вера – дочь мужества; утверждение, отрицание, догма – сыновья мужества.

Мужество (virilidad) происходит от vir – мужчина, самец. Ту же самую корневую основу имеет и virtus,[72]72
  Virtus – добродетель (лат.). Virtus, а также производные от него virtu итальянского Возрождения и virtue английского Возрождения обозначают качество тех, кто соединяет в себе мужскую стойкость и нравственное благородство.


[Закрыть]
и вера, по словам христианских богословов – хотя «богослов» и «христианин» противоречат друг другу, – это богословская добродетель. Богословская добродетель, но не добродетель богословия. Нет никаких добродетелей богословия, кроме разве что furor theologieus,[73]73
  Furor théologiens – богословское неистовство (лат.).


[Закрыть]
отца Инквизиции. Но давайте присмотримся к этому пониманию мужества, поскольку святой отец думает, что способность утверждать или отрицать, преодолевать сомнения это скорее факт воли, нежели интеллекта. Обратимся же к воле и воле к вере.

Уильям Джемс, прагматист и еще один отчаявшийся христианин, в душе которого агонизировало христианство, одно из своих эссе целиком посвятил воле к вере (the will to believe). Но имеет ли эта воля какое-нибудь отношение к мужскому естеству? Является ли мужественность источником воли?

Шопенгауэр полагал, что дело обстоит именно так, и что средоточие воли находится в мужских органах, поэтому он восхищался нами, испанцами, видя в нас свидетельство истинности его мысли, в доказательство чего он ссылался на обычные, довольно популярные и широко распространённые у нас в Испании весьма грубые выражения. И вправду, у испанцев названия этих органов буквально не сходят с уст. Испанцы считают себя людьми волевыми, энергичными, всегда готовыми действовать. И отовсюду несутся чудовищные богохульства, в которых священное имя Божие, которое должно вызывать благоговение, употребляется как в знаменитой фразе из Сатирикона Петрония (II, 4) о человеке, который putabat se colleum Jovis tenert.[74]74
  Putahot se colleum Jovis tenere – полагал, что держит Юпитера за… (лат.).


[Закрыть]
Но является ли все это действительно волей?

Испанское слово voluntad (воля) не имеет живых истоков в обыденном народном языке. Французское volonté близко к vouloir, к неолатинскому volere и к классическому velle. Но у нас, в испанском, нет производных от этого латинского корня. Вместо vouloir мы говорим querer от латинского quaerere, искать, домогаться, и от querer мы имеем существительное querenda, которое применяется только к животным и означает их привязанность к определенному месту или к другой особи. В испанском то, что исходит из мужских органов, называется не волей, а желанием, хотением (la gana).

Хотение! Превосходное слово! Gana – по всей вероятности, слово германского происхождения, хотя испанский это самый латинский из всех языков латинского происхождения, даже в сравнении с итальянским он гораздо ближе к латыни и содержит в себе гораздо меньше элементов германского происхождения, gana это нечто близкое хотению, жажде, голоду. Существует великое множество самых разнообразных хотений – можно хотеть есть, пить, можно, наоборот, хотеть избегать излишеств в еде и питье. Можно хотеть работать и можно хотеть ничего не делать. А кто-то может сказать и так: «Неправда, что я не хочу работать, я хочу не работать». Но хотение не делать что-либо есть нехотение. Мужество кончается самоуничтожением, оно встает на путь безбрачия, на путь скопства. Именно волюнтаристы чаще всего страдают абулией.[75]75
  Абулия (от α – отрицательная частица и греч. βουλή – воля, болезненное безволие, отсутствие желаний и побуждений к деятельности).


[Закрыть]

Как много и красиво можно рассуждать о духовном сладострастии! Об этом сладострастии одинокого онаниста вроде несчастного Юсмана,[76]76
  И.К.Юсман (1848–1907) – французский новеллист. В своем творчестве эволюционировал от натурализма к христианскому мистицизму.


[Закрыть]
который тоже агонизировал в поисках монашеской христианской веры, веры отшельников, отказавшихся от брака и телесного отцовства. «Не хочу и все тут», – сказал один испанец. И прибавил: «Хотение не идет из моего… мужского естества» (это, конечно, эвфемизм). Но что же все-таки является источником хотения?

Как я уже сказал, хотение не есть способность интеллектуальная, и хотение может привести к не-хотению. Вместо воли оно порождает не-волю, noluntad от nolle, не хотеть. А не-воля, дитя не-желания, ведет к ничто.

