Текст книги "Лексика русской разведки. История разведки в терминах"

От глагола подзирати образовалось существительное подзор, имеющее непосредственное отношение к разведке. Подзор употребляется в XVII в. в значении ‘наблюдение за неприятелем, дозор’²³¹: «Сентября в 12 д. приходили де к Усмони ночным временем татаровя и взяли на подзори козака, и которые стояли на стороже, как его взяли, и он закричал, и козаки кинулись и с сторожи его не видали, а через крепость не пропустили», – говорится в документе Московского стола Разряда 1652 г. Этот случай послужил поводом для грамоты, в которой «государь указал отписать в Козлов и по черте [«засечной»] в городы, жить с великим береженьем, и в поход посылать по разсмотренью, чтоб меньшими людьми на больших людей не наидти и порухи не учинять; больше того стояти на крепостях, и беречь, и сторожу дозирать, и чтоб через крепости денным и ночным временем и обманом не пришли и не повоевали»²³².

В конце XVI в. в системе терминологии разведки появляются слова подъезд, посылка и разъезд, выступающие в некоторых контекстах синонимами к сторужа и станица. Так, слово подъезд ‘действие по глаголу подъехати, подъезжати’ встречается в значении ‘поездка с разведочной целью, разведка; дозор’ и как название ‘небольшого разведывательного отряда’, ‘дозорa, передового разъезда’²³³, о чем свидетельствуют многочисленные документальные записи конца XVI – начала XVII в.: «Дано слуги Иванку Кошелю ездил в под[ъ]езд в Ладогу для немецких вестей… пол 3 алтна», – отмечается в Приходно-расходной книге Успенского Тихвинского монастыря 1590–1592 гг.²³⁴ «Отписать, чтоб велели сторожи поставить крепкия и частыя и подъезды посылали и, прося у Бога милости, промышляли», – гласит помета, сделанная в 1614 г. в Разрядном приказе на отписке воеводы князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского, воевавшего против «польских и литовских людей и черкас» и участвовавшего в осаде Смоленска²³⁵. «И мы, холопи твои, по тем вестем послали в подъезд новокрещенов Яшку Лапшева с товарищи, а велели им проведать подлинно и сакму разъездить»²³⁶, – сообщает в 1618 г. воевода Иван Катырев о появлении на реке Пахре «человек триста… а какие люди», того не ведомо. В 1618 г. вяземскому воеводе Осипу Андреевичу Коновинскому из Разряда поступила «память» с указанием: «Как к тебе ся память придет, и ты б тотчас послал к Можайску и к Звенигороду, и к иным местом станицы, и подъезды, и пеших людей и велел проведывать про литовских людей, не объявились ль где литовские люди, и будет объявились, и в которых местех и многие ль люди»²³⁷.

Наряду с существительными станица и подъезд в начале XVII в. употребляется слово посылка в том же значении ‘небольшой конный разведывательный отряд, передовой разъезд’. Так, 21 июля 1625 г. на Тулу воеводе князю Ивану Михаиловичу Катыреву-Ростовскому и стольнику Григорию Андреевичу Плещееву была отправлена государева грамота о наблюдении за татарами и о принятии мер против их набегов: «И как вам ся наша грамота придет… и стояли б есте со всеми людьми наготове, и станицы и подъезды посылали частые, и про татар проведывали всякими обычаи, неоплошно [то есть ‘не допуская оплошностей, упущений; бдительно, усердно’²³⁸], чтоб татарове безвестно не пришли. А ныне б есте под татар, смотря по вестем и по тамошнему делу, послали посылку, по скольку человек пригоже, да и охочих бы есте людей, которым татарский промысел за обычай, из русских людей или из татар послали ж, обнадежа их нашим жалованьем, а мы их за службы пожалуем, чтоб языков добыть и ведать бы нам вскоре: крымские ль, или ногайские люди под Ливны приходили и к Новосили пошли. А как под татар посылку и охочих людей, и в которыя места, и многих ли людей, и с кем именем с головами пошлете, и вы б о том к нам тотчас отписали. А будет, даст Бог, языков добьетесь, и вы б тех языков про крымского царя, и про калгу, и про воинских людей и про всякое татарское умышленье роспросили накрепко и к нам наскоро тотчас отписали и языков прислали»²³⁹.

В этой грамоте к результатам разведки проявляется заинтересованность как местными воеводами, командующими войсковой разведкой, так и на государственном уровне. Центральная власть, государь теперь за хорошую службу обешает жалование, желает не только получить сведения из расспросов плененных неприятельских воинов, но и требует прислать их к себе. По-видимому, теперь власть приходит к пониманию, что необходимо начинать разрабатывать долговременную стратегию защиты государственных границ с юга и юго-востока.

В конце XVI – начале XVII в. Борис Годунов предпринимет меры в этом направлении, организуя при новых поселениях так называемые разъезды. Разъезд – ‘разведка, осуществляемая небольшими конными отрядами или судами; поездка с целью разведки, дозора, охранения’²⁴⁰. В 1600 г. он «велел окольничему и воеводам Богдану Яковлевичу Бельскому да Семену Романовичу Олфер[ь]еву ехати для своего государева дела и земскаго на Поле на Донец на устье Оскольское к речке Бахтину колодезю, а на том месте… велел им» не только «поставить город» [Царевоборисов]²⁴¹, но и «сторожи около себя учинить крепкие, дальние и ближние разъезды, и розсмотря где пригож, и дозорщиков [осуществлявших надзор, присмотр²⁴²] посылати по дальним сторужам, а ближних им сторуж по острогу самим дозирать, чтоб стерегли крепко, а больши всего беречись им ночью, чтоб татаровя и черкасы украдой и оманой [обманом] ночью к ним не подошли»²⁴³.

Производное от сторужа существительное сторожеставец – ‘военный чин русской армии, преимущественно в наемных войсках; соответствовал чину майора в войсках других государств’²⁴⁴. Термин встречается в 1630-е годы, когда в русской армии появляются полки нового («иноземного») строя. Позднее сторожеставец – второй помощник командира полка и старший офицер штаба полка, ведавший походным движением, расположением войск на отдыхе, развертыванием их для ведения боевых действий, а также организацией разведки²⁴⁵.

От глагола лазити, о котором упоминается в 1-й главе, произошел не только стермин лазука в значении ‘разведчик’, но и целый ряд других производных. Это глагол лазучити (ласучити) и целый ряд существительных: лазучникъ, лазутчик (лазущикъ), лазутникъ, лазученье, лазучество (лазучство), – ставших терминами разведки.

В августе 1587 года большинство шляхты избрало королём польским Сигизмунда, королевича шведского. Однако сторонники другой партии провозгласили королём представителя австрийских Габсбургов, эрцгерцога Максимилиана. 24 января 1588 г. армия польского великого коронного канцлера и воеводы (великого коронного гетмана) Яна Замойского в битве при Бычине разбила войска австрийского эрцгерцога, который на следующий день сдался в плен. «И февраля в 15 день, писал ко Государю, Царю и Великому Князю Федору Ивановичу всеа Русии из Смоленска воевода князь Михайло Петрович Катырев, да боярин и воевода Князь Федор Дмитреевич Шестунов, да диак Богдан Захаров: …А вести у них учинилися в Смоленске от Литовских торговых людей, и тот гонец которого посылали в Оршу с грамотою, сказывал, что канцлер Ян Замойской цесарева брата Максимилияна Арцыкнязя Аустрийского побил, а на Королевство де сел в Кракове Свейского сын… И Царь и Великий Князь велел отписати в Смоленск к воеводам, чтобы… в Оршу и в иные порубежные городы про те вести послали проведать подлинно лазучников; а что проведают, и они б об том отписали ко Государю тот час»²⁴⁶.

В 1598–1613 гг. Русское государство переживало то, что было названо потом Смутным временем, чем не преминули воспользоваться шведы. 25 июля 1611 г. между Новгородом и шведским королём Карлом IX был подписан договор, согласно которому устанавливался шведский протекторат над Новгородской землей. Ко времени воцарения Михаила Федоровича (правил в 1613–1645 гг.) в руках шведов находилась Ингерманландия и часть новгородских земель. «И мы, государь, холопи твои, послали в те городы и в уезды, которыми позавладели немецкие люди, многих лазутчиков, а велели им проведати всяких вестей подлинно»²⁴⁷, – сообщали в отписке 17 февраля 1614 г. «государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии» псковские воеводы «Ивашко Хованской, Микитка Вельяминов, Васка Корин». Термином немецкие люди именовали людей, приходящих на Русь с запада и ‘относящихся к тем или иным народам, лицам германского происхождения (шведам, датчанам и др.)’²⁴⁸.

«Этимологический словарь славянских языков» дает происхождение слова лазутчик от лазутка (рязанский диалект), в значении «лазок, лаз в плетне»²⁴⁹, что опять же возвращает нас к глаголу лазити.

Русско-польская война 1605–1618 гг. закончилась заключением перемирия, по которому за Речью Посполитой закреплялись Смоленская, Черниговская и Северская земли. Великое княжество Литовское, входившее в состав Речи Посполитой, продолжало оставаться постоянной угрозой и соперником Московского государства в борьбе за территории. «Лета 7129 [1621 г.] марта в 23 день Государь, царь и великий князь Михаил Федорович всея Русии велел боярину и воеводам, князю Алексею Юрьевичу Сицкому да Григорью Левонтьевичу Валуеву быти на своей государевой службе в Вязьме, да готов с ними в Вязьме дьяк Иван Остапов», – говорится в наказе этим воеводам, опубликованном в Актах Московского государства²⁵⁰. «Наказ» предписывал вновь назначенным воеводам порубежной Вязьмы организовать и вести постоянное наблюдение (разведку) на территории Великого княжества Литовского. Для этого следовало выбрать лазутчиков из числа местных жителей, которые должны были быть «добрыми людьми и разумными», их необходимо было привести к «крестному целованью» – клятве на верность государю, подтверждаемую целованием креста. Нарушение клятвы, данной под крестным целованием, считалось не просто изменой конкретному государю, но означало измену государству, которое царь олицетворял.

В «Наказе» приводился не только перечень вестей, которые необходимо было проведывать, но предписывалось, как вести себя этим разведчикам в чужой стране и что говорить о своей: «Да боярину ж и воеводам, князю Алексею Юрьевичу Сицкому да Григорью Валуеву выбрать в Вязьме из стрельцов, и из казаков, и из посадских людей, и из пашенных крестьян лазутчиков, добрых людей и разумных, и привести их к крестному целованью на том, что им государю служити, в литовские городы лазучить ходить, и вестей всяких проведывать подлинно, а московских никаких вестей на смуту и никакого дурна литовским людям, опричь добра, ничего не сказывати; и в подарках ничего не имати; и литовских людей ко государевым городам без вести изменою не привести; и во всем государю служити в правду, безо всякия хитрости»²⁵¹.

Такие люди считались находящимися на службе у государя: «А приведши их ко кресту, дать им государева жалованья, по чему доведется, смотря по человеку, из тамошних расходов и имена тех лазутчиков прислати к государю», – говорилось в наказе боярину и воеводам, князю Алексею Юрьевичу Сицкому да Григорью Валуеву²⁵².

Недавнее, так памятное, Смутное время заставляло государственные власти опасаться новых нашествий со стороны западных соседей,.поэтому разведке предписывалось проявлять особое внимание к состоянию дел в Польско-Литовском королевстве: «Да посылати тех лазутчиков в литовские городы, а велети проведывати всякими обычаи про короля [Сигизмунда III], и про королевича [Владислава, старшего сына Сигизмунда III], и про панов, и про сбор ратных людей, где у них в сборе ратные люди и многие ль люди, и против кого стоят; и как у короля и у королевича сойм был и о чем и что на сойме приговорили; и война у них с турским и с крымским царем и с свейским королем есть ли; и будет есть, и в которых местех воинские люди стоят, и бои меж ними бывали ль, и будет были и о кою пору, и на которую сторону людей больше побито, или их в полон поимали, и кто у них были начальники; да и того велети проведывати всякими обычаи; про мирное постановленье до урочных лет войны им с Московским государством не всчинать и нет ли у них какого умышленья на Московское государство»²⁵³.

Действительно, получение своевременной информации о делах в соседних государствах являлось настоятельной необходимостью для русских государей, от осведомленности их в этих вопросах зависела безопасность страны, поэтому столь подробны были указания о разведчиках: «А посылати им лазутчиков в порубежные городы почасту, да что от лазутчиков вестей каких будет, и им про всякия вести писати ко государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Русии почасту, да и по городом, куда пригож, смотря по вестем, всякия вести писати ж, чтоб государю и в городех воеводам про всякия вести ведомы были. А лазутчикам, которые придут с прямыми [истинными; настоящими, не поддельными] вестьми из литовских городов, давать за вести государева жалованья по полтине или по рублю и смотря по вестем»²⁵⁴.

Правительство внимательно анализировало сведения, поступавшие от людей, приезжавших из соседних государств, – купцы, переселенцы, перебежчики или освободившиеся из неприятельского плена непременно подвергались расспросу: «А которые будет литовские люди или запорожские черкасы учнут приезжати в Вязьму на государево имя, или придут в Вязьму полоняники, и ему тех переезщиков, и выходцев и полоняников во всяких вестех роспрашивати подлинно и ко государю о том писати; и переезщиков, и выходцев, и полоняников, за которыми вести скорыя [предстоящие в скором времени, наступающие вскоре²⁵⁵] будут, присылати к государю к Москве на подводах, да и кормеца [средства к существованию] переезщикам, и выходцам и полоняникам давати из вяземских из всяких доходов, смотря по человеку, как им мочно сытым быти»²⁵⁶.

Судя по сформулированным в «Наказе» разведывательным задачам, информированность «государя, царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии» оставляла желать лучшего. Поставленные перед набранными «на скорую руку» лазутчиками задачи по большей части были невыполнимы, так как расчет был в основном на зрительные наблюдения, на слухи, дающие не всегда достоверные сведения. Уровень направляемых в «литовские городы» лазутчиков не предоставлял возможности выхода на людей, действительно обладавших запрашиваемыми сведениями. Для этого следовало бы иметь заранее насажденную в литовских городах агентуру, и в первую очередь, в эшелонах власти Речи Посполитой, которая имела бы доступ к информации, представлявшей собой государственные секреты. Из «Наказа» не следует, что к проведению разведки привлекались уже имевшиеся в распоряжении бывших воевод лазутчики. «Наказ» предупреждал о неразглашении лазутчиками «московских никаких вестей на смуту и никакого дурна», следовало говорить, что в Московском государстве все благополучно, то есть «опричь добра, ничего не сказывати». В «Наказе» встречаются слова, обозначающие кроме лазутчиков, другие возможные источники информации. Это – переезщики, выходцы и ранее встречавшийся термин полоняники. Переезщики – ‘те, кто перебежал или выехал в чужую землю’²⁵⁷, выходцы – ‘те, кто переселился из чужих мест, явился из-за рубежа; перебежчик’²⁵⁸. Переезщикам, выходцам и полоняникам, как и лазутчикам, при наличии у них скорых, прямых вестей полагалось денежное вознаграждение.

В случае результативности разведывательной деятельности лазутчиков иногда освобождали от государственных податей и повинностей. Воевода Ржевы-Володимировой [Ржев в древности назывался по имени своего первого князя – Владимира Святого], князь Иван Леонтьевич Шеховской в своей отписке, полученной в Разрядном приказе 5 августа 1631 г., доносил: «Бил челом тебе, государю, Аксиньин крестьянин Алексеевской жены Соколовой, Андрюшка Чуркинской, который ходит за рубеж для твоего государева дела вестей проведывать, а мне сказал: по твоему государеву указу правят на нем в Старицу к острожному делу деловцов и лесу от Ивана Одадурова, а он в писцовых книгах Богдана Воейкова с товарищи в живущем написан в получетверике; и ему от твоего государева дела в Старицу к острожному делу не мочно, посылаю я его еже недель за рубеж для вестей, а он человек одинокий. И бил челом тебе, государю… тот Андрюшка Чуркинской, а ко мне принес челобитную, чтоб его деревня обелить против его братьи, и как в Торопце и на Луках Великих у лазутчиков земли обелены. И я без твоего государева указа земли его обелить не смею»²⁵⁹. Ходатайствуя об «обелении» деревни лазутчика, то есть освобождении его частично или полностью от податей и повинностей, а также от участия в строительстве оборонительных укреплений – острогов [частоколов из заостренных кверху бревен, плотно пригнанных друг к другу], ржевский воевода ссылался на известные ему прецеденты в Торопце и Великих Луках.

Уже через 10 дней воеводе был дан ответ, в котором частично удовлетворялись просьбы лазутчика. В государевой грамоте в Ржеву-Володимерову к воеводе от 15 августа 1631 г. сказано: «И как к тебе ся наша грамота придет, и ты б вдовы Аксиньи Алексеевы жены Соколова с крестьянина, с Андрюшки Чуркинскаго, с его жеребья в Старицу к острожному делу лесу и деловцов для его службы имати не велел, с него только тягла выходит»²⁶⁰.

От глагола лазучити (ласучити) в значении ‘заниматься шпионажем’ в XVI–XVII вв. произошел ряд производных: лазутчик (лазущикъ), лазутникъ, лазучникъ, лазученье, лазучество (лазучство), – ставшие терминами разведки. В «Словаре русского языка XI–XVII вв.» определяются значения вышеперечисленных существительных как ‘лазутчик, шпион, шпионаж’²⁶¹. Все зависит от конкретной позиции: лица, собирающие сведения в интересах государства, – разведчики, а те, кто собирает сведения о государстве в интересах его противников, – шпионы. В том и в другом случае сущность и характер деятельности людей, обозначенных этими терминами, не меняется.

Слово лазутчик и другие производные от лазучити употреблялись как в отношении русских разведчиков, так и применительно к лицам, работающим в интересах иностранных государств. Именно в это время в письменных документах лазутчики стали считаться шпионами, хотя слово шпион появится позднее. «А о лазутчикех бы есте, которые из Новагорода к Москве и по городом лазучат, велели заказ учинить крепкой, чтоб лазутчиков переимать, а кто лазутчиков поимает, и ты б тем людем велел сказать наше жалованное слово, что мы за службу их пожалуем, а которых лазутчиков поимают, и вы б их прислали к нам к Москве с добрыми приставы, сковав», – предписывается белозерскому воеводе Степану Микифоровичю Чепчюгову в царской грамоте от 14 апреля 1613 г., касающейся приведения Белозерска на осадное положение и поимки лазутчиков, разосланных шведами²⁶².

Из приговора 1678 г. о лазутчике узнаем, что «по указу великого государя царя и великого князя Федора Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белая России самодержца, бояря… приговорили: вора и лазутчика, который прислан из Чернигова, Ивашку Квашнина, за его воровство, что он… в воровстве своем в лазутчестве с пытки в Чернигове и будучи на Москве винился, казнить смертью, по колужской дороге повесить»²⁶³. Оказывается, «Ивашко в роспросе и с пытки в том винился, а сказал, что он по ноговору турских пашей был для проведыванья вестей на Москве, был в прошлых во 180-м и во 183-м годех лазутчиком ж, и в Ясы со всякими вестьми к ним к турским пашам сходил и сказывал»²⁶⁴. Но он не был казнен, хотя наказание было суровым: «Государь царь и великий князь Федор Алексеевич… пожаловал для поминовения отца своего государева… за ту его вину казнить не велел, а указал его привести к виселице и у виселицы бить в проводку кнутом [бить кнутом, водя по людным местам] нещадно до Болота [название части города Москвы] и сослать в Сибирь на вечное поселение в пашенные люди»²⁶⁵.

Не только отдельные люди могли вести разведку в интересах соседних государств, но лазутчики обнаруживались и среди направляемых в Россию посольств. «И как мы до того доведались, что нашим людем от руских людей учинились убытки великие, а в те поры сей имянующей посланник Никита у нас, и мы того не чаяли, что руские люди в нашей земле были для лазучества, и мы для того посланника Никиту у себя задержали и тех руских купцов розослали по иным городом»²⁶⁶, – сообщалось в грамоте 1556 г., адресованной шведскому королю Густаву Вазе о деятельности его посланника Никиты Кузмина, прибывшего в Москву с предложением от шведов о прекращении обоюдных неприятельских действий. В «Словаре русского языка XI–XVII вв.» лазучество определяется как ‘шпионаж’²⁶⁷.

О выявлении разведчиков турецкого султана в составе посольства Великого княжества Литовского говорится в грамоте литовскому послу от «великого государя, божью милостию, царя и великого князя Иван Васильевича всеа Руси» от 26 августа 1570 г.: «А ныне то ново учинилось, что с литовскими послы приходили розных земель людеи; а те люди с вами были салтана турского, а под именем государя вашего, и те люди с вами были для лазученья и искали над государя нашего землею лихова дела»²⁶⁸.

В 1574 г. толмач одного из шведских посольств Аврам Николаев [Оврам (Обрам) Миколаев], живший в Москве с целью «учити наших русских робят свейскому языку», был задержан и потом отпущен на родину с грамотой к шведскому королю. Однако до Швеции он не доехал. Его остановили на границе, в Орешке, и «выняли книги о наших о великих делех, и многие наши родословцы, и иные наши многие дела повыимали у него, а Аврам, живучи в нашем государстве, те наши великие дела крал лазучством»²⁶⁹.

В Западной Европе еще с XVI в. был распространен обычай держать в различных государствах постоянных первоначально торговых, а в последующем и дипломатических представителей – резидентов и агентов.

Значение слова резидент дается в «Словаре русского языка XI–XVII вв.»: «Резидент (резедент, резыдент, рыдезент) – ‘дипломатический представитель одного государства в другом, рангом ниже посланника²⁷⁰’». Резидент (лат. residens, франц. resident) – ‘пребывающий на месте’²⁷¹. Понятие резидент не было новым для Москвы – уже в 1585 г. упоминается английский резидент, функции которого приближались к консульским²⁷². Помимо защиты торговых интересов соотечественников (не забывая при этом о собственных), резиденты выполняли роль «шпионов и осведомителей»²⁷³.

