Текст книги "Недостающее звено"

«Крышка нашему корыту, – заметил командор. – Хотя, если собрать из трех движков один, то, может, еще и полетаем».

– На одном моторе всю конструкцию не поднять, – возразил Тревельян.

«Всю не нужно. Лишнее отрежем. Достаточно оставить пассажирскую кабину и левый грузовой отсек».

– А ведь это мысль!

Склонив голову к плечу, Тревельян снова уставился на свой летательный аппарат. Квадроплан не был приспособлен для контакта с твердой поверхностью и не имел посадочных штанг, лыж, колес или других упоров. Сейчас машина стояла на зарывшемся в почву сфероиде центральной кабины, упираясь в песок обрубком правого трюма и высоко задрав левый. Кажется, это положение было устойчивым и позволяло откинуть крышку люка в днище. По команде Ивара люк раскрылся, и трафор с заключенным в нем криогенным Мозгом, осторожно переставляя ноги, сошел на грунт. Форма, принятая роботом, являлась походной: туловище в виде широкого блюдца, шесть нижних конечностей и четыре манипулятора с многопалыми кистями.

– Вызывали, эмиссар? – проворковал Мозг нежным контральто.

– Да. У нас проблемы. Разбит передатчик, и корабль, как видишь, поврежден.

Выдвинув два щупальца со зрительными органами, трафор осмотрел машину и заметил:

– В самом деле поврежден. Я заключаю, что в ближайшее время мы не сможем вернуться на транспортное судно и, следовательно, опоздаем на Равану.

– Это уж как пить дать, – согласился Тревельян. – Но опоздание лишь первая часть проблемы, а другая – как бы не остаться тут навсегда. Впрочем, если ты починишь двигатели…

Мозг вытянул манипулятор, отставил палец, превратил его в лазерный резак, в щуп тестера, в отвертку и снова в палец.

– Теоретически это возможно, эмиссар. – Его голос сделался густым и басовитым, как у солидного инженера. – В моих базах данных сосредоточены все нужные сведения о гравитационном приводе, а также описания ста сорока двух конструкций с детальными чертежами и технологиями сборки и ремонта. Однако…

– Есть сомнения? – поторопил Тревельян.

– Есть. Отсутствуют практические навыки, эмиссар. Этот механизм, – Мозг звонко стукнул манипулятором по днищу, – является не монтажным роботом, а универсальным. Другие реакции, иная моторика, а также интеллект, слишком высокий для практической деятельности. Меня создавали, чтобы управлять другими агрегатами, а не подменять их в решении частных задач. Я – технический координатор и в этом качестве способен на…

«Ишь, щеки надувает, консервная банка! – возмутился командор. – Тоже теоретик выискался! Ты его, малыш, приструни! Гаечный ключ в зубы, и за работу!»

Советник был несомненно прав, и Тревельян, указав на один из двигателей, строго молвил:

– Демонтировать, разобрать и собрать! Выполнишь, тогда и появятся нужные навыки. – Он поглядел на тусклое солнце, что садилось за горами, и ощутил неимоверную усталость. Полет и схватка с неведомым врагом отняли столько энергии, что он едва держался на ногах. – Пока ты трудишься, я, пожалуй, вздремну. Вечером все порядочные люди должны ложиться спать, – пробормотал Тревельян, направляясь к люку.

Он опустился в кресло, но уснуть ему не удалось.

«В третий раз напоминаю: взгляни на данные локации», – раздалось под черепом. Командор отличался упрямством, редким даже для военного человека.

Ивар протяжно зевнул.

– А подождать нельзя? В конце концов, я тут, и фаата тоже никуда не денутся.

«Здесь не фаата, парень. Кто угодно, только не они».

– Ты уверен? – Сон слетел с Тревельяна.

«Абсолютно. У этих тактика совсем другая. Оружие фаата – не метатель плазмы, а аннигилятор, и если объект не уничтожен, они высылают боевые модули. – Помолчав, командор добавил: – Будь уверен, модули нас бы в клочья разнесли. Ты бы теперь не в кресле дрых, а догорал на том плоскогорье в какой-нибудь трещине. Однако…»

– Однако я еще жив, – буркнул Тревельян, поворачиваясь к локатору и включая запись. – Мы сканировали полости на западном материке… Скажи мне, дед, если здесь фаата, что я могу увидеть?

«Ангары с боевыми модулями. Центр управления – там должна быть большая сфера, символ власти их предводителей. Отсеки, где держат солдат. Квазиразумное устройство – оно как осьминог с массой щупалец. Батареи аннигиляторов. Возможно, корабль-матку – скорее, не в подземелье, а на поверхности. Эту лохань под землю не спрячешь – пять километров в длину, два в ширину… Есть что-нибудь такое?»

– Нет, – сказал Тревельян. Перед ним на мониторе плыли неясные тени, очертания каких-то механизмов, многорукие существа, что суетились в тоннелях и подземных залах, тонкие линии коммуникаций, пещеры со странными машинами, дробившими горную породу. Ничего похожего на боевые модули, формой напоминавшие коробок, никаких подземелий с аннигиляторами, осьминогами и солдатами… К тому же доля органики у наблюдаемых объектов была ничтожно малой, а составлявшие их соединения дистанционному анализу не поддавались.

– Кажется, там древние роботы, и крыша у них изрядно того… – промолвил Тревельян. – Агрессивная некросфера, остатки прежней цивилизации… Хотел бы я знать, сколько им лет!

«Вот и выясни, – предложил Советник. – Раз они в тебя стреляли, значит, согласно Глику-Чейни [20]20
  Теорема Глика-Чейни, или Первая теорема психокибернетики, была сформулирована и доказана в конце XXI века. Теорема устанавливает порог, выше которого искусственный разум неотличим от человеческого (его также называют границей Тьюринга – в честь математика XX столетия, занимавшегося этой проблемой). Частное следствие теоремы Глика-Чейни гласит, что кибернетическое устройство с высоким интеллектом не способно к убийству и уничтожению. Это не позволяет поднять интеллект боевого робота выше границы Тьюринга.


[Закрыть], устрой-

ства весьма примитивные. Найдешь командный центр, перехватишь управление, и вся эта шайка – твоя. У них приличный ИТР [21]21
  ИТР – индекс технологического развития, один из параметров, по которым ФРИК оценивает инопланетные культуры.


[Закрыть], так что нашу посудину отремонтируют в лучшем виде».

– Пожалуй, что так, – сказал Тревельян и призадумался. Ситуация переменилась радикально: если здесь не бино фаата, старинные враги Земли, разведывать на Хтоне нечего. В Галактике существовали планеты с руинами древних культур, некогда процветавших, но с течением лет склонившихся к закату. Их изучение было делом археологов, а не Звездного Флота и не ФРИК; сам Тревельян занимался цивилизациями живыми, способными к развитию и прогрессу. Этот мир на галактических задворках, обитель спятивших роботов, не представлял для него интереса, и он уже жалел о потерянном времени и неизбежной задержке. Опаздывать на Пекло без веских причин не хотелось, а база фаата у рубежей Федерации была причиной куда как веской. Если же ее тут нет, то что остается? Пустое любопытство?.. Нет, не только, подумал Ивар, вспомнив о сильмарри. Помощь терпящим бедствие – святое дело, и, значит, он выполнял свой долг.

Это его успокоило. В конце концов, контакты с сильмарри так редки, что оправдают любое опоздание – и, к тому же, что он мог поделать? Бортовой компьютер реагирует на сигналы бедствия независимо от воли пассажира… Случай экстраординарный, и он был в полном праве осуществить расследование… Собственно, это его обязанность как гражданина Федерации – вдруг на Хтоне оказались бы враги?.. Фаата или, положим, дроми, с которыми сражался дед… Сражался и погиб под яростным светом Бетельгейзе, завещав потомкам: будьте бдительны!

Так что Пекло подождет, думал Ивар, уплывая в сон. Подождет… Пекло подождет… Само собой, мало приятного в том, что Серый Трубач перешел горы, но данный факт еще не повод к панике. Разберется он с этим Трубачом, непременно разберется, и никакая задержка тому не помешает…

Веки его сомкнулись, дыхание стало тихим и ровным, но он еще не погрузился в беспамятство, пребывая на пороге мира сновидений. Кто-то неощутимый и незримый был рядом с ним, готовясь шагнуть в его грезы и даже странным образом как будто направляя их. Гигантские вершины Поднебесного хребта возникли перед Тревельяном, ринулись вверх, исчезая в серых тучах, вспыхнули над ними два светила, белое и красное, и их лучи, подобные клинкам, вонзились в песок бескрайней равнины. Он снова был на Пекле – мчался на гравипланере, спускаясь с гор, и жаркий ветер овевал его лицо.

Глава 6. Воспоминания. Пекло

Гравипланер спускался с огромного пика Шенанди, чья вершина вознеслась над атмосферным слоем, пригодным для дыхания. На этой горе, недоступной местным обитателям, возвели под силовыми куполами базу ФРИК, и там, под светом Асура и Ракшаса, журчала речка с питьевой водой и росли полдюжины сосен, розовый куст, дуб и две березы. В понятиях Пекла – просто рай! В том раю остались старшие коллеги Тревельяна – координатор группы Карел Гурченко, вулканологи Крис Аллен и Кэти Гравина, лингвист и этнограф Такеши Саи и метеоролог Жаннат Азимбаев. Присланный им в помощь юный Ивар Тревельян являлся практикантом Ксенологической Академии в ранге временного наблюдателя. Чтобы получить лицензию и стать полноправным сотрудником ФРИК, ему полагалась стажировка в одном из патронируемых миров, среди которых были места вполне приятные – скажем, Хаймор с теплым бирюзовым океаном или Сакура, где в воздухе, напоенном сладким ароматом, кружились над плодовыми рощами белые мотыльки. Но судьба Тревельяна не баловала – на жеребьевке он вытянул Пекло, мир, в котором не водились мотыльки и не зрели сладкие плоды. И с океаном тут было напряженно – вместо него плескались десятки небольших морей, соединенных множеством проливов.

Планер мчался уже над предгорьями, и Ивар, сбросив маску, вдыхал запахи нагретых камней, серы и песка, что приносили ветры пустыни. Позади возвышался окутанный дождевыми тучами и облаками пепла горный хребет, впереди лежала бесконечная бурая равнина, а между равниной и подножиями гор, там, где с утесов текли редкие водные потоки, протянулась цепочка оазисов. Хребет перегораживал Хираньякашипу, центральный материк, от западных проливов до восточных, и за ним, в северных засушливых степях, кочевали длиннорукие варвары-каннибалы. Точных сведений о тех краях не имелось – поговаривали, что там появился великий вождь Серый Трубач, Брат Двух Солнц, объединивший племена кочевников. Дальний юг был заселен какими-то дикарями, тоже еще неведомыми посланцам Фонда, а экваториальная область, температура в которой достигала пятидесяти-шестидесяти градусов, оставалась необитаемой и безжизненной. Там, под жаркими лучами Асура и Ракшаса, клубился над морями пар, ветер вздымал его ввысь, сбивал в тяжелые плотные тучи и нес их на север, к Поднебесному Хребту. Водяные пары смешивались с вулканическим пеплом и пылью, охлаждались у горных склонов, покрытых вечным льдом, и проливались дождями. Дожди питали хоссы, временные реки и ручьи, дарившие жизнь оазисам. Оазисы шли длинной чередой вдоль рубежа пустыни, и этот пояс в десять тысяч километров являлся самым плодородным, самым приспособленным к жизни на всей планете.

Земля Кьолл, страна Баронов Подножия Мира… Собственно, слово «кьолл» обозначало владыку оазиса, независимого князя или короля, но земляне считали кьоллов баронами – их владения были слишком малы и не тянули на княжество или королевство. Средний оазис занимал территорию в тридцать шесть квадратных километров и мог прокормить трехтысячное население, включая сотню бездельников – двор и боевой отряд барона. Малая численность этих дружин и бесплодная местность между оазисами не позволяли захватить чужие владения – точнее, захватить и ограбить по временам удавалось, а контролировать и править – нет. Имперская идея была чужда благородным кьоллам; в этом мире еще не родился свой Александр Македонский.

Легкая машина Тревельяна повернула на восток. Сейчас он двигался над торговой тропой, соединявшей оазисы и проходившей у кромки утесов; слева поднимались красные и коричневые скалы, справа, в километре-другом от них виднелся край пустыни, обозначенный серовато-желтым оттенком песка. Местность по обеим сторонам торгового тракта была не совсем бесплодной – здесь попадалась кое-какая растительность, слишком корявая и чахлая, чтобы признать ее за настоящие деревья или хотя бы кусты. Вспомнив о соснах и березах, что росли на базе, Тревельян с тоской вздохнул. К местной флоре даже слово «зелень» не подходило – лиственный покров большей частью имел красноватый, бурый и желтый цвета.

За час, одолев четыреста двадцать километров, он проскользнул над тремя оазисами. О кьоллах, что правили ими, Ивар ничего не знал – он не успел еще выучить имена и родословные всех владетелей этой земли, хотя с самыми заметными персонами все же познакомился. Разумеется, заочно, в голографической проекции; сведения о них, заботливо собранные Гурченко и его предшественниками, хранились в компьютере базы. Барон Эльсанна правил самым большим оазисом, где обитало тысяч восемь народу, и его замок – или Очаг, как говорили в Кьолле, – имел целых четыре этажа. Барон Икангасса был исключительно волосат: грива волос спускалась до ягодиц, а усы, в общем-то нехарактерные для раванцев, свисали почти до подбородка. Барон Аппакини отличался воинственностью; набрав войско в две сотни бойцов, он грабил соседей и даже ходил на племена пустыни – брать у них было нечего, кроме блох и вшей, зато барона овеяла слава великого полководца. Очагом Янукерре правили два брата, Янукерре-старший и Янукерре-младший, большие женолюбы; в их гареме можно было поглядеть на женщин из торговых городов, на обитательниц Вритры и Раху, и даже, как утверждали Такеши и Гурченко, на девушек с дальнего юга. Гарем обслуживал не только двух баронов, но также их уважаемых гостей – особенно если те заявлялись с подарками. У барона Уммизака был в телохранителях степняк-людоед из-за Хребта, тварь свирепости необычайной, с огромными клыками; утверждали, что он любому перекусывает горло и в три приема отгрызает голову. По сравнению с такими выдающимися кьоллами барон Оммиттаха, в чей домен направлялся Тревельян, был не очень знаменит, хотя и у него имелось хобби – жратва и выпивка. Тушеного удава он проглатывал в один присест и запивал его пятью кружками хмельного пойла.

На торговом тракте не встретилось ни караванов, ни одиноких путников. Стоял сезон песчаных бурь, неподходящее время для торговли; начинались они внезапно, длились двое-трое суток и хоронили все живое под тоннами песка. За бурей приходили Сыновья Пустыни, разгребали песок, добивали выживших и брали свою законную добычу – мясо вьючных животных и груз. Людей они, правда, не ели, но выпивали кровь – в пустыне всякая жидкость была драгоценна.

Планер Тревельяна летел в сотне метров над землей и не поднимался выше над обитаемыми оазисами. Бесшумный аппарат скрывала завеса, имитирующая облако, и к тому же автохтоны Пекла редко глядели вверх. Птиц на этой планете не водилось, а небо, когда Асур и Ракшас стояли в зените, пылало таким яростным светом, что могло ослепить любопытного смельчака. Что же до ливней, дарующих жизнь Кьоллу, то здесь их не ждали и с нетерпением не посматривали в небеса: всякий знал, что дожди идут в горах, и влага приходит к земле с потоками хоссов.

В часе пешего хода от Очага Оммиттахи Тревельян спустился вниз и покинул планер. Жара и тяготение тут же навалились на него двойным грузом: температура была за сорок, а гравитация на треть больше земной. Впрочем, к этому он подготовился, особенно к сухому палящему зною и почти полному отсутствию влаги в воздухе – медицинский имплант быстро восстановил терморегуляцию. Пот, кативший по лицу и спине, высох, обжигающие прикосновения Ракшаса превратились в приемлемое тепло, и лишь непривычная тяжесть напоминала, что он не уроженец этой планеты, а чужак. Обликом он тоже походил на жителя Кьолла: тощее, без капли жира тело, плосковатый нос, низкий лоб, маленькие темные глазки под выступающими дугами бровей, огромный рот и черные густые волосы до плеч. Кэти Гравина, бывшая по совместительству врачом, хорошо потрудилась над его внешностью; когда все закончилось и Ивар взглянул в зеркало, то сам перепугался. Человек, однако, привыкает ко всему – тем более стажер, которому не положено капризничать.

Тревельян поправил свисавшую с костлявых плеч хламиду и сделал несколько шагов, убедившись, что ремни сандалий не натирают ноги. Затем он подвесил на плечо фляжку с водой, подпоясался куском веревки и сунул за нее сучковатую ветку дерева сеннши, принадлежность своего ремесла. Он был хишиаггином, служителем Бога Воды Таррахиши, самого почитаемого божества в этих краях. Но уважение, которым пользовался бог, на его адептов не распространялось – если хишиаггин не мог найти сладкую воду, его подвешивали за ноги. Обычно голым и на солнцепеке.

На левой руке Тревельяна сверкал широкий, от запястья до локтя, бронзовый браслет, знак посвященного хишиаггина. Его украшали девять маленьких красных гранатов, расположенных в виде руны воды, и грубовато отчеканенные листья сеннши. Кроме того, в браслете был пульт управления приборами, что оставались в планере – передатчиком, настроенным на волну базы, интравизором и компактной, но мощной лазерной установкой.

Тревельян нажал на красный камень, и его аппарат, окутавшись туманной пеленой, поднялся в небо. Белесоватая дымка парила у вершин утесов, и когда Ивар тронулся в путь, последовала за ним – облачко, почти незаметное на фоне блистающего неба. Шагал он быстро. От нагретых скал тянуло жаром, их поверхность рассекали трещины, и временами попадались довольно глубокие пещеры с кучками сухого тростника и черными кругами кострищ. Эти гроты служили убежищем путникам, когда Ракшас, знойное белое солнце, поднимался в зенит, и все живое, включая песчаных удавов, искало благословенную тень. В пещерах можно было отсидеться в период бури, если она оказывалась не очень длительной, спрятаться от хищника Четыре Лапы, развести огонь и запечь в углях мясо и плоды дигги. Временами, при очень большом везении, даже случалось спастись от разбойников.

Небо над пустыней, от которой Тревельяна отделяли корявые заросли, казалось ясным. Слабое утешение; песчаная буря могла налететь в любой момент, ибо атмосферный фронт на границе предгорий и знойной равнины был неустойчив, и давление менялось с поразительной быстротой. Жаннат Азимбаев, метеоролог, предупреждал, что смерчи возникают внезапно, мчатся со сверхзвуковой скоростью и способны насыпать гору песка за считаные минуты. Поэтому все обитаемые оазисы прятались под защитой горных отрогов, а если скалы были слишком низкими, поверх возводилась стена. За последние десятилетия кьоллы очень усовершенствовались как в строительных работах, так и в ирригации, освоив полезные навыки, внедренные пришельцами с Земли. Но воды для питья – сладкой воды, как ее здесь называли, – все равно не хватало.

Ивар шел уже минут сорок. Тропинка полезла вверх, на скалистый гребень, заставив сбавить темп. Несмотря на все технические ухищрения, медицинский имплант и дополнительный слой кожи, Тревельян сильно вспотел; хотя белая звезда уже прошла зенит, ее лучи, вместе с теплом, струившимся от красного светила, выжимали влагу точно губка. Он сделал пару глотков из фляжки и, поднявшись на скалы, остановился, чтобы передохнуть и осмотреться. Впервые он видел Очаг кьоллов не в голографической проекции, а наяву, и в первый раз он должен был вступить в контакт с людьми из патронируемой расы. Это вызывало трепет, граничивший с неуверенностью. Внезапно он понял, сколь велика – поистине огромна! – дистанция между теорией и практикой.

Внизу, защищенный двумя горными отрогами, лежал оазис, удел барона Оммиттахи. Формой владения напоминали треугольник – два отрога, западный и восточный, постепенно сходились, а промежуток между их дальними концами перегораживала стена. Удел был небольшим: пять деревушек у самых скал, розоватые поля дигги и местного злака, похожего на просо, пастбища, загоны для скота и сеть нешироких канавок, связанных с речкой, струившейся с гор. Там, где она падала на равнину и разделялась на искусственные протоки, виднелось массивное каменное строение о двух этажах, замок местного феодала. Одним крылом замок упирался в отвесный утес, к другому была пристроена широкая башня с воротами, на плоской крыше поблескивал металл – там расхаживали воины в медных наплечниках и шлемах. По данным Такеши Саи, в Очаге Оммиттахи жили тысячи две народу, но в ближайший год это число сократится – если, конечно, не отыскать новый источник сладкой воды. Обычно этим занимался Гурченко, да так успешно, что слава его облетела все оазисы от западного края до восточного. Но на этот раз поиски возлагались на практиканта.

Раздался скрип сандалий, звон металла, и из-за камней выступили два воина: грязные туники до колен, широкие кожаные пояса, шлемы-горшки над гривами нечесаных волос, на плечах – гнутые пластины из позеленевшей меди, за спинами – сарассы. Воняло от них так, что Тревельян невольно сморщился.

– Га! – сказал воин, который выглядел повыше и покрепче. – Хишиаггин! Не Ирри, другой. Молоденький!

Под именем Ирри в этих местах был известен Карел Гурченко. Его тут уважали; он обладал большим талантом дипломата и тяжелым кулаком.

– У него сладкая вода, – молвил воин пониже, впившись взглядом в тревельянову фляжку. Его огромный рот растянулся в ухмылке. – Вот молодое мясо, и вот вода, чтобы его запить… Что скажешь, братец?

– Но-но! – Тревельян отступил на несколько шагов и поднял с земли камень. – Прочь с дороги, безмозглые онкка! Я пришел к вашему кьоллу!

Воины молча скалились, пожирая его голодными взглядами. С точки зрения цивилизованных гуманоидов, хоть землян, хоть кни’лина или терукси, они казались жутко уродливыми: пасти от уха до уха, сальные пряди волос, низкие лбы, жидкая поросль вокруг почти безгубых ртов. Ивар с сожалением припомнил, что сам выглядит точно таким же.

Высокий воин махнул рукой.

– Иди, хишиаггин. Мы не жрем всякое дерьмо. А вот водой ты мог бы с нами поделиться.

– Как-нибудь в другой раз, – буркнул Тревельян и резво поскакал вниз по тропе. За ним протяжно взвыл сигнальный рог – два стоявших в дозоре мерзавца, хоть и были голодны, о службе не забывали. Впрочем, жители Кьолла уже три столетия не питались человечиной, и потому их регион считался самым цивилизованным на планете.

Спустившись вниз, Тревельян перепрыгнул оросительную канаву и направился к замку мимо полей дигги и пастбищ, где под присмотром голых грязных подростков бродили хффа, нелепая помесь осла с козлом. Они усердно поедали желтую колючую траву, оставляя тут и там клочья длинной, свисавшей до земли шерсти, и временами, пронзительно взревывая, тыкали друг друга рогами. Одинокий путник привлек внимание мальчишек-пастухов, тут же решивших поразвлечься: целая банда бросилась к дороге, подбирая на бегу колючки и навоз. Тревельян остановился, погрозил им кулаком, скорчил жуткую рожу и лязгнул зубами. Недоросли замерли – похоже, разглядели браслет хишиаггина. Адепты водяного бога не отличались безобидным нравом и могли, при случае, отходить до крови своим поясом-веревкой.

По пути к замку он преодолел еще несколько канав. В них бежала мутная вода с ощутимым сернистым запахом – влага, что проливалась над горами, была основательно смешана с вулканическими испарениями и содержала столько всякой гадости, что уроженец любого мира Земной Федерации протянул бы ноги от нескольких глотков. Но на Пекле эту воду пили и ели взращенных на ней животных и плоды, насыщенные отравой, так как микрофлора в желудках аборигенов нейтрализовала яды. Однако для этого приходилось пить и чистую воду, ту, которую называли «сладкой», полученную из колодцев, естественных скважин и гейзеров. Под оазисами располагались водяные линзы, и хишиаггины умели их находить, но случалось, что вода была плохой, насыщенной солями, или водоносный горизонт залегал слишком глубоко и докопаться до воды не удавалось. В этом случае жизнь хишиаггина была недолгой.

Тревельян приблизился к скальному уступу, с которого с шумом падала река, разделяясь затем на водоводные канавы. Перед ним громоздились грубые ступени из базальтовых плит; эта лестница вела к замковой башне и уже распахнутым воротам. Поднявшись, он увидел небольшую процессию, что двигалась ему навстречу: два воина с медными сарассами, два – с рогами хффа на высоких шестах, трое богато одетых мужчин, а за ними – тучный барон Оммиттаха в огромных сапогах, штанах из шерсти хффа и потертой куртке, расшитой тусклым бисером из ракушек. Брови барона срослись на переносице и свисали вниз неаккуратными пучками, маленькие глазки были сонными, под носом топорщились усы длиной в два пальца – признак благородной крови и принадлежности к древнему роду. В левой руке барон держал жбан с местным пивом, а в правой – маринованный плод дигги размером с небольшую дыню.

Встав на колено, Тревельян плеснул на баронский сапог из фляжки, что было высшим знаком почтения.

– Пусть Таррахиши будет щедр к твоему Очагу, великий кьолл…

– Пусть, – согласился Оммиттаха. Потом отхватил крепкими зубами кусок дигги, прожевал, запил из кружки и уставился на Тревельяна, озирая его от сандалий до торчавшего над ушами колтуна. – Ты не похож на Ирри, хишиаггин. Где Ирри?

– Я Кахх, его ученик. Ирри послал меня сюда, услышав, что одно из твоих селений скоро лишится сладкой воды.

– Почему он не пришел сам?

– Охотился в горах, и Четыре Лапы прыгнул на него из-за камней. Теперь Ирри лечит раненую ногу.

Сунув диггу одному из приближенных, барон распахнул куртку, почесал короткими толстыми пальцами живот и с сомнением заметил:

– Выходит, Кахх, ты ученик… Не знаю, будет ли вода, которую ты найдешь, благословенной.

– Будет, – успокоил его Тревельян. – Ирри хорошо обучил меня, великий кьолл. И Бог Воды милостив ко мне.

– Лучше бы дождаться Ирри, – пробурчал Оммиттаха, явно собираясь сбить цену. – Мои люди верят, что на него помочился сам Таррахиши. Ирри всегда находил нам сладкую воду.

– Я тоже найду. Я же сказал, что Таррахиши милостив ко мне. Он помочился на меня дважды.

Барон отхлебнул из жбана.

– Так все хишиаггины говорят. Послушать вас, вонючих потомков хффа, так у Таррахиши уже и мочи не осталось, всю на вас излил… – Он принюхался к кружке, но пить не стал и внезапно рявкнул: – Три водных браслета! Тонких, золотых! Согласен?

– Нет, великий кьолл. Два широких, как платили Ирри.

Серебряные и золотые браслеты сами по себе ничего не стоили, так как на Пекле универсальной валютой была вода. Тонкий золотой браслет из кованой проволоки соответствовал бочонку сладкой воды примерно в тридцать литров, а восемь тонких браслетов равнялись одному широкому. Серебряными браслетами измеряли горькую воду, ту, что текла в горных ручьях и предназначалась, в основном, для полива. Соотношение между горькой и сладкой водой зависело от конъюнктуры, от наполнения потоков и скважин в том или ином Очаге, от времени года и спекуляций торговцев. Местное общество было примитивным, но о ростовщиках-банкирах, называвшихся тольтарра, тут уже знали – правда, в их банках хранились не монеты, а питьевая вода.

– Два широких… – задумчиво молвил Оммиттаха и приложился к кружке. – Ученику нужно быть скромнее, Кахх. Пять тонких.

– Но я ученик самого Ирри! – Тревельян гордо задрал голову. – Один широкий и три тонких. Только из уважения к тебе, великий кьолл.

Барон молча приспустил штаны и показал, как он ценит уважение хишиаггина. Член у него был чудовищный, не меньше, чем у земного жеребца. Воины с сарассами и шестами одобрительно заржали.

– Ты мерзок, как те ублюдки, что бегают в пустыне, – сказал Оммиттаха, швырнув на землю пустой жбан. – Ты разгневал меня, хишиаггин! Возможно, я не позволю тебе искать воду в моем Очаге. Возможно, я прикажу закопать тебя в землю или бросить связанным в песок. Солнечные боги Уанн и Ауккат выпьют твою кровь, а мясо достанется змеям.

– Тогда люди в твоем Очаге начнут умирать, а женщины будут приносить уродов, – заметил Ивар. Как и предупреждали Такеши с Гурченко, Оммиттаха оказался скуповатым.

– Умирать? – Барон поковырял в ухе. – Пусть дохнут! Придет другой хишиаггин, найдет воду, и бабы нарожают здоровых щенков. Это дело нехитрое!

– Никто из хишиаггинов не станет искать воду за четыре тонких браслета, – упрямо возразил Тревельян.

– Га! Дам один широкий.

– Широкий и два тонких, великий кьолл.

– Ты торгуешься, как презренный туфан! Широкий и тонкий!

Народ туфан обитал в приморских городах западного побережья. Эти прирожденные купцы действительно умели торговаться и были очень жадны. У таких песка в пустыне не выпросишь.

– Широкий и тонкий. – Тревельян снова опустился на колено и в знак согласия капнул на сапог барона воды. – Да будет так! Таррахиши слышал нас!

Он мог продать свои услуги гораздо дешевле, но стажировку бы тогда не засчитали. Ему полагалось войти в образ служителя Бога Воды, ни один из которых не работал даром или за малую плату; в этом мире искусство хишиаггина ценилось высоко, и многие из них были так же богаты, как ростовщики-тольтарры.

Барон рыгнул и подтвердил свое согласие наклоном головы. Затем повернулся к своим приближенным:

– Вот Абби, мой тольтарра. Он проводит тебя, хишиаггин. Иди!

Тольтарра оказался мужчиной средних лет с бегающими глазками, одетым куда роскошнее Оммиттахи: башмаки, штаны и пояс из пестрой узорчатой кожи песчаного питона, алая рубаха с прорезями на рукавах, отороченных черным шнуром, золотые водные браслеты от запястья до локтя. Но, несмотря на это облачение, достойное вельможи, выглядел он жуликоватым.

Вслед за Абби Тревельян спустился с лестницы. В молчании они миновали деревушку, окруженную рощицами дигги и вонявшими навозом загонами для хффа. Деревня, три десятка плетеных хижин и колодец с дремавшим рядом стражником, была пустой; ее обитатели суетились среди корявых, стелющихся по земле насаждений, складывая кучами большие желтоватые плоды. Диггу затем сушили и растирали в муку, или мариновали в каменных бочках, или выжимали масло в давильном чане, а в свежем состоянии пекли, что позволяло избавиться от привкуса серы. В Кьолле дигга считалась важнейшим продуктом, почти таким же ценным, как сладкая вода.

Тревельян незаметно нажал один из камешков на своем браслете. Включился интравизор в планере, парившем белым облачком в знойных небесах; прибор сканировал земные недра в поисках грунтовых вод, невидимых рек и заполненных влагой каверн. Вода в подобных линзах часто находилась под давлением, и в этом случае попытки докопаться до нее могли закончиться трагедией: мощный поток, прорвав последнюю преграду, швырял землекопов вверх на пять, на десять или двадцать метров. Было желательно найти такой источник, который лежал бы неглубоко под поверхностью, являлся не слишком буйным, но обильным, дававшим воду на протяжении нескольких лет.

Когда деревня осталась позади, Ивар вытащил из-за пояса ветку и сказал:

– Во имя Таррахиши! Я готов просить его о милости. В каком селении иссякла вода?

– Не в этом, достойный хишиаггин. – Абби, зазвенев браслетами, махнул рукой в сторону колодца. – Здесь еще много сладкой воды, а кончилась она у тех бездельников, что живут на краю Очага. Там мой дом. Если найдешь воду, будешь моим гостем.