Ничто, nada! Вот еще одно испанское слово, полное жизни и бездонных резонансов. Бедняга Амьель,[77]77
  Амьель Энрике Федерико (1821-81) – швейцарский писатель. Ею «Интимный дневник» привлек внимание Унамуно, видевшего в биографическом жанре непосредственного предшественника своей «ниволы», экзистенциальной новеллы, которая и должна быть, по его замыслу, не чем иным, как духовной биографией конкретного человека низ плоти и крови», историей его духовной драмы.


[Закрыть]
еще один агонизирующий одиночка – и как же мучительно он старался преодолеть в себе свое мужское естество! – в своем Личном дневнике писал это слово по-испански. Ничто! Это и есть то, чего достигает вера мужества и мужество веры.

Ничто! Так возник тот своеобразный испанский нигилизм (лучше было бы назвать его надизмом, чтобы подчеркнуть его отличие от русского нигилизма), который намечался уже у Святого Хуана де ла Крус,[78]78
  Святой Хуан де ла Крус (1542-91) – · испанский мистик, одна из крупнейших фигур в кастильской лирике. Главные произведения: «Восхождение на гору Кармел», «Темная ночь души», «Пламя живой души», «Духовный гимн». Оказал значительное влияние на Унамуно.


[Закрыть]
получил довольно слабое выражение у Фенелона[79]79
  Франсуа Фенелон (1651–1715) – французский прелат и писатель либерального направления мысли. В книге «Диалоги мертвых», а также в утопическом романе «Приключения Телемака» высказывает идеи квиетизма; выступил в защиту Ж. М. Гюйон, осужденной церковной комиссией, возглавляемой Боссюэ, за «безнравственное еретическое учение» – квиетизм.


[Закрыть]
и мадам Гюйон,[80]80
  Ж. М. Гюйон (1648–1717) – последовательница Молиноса во Франции, была осуждена за свои взгляды церковью и заключена в Бастилию.


[Закрыть]
и, наконец, назвался квиетизмом в устах испанца – арагонца Мигеля де Молиноса.[81]81
  Мигель де Молинос (1628-91) – испанский гетеродокс. Его доктрина, изложенная в книге «Духовный путеводитель» (Рим, 1675), легла в основу квиетизма. В 1685 г. Молинос был заключен в тюрьму, а 68 тезисов квиетизма – осуждены как ересь Римской Католической Церковью. В квиетизме, учении, возникшем внутри католицизма и доводящем идеал пассивного подчинения воле Божией до требования быть безразличным к собственному спасению, Унамуно видит одно из свидетельств самоуничтожения воли χ вере, в котором проявляется «агония» католицизма.


[Закрыть]
Но лучше всех выразил суть надизма художник Игнасио Сулоага.[82]82
  Игнасио Сулоага (1870–1945) – испанский живописец, творчество которого тесно связано с идеологическим комплексом «поколения 98», в рамках которого передовой испанской интеллигенцией конца 19 – начала 20 вв. осуществлялась самокритичная рефлексия испанской национальной традиции. Создал грандиозный живописный образ «черной Испании» – уродливой, мрачной, но величественной. По отзывам современников, его картины действовали так же, как произведения Барохи, Асорина, Унамуно, Ортеги. Об идеологическом характере живописи Сулоаги см.: Тертерян И.А. Испытание историей. Очерки испанской литературы 20 века. – М., 1973. – С. 39–40.


[Закрыть]
Показывая одному из друзей свой портрет сапожника из Сеговии, безобразного, как уроды Веласкеса, отвратительного и сентиментального карлика, он сказал: «Понимаешь, ведь это истинный философ!.. Он ничего не говорит!». То есть дело не в том, что он говорит, что ничего не существует или что все в конце концов обратится в ничто, а именно в том, что он ничего не говорит. Быть может, он был мистик, погруженный в темную ночь духа Святого Хуана де ла Крус. Быть может, и все уроды Веласкеса – тоже мистики того же рода. Не является ли наша испанская живопись совершенным выражением нашей мужественной философии? Сапожник из Сеговии, ничего не говоря ни о чем, освободился тем самым от самой обязанности мыслить; перед нами истинный свободомыслящий.

Итак, что такое вера мужества? Есть нечто такое, что лучше было бы назвать не верой и не волей к вере, а хотением верить. Это последнее исходит из плоти, которая, согласно Апостолу, желает противного духу (Гол., V, 17). Даже когда он говорит о воле, действующей в тех, кто живет по плоти, Θελήματα τηζ σαρκόζ (Ефес, И, 3), по той самой плоти, от которой вся тварь совокупно стенает и мучится до ныне (Рим. VIII, 22). Но, несмотря на это, следует сеять плоть. И в то же самое время следует сдерживать мужское естество, чтобы рождать детей по духу. Которыми же мы спасемся: детьми по плоти в воскресении плоти или детьми по духу в бессмертии души? И разве эти вещи не противоречат друг другу?

Однако, согласно Святому Бернарду, этому предтече францисканского естественного благочестия, столь снисходительного к «брату свину», то есть к плоти, плоть – очень добрая и верная подруга доброго духа, «bonus plane fidusque comea caro spiritui bono» (De diligendo Deo, cap. XI). И надо ли напоминать mens sana in corpore sano[83]83
  Mens sana in corpore sono – в здоровом теле здоровый дух (лат.).


[Закрыть]
Ювенала? Но может быть совершенно здоровое тело имеет душу, погруженную в ничто, подобно душе сапожника из Сеговии.

Хотение верить! Святой Хуан де ла Крус говорил о «голоде по Богу?» (Восхождение на гору Кармел, кн. I, гл. X). Этот голод по Богу в том случае, если не сам Бог нам его внушил, то есть если он исходит не от божественной благодати, «имеет ту же самую субстанцию и природу, что и голод, направленный на какой-либо материальный, природный объект», он тогда не более, чем естественное желание, и останется таковым до тех пор, пока Бог не просветит его» (Указ. соч., стих IV, строфа III. См.: Juan Baruzzit Saint Jean de la Croix et le probl'éme de l'experience mystique. Paris, Аlсan, 1924, lib. IV, cap. IV: «Голод по Богу не всегда угоден Богу»).

Желание слепо, говорит мистик, но если оно слепо, то как же может оно верить? Ведь уверовать – значит прозреть, а будучи незрячим, как может оно утверждать или отрицать что-либо?

«Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская», говорится в первом из посланий, приписываемых Апостолу Иоанну (II, 15–16). И похоть плоти – искать Бога в мире, стремиться к воскресению своей плоти. И если агоническим безумием было стремление распространить христианство с помощью меча, креста и крестовых походов, то агоническим безумием является также и стремление распространить его телесно, производя на свет христиан, посредством телесного прозелитизма, вегетативного размножения.

Крестовый поход это тоже проявление мужества, порождение свободной воли, а не благодати. И крестовые походы это одно из самых агоничных деяний в истории христианства. Тот, кто стремится с помощью меча навязать свою веру другому, на самом деле хочет самого себя заставить поверить в свою веру. Он требует знамений, сотворения чуда для того, чтобы укрепить свою собственную веру. И всякий крестовый поход с мечом приводит в конце концов к завоеванию завоевателя завоеванным, и завоеватель становится надистом.

Надо сдерживать мужское естество в безбрачии. То есть в деятельном монашестве. Перу Оноре де Бальзака, автора Peau de chagrin,[84]84
  Peau de chagrin – Шагреневая кожа (франц.).


[Закрыть]
который оставил после себя великое множество – целый народ – детей по духу, и не знаю, остался ли после него хотя бы один сын по плоти, принадлежит один проницательнейший этюд о провинциальной жизни, «жизни хотений». Я имею в виду Турского священника, где мы читаем эти изумительные строки о citté dolente[85]85
  citta dolente – Селенья скорби, т. е. ад (из «Божественной комедии» Данте).


[Закрыть]
старых дев, о мадемуазель Саломон, которая приобщилась к материнству, оставаясь девственницей; в конце этого ювелирно тонкого психологического исследования Бальзак написал одну незабываемую страницу о безбрачии. Обратите внимание прежде всего на грозного папу Гильдебранда – только тот, кто соблюдает обет безбрачия, может быть непогрешимым, только он, не расточающий свое плотское мужество, способен бесстыдно утверждать или отрицать, говоря: «Именем Господа отлучаю тебя! «и думая при этом: «Господь во имя меня отлучает тебя! Anathema sit!».

А еще там говорится о «кажущемся эгоизме людей, вынашивающих в себе научные открытия, судьбы народов и законы… чтобы пробуждать к жизни новые народы или создавать новые идеи»; Бальзак называет это «чувством материнства, обращенным на народные массы», причем он говорит именно о материнстве, а не об отцовстве. Точно так же он говорит не «положить начало» новым народам, а «пробудить к жизни» (породить) новые народы. И добавляет, что могучий мозг таких людей «должен обладать одновременно и животворной щедростью, подобно материнской груди, и силой самого Бога». Сила Бога это мужская сила. Но все же, кто Он, Бог, – мужчина или женщина? В греческом языке Святой Дух среднего рода, но он идентифицируется со Святой Софией, Святой Премудростью, то есть с женским началом.

Надо сдерживать мужское естество. Но разве это избавляет от агонии? «Агония» – так озаглавлена заключительная часть Peau de chagrin, этого ужасающего философского этюда, как назвал его сам автор, в конце которого герой-протагонист, то есть тот, кто вступает в борьбу, агонизирует, – Рафаэль де Волентен умирает на груди у жены своей, Полины. И она, Полина, говорит старому слуге Ионафану: «Что вам нужно!.. Он мой и я его погубила! Разве я этого не предсказывала?».

И пусть читатель не удивляется тому, что в этом сочинении об агонии христианства я ссылаюсь на произведение Оноре де Бальзака, ведь он тоже был по-своему христианин, евангелист. Но давайте вернемся к апостолу Святому Павлу.

Апостол Павел не познал женщины (I Кор., VII, 1) и рекомендовал воздержание тем, кто был на это способен. Согласно Евангелию (I Кор, IV, 15), благодаря такому воздержанию Иисус Христос смог породить не плотских детей, но детей Божиих (Рим., IX, 8), детей от свободной жены, а не от рабы (Гал., IV, 23). Он советовал имеющим жен быть, как не имеющим (I Кор., VII, 29). Но для того, кто чувствует себя бессильным следовать этому совету, кто делает не доброе, которого хочет, а злое, которого не хочет (Рим, VII, 19), кто исполняет не духовную волю, идущую от Бога, а хотение плоти, этой дочери земли, тому лучше вступить в брак, нежели разжигаться (I Кор., VII, 9), и жена – средство против похоти.

Средство против похоти! Бедная жена! Она, в свою очередь, спасается через чадородие (I Тим., II, 15), ведь ничего другого она не умеет. Ибо не муж создан для жены, но жена для мужа (I Кор., XI, 9; Ефес, V, 23), ведь Ева сделана была из ребра Адама. А между тем Богоматерь – о чем никогда не говорит мужественный апостол язычников – конечно же не родилась из ребра Христа, как раз наоборот, это Христос «родился от жены» (Гал., IV, 4).

Христос «родился от жены»! И даже исторический Христос, тот, что воскрес из мертвых. Павел рассказывает о том, что Христос был увиден Петром – он не говорит, что Петр Его увидел, но что Христос был увиден Петром, в страдательном залоге, – и последний, кем был Он увиден, был Павел, «наименьший из Апостолов» (I Кор., XV, 9). Но четвертое Евангелие, кем-то названное женским Евангелием, повествует о том, что первой, кому явился воскресший Христос, была женщина, Мария Магдалина, а не мужчина (Иоанн, XX, 15–17). Петром Христос был увиден, а Магдалиной – услышан. Оказавшись перед Ним, она не узнала Его в духовном теле, в образе зримом, пока не услышала, что Он говорит ласково: «Мария! «, и она ответила: «Раввуни!», что значит «Учитель!». И Христос, который не был лишь видением, зрительным образом, который ничего не говорит, но был Глаголом, Словом, заговорил с нею. Иисус сказал Магдалине: «Не прикасайся ко Мне». Это мужчине необходимо было прикоснуться к Нему, чтобы поверить. Фоме понадобилось увидеть на руках Иисуса раны от гвоздей и вложить персты свои в эти раны, чтобы увидеть через посредство осязания. И Иисус сказал ему: «Ты поверил, потому что увидел Меня: блаженны не видевшие и уверовавшие» (Иоанн, XX, 24–30). Поистине, вера не в том, чтоб уверовать в то, что увидено, а в том, чтоб уверовать в то, что услышано. И Христос, сказав Магдалине: «Не прикасайся ко Мне», добавил: «Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему». И Мария стала рассказывать о том, что увидела, а главное о том, что услышала.

Буква видится, но слово слышится, и вера – от слышания. Сам Павел, когда он восхищен был на небо, слышал «неизреченные слова». Самаритянка услышала Христа, и Сара, будучи уже старухой, благодаря вере имела сына, и Раав, блудница, верою спаслась (Евр., XI, 11–31). Что еще? Не женщина, но евнух – Ефиоплянин, евнух Кандакии – читал пророка Исайю и уверовал через то, что услышал из уст апостола Филиппа (Деян., VIII, 26–40).

Вера – пассивное, женское начало, дочь благодати, а не активное, мужское начало, происходящее от свободы воли. Блаженное видение – благодатно для жизни иной; но только видение или слышание? Вера в этом мире – от Христа, который воскрес, а не от плоти (Рим., X, 7), от Христа, который был девствен, члены тела которого – христиане (I Кор., VI, 15), согласно полемической проповеди Павла.

Языческая мифология создала образ мужчины, бога-мужчины, имеющего дочь без посредства женщины. Это Юпитер, рождающий Минерву, но рождающий ее из своей головы.

Так что же такое вера? Вера, поистине живая, вера, которая живет сомнениями, а не преодолевает их, вера Ренана, это воля к познанию, которая превращается в желание любить, воля к пониманию, которая становится пониманием воли, а не те хотения веры, которые через мужество приходят к ничто. И все это происходит в агонии, в борьбе.

Мужество, воля, хотение; вера, женственность, жена. Как Пресвятая Дева Мария, так и вера – это материнство, но только материнство непорочное.

Верую, Господи! Помоги моему неверию (Марк., IX, 24). Верую – это значит «желаю верить», или, лучше сказать, «хочу уверовать», и это – аспект мужественности, свободной воли, которую Лютер называл «рабской волей», servum arbtirium. «Помоги моему неверию» – это аспект женственности, благодати. И вера, вопреки тому, что отец Гиацинт хотел бы верить иначе, приходит от благодати, а не от свободной воли. Тот, кто только лишь хочет уверовать, еще не верует. Мужество само по себе бесплодно. Вместо него христианская религия создала чистое материнство, материнство без содействия мужчины, веру чистой благодати, деятельной благодати.

Вера чистой благодати! Ангел Господень вошел к Марии и, приветствуя Ее, сказал:» Не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога», и благовествовал Ей о таинстве рождения Христа. И Она спросила его, как будет это, когда Она мужа не знает, и Ангел объяснил Ей это. И Она в ответ ему: «Се, раба Господня; да будет Мне по слову твоему». И отошел от Нее Ангел (Лука, I, 26–39).

Благодатная: Κεχαριτωμένη. Так назвать можно только женщину (Лука, I, 28), символ чистой женственности, непорочного материнства, женщину, которой не нужно было преодолевать сомнения, потому что их у нее не было, и которая не нуждалась в мужестве. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное! Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят! «(Матф., V, 38).

«Власами Девы» зовутся тоненькие нити паутинки; подхваченные ветром они летают по воздуху, и паучки, которых Гесиод (Труды и дни, 777) называл летучими, на этих паутинках бесстрашно пускаются в путь и в безветренную погоду, и даже в бурю. Есть еще крылатые семена, пух одуванчика. Но эти паучки отличаются тем, что сами из своих собственных внутренностей прядут эти легкие паутинки, на которых устремляются потом в неведомую даль. Вот он, страшный символ веры! Вера висит на волоске Девы непорочной.

Есть такая притча о скорпионе: оказавшись в огне и поняв, что ему грозит неминуемая гибель, он вонзил свое ядовитое жало себе в голову. Не является ли и наше христианство, а также и наша цивилизация самоубийством подобного же рода?

Об агонии, о полемике, апостол говорит, что кто борется, агонизирует, тот воздерживается от всего: παζ ρέ ό άγωνιξόμενοζ πάντα έγκρατεφεται[86]86
  Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы – нетленного (греч.).


[Закрыть]
Кор, IX, 25). Павел и сам тоже пережил настоящую борьбу, испытал настоящую агонию, τόν καλόν αγώνα ήγωνιμαι[87]87
  Подвигом добрым я подвизался, течения совершил, веру сохранил (греч.).


[Закрыть]
(II Тим., IV, 7). И в конце концов одержал победу? В этой борьбе победить – значит быть побежденным. Триумф агонии – смерть, а смерть эта, быть может, и есть вечная жизнь. Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли, и да свершится она во мне по слову Твоему. Рождение – это тоже агония.

VI. Так называемое социальное христианство

Что это за штука социальное христианство? Что это за социальное царство Иисуса Христа, о котором нам без конца твердят иезуиты? Какое отношение христианство, истинное христианство, имеет к обществу, пребывающему здесь, на земле? И что такое христианская демократия?

«Царство Мое не от мира сего» (Иоанн, XVIII, 36), сказал Христос, когда увидел, что не наступил еще конец истории. «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Лука, XX, 25), – сказал Он. Но давайте вспомним, при каких именно обстоятельствах Он произнес эти многозначительные слова.

Преследователи Иисуса, хотевшие погубить Его, решили задать Ему вопрос, позволительно ли давать подать Кесарю, завоевателю, врагу их иудейской родины, которому принадлежала власть. Если бы Иисус ответил на этот вопрос «да», они бы выставили Его перед народом как плохого иудея, плохого патриота, а если бы Он ответил «нет», то в этом случае они выдали бы Его римским властям как мятежника. Выслушав вопрос, Иисус попросил у них монету и, показав ее, спросил: «Чье это изображение?». «Кесарево», – ответили они. Тогда Он сказал: «Итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу». Что понимать надо так: отдавайте кесарю, миру, обществу деньги, они принадлежат кесарю, миру, обществу; Богу же отдавайте душу, которой предстоит воскреснуть в теле. Здесь Иисус, который еще прежде сказал, что богатому войти в Царство Небесное труднее, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко, отстранился от каких бы то ни было социально-экономических проблем и показал, что Его благая весть не имеет ничего общего ни с социально-экономическими, ни с национальными вопросами, она не имеет никакого отношения ни к демократии, ни к демагогии интернационализма, ни к национализму.

На каком же основании фарисеи осудили Христа? Вернее, что явилось поводом для Его осуждения? Об этом говорится в четвертом Евангелии. Таким поводом стал антипатриотизм Христа. «Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит; Если оставим Его так, то все уверуют в Него, – и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом». И один из них, некий Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: «Вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Иоанн, XI, 47–51).

Очевидно, что они хотели погубить Христа из-за того, что Он был антипатриотом, из-за того, что Царство Его не от мира сего, из-за того, что Ему не было никакого дела ни до политической экономии, ни до демократии, ни до патриотизма.

Но после Константина,[88]88
  Константин I Великий (274–337) – римский император с 306 г. Поддерживал христианство, создал почву для его возвышения, дал своим сыновьям христианское воспитание, созвал Никейский собор для улаживания спора с арианами. Перед смертью крестился. В православной Церкви признается святым и равноапостольным.


[Закрыть]
когда началась романизация христианства, когда буква – а не слово – Евангелия начала превращаться в нечто вроде закона Двенадцати Таблиц,[89]89
  Закон Двенадцати Таблиц (Leges XII Tabuîarum) – древнейшая письменная фиксация римскою права, осуществленная в 451–450 до н. э.


[Закрыть]
кесари стали предпочитать покровительство Отца покровительству Сына, Бога они предпочли Христу и христианскости. И тогда появился на свет этот монстр – так называемое Каноническое право.[90]90
  Каноническое право – совокупность решений церковных соборов и постановлений римских пап, регулирующих вопросы внутрицерковной организации, некоторые семейно-брачные и имущественные отношения. Наиболее известная кодификация Канонического права – Свод канонического права 1582 (Corpus juris canonici)·


[Закрыть]
Таким образом утвердилось юридическое, мирское, социальное понятие христианства. Уже Святой Августин, человек Буквы, был юристом, адвокатом. И Святой Павел тоже был юристом, хотя в то же самое время он был и мистиком. И в душе его боролись юрист и мистик, закон и благодать.

Право и обязанность – это юридические понятия, а не религиозные чувства. Тогда как христианскими категориями являются благодать и самопожертвование. И словосочетание «христианская демократия» – такая же бессмыслица, как «сапоги всмятку». Может ли быть христианином тот, кто устанавливает тиранию, или тот, кто поддерживает демократию или борется за гражданские права? Христианин как таковой не имеет ко всему этому никакого отношения.

Однако если христианин это человек, живущий в обществе, человек гражданский, гражданин, то каким же образом может он оставаться в стороне от общественной и гражданской жизни? Христианскость требует от него предельного одиночества; идеал христианскости – монах, который оставил отца и мать, братьев и сестер ради Христа, который никогда не создаст семьи, никогда не станет мужем и отцом. Увы! Если мы не хотим, чтобы род человеческий прекратил свое существование, если мы исходим из того, что христианство, в смысле социального и гражданского сообщества христиан, и христианская Церковь должны существовать и впредь, то такой христианин невозможен. И это самое ужасное в агонии христианства.

Не может осуществиться в истории то, что по самой сути своей является антиисторическим, то, что является отрицанием истории. Что-нибудь одно: либо воскресение плоти, либо бессмертие души, либо Слово, либо Буква, либо Евангелие, либо Библия. История погребает своих мертвецов, чтобы жить за счет них. В истории правят мертвые, тогда как Бог Христа не есть Бог мертвых, но живых.

Чистое христианство, христианство евангельское, ищет вечной жизни вне истории, и встречается лицом к лицу с безмолвием вселенной, наводившим ужас на Паскаля, жизнь которого была христианской агонией.

А между тем, история это мышление Бога на земле людей.

Иезуиты, эти слабоумные дети Игнатия Лойолы, болтают о социальном царстве Иисуса Христа и с этим политическим критерием берутся решать политические и социально-экономические проблемы, пытаются оправдать частную собственность, например. А Христос не имеет ничего общего ни с социализмом, ни с частной собственностью. Точно так же как ребра божественного антипатриота, пронзенные копьем, из которых истекли кровь и вода, заставившие уверовать римского сотника,[91]91
  «Но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» (Иоанн ΧΊΧ, 34) «Сотник, стоящий напротив Его, увидев, что Он, так возгласив, испустил дух, сказал: истинно Человек Сей был Сын Божий» (Марк XV, 39).


[Закрыть]
не имеет ничего общего со Святым Сердцем Господним[92]92
  Святое Сердце Господне – почитание сердца Иисусова в католической церкви установлено в конце XVII в. Основанием для него послужили видения Маргариты Алакок, монахини из монастыря в Пар-ле-Мониаль, описавшей эти видения. Первое общество св. Сердца Иисусова было основано в 1693 г. в монастыре Пар-ле-Мониаль. О культе Сердца Иисусова (Sacre Coeur) см. Вышеславцев Б.П. Сердце в христианской и индийской мистике//Вопр. филос, 1990. № 4. С. 72–75.


[Закрыть]
иезуитов. Тот солдат был – конечно же! – слеп, и он прозрел в тот самый миг, когда его окропила кровь того, кто говорил, что Царство Его не от мира сего.

А есть мерзавцы и несколько иного рода, те, что с дьявольским коварством – кстати, «дъявол», diabolos, означает «клеветник» – врут, будто бы Иисус был великим демократом, великим революционером, великим республиканцем. По сей день продолжаются муки Христовы! Ибо муки, и превеликие, должен испытывать тот, из кого одни пытаются сделать радикал-социалиста, другие – блок-националиста, которого одни хотят выдать за масона, другие – за иезуита. Иудей-антипатриот – вот кем был Христос для первосвященников, книжников и фарисеев иудаизма.

«Несомненно, для священника, оставившего Церковь, есть огромный соблазн в том, чтобы стать демократом… Примером тому – судьба Ламенне.[93]93
  Ламенне Фелисите Робер де (1782–1854) – французский публицист и религиозный философ, аббат, один из родоначальников христианского социализма, с позиций которого критиковал капитализм.


[Закрыть]
В этом смысле большим благоразумием со стороны аббата Луазона было не поддаваться этому искушению и отвергать все ласки, которые прогрессивная партия никогда не переставала расточать тем, кто порвал с Церковью». Так говорит Ренан (Воспоминания детства и юности, с. 195). Но аббат Луазон, или отец Гиацинт, – давайте лучше звать его так – женился, создал семью и имел детей, он стал гражданином, и, видя свое продолжение в детях и в других людях, не мог не испытывать в своей душе пробуждающейся жажды бессмертия в истории, а с нею и живого интереса к социальным проблемам.

Что же касается Господа нашего Иисуса Христа, то Он – и я говорю об этом с искренним благоговением – никогда не был женат. И скорее всего именно по этой причине Он и должен был казаться антипатриотом своим библейским согражданам.

Итак, я повторяю, у христианства так же мало общего с демократией и гражданской свободой или диктатурой и тиранией, как между христианством и наукой, как, например, между общественной деятельностью бельгийского католицизма и Пастером.

Решение социально-экономической проблемы бедности и богатства, проблемы распределения земных благ, не является миссией христианства, несмотря на то, что освобождение бедняка от его бедности было бы и освобождением богатого от его богатства, также как освобождение раба было бы и освобождением тирана, и со смертной казнью нужно покончить, дабы избавить от нее не только осужденного на казнь, но и палача. Однако все это не является миссией христианства. Христос обращался со своею проповедью и к бедным, и к богатым, и к рабам, и к тиранам, и к преступникам, осужденным на смерть, и к палачам. Бедность и богатство, рабство и тирания, быть приговоренным к смертной казни или приводить этот приговор в исполнение – какое все это может иметь значение перед лицом скорого конца мира, перед лицом смерти?

«Всегда будут бедные и богатые с вами»,[94]94
  «Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня – не всегда» (Иоанн, XII, 8).


[Закрыть]
– говорит Христос. И говорит это вовсе не для того, чтобы узаконить милостыню, так называемую благотворительность, как это думают те, кто исповедует социальное христианство. Христос говорит так потому, что всегда будет гражданское общество, всегда будут отцы и дети, а гражданскому обществу, цивилизации всегда сопутствует нищета.

В Испании нищий просит милостыню, говоря: «Подайте Бога ради! «. А тот, к кому обращена эта просьба, то бишь богатый, если не может подать нищему, отвечает: «Прости, брат, ради Бога!». И так как нищий просит милостыню ради Бога, то и сам он зовется божьим человеком. Но и богатого, поскольку он просит прощения ради Бога, тоже можно назвать божьим человеком. Таким образом, оба они – божьи.

13 мая 1901 г., находясь в Иерусалиме, отец Гиацинт писал: «Госпожа Яковлева, жена русского консула в Иерусалиме, сетует, как и мы, на то, что христианские церкви превратили Иерусалим в город невежества, грязи, лени и нищеты. И то же самое будет повсюду, где правят священники. Читайте Lourdes[95]95
  Lourdes – «Лурд» (франц.) – один из последних романов Эмиля Золя из цикла Три города», включающего в себя: «Лурд» (1894), «Рим» (1896), «Париж» (1898). Герой романа, священник Пьер Фроман потерял веру в Бога и, в поисках истины, отрешился как от «Лурда» с его «жульническими поповскими чудесами», так и от «Рима», где вместо «очищенного и модернизированного католицизма» Фроман находит лишь интриги, обман, лицемерие и преступление.


[Закрыть]
Золя. Госпожа Яковлева говорит, что мы несправедливо оклеветали древних греков и римлян. У них была идея единого Бога, античные статуи были не более, чем символами. Нравы тоже были извращены отнюдь не в большей мере, чем теперь. Зато достоинства в человеческом характере и в жизни людей было больше. Чего же в таком случае достигло христианство?».

Действительно, христианство не сумело ни покончить с невежеством и грязью, ни внести в характер и жизнь человека больше достоинства, то есть того, что миряне называют достоинством.

Один испанский священник, Хайме Бальмес,[96]96
  Хайме Бальмес (1810–1848) – испанский священник и философ. Автор широко известного в Испании учебника по прикладной логике, а также ряда работ, среди которых выделяется его трактат «Протестантизм в сравнении с католицизмом в их связях с европейской цивилизацией».


[Закрыть]
написал книгу Протестантизм и католицизм в их связях с цивилизацией. Что ж, протестантизм и католицизм действительно можно рассматривать в их связях с цивилизацией; но христианскость, евангельская христианскость, не имеет ничего общего ни с цивилизацией, ни с культурой.

Она не имеет ничего общего ни с латинским cuitura с маленькой, плавно закругленной V, ни с германским Kultur с заглавной «К», с четырьмя торчащими прямыми концами, делающими ее похожей на рогатку.

Но поскольку христианскость не может существовать без цивилизации и культуры, то отсюда – агония христианства, а вместе с тем и агония христианской цивилизации, цивилизации, чреватой внутренним противоречием. Благодаря этой агонии живут они оба – и христианство, и цивилизация, которую мы называем грекоримской и западной. Если умрет христианская вера» вера отчаявшаяся и агоническая, умрет и наша цивилизация; если умрет наша цивилизация, умрет и христианская вера. Смерть одной из них была бы смертью другой, и поэтому мы должны жить в агонии.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации