Электронная библиотека » Михаил Делягин » » онлайн чтение - страница 11


  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 16:10


Автор книги: Михаил Делягин


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Почему хорошие решения должны быть «непопулярны»

Сегодня либералы всеми силами, даже полностью игнорируя и отрицая реальность, оправдывают Гайдара.

Главная причина не в гуманизме, не в преданности и не в благодарности «вождю и учителю».

Все проще: оправдывая Гайдара, его подельники и либералы следующих поколений тем самым эффективно оправдывают себя.

В ходе этих оправданий они придумали миф о том, что «все само рухнуло», и Гайдар вынужден был принимать плохие решения. Правда, они называют их «непопулярными», подразумевая, что «непопулярный» значит «хороший», а «популярные» решения в силу самой своей природы заведомо плохи. В самом деле: народ же по определению не может ни до чего хорошего додуматься и не имеет права сам определять свою судьбу, – это же демократия.

Здесь нет никакой иронии: служа глобальному бизнесу, интересы которого объективно противоположны интересам любого народа (даже американского), либералы неизбежно противопоставляют себя народу и начинают подавлять его, ущемляя его неотъемлемые интересы и, в конечном счете, уничтожая его. Реализуя интересы глобального бизнеса, они объявляют войну своему народу, – и ведут ее последовательно, энергично и эффективно (иначе их заменили бы другими), объясняя сложившуюся ситуацию недостатками и даже пороками своего народа, которые слишком долго исправлять и потому надо просто преодолеть, осуществляя вожделенные «непопулярные», а на деле – смертельные для него меры.

В нашей стране либеральные реформаторы исходили именно из того, что русский народ по определению, раз он терпел ненавидимый ими Советский Союз, не может додуматься ни до чего хорошего, не может хотеть ничего хорошего, и поэтому, если решение «непопулярное», то оно в силу этого уже является хорошим.

Но «мужество» Гайдара, по мнению его единомышленников и подельников, заключалось в том, что он принимал «непопулярные» решения в ситуациях, когда никаких других принимать было якобы нельзя.

Беда в том, что никаких других решений он даже не пытался ни принимать, ни осуществлять.

Преступления либерализации цен

С момента вхождения Гайдара в круг прорвавшихся к власти демократов, то есть с сентября 1991 года, многие пытались разъяснить ему и его представителям, что освобождать цены в сверхмонополизированной стране, не ограничивая при этом произвол монополий, нельзя: ценовой взрыв будет иметь катастрофические для общества масштабы и последствия.

Конечно, в условиях разрушения государственности создать эффективную антимонопольную систему невозможно, но Гайдар даже не пытался ее создать, – и вот отсутствие этой попытки юридически доказывает его безответственность и, скорее всего, злонамеренность.

Даже незначительный, даже заведомо частичный успех, которого можно было добиться, когда государственные институты, даже уже не существующие, по советской инерции все еще имели авторитет и влияние, ослабив ценовой шок, спас бы сотни тысяч, а может быть, и миллионы жизней.

Даже с узко политической точки зрения недовольство монополистов нанесло бы Гайдару лишь ограниченный ущерб, а вот отношение народа было бы намного лучше, – и его не снесли бы так позорно из власти уже в конце 1992 года.

Но реформаторы, ненавидевшие все советское и русское, считавшие возможным одним прыжком перескочить через свою страну в светлое рыночное будущее, равнодушные к своему народу, похоже, просто не были в состоянии воспринимать людей как высшую ценность, которой они призваны служить.

Их ценности изначально были другими. Уже в июне 1992 года, помнится, один из реформаторов говорил в ответ на описание экономической ситуации: «Какая катастрофа? Если в этой стране будет социальная революция, мы станем почетными политическими беженцами в любой фешенебельной стране мира. А вот если меня не пригласят на следующую конференцию в США, – вот это, старик, уже будет настоящая катастрофа!»

Реформаторы даже не скрывали своего мироощущения, чувствуя себя людьми не «этой» страны, а «той». Наша трагедия в том, что во власть попали и в итоге сформировали ее люди, изначально отобранные за свою «нездешность».