Отсутствие постоянных представителей за границей неблагоприятно отражалось на деятельности русской дипломатии (и как следствие – разведки), которая нередко оказывалась недостаточно осведомленной о положении в Европе и готовившихся против Русского государства союзах и войнах²⁷⁴. Московское правительство только в середине XVII в. приступило к направлению постоянных представителей за границу, в первую очередь, в те государства, с которыми Россия была связана непрекращавшимися войнами – в Швецию и Речь Посполитую. В 1635 г. в Стокгольм «был отправлен русский резидент, или пребывательный [‘постоянный, неизменный; долго остающийся, сохраняющийся в каком.-л состоянии, положении’²⁷⁵] агент, Дмитрий Францбеков (Фаренсбах)²⁷⁶, крещеный иноземец»²⁷⁷. В наказе ему поручалось не только вести официальные переговоры со шведским правительством, но и «тайно проведывать от нарочитых [знатных, именитых] людей, добрых и досужих, кому бы доверить можно, и у агентов разных земель, как с цесаревыми людьми войну ведут, кто от цесаря против свейских людей учинен начальником, и чаять ли миру»²⁷⁸. Большая часть обширного наказа касалась польских и крымских дел. При отправлении в Швецию Францбеков получил государева жалованья и подмоги 500 руб. деньгами, да соболями на 200 руб.; даны были ему разные запасы (рыба, икра, меды, пастила и т. п.), «чем ему иноземцев потчевать»²⁷⁹. Но уже в апреле 1636 г. царской грамотой Францбеков был отозван в Москву. Причина – неудовлетворительная работа по информированию Посольского приказа о событиях в Швеции и других странах, представлявших интерес для Москвы: «По нашему указу велено вам быть в Швеции и проведывать всяких вестей, и каких вестей проведаете, о том велено было вам писать к нам в Москву часто. Вы жили в Швеции немалое время, а к нам о вестях не писывали; если же и писали, то дело небольшое, и потому указали мы вам ехать из Швеции назад в Москву»²⁸⁰.

В последующем в Посольском приказе посчитали необходимым объяснить, что отзыв Францбекова был вызван не только скудными вестями, поступавшими от него из Стокгольма, но и заключением мира с Речью Посполитой, в связи с чем надобность в польских и литовских вестях якобы отпадала²⁸¹. Все это свидетельствует о непонимании в Посольском приказе важности иметь на постоянной основе дипломатических представителей в столицах иностранных государств, особенно в Швеции.

В царствование Алексея Михайловича (1645–1676 гг.) осуществлялись всякие закупки товаров за границей и приглашения нужных людей на службу в Россию через посредство специально командируемых иноземных торговцев. В 1660 г. «торговый англичанин Иван Гебдон» посылается «блюсти за русскими интересами в Голландии и других окрестных государствах» в звании резидента: «По нашему, великого государя, указу послан с Москвы за море для наших, великого государя, дел резедент иноземец Иван Иванов сын Гебдон²⁸², а что ему для наших, великого государя, дел будет надобно ефимков [русское название европейского талера], а ему те ефимки велено имать взаймы в Галанской земле в Амстрадаме у бурмистров из их городовые казны»²⁸³. Гебдону не вменялось в обязанность оставаться в Голландии постоянно, предполагалось, что он вернется в Москву через несколько лет, что и произошло.

Масштаб решаемых задач и круг лиц, с которыми Гебдону приходилось иметь дело, далеко выходили за рамки обязанностей обычного торгового представителя. Так, согласно наказу, полученному из Тайного приказа, Гебдон обращается к королю Англии Карлу II с просьбой разрешить призвать на московскую службу 3000 конных и пеших ратных людей с офицерами²⁸⁴.

Гебдон был принят в Генеральных штатах [парламенте Нидерландов], где вручил «верющую грамоту» и обратился к присутствовавшим с речью. В его обязанности входило не только приглашать специалистов на русскую службу, но и «проведывать всяких вестей», и «каких вестей проведает… о том велено писать в Москву… по часту»²⁸⁵. Однако при информировании московского правительства о событиях, происходивших в Западной Европе, он был крайне сдержан и лапидарен. В 1661 г. он пишет «наместнику шатцкому и лифлянтскому» А. Л. Ордин-Нащокину: «Из Галанские земли, из Амстердама города, великого государя царя нашего царского величества в окрестных государствах резидент Иван Гебдон челом бьет…А про Свитцких здеся славят же [‘распространяют слухи, какие-л. сведения о ком-, чем-л.’²⁸⁶], будто конечно весною пойдут оне войною на великого государя нашего, его царского величества землю. Тож я в дело не ставлю: раде оне и сами быть ныне при младом своем короле в покои»²⁸⁷, а далее – подпись: «Твой милостивой покорной раб рабов Иван Гебдон». Речь идет о положении в Швеции при Карле XI (1655–1697 гг.), ставшем королем в 1660 г.

Производным от резидент²⁸⁸ стало существительное резиденция – ‘пребывание в иностранном государстве в качестве дипломатического представителя, резидента’²⁸⁹. Слово резиденция воспринималось как процесс исполнения резидентом своих функций. Резиденты совершенно открыто посылались в соседние государства, их пребывание не было тайным. Так, в грамоте Петра I польскому королю Августу II от 30 июля 1699 г. говорилось: «Живет на вашем королевского величества дворе для скорого доношения наших царского величества дел вашему королевскому величеству столник наш Алексей Никитин, которому ныне указали мы быть с той резиденции к Москве, а для надежнейших же впредь… пересылок по любви братцкой посылаем к вам на перемену ево, на резиденцию ж, посланника нашего Любима Сергеевича Судейкина»²⁹⁰.

Заимствованное слово агент от немецкого – аgent [с ударением на втором слоге], от польского – аgent [с ударением на первом слоге], от латинского глагола agеre ‘действовать, двигать, править, управлять’ появилось в русском языке во второй половине XVI в.²⁹¹. В значении ‘торговый представитель, посредник’²⁹² оно встретилось в тексте 1584 г.: «Пожаловали есмя Аглинские земли купцов… Ульяна Товерсона да Ульяна Тронбура агента с товарыщи, ослободили есмя им ходити на кораблех в свое государство в Двинскую землю со всякими товары», – находим в «Английских делах» Посольского приказа²⁹³. Они освобождались от уплаты пошлин на товары, доставлявшиеся из Англии в Московское государство, в историческую область в бассейне Северной Двины – часть современной Архангельской области.

Сохраняя за собой первоначальное значение (торговый представитель, посредник), термин агент в значении ‘доверенное лицо, представитель иностранного государства’²⁹⁴ появляется в первой половине XVII в. В 1634 г. между Россией и Шлезвиг-Гольштейном подписывается Договор об обмене постоянными агентами. Гольштинский агент появляется в Москве через несколько лет: «Октября в 9 день сказывал в Посольском приказе Голштинскаго Фридерика князя агент Балтазар Демушаран: писали де к нему из Астарахани голштинские послы, что они пришли в государеву вотчину в Астарахань июня в 15 д., а с ними де, государь, идут кизылбашскаго шаха послы, а посланы де от шаха в Голштинскую землю», – доносил боярин Федор Иванович Шереметев в отписке царю Михаилу Федоровичу 12 октября [7]147 [1638]²⁹⁵ года²⁹⁶. Значение слова агент как название иностранца, привлекаемого к негласному (конфиденциальному) сотрудничеству с русской разведкой, сформируется только к началу XIX в.

В начале XVIII в. встретилось наименование комиссар применительно к отправляемому за рубеж дипломатическому представителю. По Инструкции от 12 ноября 1706 г. «его царского величества воинскому советнику и обер-комиссару господину Литу» [Альбрехт фон дер Лит – российский дипломат немецкого происхождения] предписывалось при дворе прусского короля «вступать с министры его величества в разговоры и трудится, дабы отвратить его королевское величество прусское от Швецкой страны к стороне его царского величества… разведывать накрепко о неприятелских замыслех и наипаче о дружбе и пересылках ево, каковые имеет с королевским величеством прусским, тако ж и при иных дворех какия имеют сообщения, а особливо о тройном союзе пруского и гановерского и шведа… и о том о всем и о всяких ведомостях, разведывая, доносить чрез почты к его царскому величеству почасту»²⁹⁷. Как видим, разведывательная деятельность вменялась в обязанности обер-комиссара. Но в отличие от наименований резидент и агент термин комиссар не закрепился в разведывательной лексике. Термины же резидент, агент (пребывательный агент) в середине XVII в. еще не имеют разведывательного наполнения и воспринимаются как синонимы дипломатического представителя Московского государства за границей.