Текст книги "Петр Великий и его реформа"

Так дипломатия великого посольства потерпела неудачу, а личные цели Петра, ради которых он предпринял путешествие по Европе, были достигнуты. Но, может быть, еще более было важно то общее знакомство с Западной Европой, которое Петром вынесено было из поездки, те впечатления, которыми обогатился его духовный мир. Всего сильнее поразила Петра и, вероятно, самое яркое воспоминание оставила о себе материальная сторона европейской жизни, техника, которою не только в морском и военном деле, но и в широких и самых разнообразных проявлениях ее, он так интересовался. Европейский корабль, как и целый флот, фабрика, мастерская, машина, величественные здания, разного рода сложные сооружения, разнообразные произведения человеческого знания и прикладного искусства – таковы были предметы, привлекавшие с его стороны всего более внимания. Может быть, правильно будет сказать, что в первую заграничную поездку Петр в Европе интересовался более вещами, чем людьми. Но все же на своем пути он знакомился и с людьми, со множеством людей, и притом самого различного общественного положения – как с вершинами, так и с низами человеческого общества. Он свел личное знакомство с несколькими европейскими государями, членами правящих домов, лицами высшего правительственного круга. Среди встреченных им людей было несколько выдающихся замечательных личностей своего времени, как, например, Вильгельм III, герой юных дней Петра, о котором он так много слышал от московских иноземцев, курфюрстина Софья-Шарлотта, тогда еще молодой, но уже славный своею победою над турками, так восхитившею Петра, будущий великий полководец Евгений Савойский, с которым Петр встретился в Вене, епископ Вернет, который вел с ним продолжительные разговоры, бургомистр Витзен, ставший одним из ближайших к царю лиц во время его пребывания в Голландии, голландский ученый, естествоиспытатель и анатом, доктор Рюйш и др. Но круг знакомств Петра был чрезвычайно широк. Ежедневно ему приходилось соприкасаться и входить в сношения с большим числом разного положения людей. В Голландии он познакомился с видными представителями высоких промышленных и торговых кругов. Но, работая на верфях и посещая разного рода фабрики и мастерские, он сближался с простым рабочим людом. Самый способ путешествия тогда, самые средства передвижения, столь отличные от наших, невольно содействовали широкому знакомству с обществом посещаемых стран в его различных слоях. В наши дни вагон железной дороги быстро переносит человека на тысячи верст через страны, природу которых он рассматривает сквозь стекло вагона и с населением которых он не имеет случая соприкасаться. Посольство и с ним Петр двигались по Европе медленно на лошадях, делая остановки не только в больших центрах, но останавливаясь в ожидании сбора лошадей иногда на довольно продолжительное время в господских домах помещиков, в мещанских дворах больших и малых городов, часто в простых деревенских трактирах и корчмах. Сколько людей во время такого передвижения должно было пройти перед взором путешественника, насколько основательнее мог он ознакомиться с бытом и нравами общества тех стран, через которые он проезжал. Не все, конечно, здесь было ему понятным и доступным. Бросалось в глаза сначала только внешнее. Внутренняя сторона европейской жизни была ему менее заметна. Едва ли он мог подробно вникнуть в устройство западноевропейских учреждений; он не питал еще тогда к ним интереса и не был подготовлен к их пониманию. Но все же о многих учреждениях у него должно было сложиться неизбежно то или иное, хотя бы самое общее понятие. Не мог он, например, не иметь представления об Ост-Индской торговой компании, на верфях которой он работал, об амстердамской ратуше, с бургомистрами которой он дружил, о государственном устройстве Голландии, которая принимала его посольство, об университетах в городах Лейдене (в Голландии) и Оксфорде (в Англии), где он побывал, об английском парламенте, который он посетил, об отношении королевской власти к английской церкви, вопрос, о котором он беседовал с епископом Бернетом и к которому проявил большой интерес. Невольно и неизбежно в его сознание путем разговоров с иностранцами, каких бы предметов эти разговоры ни касались, проникали новые понятия, неизвестные ранее и различные от тех понятий, которые давала ему родная обстановка.

В Москву царь прибыл в конце августа 1698 года. Всю осень этого года шел жестокий розыск над виноватыми в бунте стрельцами. Московские стрельцы участвовали в обоих Азовских походах 1695 и 1696 годов. По взятии Азова многие из них были там оставлены оберегать крепость. Стрельцы привыкли к удобствам московской жизни, привыкли жить с семьями, заниматься хозяйством и торговлею; поэтому служба в отдаленном и глухом Азове их очень тяготила. Вдруг пришел приказ от царя из-за границы: четыре полка двинуть из Азова, но не в Москву, куда стрельцам хотелось, а на польскую границу в Великие Луки. До полутораста стрельцов не выдержали, с дороги весной 1698 года бежали в Москву. В Москве они услыхали странные вести. Здесь им говорили: «Государя за морем не стало», «Государь залетел в чужую сторону к немцам. О нем ни слуху, ни духу, неведомо жив, неведомо помер. А вам уже на Москве не бывать». Царевна Софья из Новодевичьего монастыря через преданных ей лиц обратилась к этим беглецам с письмом и подговаривала их прийти в Москву всеми четырьмя полками и бить ей челом, чтобы вновь приняла правление государством. Бояре, управлявшие Москвой и государством в отсутствие царя, потребовали, чтобы беглецы вернулись к своим полкам. Они не повиновались и были выбиты из Москвы вооруженной силой. Вернувшись в свои полки, они сообщили товарищам московские разговоры и принесли царевнины грамотки. Вспыхнуло возмущение. Стрельцы, собираясь толпами, кричали, что надо идти к Москве, бить бояр и немцев, на престол возвести царевича Алексея Петровича, а правительницей государства сделать царевну Софью; если государь из-за границы вернется, в Москву его не пускать и даже убить. Сменив полковников и поставив на их место командовать полками своих выборных людей, стрельцы двинулись на Москву. Из Москвы против них высланы были солдатские полки с пушками под командой боярина А. С. Шеина и генерала Гордона. В июне 1698 года эти полки встретились со стрельцами под Воскресенским монастырем и разбили их. Стрельцов перехватали. Шеин произвел «розыск», т. е. следствие о мятеже и об его виновниках. Часть виновных была казнена, остальные разосланы по тюрьмам и по монастырям под стражу.

Петр приехал в Москву в мрачном настроении и в сильном гневе: не заехал в Кремлевский дворец, не повидался с женою, вечер провел в Немецкой слободе, а оттуда уехал в Преображенское. Царице Евдокии был послан приказ постричься в монахини, и ее заключили в Суздальском монастыре. Следствием Шеина царь остался недоволен и наказание мятежных стрельцов нашел недостаточным. Разосланные по монастырям и тюрьмам стрельцы были снова свезены в Москву. Начались страшные допросы с пытками и затем казни стрельцов на Красной площади и подругам местам города. Всего осенью 1698 года было казнено более 1000 стрельцов. Стрелецкое войско было совсем распущено. Несколько стрельцов было повешено под Новодевичьим монастырем перед кельей царевны Софьи, где они и висели пять месяцев. Царевна Софья была теперь пострижена под именем Сусанны. Доступ к ней был затруднен даже ее сестрам.

В детстве и юности Петру пришлось пережить немало тревожных событий, виновниками которых были стрельцы. Десятилетним ребенком в мае 1682 года он стоял на Красном крыльце, когда стрельцы сбрасывали на копья любимых им людей и близких родственников. Осенью того же года он с братом и с царевною правительницею должны были укрываться от стрельцов за стенами Троицкого монастыря. В августе 1689 года в Преображенском его внезапно будят ночью: опять бунтуют стрельцы, грозят убийством, и он должен был спасаться к Троице. Казалось бы, все улеглось, можно спокойно жить и учиться за границей – и вдруг опять известие о стрелецком бунте. Все эти пережитые тревоги не прошли для Петра даром. Они наложили глубокий отпечаток и на его физическую природу, и на его характер. Он стал страдать нервными подергиваниями лица, которые в минуты гнева переходили в страшные конвульсии. Нрав Петра сделался резким и раздражительным, а эта резкость нрава отразилась на приемах управления.

Тотчас же по возвращении из-за границы царь стал вводить в русском обществе западноевропейские обычаи, и вводил их резко и круто. Приказано было придворным бросить длинное русское платье, надеть короткое европейское и брить бороды. Не дожидаясь, когда придворные исполнят указы о платье и бороде, Петр, принимая бояр в Преображенском, стал сам стричь у них бороды и обрезать долгополые русские кафтаны. Бороды разрешено было носить только духовенству и крестьянам. Посадские люди могли выхлопатывать себе разрешение носить бороду, но должны были уплачивать за это особую пошлину. Русские по внешнему виду должны были походить на европейцев. Одновременно с переменой костюма и внешнего вида изменено было и летосчисление. В Московском государстве считались годы от сотворения мира, и новый год праздновался 1 сентября. Петр, вернувшись из-за границы, приказал вести счет лет от Рождества Христова и новый год праздновать 1 января, как было принято везде в Европе.

Глава VI

Великая Северная война. – Прутский поход. – Война с Персией

Сведения в военных науках и корабельном мастерстве, приобретенные Петром за границею, оказались очень кстати, и вскоре по возвращении ему пришлось применить их к делу в войне со Швецией.

Швеция, до XVII века не игравшая в европейских делах видной роли, приобрела значение во время Тридцатилетней войны католиков с протестантами в Германии (1618–1648). Шведский король Густав-Адольф во главе отборного войска появился в Германии и поддержал протестантов. За это вмешательство Швеция получила земельные приращения в Германии: герцогства Бремен и Верден (между низовьями рек Эльбы и Везера), так называемую Переднюю Померанию с городами Штеттином и Штральзундом и город Висмар (среди Мекленбургских земель). Владение немецкой территорией и вмешательство в германские дела были причиной недовольства против Швеции среди немецких князей. Враждебные отношения складывались у Швеции также с ее соседями по Балтийскому побережью: с Данией, Польшей и Россией, и к началу XVIII века составился против нее союз этих трех государств. Дания была не в ладах с соседним маленьким герцогством Гольштейн-Готторпским, государь которого, родственник Карла XII Шведского; пользовался поддержкой последнего. Саксонского курфюрста Августа, избранного и на польский престол, деятельно побуждал вступить в союз беглый шведский подданный, лифляндский рыцарь Паткуль. В Швеции королевская власть, сильно ограниченная дворянством, вела с ним упорную борьбу. Средние и низшие классы поддерживали короля в этой борьбе против дворянства. Дворянство особенно усилилось со времени малолетней наследницы безвременно погибшего Густава-Адольфа, Христины, когда дворяне расхватали огромный запас казенных земель. В этих землях и заключалось, главным образом, богатство шведской казны, которой при широкой политике государства приходилось нести много расходов. Королевская власть, лишенная необходимых средств, была обессилена в борьбе с дворянством. Но, благодаря сочувствию низших классов, предшественнику Карла XII, Карлу XI, удалось получить от сейма неограниченную власть, и он воспользовался ею для ослабления враждебного дворянства. Этого ослабления он стал достигать проведением так называемой «редукции», т. е. проверки прав на дворянские имения и отобранием в казну тех имений, владельцы которых не могли доказать своего права на них. Это была чрезвычайно тяжелая мера: не всегда даже у самого законного владельца сохранялись документы на землю налицо. Особенно тягостно почувствовали редукцию в Лифляндии. Со времени шведского завоевания здесь были два класса землевладельцев: шведское дворянство, набравшее имений, и старинные рыцари ордена Меченосцев. Новый наносный слой землевладельцев легче перенес такую неприятную операцию, как редукция: то, что было приобретено, и отдавалось легче. Но нетрудно себе представить, что должны были испытывать рыцари ордена, уже пять столетий бесспорно владевшие своею землею. Шведское правительство действовало резко, и рыцарство было сильно раздражено. Паткуль и выступил на его защиту. Это был талантливый, решительный и смелый человек. Он вступился за дело крайне горячо, позволяя себе резкие выражения против короля, скоро попал под суд и принужден был бежать из Швеции. Некоторое время скитался он по Европе, наконец попал ко двору саксонского курфюрста и польского короля Августа, и как раз вовремя, так как здесь заняты были разговорами об отобрании у шведов Лифляндии. Паткуль со всею горячностью подливал масла в огонь, представляя Августу один за другим самые отважные планы. Его целью было отнять Лифляндию у шведов и присоединить ее к Польше, зависимость от которой, благодаря свободным учреждениям Польского государства, не могла быть тяжелой. Для помощи курфюрсту в этом деле должно было привлечь к союзу Данию, Бранденбург и Россию. Бранденбургского курфюрста Фридриха включить в союз не удалось, Дания согласилась охотно; Петр при свидании с Августом летом 1698 года в Раве, когда он спешил из Вены в Москву для расправы с взбунтовавшимися стрельцами, выразил полную готовность начать войну со Швецией и даже, как говорит Паткуль, сам предложил ее. Однако, осмотревшись по приезде в Москву, царь как будто несколько охладел в выраженном им желании. Дело в том, что турецкая война, начавшаяся Крымскими походами при царевне Софье и продолженная Азовскими походами 1695 и 1696 годов, еще не была окончена, и Петру казалось невозможным вести войну на два фронта. Чтобы поддержать царя в его намерении, Паткуль настоял на отправлении к нему особого уполномоченного и сам явился в Москву в свите генерала Карловича. Переговоры, душой которых был, конечно, Паткуль, велись в Москве под большим секретом, открыто же московские дипломаты продолжали оказывать всевозможные любезности шведским послам. 11 октября 1699 года царь примкнул к союзу, но с условием начать военные действия только тогда, когда будет заключен мир с Турцией. В Константинополь был отправлен знаменитый московский дипломат думный дьяк Емельян Украинцев. Переговоры тянулись долго, и турки долго не соглашались на требования Петра, благодаря тому, что Священный союз против них теперь распался, и император, стоявший во главе союза против турок, готовясь к войне за испанское наследство, обеспечил себя отдельным миром с Турцией. Только 3 июля 1700 года Украинцеву удалось достигнуть соглашения: Турция заключила мир с уступкою Азова. Царь сдержал слово, данное польскому королю: 8 августа он получил известие о заключении мира, а 9-го уже приказал своим войскам идти к шведской границе.

Начать войну именно в тот момент представлялось особенно выгодным. Против Швеции вооружились, кроме России, еще две державы. Может быть, без союзников Петр не стал бы воевать со Швецией или начал бы войну не так скоро. Причиной войны для России было давно уже существовавшее стремление пробиться к берегам Балтийского моря. Вопрос о Балтийском побережье с его удобными гаванями, откуда можно было вести непосредственные сношения с приморскими городами Западной Европы, был не нов. Мысль о приобретении побережья в течение почти двух столетий занимала умы московских государственных людей. Еще царь Иоанн Грозный, раздраженный отказом Ливонского ордена пропустить в Москву выписанных царем из-за границы художников и мастеров и больно почувствовавший недостаток гаваней для непосредственных сношений с Западом, начал войну с Ливонским орденом, разгромил орден и достиг уже желанного берега; но вмешательство Польши повело к потере всех приобретений. Царь Алексей Михайлович, столкнувшись в 50-х годах со Швецией, возобновил попытку пробиться к морю и осаждал Ригу. Но попытка и на этот раз окончилась неудачей. Начиная борьбу со Швецией из-за Балтийского берега, Петр шел таким образом по проторенному пути. Во внешних предлогах не было недостатка: шведы владели древними русскими землями, Москва не могла примириться с этим и отказаться от них навсегда. Заключавшиеся с Швециею при царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче мирные договоры рассматривались как временные уступки, вызванные несчастиями. Был еще и самый свежий повод – оскорбление, нанесенное Петру во время его проезда через Ригу весной 1697 года губернатором Риги, не пустившим его осматривать городские укрепления.

Союзники исполнили обещание. С наступлением 1700 года датские войска вторглись в Голштинию и изгнали герцога, бежавшего за помощью к шведскому двору. Август Польский двинулся в Лифляндию и начал осаду Риги. Петр по получении вестей из Константинополя отдал приказ армии идти к Нарве. Так началась знаменитая Северная война, продолжавшаяся 21 год и имевшая огромные последствия для России. Но тотчас же, при самом начале, союзники должны были испытать совершенно противоположное тому, на что они надеялись. Карл сумел разбить их отдельно одного за другим. Первым поплатился датский король. Совершенно неожиданно, переправившись через пролив, отделяющий Швецию от Дании, с 15-тысячным войском, Карл XII подступил к Копенгагену и принудил Данию заключить мир с обеспечением безопасности Голштинии и уплатой изгнанному герцогу 260 тысяч талеров. Этот мир был подписан в Травендале в тот день, когда Петр получил известие о турецком мире, так что первый из союзников уже отпал, когда начал действовать третий. Между тем Петр в конце сентября 1700 года подступил к Нарве и начал правильную ее осаду, а Август тем временем осаждал Ригу. В ноябре Карл переправился в Ливонию и 19 ноября под Нарвою разбил наголову русских, так что сам Петр признавался, что русские войска отступили «в конфузии». Покончив с русскими, Карл бросился на саксонцев и в июле следующего 1701 года нанес им не менее сильное поражение, чем русским под Нарвой. Так меньше, чем в год, разбиты были все три союзника. Теперь Карлу предстояло решить вопрос, кого добивать прежде, Августа или Петра. Он взялся за Августа, как более сильного, по его мнению, противника: на Петра и его армию он посматривал свысока и о русской армии отзывался презрительно. «Нет никакого удовольствия, – говорил он самоуверенным тоном, – биться с русскими, потому что они не сопротивляются, как другие, а бегут. Если б река Нарова была покрыта льдом, то нам едва ли бы удалось убить хоть одного человека». Эти три победы сразу поставили Карла в глазах современников на высоту великого полководца. О нем заговорили в Европе, ему посвящали стихи и выбивали в его честь медали с хвалебными надписями. На Петра появлялось немало карикатур; так, выбита была медаль: на одной стороне изображен царь Петр, греющийся при огне своих пушек, из которых бомбы летят в Нарву. Под изображением надпись из Евангелия об апостоле Петре: «Бе же Петр стоя и греяся». На другой стороне русские бегут от Нарвы с Петром впереди, царская шапка валится с его головы, шпага брошена, он утирает слезы платком; надпись гласит: «Исшед вон, плакася горько». Но события показали, что Карл и сочинители карикатурных изображений слишком поторопились смеяться над Петром и его армией, не зная русского царя хорошенько, не зная в особенности того, как несчастие напрягало в нем энергию.

Поражение, понесенное под Нарвою, было, действительно, велико. Достаточно сказать, что шведы забрали 10 генералов и всю артиллерию. Но чем сильнее было поражение, тем более изумительную деятельность выказывал Петр, чтобы поправить полученный урон и приготовиться к новым действиям. Письмо за письмом летит от него к его министрам с самыми подробными, доходящими до мелочей приказаниями относительно доставки рекрутов, провианта, снарядов, одежды и т. д. Особенно много доставило хлопот изготовление новой артиллерии вместо потерянной при Нарве. Это дело было поручено начальнику Пушкарского приказа Виниусу, которому Петр сумел внушить такую энергию, что тот, несмотря на свой 70-летний возраст, работал и скакал из Москвы в Новгород, Псков и даже Сибирь, как молодой человек. Письма к Виниусу носят яркий отпечаток лихорадочной деятельности, которую Петр проявил в это время. Он не стесняется никакими средствами для достижения цели. Виниус жаловался, что городовые бургомистры плохо высылают деньги, требуемые с них Пушкарским приказом на постройку пушек. «Бурмистрам скажи, – пишет царь, – и сие покажи, что если не будут за их удержкою станки готовы, то не только деньгами, но и головами платить будут». К ноябрю 1701 года было приготовлено 300 орудий, набрано 10 драгунских полков, усилена пехота. Войска, отступившие от Нарвы к Пскову и Новгороду, успели отдохнуть и с конца 1701 года перешли в наступление. 29 декабря 1701 года боярин Борис Петрович Шереметев, выступив из Пскова, разбил шведов при Эрестфере, алетом следующего, 1702 года нанес им жестокое поражение при Гуммельсгофе и затем принялся разорять и опустошать Лифляндию, пользуясь полной свободой действий, благодаря тому, что Карл удалился в глубь Польши, желая по своей тактике покончить прежде с Августом. Этою свободою и воспользовался Петр. Осенью 1702 года он начал завоевание Ингрии (теперешняя Петербургская губерния) осадой города Нотебурга (старинного новгородского пригорода Орешка), крепости, расположенной при истоке Невы из Ладожского озера. Взяв его 11 октября, Петр переименовал его (как ключ к морю) в Шлиссельбург (Schlussel – ключ).

О взятии его Петр писал Виниусу: «Правда, что зело жесток сей орех был, однакож, слава Богу, счастливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно свое дело исправила». Весной следующего, 1703 года, Петр от истоков Невы двинулся к ее устью и 1 мая взял расположенную здесь крепость Ниеншанц, на месте которой 16 мая 1703 года был основан Петербург. Покончив завоевание течения Невы, Петр продолжал действовать в Ингрии и Лифляндии. В 1704 году в течение одного месяца были взяты Дерпт, Нарва и Иван-город. Все эти победы были одержаны так легко, конечно, благодаря тому, что Карл все усилия устремил на сокрушение Августа, «увяз в Польше», по выражению Петра. Захватив значительную долю Балтийского побережья, значит, достигнув своей заветной цели, Петр двинулся на помощь союзнику и вступил в польские владения. Но здесь русские войска стали терпеть опять неудачи. 15 июля 1705 года Шереметев был разбит наголову при Гемауертгофе, и зиму 1705–1706 годов армия принуждена была оставаться в Гродне, окруженная шведами, так что ей грозила опасность быть отрезанной от России. В январе 1706 года Петр отправился к войску из Москвы, но не мог пробраться в Гродно. Однако в марте русским удалось отступить.

Между тем дела Августа приняли очень дурной оборот: уже вся Польша была у него отнята, он бежал в Саксонию. Карл последовал за ним туда. К осени 1706 года он добил Августа окончательно и в октябре заключил с ним мир в саксонском городке Альтранштадте. Август отказывался от союза с Россией и от польского престола. На его место был возведен Карлом преданный ему польский вельможа Станислав Лещинский. Август имел слабость выдать шведам Паткуля, который и был колесован. Так Петр лишился и второго союзника. Было ясно, что теперь Карл со всею силою устремится на Петра, чтобы покончить с ним.

Однако Карл чрезмерно медлил в Саксонии и только летом 1707 года двинулся обратно к Висле, на берегу которой простоял до декабря, дав этим время Петру приготовиться к обороне, укрепить Дерпт, Псков, Москву, Киев, так как неизвестно было, куда двинется неприятель, перейдя Вислу. Только в июле 1708 года Карл, разбив на пути отряд Шереметева при Головчине, подошел к Могилеву. Здесь он решил подождать вестей с юга из Малороссии, где гетман Мазепа замышлял изменить Петру и отделиться от Московского государства. С севера из Лифляндии на помощь Карлу должен был прийти генерал Левенгаупт с подкреплениями и провиантом, необходимым для войска, которому пришлось действовать в стране, опустошенной русскими в ожидании неприятеля. Петр находился неподалеку, зорко наблюдая за шведами и постоянно тревожа их. 29 августа при местечке Добром, заметив, что правое крыло шведской армии отдалилось от главных сил, Петр напал на него и разбил.

«Письмо от Вас, – писал Петр Екатерине 30 августа, – я получил, на которое не подивите, что долго не ответствовал. Понеже пред очами непрестанно неприятные гости, на которых уже нам скучно непрестанно смотреть. Того ради мы вчерашнего утра на правое крыло короля шведского с осмью батальонами напали и по двухчасном огню оного с помощью Божиею с поля сбили, знамена и прочая побрали. Правда, что я как стал служить, такой игрушки не видал: однако же больше всех попотел наш полк».

Так как запасы окончательно иссякли, и солдат было кормить нечем, то Карл XII, не дождавшись Левенгаупта, повернул на Украину, где мог рассчитывать на соединение с гетманом Мазепою и на достаточное продовольствие. Левенгаупт был встречен Петром 28 сентября при деревне Лесной и разбит наголову. Весь обоз достался русским. «Объявляю вам, – писал Петр своим приближенным в Москву, – что мы вчерашнего числа неприятеля дошли, стоящего зело на крепких местах, числом 16 тысяч, который тотчас из лесу нас атаковал всею пехотою во фланг; но мы тотчас, прямо дав залп из пушек, пошли. Правда, хотя неприятель зело жестоко из пушек и ружья стрелял, однакож оного сквозь лес прогнали к их коннице. И потом неприятель паки в бой вступил, даже до темноты бой сей с неприятелем зело жестоким огнем пребывал. На последи милостью победодавца Бога, оного неприятеля, сломив, побили на голову». Впоследствии Петр называл эту победу «виною всех благополучных последований России и матерью Полтавской баталии». В октябре Мазепа соединился со шведами, а 27 июня следующего 1709 года произошла знаменитая битва со шведами под Полтавою: Карл был совершенно разбит, потерял всю армию и принужден был бежать в Турцию. Так кончился первый период Северной воины.

В Северной войне встретились два знаменитые государя начала XVIII века, два полководца. Оба одерживали блестящие победы, и оба терпели жестокие поражения. И оба были совершенно не похожи друг на друга.

Карл XII родился в 1682 году, был, следовательно, на 10 лет моложе своего противника. Молодость его прошла бурно и весело. Стокгольм не помнил такого уличного буяна, каким был 16-летний король: от него мирным гражданам житья не было. То вдруг ему придет фантазия отправиться гулять с компанией удальцов по улицам столицы и срывать шляпы и парики со всех встречных, то вдруг, к великому ужасу молящихся, ворвется он с дружиной в церковь, с шумом и хохотом переломает все скамьи и заставит публику простоять всю обедню. Раз он со своею компанией ворвался в сеймовую залу и устроил там охоту за зайцем; нередко компания разгуливала ночью по городу, разбивая стекла камнями и пугая обывателей. В народе раздавался ропот, в церквах произносились исполненные жалоб проповеди на текст: «Горе той стране, в которой князь юн, любяй вино пити». Не раз делались Карлу представления о перемене поведения, но всякого сановника, входившего в его комнату с серьезным предложением, он бесцеремонно выталкивал за дверь. Так было до начала войны. С этого момента он резко изменился; силы клокотали в нем, не находя выхода, война открыла им настоящее русло. Карл начал войну 18 лет, и мы видели, к каким блестящим победам повел он шведские войска. Война и была его истинным призванием; он рожден был воином. Таким понимали его и современники. «Король, – писал о нем французский посланник в Стокгольме, – мечтает только об одной войне, ему слишком много насказали о подвигах предков. Сердце и голова его наполнены подвигами предков, и он считает себя непобедимым во главе своих шведов». В нем, действительно, много было сходного с его предками, с древними предводителями северных варяжских дружин, которые в IX столетии тревожили Европу своими нападениями. О таких древних витязях поют в Швеции народные песни (саги). Древний варяжский витязь и сказался в Карле XII. Менее всего он был государственным человеком: война для войны была единственною его деятельностью, и войну он вел не так, как ее обыкновенно вели в XVIII веке. Как древняя варяжская дружина, налетал шведский отряд во главе с королем на неприятельское войско, и дело решалось одним натиском. Король был всегда во главе, он щеголял храбростью, шутил и смеялся под пулями, как на каком-нибудь балу. Но он не был полководцем в полном смысле этого слова: никакого штаба, никакой администрации его войско не имело. Всю надежду возлагал он на тот отряд, во главе которого он стоял, и нисколько не заботился о том, что делается в тылу армии, соразмерны ли силы с неприятельскими, и хватит ли продовольствия солдатам. Вот несколько отзывов о нем его собственных генералов. Один говорил: «Наш король так крепко надеется на помощь Божию, что ни о чем больше не думает, как о войне»; другой писал: «Он уже больше не слушает чужих советов; он принимает такой вид, что как будто Бог непосредственно внушает ему, что надо делать». «Несмотря на холод и голод, – рассуждает третий, – король не хочет отпустить нас на зимние квартиры. Думаю, что если у него останется только 300 человек, то он с ними вторгнется в Россию, не заботясь, чем будут солдаты питаться. Если кого-нибудь из наших убивают, то это нисколько его не трогает».

Совершенно иного рода военным деятелем был Петр. В личном мужестве он едва ли уступал Карлу, но он никогда не рисовался им и не храбрился напоказ. Карл не хотел знать ничьих советов; Петр в тех случаях, когда участвовал в сражениях, старался брать себе второстепенную роль: он бился как бомбардир или капитан, предоставляя команду своим генералам. Но, предоставляя блеск и лавры генералам, он брал на себя ту тяжелую, неприятную, но необходимую сторону дела, за которую всегда бранят в случае неудачи и редко благодарят в случае успеха. Но здесь он уже был главным распорядителем, центром, в котором сходились все нити военной администрации. Вся административная и хозяйственная сторона войны, движения войск, их расквартирование, провиант, оружие, амуниция, снаряды, набор рекрут и лошадей, вся эта будничная и прозаическая часть войны, но та именно часть, которая и рождает победу, лежала на нем. Мы видели, какую лихорадочную работу обнаружил Петр после поражения при Нарве. Петр не только сам действовал, он вокруг себя все приводил в движение. Он не только не терял присутствия духа во время неудачи, но и обладал уменьем утешить, ободрить и успокоить других. «Не извольте о бывшем несчастии печальным быть, – писал он Шереметеву, разбитому при Гемауертгофе, – понеже всегдашняя удача многих людей ввела в пагубу, но извольте забывать и паче людей ободрять». Это были качества драгоценные для той сложной операции, какою стала война в XVIII веке. Карл решал победу одним ударом; Петр подготовлял ее долговременного, трудною и хлопотливою работою. Вот почему его победы не были так неожиданны, поразительны и блестящи, но зато и поражения, им испытанные, не были так решительны, отчаянны и безнадежны. Карл был замечательным командиром на поле битвы, Петр – замечательным военным организатором. Успех доставался ему трудно, но этот успех был прочен. Вполне он обнаружился в Полтавской битве.