Другой не воспринятый Гайдаром аргумент, который в то время также пытались донести до его сознания практически все, заключался в необходимости по примеру бывших соцстран сначала приватизацией малых и средних предприятий вывести накопившиеся спекулятивные деньги с потребительского рынка, «связав» их собственностью, и лишь потом освобождать цены. Это уменьшило бы «инфляционный навес» не обеспеченных товарами денег над экономикой, сократив за счет этого скачок цен, а главное – запустило бы рынок, создало у людей бы привычку к работе в условиях конкуренции, хотя бы на уровне кафе и магазинов, и за счет этого также уменьшило бы скачок цен.

Но это был не мгновенный и потому не приемлемый для Ельцина, а потому и для Гайдара путь. Впрочем, вероятно, что для Гайдара он был еще и непонятен, – и потому он форсировал реформу, столкнув страну в чудовищную, ужасающую катастрофу.

Об ответственности Гайдара исчерпывающе свидетельствует судьба военно-промышленного комплекса (ВПК). Когда стало ясно, что благодаря вызванной либерализацией цен катастрофе у государства больше нет денег, на его обязательствах решили экономить, просто не исполняя их. Главным врагом демократии был логично (даже без учета целевым образом поставленной западными кураторами задачи) назначен символ СССР – ВПК, предприятиям которого перестали платить. Когда директора взвыли, указывая на подписанные государством обязательства, Гайдар, помнится, разъяснил им, что отказаться от своих обязательств правительство задним числом не может и потому отказываться не будет. Оно не будет всего лишь оплачивать поставляемые ему вооружения. И финансирование гособоронзаказа было разом сокращено на 70 % – более чем в три раза.

Это безумное решение было отменено, лишь когда в «горячих точках» начали всплывать в неимоверных количествах автоматы Калашникова заводского производства, но без номеров, – потому что жить-то как-то надо.

Мы даже не можем себе представить, до какой степени в мироощущении демократической тусовки того времени доминировало убеждение в необходимости уничтожить, стереть с лица земли не только Советский Союз, но и все, что хоть как-то его напоминает, включая высокотехнологичные производства.

Потом предприятия ВПК, выстоявшие в этом кошмаре, последовательно уничтожались реформаторами в ходе приватизации. Фраза «ты добивай его, не давай ему вывернуться» в отношении директоров крупных заводов, сохранявших производство, несмотря на все усилия либералов, слышали в то время от сотрудников Госкомимущества и других гайдаровцев самые разные люди.

Эти люди действительно поставили перед собой задачу уничтожить свою страну, и делали это не просто осознанно, но и с энергией, азартом и изобретательностью.

Приватизация как разрушение

Верный гайдаровец Чубайс «задним числом» сделал потрясающие признания, заявив (конечно, чуть иными словами), что цель ваучерной приватизации заключалась в уничтожении нашего общества и нашей цивилизации. Тактическая же ее задача, помимо отвлечения населения от бедствий, вызванных либерализацией цен (а после нее остановиться уже было нельзя), заключалась в покупке лояльности директоров путем передачи им контроля за их заводами.

Демократы ведь быстро потеряли социальную опору: они опирались на массовый «средний класс», который был просто «вырублен» либерализацией цен 1992 года.

Чтобы отвлечь людей от осознания того, что с ними происходит, в конце 1991 и 1992 году провели приватизацию квартир, чтобы люди занимались ей и больше ни о чем не думали. Пусть все плохо – зато теперь квартира моя!

После этого люди ощутили абсолютную нищету, абсолютное отсутствие каких бы то ни было перспектив, дичайший, безумный разгул преступности, разрушение всей социальной сферы, – и ваучерные операции позволили отвлечь их от ужасной реальности.

А пока обычные люди были отвлечены, директора были куплены: они поняли свой шанс и в массе своей воспользовались им, скупив ваучеры работников, установив контроль за своими предприятиями и став опорой реформаторской власти против утратившего все, разобщенного и деморализованного населения.

Но в то самое время, когда директора, еще не заклейменные «красными» как пережиток «проклятого социализма», а пока бывшие союзниками либеральных реформаторов, захватывали свои заводы, – гайдаровцы уже готовили их могильщиков.

В своей автобиографии бессменный ректор «вши», или «вышки» (Высшей школы экономики) Кузьминов четко написал: «Чтобы выдавить «красных директоров», которые образовывали очень плотную массу в начале 1990-х годов, казалось, что никакая реформа сквозь них не пройдет, породили класс «малиновых пиджаков», которые благодаря своему животному интересу выдавили предшественников».

Напомню: «малиновые пиджаки» – это бандиты, «выдавливание» осуществлялось в основном физическим насилием вплоть до истребления, а замена директоров бандитами в качестве собственников чудовищно дезорганизовала производство и в значительной степени разрушила его.

Все во имя либеральных реформ!

А осуществлялась эта операция, насколько можно судить, не сама собой, а с подачи их архитектора – Гайдара.

Сыграл он свою роль и в ваучерной приватизации: конечно, ее мотором и пропагандистом был Чубайс, – но лишь в рамках общего курса, выработанного и твердо проводимого Гайдаром.

С точки зрения политики ваучерная приватизация, как и либеральная реформа в целом, как и создание целого класса бандитов была рациональным, разумным механизмом. Другое дело, что этот механизм исходил из презумпции уничтожения страны. И уже не Советского Союза, а именно России.

Ведь чем отличается советский стиль воровства от реформаторского? При советском воровстве при постройке дома часть материалов и денег пропадают непонятно куда, а где-то, часто даже не в фешенебельной стране и не на берегу моря, а прямо неподалеку от стройки, вырастает аккуратный коттедж. В Москве немало таких смешных жилищных комплексов.

А система реформаторского воровства строго противоположна. Например, живут люди в «хрущевке». И приходит к ним умный, с горящими глазами молодой энтузиаст и говорит: «Друзья, вы живете в ужасных условиях!» – и ведь действительно в ужасных условиях живут. Продолжает: «Так жить нельзя!» – и это святая правда. «Послушайте, в Лондоне, Нью-Йорке, Париже люди живут совершенно по-другому!» – и не поспоришь. И, убедив всех в своей правоте, переходит к главному: «Давайте Вашу развалюху на границе промзоны сломаем, из обломков построим гигантский шикарный небоскреб, чтобы у каждого вместо квартирки в 50 кв. м, была квартира в 500 кв. м, и с видом на океан!»

Все дружно кричат «Ура!», в припадке энтузиазма ломают свой дом, – и вдруг понимают, что небоскреб как-то не клеится. Менеджмент «совковый» или культура труда низкая – не понять. И тут им этот же самый энтузиаст-реформатор говорит, – и опять сущую правду: «Ну вы и быдло! Ну вы и уроды! Вы своими руками разрушили собственное жилье! Как же мне не повезло с этим народом! Ну ладно, так уж и быть, облагодетельствую: куплю ваши обломки по рублю за кубометр и построю себе коттеджик у моря, а вы купите водки и живите, как хотите, хоть в землянках».

Это представляется формулой реформаторского воровства.

Отличие очевидно: если в советской модели воруют из прибыли, то в реформаторской из убытков. Это стиль, почерк, визитная карточка либералов.

При этом воровство было откровенным, а часто и открытым. Так, разработчики схемы приватизации «Норильского никеля» рассказывали, как Кох, ознакомившись с ней, изумился: зачем так сложно? Мол, я сейчас позвоню Вавилову (тогда первому замминистра финансов), он даст вас кредиты из госбюджета на приватизацию, а на следующий год просто забудет включить в него строчку о возврате. Когда потрясенные разработчики попытались объяснить владельцу бизнеса, что это воровство, они, по воспоминаниям, получили в ответ: «Либо коммунисты придут к власти и все отберут, либо Борис Николаевич, победив, нам все простит»…

Важным признаком приватизации производств было расчленение единого технологического комплекса на максимальное количество кусочков – отдельных предприятий, которые постепенно переставали взаимодействовать друг с другом.

На каждом их них висели своя бухгалтерия, директор, охрана, – и они погибали под тяжестью административных расходов. Если одно из первых звеньев технологической цепочки не отправляло какое-то необходимое сырье на экспорт (часто копеечный, так как критически значимый элемент может быть и недорогим), после чего сразу умирали все, последним по лагерному принципу «умри ты сегодня, а я завтра» оставалось сбытовое предприятие, контролирующее склад ранее произведенных товаров. Оно распродавало всё с этого склада, обогащалось на этом, не отдавая денег производящим звеньям и этим убивая их, а затем тоже умирало, после чего либеральные организаторы этого кошмара торжественно провозглашали: «Еще одно нежизнеспособное совковое производство наконец-то расчистило место для успешного предпринимательства!»

По той же схеме была отреформирована Чубайсом электроэнергетика. Спасти от нее удалось лишь «Газпром», – в силу его исключительной важности одновременно для социальной стабильности и экспорта.

Вряд ли Гайдар думал так подробно, – весьма вероятно, он вообще не вполне осознавал, что делает. У него было плохо с рефлексией – основным занятием было иное, унаследованное от знаменитых деда и отца, которого по до сих пор живым легендам не мог перепить никто в Москве. В «Легендах Арбата» М.И. Веллера весьма красочно описано, как Егор Гайдар проводил свое время.

Но, тем не менее, именно с этим человеком связан запуск процесса либеральных реформ в России, под которым основная часть нашего народа вполне справедливо понимает свое уничтожение.

Либеральное бескорыстие

Разговоры о бескорыстии гайдаровских либералов повторяются бесконечно, строго по Геббельсу: люди верят в ложь тем больше, чем она чудовищней и чем чаще ее повторяют.

Помнится, летом 1992 года один из гайдаровцев с восторгом признался в частной беседе: «когда мы пришли, я думал, три месяца поворуем и все, а мы скоро уже 10 месяцев сидим!» И это при том, что на первом же заседании гайдаровского правительства его члены, как рассказывают их биографы, торжественно дали обет не использовать свое служебное положение для личного обогащения!

Между тем еще в конце 1991 года, как говорили чуть позже, решения Ельцина по второстепенным хозяйственным вопросам продавались за 30 тыс. долл., – тогда это были запредельные деньги.

Многие реформаторы сегодня незаслуженно забыты. Был, к примеру, в правительстве Гайдара вице-премьер «по оперативному управлению» Махарадзе, который издавал распоряжения (чтобы Гайдар как вице-премьер мог управлять своими личными решениями, право издавать распоряжения правительства от своего имени предоставили всем зампредам) почти исключительно по управлению лесным фондом. Он быстро и тихо, уже весной 1993 года ушел из власти, – похоже, грамотный был человек. До 2004 года проработал в Канаде торгпредом, остался там и умер в 2008 году в 68 лет.

Один из реформаторов как-то разоткровенничался: «Мы ведь никто и звать нас никак, но нам выпал уникальный шанс, и мы знали, что второго такого не будет!» Это было время абсолютной безнаказанности, ведь никакого риска для них не было. Конечно, честные тоже были, но в массе своей «люди Гайдара» шли во власть, чтобы обогатиться и отмстить «этой стране», на которую они были обижены за само ее существование.

О бескорыстии и честности самого Гайдара свидетельствует то, что перед своим уходом, наряду с решением о создании Высшей школы экономики как госструктуры (либералы категорически против государства и любят рассказать о его неэффективности, – но лишь для того, чтобы использовать его ресурсы самим, без конкуренции со стороны других желающих), Гайдар подписал распоряжение правительства о передаче, по сути, себе самому, в форме своего Института экономических проблем переходного периода огромного комплекса зданий в центре Москвы на улице Огарева (ныне Газетный переулок), где он располагается и ныне. Потом шутили, что при царе в одном из его корпусов располагался публичный дом, и назначение этого здания с тех времен не сильно изменилось.

Тогда все значимые распоряжения правительства публиковались в «Российской газете», – и, помнится, соответствующий материал вызвал бурю негодования гайдаровцев, несмотря на всю их показную приверженность идеям демократии и транспарентности.

Конечно, Гайдару не хватило размаха, – может быть, не хватило воровского таланта и смелости, может быть, он вправду думал о другом (он действительно забыл обменять свои деньги в «павловский обмен» в январе 1991 года и долго не имел своей дачи), – но о его бескорыстии с учетом изложенного говорить просто нелепо: это такая же катахреза (словосочетание, образующие которое слова отрицают друг друга), что и патриотизм Чубайса и Березовского.

А с другой стороны, бескорыстие само по себе отнюдь не извиняет преступников. Вероятно, многие гитлеровские палачи тоже были бескорыстны и в мыслях не имели утаивать от государства золотые коронки, выдранные изо ртов их жертв (хотя в целом в руководстве гитлеровской Германии коррупция процветала почти так же, как в руководстве либерального клана).

На вершине успеха: уничтожая Родину

28 октября 1991 года, через 10 дней после пресс-конференции Гайдара и Шохина, сломавшей остатки хозяйственного механизма и уничтожившей стабильность, начался второй этап V Съезда народных депутатов РСФСР. Он проходил в новой стране и уже при новой власти; депутаты, избранные в 1990 году во многом по демократическому принципу «кто громче крикнет», не были готовы к своей новой роли ни морально, ни профессионально.

Часть программного выступления Ельцина, посвященная экономической реформе, была подготовлена Гайдаром и его людьми, – и это был безусловный политический успех, в определенном смысле высшая точка его карьеры.

Потому что съезд, одобрив изложенные Ельциным и написанные Гайдаром принципы реформы, согласился на них лишь при условии их поддержки авторитетом Ельцина, который стал исполняющим обязанности председателя правительства.

Гайдаровцы спрятались за его широкую спину и переложили на него ответственность за свои действия, но премьером Гайдар так и не стал.

Более того: когда пришло время формировать экономическую часть правительства, Ельцин 3 ноября предложил стать своим «замом по реформе» Явлинскому, сделавшему выбор в пользу российских властей не на второй день ГКЧП, как Гайдар, а еще летом 1990 года.

Но у Явлинского были принципы.

Он считал нужным сохранить хозяйственную компоненту ненавистного Ельцину СССР соответствующим договором между постсоветскими государствами и настаивал на постепенности реформ: по его мнению, либерализации цен должна была предшествовать приватизация госсобственности путем продажи ее гражданам с изыманием уплаченных за нее денег с потребительского рынка.

Получив отказ Ельцина на оба принципиальные для него предложения, Явлинский отказался от поста его заместителя. Лишь тогда Ельцин сделал предложение Гайдару, которое тот с восторгом принял: он был готов служить любому хозяину, на любых условиях.

6 ноября Гайдар был назначен вице-премьером «по вопросам экономической политики», а через пять дней возглавил объединенное Министерство экономики и финансов.

Первые результаты либерализации цен поначалу повергли Ельцина в ужас, – но Бурбулис, еще не утративший влияние, и Гайдар убедили его, что такова неизбежная цена реформ, и она уже заплачена, – и он занялся внутриполитическими проблемами. Для Ельцина главное заключалось в поддержке его Западом, а постоянные разговоры реформаторов о 24 млрд, долл., которые вот-вот будут даны России и решат все проблемы, создавали иллюзию завтрашнего благополучия.

Объединение Министерств экономики и финансов (по примеру Франции) имеет глубокий смысл, так как институционально обусловленный конфликт между ними (Минфин стремится сократить расходы, а Минэкономики – осуществить их в интересах развития) не выносится в правительство и не дестабилизирует его, а урегулируется в рамках одного ведомства. Побочная проблема такого решения – институционально же обусловленная приоритетность интересов развития над остальными, включая социальные и оборонные; именно поэтому данная схема встречается редко.

Но у реформаторов мотивация была проще: надо было сконцентрировать всю полноту власти в своих руках, а проверенных людей было катастрофически мало. Когда они нашлись, а Гайдар обнаружил неспособность (а главное, нежелание) заниматься повседневным рутинным управлением, он разделил объединенное Министерство на традиционные Минфин и Минэкономики. 19 февраля Министром экономики стал Нечаев, заместитель Гайдара «по научной работе» в Институте экономической политики, а затем первый заместитель в Министерстве экономики и финансов. 2 апреля Министром финансов скрепя сердце пришлось из-за очевидной бюджетной катастрофы назначить профессионала – Барчука, работавшего с 1972 года в Минфине СССР и бывшего начальником его бюджетного управления, ставшего в 1991 году первым заместителем Гайдара в объединенном Министерстве, а затем почти все 90-е возглавлявшему Пенсионный фонд.

Сам Гайдар 2 марта стал уже не обычным, а первым заместителем Ельцина как председателя правительства и руководил всей социально-экономической политикой, – хотя Ельцин, полностью доверяя реформаторам и лишь формально председательствуя на заседаниях, интересовался реальной ситуацией и задавал вопросы.

Эти вопросы готовились в основном его Группой экспертов под руководством Игоря Васильевича Нита, вероятно, лучшего макроэкономиста того времени. Они были настолько болезненны для гайдаровцев, что те очень быстро начали по вторникам проводить специальные «репетиции» заседаний правительства, проходившие по четвергам. На этих репетициях они часами тренировались отвечать на самые неудобные для себя, хотя и вполне естественные в складывающейся социально-экономической и политической ситуации вопросы, которые теоретически мог бы задать Ельцин.

К середине июня положение России стало катастрофическим: лишенная денег экономика останавливалась на глазах, страна перешла в состояние свободного падения. В этих условиях Ельцин 16 июня уволил с поста председателя Центробанка истового монетариста Матюхина, проводившего в соответствии с либеральными догмами сверхжесткую финансовую политику, лишившую страну денег. Он был истинным гайдаровцем, который легко и непринужденно довел бы страну до революции прямо тогда, и до осени 1993 года никто из реформаторов просто не дожил бы.

Матюхин был заменен на последнего руководителя Госбанка СССР В.В. Геращенко, который, хотя и был публично скомпрометирован вынужденным участием в павловском обмене денег и замораживании крупных вкладов на счетах Сбербанка с 1 июля 1991 года, обладал колоссальным авторитетом.

Он немедленно смягчил финансовую политику, восстановив централизованное кредитование реального сектора, что сразу, уже к сентябрю привело к ослаблению денежного голода и к некоторой стабилизации экономики и общества, которой и поныне гордятся гайдаровцы, приписывая эту заслугу себе.

В.В. Геращенко и его старые советские кадры, добросовестные и профессиональные, спасли Россию в 1992 году, – так же, как потом спасли ее в сентябре 1998 года.

Разумеется, смягчение денежной политики привело к обвалу рубля и ускорению роста цен. Но это являлось минимальной ценой спасения страны, избежать которой было невозможно: ограничить переток средств на валютный рынок было нельзя не только из-за отсутствия инструментов, но, главное, из-за противоречия либеральной идеологии. Такое ограничение тогда, как и сейчас было бы воспринято как политическая диверсия, как противодействие рынку и привело бы к немедленному изгнанию попытавшегося стабилизировать финансовую систему руководителя.

Вероятно, в качестве компенсации за замену идеологически верного Гайдару Матюхина, – а скорее всего, стремясь снять с себя формальную ответственность за экономику и сосредоточиться на политических проблемах, – за день до этого, 15 июня Ельцин сделал Гайдара исполняющим обязанности премьера. Но, несмотря на это, он продолжал возглавлять все заседания правительства и лично принимать или не принимать все его значимые решения.

Скорее всего, назначение Гайдара было для Ельцина простой подготовкой к его окончательному утверждению на посту премьера в конце года Съездом народных депутатов.

Но этим планам не суждено было реализоваться – слишком ужасными оказались последствия деятельности либералов. В 1992 году, даже с учетом стабилизации после назначения В.В. Геращенко, экономический спад ускорился с 5 % (в 1991) до 14,5 %, а инвестиционный – с 14,9 до 39,7 %. Сельхозпроизводство сократилось на 9.4 %, промышленное – на 18.0 %, грузооборот транспорта – на 13,9 %, а реальные доходы населения – почти вдвое, на 47,5 %.

Наша страна как великое государство перестала существовать, исчезла из глобальной конкуренции, что ввергло народ в пучину чудовищных бедствий, но стало стратегической победой США.

Непосредственным исполнителем и пропагандистом этого чудовищного катаклизма стал Гайдар, – и неприятие его фигуры стало в России почти всеобщим. Соответственно, на Западе на него только не молились.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации