Текст книги "Капитан Френч, или Поиски рая"

Глава 7

В какой-то степени Барсум отвечал моим смутным грезам о Рае – если только вы можете представить Рай, населенный двухметровыми дистрофиками. Гравитация здесь составляла шестьдесят процентов от земной, климат был тропическим, почвы – плодородными, и в силу этих причин все на Барсуме росло и цвело с необычайной щедростью; деревья были высотой в километр, а травы казались джунглями, произрастающими на берегах местных Конго и Амазонок. Барсум являлся старым миром, заселенным еще в первое тысячелетие космической экспансии, и люди жили тут достаточно долго, чтобы планета успела переделать их на желательный ей манер. В результате сформировалась особая человеческая раса, не столь экзотичная, как сакабоны, но все же резко отличающаяся от первопоселенцев. Если не ошибаюсь, они были выходцами с Земли, а если говорить конкретно, из Бразилии, Перу и Аргентины. Но сейчас, по прошествии двадцати тысячелетий, об этом помнили лишь историки.

Мужчины на Барсуме отличаются высоким ростом, более двух метров, да и женщины им не уступают. Сложение у них гибкое, хрупкое, изящное; лица клиновидные, с небольшим подбородком и ястребиными чертами, цвет кожи – темно-оливковый, волосы – черные или темно-каштановые, длинные и волнистые. У них покатые плечи, длинные конечности и небольшие пухлые рты; как многие иные племена, рассеянные в бесконечном космосе, они считают свой облик самым прекрасным и единственно возможным.

Второе из этих утверждений явно сомнительно, но с первым я готов согласиться – они не лишены своеобразного очарования. Когда я был здесь в последний раз, у меня случился роман с одной из моих манекенщиц, весьма экспансивной и страстной девицей. Мы любили друг друга целую неделю и расстались без слез, истерик и сцен; никто из нас не претендовал на более серьезные отношения. Она была для меня всего лишь экзотической красоткой, а я для нее – столь же экзотическим монстром из космоса, украсившим ее коллекцию любовников. Не сомневаюсь, что в этой коллекции я занял почетное место в первой десятке.

Выйдя на орбиту вокруг Барсума и объявив о своем появлении по всепланетной связи, я с облегчением убедился, что Барсум по-прежнему процветает. На него не падали кометы, здесь не случилось ни ядерного побоища, ни внезапной вспышки религиозности, ни экологической катастрофы, ни иных губительных бедствий; как и раньше, Барсум был богатым, щедрым миром с весьма своеобразной и утонченной культурой. Это меня вдвойне порадовало: во-первых, я желал барсумийцам всяческого благополучия, а во-вторых, намеревался познакомить Шандру с нормальным и приятным человеческим сообществом.

Итак, я предъявил свои верительные грамоты и перечень товаров, а затем мы опустились на столичном космодроме. Сравнительно с мерфийским убожеством он казался особенно ярким, пышным и привлекательным. Шандра с восхищенными вздохами осматривала строения из белого камня, украшенные мозаикой порталы и стрельчатые арки, спиральные пандусы, обсаженные по бокам зеленью, террасы, висевшие на головокружительной высоте, и гигантские деревья, маячившие где-то вдали подобно покрытому зеленым лаком горному хребту. Жаркое зеленое солнце и нефритовые небеса придавали этой картине поистине неземное очарование.

Космодром был оживленным местом, так как на Барсуме имеется весьма солидный планетарный флот, но нас приняли на почетную первую полосу и встретили с барабанами и литаврами: министр торговли, делегация представителей деловых кругов, взвод лейб-гвардии, полицейский кордон и две сотни репортеров. Обменявшись рукопожатиями с каждой местной шишкой, я сунул Шандру в слидер, уселся сам, и мы покатили в столицу, в прекрасный приморский город Гатол. Сервис здесь на высоте: наши апартаменты (президентский пентхауз с дюжиной комнат, садом, бассейном и тремя позолоченными ванными) уже дожидались нас – вместе с десятком тоскующих горничных и носильщиков. Кроме того, я снял обширное помещение для офиса этажом ниже; там уже дежурил некто Эстебан Мария Хорхе дим Рио, знойный красавец баскетбольного роста и по совместительству мой пресс-секретарь.

Две ближайшие недели были заполнены хлопотами; я должен был нанять агентов, открыть счета в местных банках, встретиться с бизнесменами и журналистами, принять десяток почетных дипломов и адресов, а также отдать дань уважения властям. Барсум не склонен к анархии; тут действует многопартийная демократическая система, а партии по давней традиции называются хунтами. Барсумийцы – открытый, горячий и экспансивный народ, не склонный к политическим интригам, но ценящий славу и жизненный успех. На заре времен эти их качества вели к ожесточенным столкновениям между хунтами; иногда в ход шли кулаки, излучатели и мачете, хоть до гражданских войн дело не доходило. Затем политические страсти остыли, и в настоящую эпоху обитатели Барсума предпочитают заниматься сексом, бизнесом, всевозможными видами искусства и спортом. На спорте, особенно на футболе, они буквально помешаны, и этот факт нашел отражение в их политическом устройстве. Теперь каждая из партий, претендующих на власть, должна выставить футбольную команду; кто победит, тот и займет президентский дворец. Интересно отметить, что претенденты на высший государственный пост всегда выступают в качестве голкиперов; похоже, искусство ловить мячи ассоциируется на Барсуме с умением справляться со всякими социальными передрягами и катаклизмами.

В настоящий момент у власти стояла хунта Атакующих Быков, люди энергичные и напористые, так что я никак не смог увернуться от банкета в президентской резиденции. Я не любитель подобных торжеств; слишком много еды и выпивки, слишком много народу и слишком много пустых речей. Но Шандра пришла в восторг, и это слегка подсластило пилюлю.

Затем, отбыв повинность, мы были предоставлены сами себе. Мой пресс-секретарь, которому я поручил отыскать наставницу для Шандры, справился с этим делом, найдя трех кандидаток; я выбрал ту из них, которая именовалась Кассильдой Долорес дим Каракоса, по прозвищу Черная Звезда. Это была крайне энергичная особа ростом с Шандру, но вдвое меньшего веса, с черными горящими глазами, с копной черных волос и с ресницами такой длины, что их можно было бы заплетать в косички. Ее самоуверенность, ее манера выражаться и запрошенный ею гонорар наводили на мысль, что она пребывает на вершинах успеха и популярности. Я заплатил с легким сердцем: для Шандры мне не жалко ничего.

Первая встреча с великолепной Кассильдой состоялась в моем офисе, на сороковом этаже отеля «Симмонс-Гиперион». Мы беседовали тет-а-тет; Шандру я с собой не взял, опасаясь слишком стремительно и резко погрузить ее в мир барсумийской богемы.

Приняв чек с царственным безразличием, Кассильда опустилась в кресло, выставив напоказ хрупкие коленки, и оглядела меня с ног до головы. Затем она поинтересовалась, когда будет готов ее гардероб и когда состоится первая демонстрация.

– Демонстрация одежды – не главная из ваших задач, – заметил я. – Вы наняты с иной целью.

– Массаракш! – Это сочное барсумийское ругательство вспорхнуло с ее уст с легкостью бабочки. Я, кстати, до сих пор не ведаю, что оно означает. – Массаракш! Зачем же я вам тогда нужна, толстячок? Чтобы согреть постельку?

Я не обиделся; с точки зрения любого барсумийца, я страдал тучностью и недостатком роста. Что же касается намеков на постель, то нравы на Барсуме свободные, и секс не относится к числу запретных тем. Кроме того, мы ведь были не на президентском приеме.

Тем не менее я решил поставить ее на место, сделал строгое лицо и рявкнул:

– Тридцать три раза массаракш! Я не сплю со скелетами, моя дорогая! Мне нравятся женщины, у которых есть под платьем что-то поосновательней нахальства, кожи и костей! К тому же я женат, стар, скуп и не привык пускать деньги на ветер.

Кассильда поглядела на меня с уважением. Закрепляя успех, я раскупорил бутылку игристого, мы выпили и перешли на «ты».

– Ну так чем же мне предстоит заниматься? Если ты так скуп, как утверждаешь, – тут она помахала моим чеком, – то выжмешь из меня ведро пота за такие денежки!

– Не сомневайся, – подтвердил я и перешел к делу, объяснив, что моя супруга, леди Киллашандра, желает овладеть ремеслом манекенщицы и ей необходим наставник.

Кассильда бросила на меня откровенно оценивающий взгляд.

– Такая же коротышка, как ты? Или еще пониже?

– Вовсе нет. Ростом она с тебя, изящная, стройная, гибкая, но более… гмм… плотного сложения.

– Значит, под платьем у нее не только кости, кожа и нахальство, – заметила Кассильда. – И где ты раскопал такое чудо?

– На Мерфи, во время предыдущей остановки.

Левая бровь Кассильды приподнялась, уголки рта опустились, и теперь на ее подвижном личике было словно написано: не самый удачный выбор, парень! Вот это как раз и отличает барсумийцев от ангелов, обитающих в Раю: они слишком эгоцентричны и временами грешат высокомерием. Им нужно бы помнить, что в девяноста девяти из ста обитаемых миров их внешность не вызвала бы никакого восторга. Впрочем, большинство планетарных жителей страдает такой же узостью взглядов.

Я сказал Кассильде, что моя супруга не будет участвовать в шоу на Барсуме и не составит ей конкуренции, поскольку не может считаться профессионалом. Она практиковалась только с помощью голографических записей, она владеет определенной техникой, неплохо двигается, знает все нужные жесты и приемы, однако какие-то тонкости ускользают от нее, какие-то тайны высокого искусства, ведомые лишь настоящим мастерам. Вот мы, поразмыслив, и пригласили мастера.

Выслушав меня, Кассильда важно кивнула черноволосой головкой:

– Ладно, я займусь с твоей леди. Ты прав в одном: помост – непростая штука, и тут полно всяких секретов… в том числе и таких, какие может открыть лишь женщина женщине. Надеюсь, твоя подружка не слишком стыдлива? Если дело дойдет до демонстрации трусиков, бюстгальтеров и чулок?

Я подтвердил, что с этим не будет проблем, намекнув на премию в случае успеха. При этом обещании Кассильда хлопнула ресницами и заявила:

– Ты слишком щедр для скупца, который не любит пускать деньги на ветер! Но если уж речь зашла о премии… Что ж, тридцать процентов к основному гонорару меня устроят.

– Двадцать, – возразил я. – Двадцать плюс все наряды, которые ты будешь демонстрировать.

– Наряды? Массаракш с ними! Ты думаешь, у меня не хватает нарядов? Да вся моя жизнь проходит среди них! Среди платьев, манто, юбок, блузок, шляп и брюк! Меня уже тошнит от них!

– А как насчет хорошего изумруда с цепочкой из платины? – спросил я. – Думаю, он будет прекрасно смотреться в твоих кудрях.

Это ее удовлетворило, и мы ударили по рукам. Мы также условились, что обучение начнется через десять дней на «Цирцее», где роботы с легкостью изготовят самое изысканное одеяние; что занятия будут продолжены после шоу, которое состоится через месяц – тоже на корабле, поскольку в этом есть элемент привлекательной экзотики; что я обязуюсь доставить на борт всех главных барсумийских модельеров, представителей ведущих фирм и журналистов – к неувядающей славе Кассильды Долорес дим Каракоса. С великолепной Кассильдой на помосте мы никак не могли провалиться!

Затем мы расстались. Моя новая служащая легким шагом направилась обналичивать чек, а я поднялся в пентхауз к Шандре. Не могу сказать, что в эти минуты я чувствовал себя абсолютно спокойным – ведь Кассильда была той еще штучкой! Само ее прозвище представлялось мне двусмысленным: я знал, что всякая черная звезда со временем становится Черной Дырой, ненасытной, как дьявольская пасть. Оставалось лишь гадать, прошла ли Кассильда эту стадию, да надеяться на удачу – на то, что Шандра извлечет из этой дыры только хорошее и ничего плохого.

Я надеялся.

* * *

Теперь, когда сроки были определены, я мог нанять рекламного агента, взвалив на него всю рутинную подготовку к шоу. Ему предстояло связаться с местными кутюрье и производителями модной одежды, оповестить журналистов светской хроники и прочих заинтересованных лиц – словом, процедить весь Барсум и выжать сливки в пассажирский салон моего катера. Агент мне попался деловой, так что теперь у меня было свободное время.

Я решил использовать его с толком и ввести Шандру в блистательный новый мир. Эту операцию полагалось совершать с осторожностью; я понимал, что моя прекрасная леди еще слишком наивна, слишком уязвима, чтобы разом нырнуть в вавилонское столпотворение, царившее на Барсуме. Тут я был ее единственной защитой и проводником; ведь ее красота (дар, всегда вызывающий почтение и восторг) была непривычной для барсумийцев и столь же странной, как цветок лилии, выросший на розовом кусте.

Мы наняли маленький, но вполне комфортный атмосферный спидер-гид и отправились странствовать по Барсуму. Этот вояж не являлся тем видом отдыха, к которому я склонен; как правило, спускаясь на планету, я трачу свое время в городах, желая возместить дефицит человеческого общения. Все эти картины природы – водопады, низвергающиеся с гор, и сами горы в ледниковых шапках, живописные ущелья, величавые реки и леса с гигантскими деревьями – словом, все это нагоняет на меня тоску; мне кажется, что эти виды отштампованы специально для туристов на какой-то чудовищной автоматической фабрике. Но Шандре, взиравшей на них впервые, наша поездка казалась чудом. Она восхищалась и восторгалась, изумлялась и вздыхала, впитывала эту картинную красоту и делала снимки – точь-в-точь как юная школьница из Бруклина, попавшая в дебри Амазонки. Впрочем, разве она не была школьницей, невзирая на свой возраст и положение?.. Я глядел на нее и умилялся.

Но школьницы бывают глупыми и умными, а Шандра относилась к числу последних. Довольно быстро усвоив, как обращаться с автоматическим гидом, встроенным в наш кораблик, она затеяла с ним игру. Наш гид, весьма хитроумная псевдоличность, был верным слугой своих хозяев; он посылал нас в определенные отели и рестораны, приземлялся перед заманчивыми барами, рекомендовал те или иные развлечения, суля бесплатную выпивку, если мы удостоим их своим вниманием. Изучив туристические проспекты, Шандра начала выбирать конкурирующие заведения; гид откликнулся более щедрыми посулами – к выпивке тут же добавились скидки, лотерейные билеты и всевозможные сувениры. Это повторялось раз за разом, вызывая у Шандры приступы хохота; она с детским наслаждением вела этот странный матч, заставляя гида раскошелиться на сто процентов. Как правило, ей это удавалось.

Нынешнее поколение (я имею в виду рожденных в последние пятьсот-шестьсот лет) привыкло иметь дело с роботами. Даже Шандра, хоть на Мерфи после вселенского катаклизма сохранилось не так уж много роботов, а в ее монастыре их было не больше дюжины. Нынешнему поколению роботы представляются чем-то обыденным и привычным; оно появилось на свет и выросло среди думающих машин и воспринимает их с полным безразличием, как обязательный предмет обстановки – во всяком случае, в богатых и высокоразвитых мирах вроде Барсума. Такое отношение имеет свои достоинства и свои недостатки, и я не знаю, чего больше. Я предпочел бы, чтоб люди относились к роботам более эмоционально – скажем, считали бы их не эквивалентом стула или кресла, а чем-то близким к ним самим. Я вовсе не поборник прав роботов; смешно говорить о правах, ведь они – машины, не наделенные самосознанием! – но для людей было бы лучше поверить в наличие у них электронной души, подобия чувств и даже способности к страданию.

Это, как мне кажется, дало бы людям возможность самоутвердиться, не причиняя горестей друг другу. Например, они могли бы смотреть на роботов как на рабов, удовлетворив тем самым свое подспудное стремление к власти, к превосходству над другим мыслящим существом, тягу наказывать и награждать, поощрять и казнить… Но нет, нет! Кому же доставит удовольствие казнить стул или властвовать над креслом? Над человеком – иное дело…

Сам я отношусь к роботам с некой опасливой осторожностью. Это может показаться странным – ведь двадцать тысяч лет я обитаю в теле гигантского робота, каким, в сущности, является моя «Цирцея»! Можно было бы и привыкнуть, скажете вы? Ничего подобного! И тому есть пара-другая веских оснований.

Во-первых, все роботы, компьютеры и думающие машины делятся для меня на две категории: к одной относится «Цирцея» (которой я доверяю вполне), к другой – все остальные. А во-вторых… Во-вторых, вспомните про Айзека Азимова (был такой древний писатель) и его законы робототехники. Робот не может причинить вреда человеку… Робот должен подчиняться человеку… Это звучит очень благородно и впечатляюще, но реальность оказалась совсем иной! Наши роботы не одарены интеллектом и подчиняются не человеку вообще, а лишь своему хозяину, и делают это с безразличием запрограммированного станка. Если им велено, они могут шить нарядные туалеты и взбивать подушки, а могут пытать и убивать… Вспомните моего благочестивого пассажира, лишившегося вместе с бластером конечности! А ведь если бы я приказал, он расстался бы с головой!

Вот по какой причине я осторожен с роботами. Что касается моих собственных гвардейцев, я знаю, что несу полную ответственность за них и за все, что им случится сотворить. Я осторожен, очень осторожен…

Итак, наше путешествие продолжалось. Временами мы ели и спали на корабле, временами останавливались в отелях, попадая под прицел голопроекторов репортерской братии. Всякие комментаторы, репортеры, обозреватели и журналисты, с моей точки зрения, – зло, но зло, необходимое в цивилизованном мире, порожденное человеческим любопытством. Есть ли иные способы к его удовлетворению? Не знаю, не знаю… Но уверен в том, что в Раю нет репортеров.

Обычно мне удавалось справляться с ними, намекнув, что мы с Киллашандрой находимся в свадебном путешествии и не расположены давать интервью и позировать перед голокамерами. Это был наилучший способ отбить их атаки; если к чему на Барсуме и относятся с пониманием, так это к любовной страсти, владеющей молодоженами. А страсть, как известно, требует уединения.

Я нарушил это правило только один раз, устроив деловой завтрак с представителем крупной местной фирмы «Инезилья» – да и то лишь потому, что на встрече настаивал мой рекламный агент. Сферой интересов «Инезильи» являлась мода – во всем ее пугающем многообразии: от одежды, украшений, дизайна жилищ до необычных животных и антикварных редкостей. Я надеялся сбыть им свои серебряные панджебские статуэтки.

Завтрак состоялся в роскошнейшем отеле города Зоданда, такого же пышного, огромного и яркого, как всепланетная столица Гатол. За первой переменой блюд мы договорились, что «Инезилья» поучаствует в предстоящем шоу; за второй я сторговал двух черных единорогов, а за третьей – небольшую партию кристаллошелка, изумительной тритонской ткани, которую умели делать также и на Барсуме. Я не слишком нуждался в единорогах и кристаллошелке, но, если хочешь что-то продать, нужно что-то и купить, не так ли? К тому же кристаллошелк мог пригодиться Шандре; платья из этой материи носят лишь настоящие леди – а также настоящие манекенщицы.

Мы покончили с единорогами и мануфактурой, раскурили сигары, и за десертом наш сотрапезник стал рассуждать об искусстве. Тут беседа покатилась сама собой, по проторенной дорожке, прямо к нижним конечностям моих панджебских статуэток. Я продемонстрировал их голограммы во всех соблазнительных ракурсах и аспектах, но представитель «Инезильи» остался холоден как лед. Допив кофе, он нехотя промямлил:

– Неплохие композиции, капитан Френч, весьма неплохие для Панджеба… Думаю, их мастера знакомы с предметом не только теоретически. Однако…

Это «однако» повисло в воздухе, испортив вкус моей сигары. Обождав минуту-другую, я принялся толковать о моральном рецидиве на Панджебе, о пуританских нравах и их губительном влиянии на искусство. В общем и целом смысл моих речей сводился к тому, что предлагаемые статуэки – не меньшее сокровище, чем полотна Рафаэля и творения Микеланджело. Не уверен, слышал ли мой собеседник эти великие имена; во всяком случае, они его не убедили.

– Хмм… да… – многозначительно промычал он. – Как долговременное помещение капитала эти изваяния представляют некий интерес… Жаль, что они такие… хмм… тяжеловесные!

И он назвал цену раз в двадцать меньше заплаченной мной. При таком старте торговаться не имело смысла, и мы, покончив с десертом, мирно разошлись, каждый в свою сторону.

Когда мы покинули ресторан, Шандра спросила:

– Грэм, этот тип из «Инезильи»… Что он подразумевал под тяжеловесностью?

Я улыбнулся:

– Это слово барсумийцы очень любят употреблять по отношению к другим человеческим расам. Оно означает тучность, прирожденную полноту… скажем, некоторый излишек плоти.

– Ты уверен? Упомянув об этом, он перевел взгляд на меня. С чего бы?

Ее рот обиженно приоткрылся, и я решил, что вычеркну «Инезилью» из списка своих гостей – что бы там ни толковали мне агенты.

– Видишь ли, девочка, это называется антропоцентризмом. Барсумийцы считают, что они – центр Мироздания, что внешность их совершенна, что все остальные люди, которым не повезло жить на Барсуме, что-то среднее между бегемотом и беременной свиньей. Не обижайся на них, это всего лишь невинное тщеславие, пока речь идет о критериях красоты. Вот если такую же узость взглядов проявят в моральных вопросах, в том, что касается нравственности, идеологии и вопросов веры, это по-настоящему страшно!

Шандра печально кивнула:

– Страшно, Грэм! Это… это Мерфи!

В тот день она была задумчива и не пыталась забавляться с нашим хитроумным гидом.

* * *

Через пару дней мы возвратились в столицу, а затем – на свой корабль, трудолюбиво кружившийся вокруг Барсума. Вскоре к нам присоединилась Кассильда – очень энергичная, очень деловая, с группой роботов-костюмеров и объемистым багажом. От ее сундуков за милю несло косметикой.

Шандра ей понравилась. Во всяком случае, именно так я интерпретирую реплику: «Что-то в тебе есть, крошка!» – и медленный таинственный взмах длинных ресниц. Затем наша гостья оккупировала главный салон и привела там все в движение. Роботы вытягивались перед ней в струнку (как ее собственные, так и мои), помост грохотал и гудел от цоканья каблучков, по всему жилому модулю тянуло сладким парфюмерным запахом, и неизменное «массаракш!» перемежалось другими словами, более древними и оттого, должно быть, понятными динозавру вроде меня. Я изумлялся энергии этой субтильной особы: за пару часов она перемерила все платья, забраковала десяток из них и прогулялась по банкам памяти «Цирцеи» в надежде найти что-нибудь древнее, позабытое, но подходящее для Барсума. Не знаю, была ли она звездой или черной дырой, но уж специалистом она являлась классным! Установив этот факт и отметив, что Шандра тоже благоволит к своей наставнице, я успокоился.

Мне пришлось вернуться в Гатол, на презентацию голофильмов и литературных произведений, устроенную Эстебаном дим Рио. Это было важное мероприятие, сулившее мне солидный доход, если удастся продать хотя бы десятую часть записей из банка «Цирцеи». Теперь, когда моя авантюра с панджебскими статуэтками рухнула, я возлагал большие надежды на рынок зрелищ, книжной продукции и особенно спортивных состязаний, столь популярных на Барсуме. Зрелища – ходовой товар в любом из высокоразвитых миров, а вот технологиями тут не поторгуешь – есть свои, а чего нет, то дешевле и легче придумать, чем покупать у спейстрейдера. Бывают, конечно, исключения – скажем, дубликатор массы, с которым возились Шард с «Красотки» и Джонс с «Асгарда»; но дубликатор на Барсуме уже был, а транайская машинка для выжигания мозгов здесь, к счастью, не требовалась.

Мои записи не вызвали ажиотажа, но в целом презентация состоялась; как я и надеялся, десять процентов скупили на корню (спорт, балет, эротика, нейроклипы и шлягеры), а кой-какая поэзия и проза отправились в столичный университет, к литераторам-экспертам, которым полагалось выявить непреходящую ценность этих творений для барсумийских библиотек. Я мог рассчитывать, что продам права на половину литературных записей, если критики будут не слишком суровы.

Вернувшись на «Цирцею», я обнаружил, что милые дамы пребывают в согласии и добром расположении духа, что занятия двигаются полным ходом, а роботы трудятся не покладая конечностей. Кассильда, разыскав с полсотни древних туалетов, велела воссоздать их в шелке, бархате и парче, и кое-что явилось настоящим открытием. Я был в восторге, хотя бальные платья времен величия Тритона могли показаться нескромными даже для барсумийцев. Они слишком открытые и полностью обнажают грудь, а также другие интимные части тела, но весь фокус в том, что их нужно клеить из кристаллошелка. Его благородное сияние скрывает то, что должно быть скрыто, окутывая плечи и бедра радужной мерцающей дымкой. Да, кристаллошелк – это нечто восхитительное! Вид его прекрасен, цена стабильна (и огромна!), и лишь в немногих мирах умеют творить подобное волшебство.

Пришлось мне снова обратиться в «Инезилью» с дополнительным заказом. К счастью, я не сторонник торопливости в делах и еще не отменил приглашения; прикинув же возможные выгоды, решил не отменять его вовсе. Надеюсь, их представитель не хотел обидеть Шандру, а допущенную им небрежность я мог компенсировать ей туалетами из кристаллошелка.

* * *

Наступил день, когда катер доставил орду гостей с Барсума, и мой тихий, мирный, спокойный корабль превратился в подобие Колизея накануне гладиаторских боев. Рубку, спальню, кладовые и медотсек я предусмотрительно запер, но в остальных помещениях (кроме, пожалуй, карцера) кружились пестрые людские водовороты, сверкали яркие огни, развевались одежды и темные локоны, блестели глаза, и на оливково-смуглой коже рассыпались искры самоцветов. В кают-компании (там был оборудован бар) закусывали и пили; в гимнастическом зале, украшенном цветочными гирляндами из моих оранжерей, пили, закусывали и сплетничали; во всех остальных местах, не считая салона, творилось то же самое. Двери в салон были пока закрыты – в ожидании предстоящего священнодействия. Вероятно, оно являлось событием всепланетного масштаба, так как кроме деловых кругов и журналистов пожаловали политики – от правящей хунты, а также от хунт Свирепых Ягуаров, Серого Кондора, Анаконды и Оцелота. Пили много, но все вели себя на удивление прилично, не исключая репортеров, – наверно, потому, что у карцера дежурил наряд роботов с лучеметами.

Наконец огромные двери салона распахнулись, и публика, истомившаяся в ожидании, валом хлынула внутрь. Должен заметить, что все спейстрейдеры стремятся сохранить порядок на таких мероприятиях, а я – еще больше, чем остальные. У меня имеется свой способ проведения аукционов, абсолютно объективный и не позволяющий участникам сунуть нос в чужие дела.

Итак, первым делом зрители занимают места в бельэтаже, а непосредственные участники – в партере, подальше друг от друга. Каждому из них выдается миниатюрный терминал, связанный с компьютером «Цирцеи», и каждый может отстучать на нем предлагаемую цену. Высшая ставка загорается на табло; желающие прибавить делают это скрытно, так как их кресла скорей похожи на кабины, не позволяющие разглядеть ни движений руки, ни выражения лица. Затем трижды падает молоток. Все! Продано!

Есть в этом деле маленький секрет – мой собственный терминал, на котором высвечивается максимальная цена и с которого я могу ее повысить, если недоволен наилучшим предложением. Это значит, что ни одна модель не уйдет задешево – в крайнем случае она остается у меня; ведь только мне известны номера терминалов и фамилии победителей. Уверяю вас, что при такой системе никто не знает, какое платье кому досталось и сколько из них выкупил сам жадный Старина Френчи.

Демонстрация проводится неторопливо, чтобы манекенщица успела переодеться. В паузах я развлекаю публику всякими шуточками, роботы разносят прохладительное и горячительное, а гости обмениваются впечатлениями. Смысл длительного показа – двоякий; во-первых, я могу нанять только одну манекенщицу (зато самую лучшую, вроде Кассильды), а во-вторых, оценить реакцию покупателей. Стоит ли добавлять, что со своего места я вижу всех, а также их имена и предложения на своем терминале?

Мы начали в обычном неспешном ритме. Кассильда была выше всяких похвал – безусловно, звезда, а не черная дыра: макияж великолепен, жесты отточенны, движения плавны, ткань струится с покатых плеч, глаза сияют, волосы вьются. Зрители хлопали в восторге, покупатели трудились над терминалами, «Цирцея» подсчитывала прибыль, роботы метались с подносами туда-сюда, а мы с Шандрой развлекали гостей.

Как я уже упоминал, моя прекрасная леди не демонстрировала платья, однако являлась полноправной участницей шоу. То был ее первый выход в свет, и я не поскупился на закуски и напитки, дабы обставить его надлежащим образом. Пусть привередливым барсумийцам Шандра казалась «тяжеловесной», пусть ее рыжеватые локоны и изумрудные глаза являли для них непривычную гамму, пусть!.. Но здесь, на борту «Цирцеи», она была хозяйкой – госпожой, владычицей, повелительницей! Королевой, черт побери! И ее король (вернее – престарелый принц) желал подчеркнуть ее власть.

Я выбрал для Шандры изысканное черное платье, расшитое золотом; в ее волосах, отросших к тому времени до плеч, сияла изумрудная корона о шести зубцах; ее обнаженные руки были унизаны браслетами, в ее ушах сверкали серьги, подобранные в тон диадеме; ее стройную талию перехватывал пояс, и угольно-черная ткань спадала до щиколоток плавными мягкими волнами; ее грудь была полунагой и прикрытой изящнейшими кружевами, переплетением темных, алых и золотых нитей, подобных взрыву сверхновой. Как она была прекрасна! Барсумийцы, по большей части – мужчины, не сводили с нее восхищенных глаз. Тяжеловесная или нет, она была женщиной, восхитительной женщиной, достойной поклонения!

Держалась она превосходно. Темы ее бесед с гостями были ограничены пейзажами Барсума, действием, творившимся на помосте, да двумя десятками книг, которые она успела прочесть, но все это Шандра выкладывала с той обворожительной улыбкой, что придает любым словам женщины некий загадочный смысл, намек на тайну. При всей своей невинности она подхватила у Кассильды пару крепких выражений, но в ее устах они казались вполне уместными – словно королева снисходит до жаргона подданных. Во всяком случае, брови барсумийцев не поднимались слишком высоко, а их оливковые физиономии сияли, будто натертые маслом. Наконец я заметил, как наш привередливый друг, агент «Инезильи», кудахчет и распускает хвост перед моей супругой, и восторжествовал. Это была победа!