Текст книги "Литературный талант. Как написать бестселлер"

Глава 2. Почти мистическое искусство

Если ты писатель, не стыдись этого. Но занимайся делом сим в одиночестве, а потом не забудь вымыть руки.

Роберт Хайнлайн. «Достаточно времени для любви или жизни Лазаруса Лонга»

В первой главе мы коснулись причин, побуждающих к литературному творчеству, и рассмотрели такие важные феномены, как «игра в Демиурга» и «писательский транс». Фактически я напомнил вам аксиому: сочинительство есть способ самовыражения. Однако способ специфический, не требующий соучастия коллектива, как нередко бывает в научном творчестве. Ближе всего к нему труд композитора или художника, но этим творцам необходимо дорогостоящее оборудование: композитору – рояль, живописцу – краски, холсты, мольберты и просторная студия. Писателю же достаточно стола и компьютера; в крайнем случае он разместит ноутбук на коленях.

В книгах многих авторов (обычно иностранных) вы обнаружите благодарности ряду лиц, способствующих написанию романа. Кого-то благодарят за консультации по новой для автора теме, кого-то – за ценное обсуждение и советы, кого-то – за помощь в сборе сведений; нередко благодарят своих жен/мужей (за терпение) и литагентов (за участие и поддержку). Читая список из десяти-пятнадцати имен, можно подумать, что роман писала целая бригада, что жена/муж постоянно гладила/гладил автора по головке, а литагент ежедневно звонил и ободрял сладким видением гонорара. Это не так. Сколько бы помощников и консультантов ни имелось у автора, роман он сочиняет сам. У письменного стола он всегда одинок. Одиночество – неизбежный атрибут нашей профессии.

И не только неизбежный, но совершенно необходимый, и по этой причине некоторые писатели работают по ночам. Нужны покой и тишина, чтобы должным образом сосредоточиться и погрузиться в вымышленный мир.

Ваш роман – спектакль, а вы одновременно сценарист, режиссер-постановщик и весь актерский коллектив.

Мало того, вы еще и художник, костюмер, осветитель и сам у себя ассистент.

Режиссер, снимающий фильм или ставящий пьесу, оперирует реальными объектами: местностью, если речь идет о съемках на природе, декорациями, различным реквизитом и людьми-актерами. Тем же самым занимаетесь вы в процессе сочинительства, только ваши объекты – мысленные сущности. Ваша власть над ними много больше, чем у режиссера: вы можете мгновенно возвести замок, устроить бурю и потоп, прикончить десяток актеров, но все это требует большого напряжения и сосредоточенности. Гораздо большего, чем у режиссера, ведь роман-спектакль разыгрывается в вашем воображении. Воистину почти мистическое искусство!

В дальнейшем я познакомлю вас с такими понятиями, как «бунт героя», «отождествление», умение «держать сцену», а также с другими феноменами, связанными с вашим мысленным спектаклем. Сейчас остановимся на самом важном – на манипулировании персонажами.

Ясно, что персонажи романа – ваши актеры. С их ранжировкой мы познакомимся в четвертой части, но и сейчас понятно, что в произведении есть главные герои, есть фигуры второстепенные и есть персонажи проходные, упоминаемые мельком. У всех этих персон разные характеры, разные цели и приоритеты в жизни, они различаются внешним видом, возрастом, полом, социальным статусом, одеждой и речью. Но все они – вы, сочинитель, и ваш театр – театр одного актера.

Теперь уместно вспомнить систему нашего великого режиссера Константина Сергеевича Станиславского. Одно из ее положений гласит: актер на сцене должен не просто играть, а, насколько позволяют его таланты, перевоплощаться в персонажа. Перевоплощение – тонкая психологическая проблема, и известны случаи, когда актер, желающий войти в образ ученого-физика, следователя или нищего бомжа, практиковался в этих занятиях в реальной жизни. Ваша задача еще сложнее: вам, не имеющему актерского опыта, предстоит на протяжении эпизода, который пишется несколько часов, перевоплощаться то в физика, то в следователя, то в бомжа. Вы в полном смысле трудитесь по системе Станиславского, мысленно «перескакивая» из одного героя в другого.

К счастью, роман, в отличие от фильма или пьесы, не имеет визуальной составляющей, и нам обычно хватает описания внешнего вида и жестов, а также речевой характеристики, то есть передачи манеры разговора, присущей тому или иному персонажу. Обычно так, но есть еще отсутствующие в пьесе элементы: внутренние монологи, передача эмоционального состояния героя с помощью слов, а не мимики и жестов, писательское видение этой личности! Так что хочешь не хочешь, а придется вживаться в каждого.

Поясню процедуру перевоплощения на примере диалога между героем и героиней. Герой – врач-хирург 36 лет, героиня – девушка 22 лет, студентка мединститута; они беседуют в ординаторской хирургического отделения больницы, где героиня находится на практике. Суть беседы сейчас не важна. Они говорят по очереди, и в тот момент, когда герой произносит свою реплику, вы – хирург, причем довольно опытный, повидавший много человеческих страданий. Вы мужчина средних лет, вы говорите как врач, используете к месту медицинскую терминологию, ваши жесты точны, как бывает у хирургов.

Реплика героини, и вы «переселяетесь» в нее. Теперь вы молодая девица, студентка, вы мыслите и говорите так, как естественно в этом возрасте, вы ощущаете свое телесное изящество, легкость движений; студенческая молодость снова вернулась к вам. Реплика героя, и вы опять мужчина, видавший виды врач; возможно, уставший после операции, возможно, циник, возможно, выпивший для расслабления мензурку спирта. В комнату заглядывает ординатор 28 лет – румяные щеки, глуповатые глазки с поволокой – и что-то произносит. На миг вы «переселяетесь» в него, говорите его устами, смотрите его глазами и, возможно, составляете мнение о герое и героине – но не свое писательское, а этого ординатора. Так оно и идет: прыжок, прыжок и снова прыжок – из тела в тело, из разума в разум…

Можно подумать, что эти скачки отнимают много душевных сил. Конечно, отнимают, но по мере того как вы погружаетесь в свой вымышленный мир, вживаетесь в образы персонажей, игра в вашем театре становится все естественнее и происходит все с большей легкостью. Наконец в какой-то момент вы уже точно знаете, как поведут себя персонажи, что и как промолвит любой из них в определенной ситуации, какими жестами подкрепит свои слова. Как я уже упоминал, это точка полного погружения, когда текст написан на четверть или треть. Разумеется, фокусы с перевоплощением значительно упрощаются, когда вы вошли в писательский транс.

Несколько слов о писательском видении. Я не считаю, что писатель видит как-то по-особому; в конце концов, есть наблюдательные люди, схватывающие массу деталей, недоступных обычному человеку, но в большинстве своем они не пишут романов. Глядя на картины природы, на творения человеческих рук, встречаясь с разными людьми, взирая на стихийные бедствия, романист видит и запоминает не более того, чем любой другой. Но эти впечатления могут стать творческим импульсом, привести к какой-то идее, а яркие эпизоды со временем станут частью романа. Именно в искусстве включать в свои тексты сделанные в реальности наблюдения и заключается ви́дение писателя.

Еще один почти мистический момент – «аура творца», сочинителя, романиста, неизбежно окружающая его произведения. Настоящий творец вкладывает в свои вещи душу со всеми ее достоинствами и недостатками, силой и слабостью, тайными страхами и желаниями, вкладывает свой разум и чувства, глубокие подсознательные побуждения, то сокровенное, скрытое от мира, в чем не каждый признается даже самому себе. Тексты автора – отпечаток его личности.

Чем более велик писатель, тем ощутимее просвечивают на страницах его ум, характер, особенности темперамента и эмоционального склада.

Тайное, скрытое тоже заметно. Это вполне очевидный феномен – ведь в романе посредством своих героев автор может сказать и совершить такое, на что никогда не решится в реальной жизни. Или, допустим, решимости ему хватило, но тайный грех остался скрытым от людей, общественного мнения и правосудия, а в романе прозвучало нечто такое, о чем нормальному человеку, даже большому писателю, знать не положено. Мне вспоминается ситуация с одним известным романистом, автором крутых детективов (не буду называть его имя). Он жил очень замкнуто, никогда не давал интервью и умер много лет назад, а критики до сих пор ломают копья над его текстами – в них описаны особо жестокие извращения. Некоторые критики убеждены, что такое нельзя выдумать, нужен личный опыт в подобных делах.

Авторы, слабые духом и разумом, тоже оставляют в текстах отпечаток своей личности, и ощущаемая читателем аура не слишком приятна. След откровенных халтурщиков, пишущих ради денег, тоже заметен, причем столь же ясно, как, к примеру, гений Сервантеса или Марка Твена.

В данном случае я имею в виду не тривиальный сюжет, не примитивных персонажей и не их корявый язык, а общее впечатление о горе-романисте как о персоне убогой, а временами умственно неполноценной. Не следует думать, что появление когорты тружеников клавиатуры под лозунгом «пипл хавает» – сугубо российское явление, связанное с непритязательностью нашей публики и становлением книжного рынка. Это не так: в истории литературы известны весьма посредственные авторы, снискавшие тем не менее успех. Например, Эдгар Берроуз, ныне классик американской фантастики.

Я рассказал о феномене ауры сочинителя, чтобы вас предостеречь.

Писатель – фигура общественная, и в своих книгах, желает он того или нет, его душа выставлена напоказ, обнажена и беззащитна.

Вы готовы к этому? Ваши творения будут читать тысячи – возможно, сотни тысяч людей, и ваша аура, ваше сокровенное «я» станут им доступны. Они оценят ваш ум, эрудицию, богатство вашей души, нажитую с годами мудрость, доброту и бескорыстие. Это хорошо. Но может случиться и другое: тысячи читателей увидят вашу глупость и невежество, злобу неудачника, жадность, зависть к чужому успеху. Что там еще завалялось в отстойниках вашей души?.. Все будет видно, все пойдет на суд читателей и ославит вас! Это плохо, но неизбежно. И потому я снова спрошу: вы готовы?

Если с душой у вас все в порядке, продолжим наши штудии. Но перед этим дам один совет: перечитайте две первые главы, когда закончите книгу. Перечитайте и как следует подумайте.

Часть II. Жанры

Глава 3. Понятие о жанрах. Тематические жанры

Литература – не времяпрепровождение, не спорт, не изящная игра, которой дарят часы досуга. Это занятие требует полной, исключительной и исключающей все прочее отдачи, главенства, на которое ничто другое не должно посягать, это добровольно избранное служение, превращающее избравших его (счастливых мучеников) в рабов. Литературой надо заниматься постоянно, она заполняет собой всю жизнь, а вовсе не только те часы, когда человек сидит и пишет; она подчиняет себе все прочие дела, потому что литературный труд пожирает саму жизнь писателя.

Марио Варгас Льоса. «Письма молодому романисту»

Здесь мы займемся жанрами, ибо до того, как вы сядете к компьютеру и начнете творить любовный роман или детективную повесть, желательно определиться, какой жанр вам близок. Собираетесь ли вы писать фантастику, исторические романы или серьезные произведения о современности? Может быть, детектив, боевик, сценарий, пьесу или истории вроде «Двенадцати стульев»? В каком виде вы хотите это делать? Влечет ли вас малая форма – рассказ, новелла, – или вы рискнете начать сразу с романа на пятьсот страниц? Другими словами, в каком жанре вы намерены работать?

Жанр – понятие основополагающее и многозначное. В словаре Квятковского, к которому мы еще не раз обратимся, он определяется так:

«Под словом «жанр» разумеется определенный вид литературных произведений, принадлежащих одному и тому же роду. Различаются три рода художественной литературы – эпос, лирика и драма. К эпическим жанрам относятся: эпопея, былина, сказка, поэма, роман, повесть, новелла, рассказ, басня, художественный очерк и т. п.; к лирическим жанрам: ода, баллада, элегия, послание, эклога, песня, небольшое стихотворение и т. п.; к драматическим жанрам: трагедия, комедия, драма, мелодрама, водевиль».

Таково классическое определение, и в нем ничего не говорится о фантастике, детективе, исторических сочинениях либо иных разновидностях прозы. Что касается рода художественной литературы, тут все понятно: как прозаики, мы трудимся в рамках эпоса и, возможно, драмы, если нас влекут сценарии и пьесы. Но что же такое все-таки жанр?

Я полагаю, что у этого термина три значения. Первое связано с формой произведения, с его сложностью и масштабом, с числом сюжетных линий, персонажей, конфликтов и, в конечном счете, с объемом и способом подачи текста. В этом смысле можно говорить о романе или пьесе, называть себя романистом, новеллистом, сценаристом или драматургом. Такое понятие жанра близко к классическому определению.

Во втором случае речь идет о теме произведения, его сути и конкретном содержании. Такое понимание жанра относится к тематическим разновидностям прозы: серьезная или приключенческая литература, детектив, фантастика, любовные или исторические романы, мистика и хоррор, литература для детей, эротика и так далее. Форма может быть любой – романы, рассказы, пьесы. Это не важно, так как в данном случае нас интересует другое: о чем мы пишем. Нам совершенно понятно, что роман Вальтера Скотта «Айвенго», роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды» и романы Агаты Кристи – произведения разных видов: одно историческое, другое фантастическое, третье детективное.

Но и у детектива множество разновидностей, весьма четко определившихся в XX веке. Есть детектив классический (в духе Честертона и Конан Дойла), есть полицейский, ретродетектив, детектив с юмором (вспомним пани Хмелевскую), детектив-боевик и так далее и тому подобное. Фантастика тоже делится на разновидности: научная, социальная, героическая, утопия, антиутопия, фэнтези, космическая опера и другие виды.

Рассмотрев состав любого крупного тематического жанра, мы обнаружим, что он включает подразделы или подвиды, которые, несмотря на локальность, нередко тоже называют жанрами: жанр юмористического детектива, жанр фэнтези, жанр «розового» любовного романа. Может быть, это не совсем верно, но термином «жанр» в наши дни нередко обозначают разновидность жанра, т. е., собственно, поджанр. Например, авторы учебного словаря «Базовые понятия массовой литературы» относят данное понятие к фантастике в целом, а составляющие ее направления – научную фантастику, альтернативную историю, космооперу и т. д. – иногда именуют поджанром, а иногда – жанром. Это еще один, третий смысл термина.

Давайте займемся тематическими жанрами, ибо для начинающих авторов это вопрос первоначального выбора. Обычно этот выбор прост, так как все мы до того, как стать писателями, были читателями – и, я надеюсь, останемся ими навсегда. В том, еще «читательском» состоянии каждый определился со своими склонностями и интересами: кто-то любит фантастику, а кто-то ее терпеть не может; кому-то по душе детективы, а кому-то нравятся истории о деревенской жизни и судьбах простых людей; кто-то читает русскую и зарубежную классику и хотел бы следовать по пути Диккенса, Бальзака и Льва Толстого; чьи-то предпочтения связаны с романом XX века и такими его представителями, как Хемингуэй, Голдинг, Роберт Мерль, Эренбург, Маккалоу, Аксенов. В тот момент, когда мы из читателей превращаемся в писателей, нужно сделать упомянутый выше выбор.

Важно учесть, что любой из крупных жанров обладает спецификой, предъявляя определенные требования к граням таланта сочинителя.

Рассмотрим их в кратком обзоре серьезной прозы и жанровой литературы.

Это определение вовсе не означает, что подобные произведения всегда мрачны, трагичны и лишены юмора – нет, в них может быть сколько угодно юмора, даже присутствуют иногда некое легкомыслие и фривольность. «Серьезная» в данном случае – синтез таких определений, как «высокая» литература мирового или национального значения, ведущий, основной поток литературного творчества (мейнстрим), книги, востребованные в веках или хотя бы в течение нескольких поколений, литература глубокая, оригинальная, психологическая, частично перерастающая в интеллектуальную прозу. На мой взгляд, этот гигантский мощный поток, основное древо литературы, нужно понимать широко, от «Преступления и наказания» Достоевского до «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» Ильфа и Петрова, от трагедий Шекспира до романов Гашека и Марка Твена, от пьес Бернарда Шоу до новелл Мопассана и Цвейга. Серьезная проза предназначена не столько для развлечения (хотя это не исключается), сколько для того, чтобы побуждать мысль читателя, направлять его к нравственным раздумьям о человеческой природе, вызывать сильные чувства, сострадание, гнев, любовь, а временами – страх или отвращение.

Противоположен серьезной литературе «массолит» – массовая литература, нередко понимаемая как «низкая», упрощенная, сугубо развлекательная (детектив, фантастика, любовный роман и т. д.). Между этими полюсами лежит область беллетристики, «срединное» поле литературы, по определению из словаря «Базовые понятия массовой литературы», переходная зона между «высоким» и «низким».

Конечно, представленная мной картина не походит на географическую карту с четкими границами, разделяющими государства, чьи территории раскрашены разными красками. Наоборот, в данном случае границы размыты, и смешение жанров порождает чарующую неопределенность, прекраснейшие цветы на литературном древе. Возьмем, например, «Мастера и Маргариту» Булгакова – несомненно, произведение высокой прозы. Но в то же время это роман отчасти исторический, отчасти фантастический и любовный, что лишь подчеркивает его трагедийность и философскую глубину. Тут уместно вспомнить и о других произведениях, в которых перемешаны реальное и фантастическое: «Шагреневая кожа» Бальзака, «Портрет Дориана Грея» Уайльда, «Фауст» Гете, а в советской литературе – «Альтист Данилов» Владимира Орлова.

Предположим, вас влечет к серьезной прозе, и вы намерены создать семейную сагу о жизни четырех поколений интеллигентов-врачей. Основатель рода прошел через Первую мировую и Гражданскую войны, а на долю его потомков выпали сталинские репрессии, Отечественная война, периоды хрущевской оттепели, брежневского застоя, перестройки. Наконец, после череды удач и бед, драм и трагедий семья дожила до наших дней. Ваш замысел может быть скромнее – например, история честного и талантливого человека, волею судеб разбогатевшего в лихие девяностые, а затем ощутившего необоримую страсть к наживе, что и привело его к моральной деградации. Он предал любимую женщину, сгубил ради денег близкого друга, выгнал из дома дочь… И в какой-то момент он понимает, что жизнь его бесцельна и пуста, и нет ему прощения ни от людей, ни от Бога.

Можно сделать героиней молодую театральную художницу, полную творческих сил; она мечется в поисках достойной работы и вдруг получает приглашение в крупный театр другого города и уезжает из Петербурга. Там она ставит пьесу, работая за сценариста, режиссера и художника. Постановка имеет успех, но его присваивают ловкие бездари, главный режиссер и директор театра, и наша героиня возвращается домой ни с чем[1]1
  Я пересказал сюжет книги «Кукольник» молодой петербургской писательницы Александры Романовой (СПб, изд-во «Геликон Плюс», 2008). Как видите, ей удалось опубликовать свое произведение. Так что и вы не должны терять надежду. – Прим. авт.


[Закрыть]. Все это достойные замыслы, и вы вполне способны их реализовать, но…

Но вам вряд ли удастся напечатать свою книгу – разве что за собственные средства. Большинство российских издателей ориентированы на массолит и серьезной литературы не приемлют. Чтобы пробиться в этой области, нужно обладать очень ярким талантом, упрямством и хотя бы толикой везения. Такова печальная реальность наших времен, но это не означает, что я пытаюсь отвратить вас от серьезной литературы. Ни в коей мере! Пишите рассказы, повести, романы, предлагайте их издателям, и я надеюсь, что вам улыбнется удача. Но не забудьте: есть и другие жанры, может быть, в них легче пробиться с первыми публикациями.

Второй вариант названия подчеркивает, что здесь требуется скорее крупная форма, роман и повесть, а рассказы в данном случае сравнительно редки. Классический пример – романы сэра Вальтера Скотта и Генрика Сенкевича. Погружение в историю, в эпохи Древнего Египта, Греции, Рима, медиевальной Европы, средневекового Китая, Индии, Древней Руси и таких экзотических стран, как державы кхмеров, инков и ацтеков, требует усилий и времени. Даже если вы пишете о временах сравнительно недавних, отстоящих на сто-двести лет от наших дней, вы должны тщательно ознакомиться с историческим периодом, в который разворачивается действие.

Вы должны представлять не только важные события той эпохи, но и повседневную жизнь людей всех сословий – как они одеваются, как говорят, какие предметы используют в быту, каким подчиняются традициям, во что верят. Разумеется, вам нужны сведения об их жилищах, селениях, городах, войнах и законах, их занятиях, оружии, посуде, продуктах питания, транспортных средствах, сексуальных обычаях, письменности и литературе, если таковая имеется.

Сотворение исторического романа – дело трудоемкое. Зато благодарное, так как вы получаете массу информации, а ее приток порождает новые идеи.

Вы должны вникнуть в судьбы и характеры исторических персон (скажем, Ивана Грозного или Юлия Цезаря) и верно описать прочих героев – так, чтобы они не казались нашими современниками, а были созвучны своей эпохе. Для этого необходимо читать труды специалистов, научно-популярные книги историков и археологов, романы авторов, писавших на близкую тему, просматривать фильмы и суммировать весь этот материал. Очень полезно иметь профессионального историка-консультанта, а лучше двух-трех.

В тех случаях, когда речь идет о так называемом «костюмном» историческом романе, к автору предъявляются меньшие требования. Это авантюрный роман приключений в духе Дюма, Хаггарда и Сабатини, но никак не Вальтера Скотта или Сенкевича; изображение эпохи может быть поверхностным, условным, так как главное не историческая достоверность, а похождения героев. То же самое касается стилизации речи и даже точно установленных историей событий – автор сдвигает даты по своему усмотрению. Известно множество анекдотов про Александра Дюма, и вот один из них: его обвинили в том, что он насилует историю. «Возможно, – ответил Дюма. – Но зато у нас рождаются такие чудесные детишки!» Вот типичный случай, когда достоверность приносится в жертву занимательности.

Рафаэль Сабатини пошел еще дальше: придумал благородного флибустьера капитана Блада, никогда в реальности не существовавшего, и приписал ему все приключения и победы Генри Моргана, пирата и отъявленного мерзавца. Ясно, что такие сочинения лежат на границе исторического и приключенческого жанров, и свершаемое в них «насилие над историей» отнюдь не делает их менее увлекательными.

Жанр серьезного исторического романа традиционен для России, такие книги появлялись и в XIX веке, и в советские времена, когда выросла целая плеяда блестящих писателей. К сожалению, эта традиция почти утеряна, и сейчас мы не имеем авторов, равных по творческой мощи Валентину Иванову, Павлу Загребельному, Исаю Калашникову и Георгию Гулиа. Отчасти это связано с тем, что в рамках фантастики возникло направление «попаданцев», т. е. людей нашего времени, попавших в прошлое и получивших возможность там всласть погеройствовать (как янки из Коннектикута Марка Твена). Эти книги, многочисленные и не всегда качественные даже с точки зрения массолита, существенно потеснили историческую прозу. Потеснили, но пока еще не прикончили, так что исторические сочинения все же выпускаются – например, московским издательством «Вече».