Текст книги "Походы Александра Македонского"

Узнав, что враг проник в город, фиванские стратеги отдали приказ об отступлении за городские стены, и гоплиты начали организованно отходить, стараясь держать строй. Ничего ещё не было решено, когда фиванская конница, так ничем себя в битве и не проявившая, развернула своих коней и бросилась назад, в Фивы, ломая попутно боевые порядки пехоты, сбивая и растаптывая своих гоплитов. В воротах образовалась настоящая давка, дисциплина рухнула, всадники десятками валились в ров, где и погибали от страшной тесноты. Героически сражавшиеся до этого момента фиванцы заколебались, а македонцы усилили натиск. В этот момент гарнизон Кадмеи, построившись клином, ударил защитникам города в тыл.

Оборона рухнула сразу, битва разбилась на сотни отдельных сражений и поединков, где каждый фиванец сражался и умирал, как умел. Улицы Фив стали полем битвы, группы защитников вступали в бой с македонскими отрядами, но те, сметая всё со своего пути, рвались к центру города. Фиванские гоплиты из последних сил сражались у своих домов, отбивались от наседавших врагов на агоре, но их становилось всё меньше и меньше. Пощады не просил никто, да и вряд ли бы получил, потому что за македонцами в поверженный город входили отряды беотийцев, у которых были личные счёты с фиванцами. Начиналась агония древнего города, македонская мощь сломила фиванскую доблесть. Языки пламени уже начали охватывать городские постройки. Клубы густого, чёрного дыма, которые столбами поднимались в синее безоблачное небо, возвестили Элладе о гибели славнейшего из её городов.

* * *

Были ли у фиванцев шансы на победу? Были, но при одном условии – если бы их поддержали остальные греческие полисы. Некоторые города и союзы действительно хотели оказать помощь Фивам, но Александр среагировал мгновенно, его молниеносный бросок с севера на юг застал всех врасплох. Были и такие, что, обнадёжив поддержкой, обманули и оставили фиванцев в одиночестве. И не их вина, что болтуны и подстрекатели вроде Демосфена, пообещав помощь, трусливо бросили героический город в решающий момент. Отчаянный героизм граждан Фив ярко сверкнул на фоне афинской трусости, мужество фиванских стратегов, павших на поле боя, лишь показало всей Греции подлость и лицемерие афинской правящей верхушки. Некогда гордость Эллады, Афины постепенно деградировали, увязая в собственной болтовне и интригах. Легендарные герои поколения марафонских бойцов и золотого века Перикла пришли бы в ужас, увидев, во что превратился их славный город и какие люди теперь вершат судьбы граждан.

* * *

Кровавая бойня, которая произошла, когда войска базилевса ворвались в Фивы, была страшной, но отличились в ней не македонцы, а соседи фиванцев, беотийцы. «И тогда началось беспорядочное избиение уже не защищавшихся фиванцев, причем гнева были полны не так македонцы, как фокейцы, латейцы и прочие беотийцы; одних застигали в домах, – некоторые пытались сопротивляться, другие молили о пощаде, припав к жертвенникам, – но жалости не было ни к женщинам, ни к детям» (Арриан, I,8). У беотийцев был давний счёт к своим могущественным соседям, и теперь пришло время фиванцам по этим счетам платить. «Феспийцы, платеяне, орхоменцы и прочие из эллинов, враждебно настроенные к фиванцам, пошли в поход вместе с царем и, ворвавшись в город, выместили свою вражду на несчастных. Много жестокого страдания было в городе. Эллины безжалостно истребляли эллинов; родных убивали люди, близкие им по крови; одинаковость языка не меняла чувств» (Диодор, XVII,13).

Было время, когда фиванцы разрушали и заливали кровью беотийские города, и теперь в полной мере ощущали на себе торжество разъярённых победителей. В огне пожаров, в кровопролитных боях на улицах обречённого города, погибла фиванская слава, и никогда уже не возродилась его прежняя мощь. От легендарных Фив, чьи воины когда-то разгромили непобедимую Спарту, осталась лишь тень.

* * *

По свидетельству Диодора, погибло больше 6000 фиванцев, а 30 000 попало в плен. Предстояло решить, что делать с самим городом. Но это было чистой воды показательное действие, поскольку для себя Александр всё давно решил. Фивы должны стать уроком для всей Эллады. На их примере базилевс покажет эллинам, что их ждёт в случае неповиновения. На данный факт обращает внимание и Плутарх, когда подводит итоги деятельности своего героя в Элладе: «Александр рассчитывал, что греки, потрясенные таким бедствием, впредь из страха будут сохранять спокойствие» (11). Здесь был именно холодный расчёт, ничего личного. Это в дальнейшем базилевс будет стирать с лица земли города, руководствуясь своими симпатиями и антипатиями, но сейчас это время ещё не пришло.

Все надо было оформить в свете греческих демократических традиций, и царь, собрав представителей со всей Эллады, поручил высокому собранию решить, как поступить с непокорными Фивами. Базилевс запомнил, как вели себя его греческие союзники в захваченном городе, и ни на минуту не сомневался в том, какое решение они вынесут. Он же при этом будет скромно оставаться в тени. Тот факт, что в собрании, которому предстояло решить судьбу Фив, находились жители Платей и Орхомена, беотийских городов, которые фиванцы когда-то сами стёрли с лица земли, сомнений в окончательном вердикте не вызывал. Александр оказался прав, и македонские союзники, которые вместе с войсками базилевса штурмовали Фивы, оказались беспощадны к побежденным.

В Кадмее был оставлен царский гарнизон, сам город срыли до основания, а землю, где он стоял, кроме священного участка, разделили между союзниками базилевса. Всех фиванцев, за исключением жрецов и царских друзей, поголовно продали в рабство, а города Орхомен и Платеи, которые фиванцы в своё время разрушили, постановили восстановить. Александр всё-таки вмешался в заседание совета, уважая эллинскую культуру, он велел не разрушать дом поэта Пиндара, а также запретил продавать в рабство его потомков. Остальные пленники были проданы с торгов, общая выручка составила, по Диодору, 440 талантов серебра. Но личной ненависти у царя к Фивам не было, как я уже говорил, на их примере он просто показал всей Греции, кто есть кто. Плутарх так и пишет: «Говорят, что впоследствии Александр не раз сожалел о несчастье фиванцев и это заставляло его со многими из них обходиться милостиво… Из оставшихся в живых фиванцев не было ни одного, кто бы впоследствии, придя к царю и попросив у него что-нибудь, получил отказ» (13). Базилевс шёл воевать в Азию, и спокойный тыл ему был жизненно необходим, так же как грекам был необходим наглядный урок. О том, к каким последствиям для Фив привел этот погром, нам поведал Страбон: «…фиванцы потеряли свой город, разрушенный теми же македонянами, и затем снова получили его отстроенным ими же. Начиная с того времени и до наших дней фиванцы жили все хуже и хуже, и теперь Фивы не сохранили в общем даже вида значительного селения» (IX,II.5).

Покончив с Фивами, базилевс обратил взор на Афины.

В городе перепугались не на шутку и хоть сами афиняне не приняли участия в выступлении против Македонии, однако деятельность Демосфена могла навести Александра на определённые подозрения. В страхе перед македонским вторжением жители окрестных селений бросились в Афины, таща с собой годами нажитое добро. К царю срочно отправили посольство, составленное из приятных ему людей, и они передали Александру поздравления по случаю побед над северными варварами и подавления фиванского восстания. Царь внимательно выслушал уполномоченных и отправил в Афины письмо, в котором потребовал выдачи Демосфена и его сторонников-ораторов. Базилевс припомнил главному недругу всё – и поход к Херонее, и глумление над памятью своего отца, когда после смерти Филиппа Демосфен вырядился как попугай и с радостным видом разгуливал по Афинам, призывая граждан отпраздновать смерть северного тирана. Помимо ораторов-подстрекателей, Александр потребовал выдать афинских стратегов и полководцев, людей, которые действительно могли представлять для него опасность.

Особенно он был зол на афинян за то, что именно они подстрекали фиванцев к выступлению. Объявив на всю Элладу, что если бы не афинские козни, то Фивы никогда не поднялись бы против Македонии, Александр развязал себе руки в отношении Афин. Разрушать их царь, конечно, не собирался, но страху нагнать хотел, и когда к нему из города явилась новая представительная делегация, неожиданно проявил снисходительность. Афиняне умоляли его сменить гнев на милость и не изгонять неугодных ему людей из города. Базилевс сначала был непреклонен, но потом уступил просьбам и сменил гнев на милость. Лишь стратег Харидем с группой военачальников отправился в изгнание. Последствия такого решения прокомментировал Юстин, отметив, что афиняне «согласились на том, что военных вождей отправят в изгнание, а ораторы останутся. Военные вожди, отправившись из Европы к Дарию, немало принесли пользы военным силам персов» (XI,4). К примеру, стратег Эфиальт, которого сейчас сограждане изгоняли из Афин, станет одним из руководителей обороны Галикарнаса, проявит в боях с македонцами необыкновенное личное мужество и едва не склонит чашу весов в пользу персов.

Эпизод очень показательный, поскольку именно в нём и проявилась вся сущность афинян того времени – люди, способные действительно принести пользу своей стране, были изгнаны, а болтуны и демагоги остались. С таким подходом у Афин не было никаких шансов претендовать на ведущую роль в Элладе, и оставалось только жить воспоминаниями о былом величии. Зато Дарию III удача сама пришла в руки, поскольку в канун македонского вторжения он получил несколько отличных профессионалов, знакомых с македонской стратегией и тактикой.

Что же касается кровавого урока, который Александр преподал Элладе, то он пошёл ей впрок. В Греции воцарилась тишина, те, кто раньше бряцал оружием и призывал к войне с Македонией, подались в бега, а где не успели, ответили за свои действия. В Аркадии, например, их казнили. Кампания была закончена, и базилевс повёл свою армию в Македонию.

Диодор сообщает, что когда царь вернулся в Пеллу, то созвал военный совет, на котором обсуждался план похода в Азию. В числе присутствующих историк называет Пармениона, что маловероятно. Полководец находился в Малой Азии с македонским корпусом и чисто физически не мог присутствовать в столице. После совещания в течение девяти дней царь праздновал победы на Балканах, а затем распустил войска на отдых. Сам же вплотную занялся подготовкой к войне с державой Ахеменидов.

Подводя итоги деятельности Александра в начале правления, хотелось бы отметить несколько моментов. Во время кампании в Иллирии, Фракии и Элладе Александр сумел лучше узнать свои войска, и войска узнали его. У воинов появилась уверенность в своём полководце, они поверили в него, а царь, в свою очередь, поверил в своих солдат. Накануне войны с Персией это приобретало решающее значение. И ещё один небольшой штрих к портрету молодого человека, который только недавно получил власть, а ведёт себя уже как опытный и состоявшийся политик. Зная простую истину, что надёжный тыл является залогом победы, базилевс решил этот тыл себе обеспечить. По личному приказу Александра были вырезаны ВСЕ родственники его погибшей мачехи Клеопатры, которые при Филиппе II занимали ключевые должности и высокое положение. Но базилевс на этом не остановился, прикинул, что к чему, и распорядился убить собственных родственников. В том, что Олимпиада поддерживала своего сына в таких делах, сомневаться не приходится. Это было как раз в её стиле. Но Александру принятых мер показалось мало. Желая достичь ещё большей стабильности в стране, он в качестве соратников и товарищей по оружию прихватил с собой в поход царей соседних племён, «оставив для охраны государства менее предприимчивых» (Юстин, XI,5).

Вторжение в Малую Азию

Хорошее начало – половина дела.

Платон

В самом начале весны 334 года до н. э. македонская армия была собрана у города Дион. Дион был главным святилищем страны, и именно отсюда её цари всегда выступали в походы. Расположенный у подножия Олимпа, город и в наши дни производит очень сильное впечатление, некоторые его достопримечательности сохранились с тех легендарных времён. На равнине у Диона была построена армия, и царь, в окружении жрецов и прорицателей, приносил жертвы богам, моля их о том, чтобы поход в Азию был успешен. На время отсутствия царя его наместником в стране был назначен полководец Антипатр.

Большинство источников сходятся в определении численного состава македонской армии: 30 000 пехоты, тяжёлой, лёгкой и средней; 5000 кавалеристов, тяжеловооруженных и лёгких. Но это были не все вооруженные силы Македонии, около 12 000 бойцов было оставлено в распоряжении Антипатра. Александр понимал, что стоит ему уйти с Балкан, как в Элладе может разразиться новая смута. Да и персидское золото со счетов сбрасывать не следовало, базилевс знал наверняка, что агенты Дария будут подбивать антимакедонские силы на вооружённое выступление. Будут тратить царские деньги направо и налево, но своего добьются. У самого базилевса с золотом было скудно, по сообщению Аристобула, в македонской казне было не более 70 талантов, причём 200 талантов царь уже успел задолжать во время подготовке к походу. Запас продовольствия армия имела всего на 30 дней, что с учётом глобальных целей, поставленных Александром, было явно недостаточно.

Поправить свои финансовые дела царь мог только за счёт персов, а в том, что так и произойдёт, Александр не сомневался. В этом контексте весьма правдоподобно выглядит свидетельство Юстина о том, что «Все свое наследственное достояние, которым он владел в Македонии и в Европе, он разделил между друзьями, сказав, что для него будет достаточно и Азии» (XI,5). Несколько иначе рассказывает об этом Плутарх: «Когда, наконец, почти все царское достояние было распределено и роздано, Пердикка спросил его: „Что же, царь, оставляешь ты себе?“ „Надежды!“ – ответил Александр» (15). Основания для таких надежд у него были, и основывались они в первую очередь на армии, которая маршировала по равнине у Диона. Юстин подробно описал, по какому принципу комплектовалась эта армия: «Когда он набирал войско для столь опасной войны, он взял в него не сильных юношей, не людей цветущего возраста, а ветеранов, в большинстве своем уже отслуживших свой срок, сражавшихся еще под командой отца его и дядей, так что можно было подумать, что это не солдаты, а отборные учителя военного дела. Командные должности занимали исключительно люди не моложе шестидесяти лет, так что, если бы ты посмотрел на начальников лагерей, ты бы сказал, что перед тобой сенат какой-то древней республики. Поэтому в сражении никто не думал о бегстве, а всякий – о победе, каждый надеялся не на быстроту ног, а на силу рук» (XI,6). Но не надо думать, что все ветераны прослужили Александру до конца, в войсках постоянно шёл процесс омоложения за счёт прибывающих подкреплений из Македонии. Хотя многие из этих опытных бойцов впоследствии были зачислены в знаменитый корпус аргираспидов и приняли участие в войнах диадохов.

После того как жертвы были принесены и обряды выполнены, македонская армия двинулась на север. Поход македонского базилевса Александра на Восток начался.

* * *

Переход царской армии к Геллеспонту был стремителен. Пройдя мимо Амфиполя и переправившись через реку Стримон[22]22
  Стримон – современная река Струма, в наши дни протекает по территории Греции и Болгарии.


[Закрыть], она двинулся вдоль фракийского побережья. Уже на двадцатый день похода македонцы подошли к городу Сест, расположенному на берегу Геллеспонта. Это было место, откуда удобнее всего можно было переправиться в Азию. Рядом находился городок Элеунт, посвящённый герою Протесилаю, который, согласно мифу, был первым греком, который вступил на землю Азии в Троянской войне. Но он же был и первой жертвой этой войны со стороны греков. Александр, очень чутко относившийся к разным пророчествам и предсказаниям, отправился на могилу героя и совершил богатое жертвоприношение, цель которого была вполне прозаичной – пусть высадка базилевса на берег Азии будет более счастливой, чем у Протесилая. В дальнейшем мы увидим, как трепетно будет относиться царь ко всем местным легендам и преданиям. И не только потому, что с детства был очень восприимчив к подобным вещам. Александр научится мастерски использовать эти сказания в целях своей пропаганды, и постоянно будет наживать на этом неплохой политический капитал.

Вот и теперь он решил провести параллели между Троянской войной и своим предприятием. А заодно напомнить как грекам, так и своим солдатам, во имя чего ведётся эта война. Построив войска, Александр рассказал о том, что персы творили в Греции во время нашествия Ксеркса, как унижали македонских царей, и объявил, что теперь для азиатов пробил час возмездия. Закончив речь, он велел армии грузиться на корабли. Когда флот из 160 судов отплыл из Элеунта, Александр сам правил кораблём, а на середине Геллеспонта вновь затеял оправление религиозных культов. На жертвы царь не скупился, справедливо полагая, что без покровительства богов его предприятие обречено на неудачу.

Когда корабль базилевса приблизился к побережью, Александр, стоявший на носу судна в полном вооружении, размахнулся и метнул копьё в сторону берега. Сделав бросок, он всем дал понять, что эта земля отныне принадлежит ему по праву силы. А торчавшее из прибрежного песка царское копьё это право чётко обозначило. Александр первым спрыгнул с корабля и первый ступил на берег Азии: он пришёл туда, куда мечтал прийти его отец, куда мечтал прийти он сам. Отсюда начнется путь македонского царя в бессмертие.

В благодарность за удачную высадку по приказу Александра были сооружены алтари Зевсу, Афине и Гераклу, потому что можно представить, что могло произойти, если бы в Геллеспонте вдруг появился персидский флот! Скорее всего, поход в Азию так и закончился бы, толком не начавшись. Александр страшно рисковал, но рисковал осознанно, понимая, что другого такого шанса может и не быть. Невероятная вера в себя, в свою удачу и милость богов царя не подвела. Можно было продолжать поход, но сначала Александру предстояло кое-что сделать.

* * *

Македонская армия под командованием Пармениона пришла в Арисбу, один из небольших городков Троады, а Александр тем временем направился на руины Трои (Илиона). Базилевс шёл в те места, где сражался и погиб его легендарный предок Ахиллес. На протяжении всего пути его радушно встречали азиатские эллины и местное население, царю подносили золотые венки, приветствовали как освободителя от персидского господства. В Трое Александр вновь занялся религиозными обрядами, в частности посвятил Афине полный комплект доспехов. В храме Зевса сын Филиппа принёс жертву троянскому царю Приаму, которого убил другой его предок, сын Ахиллеса Неоптолем. Насколько большое значение придавал этим священнодействиям Александр, видно из того, что в храме Афины он взял себе древний щит, который считался священным, и использовал его в боях.

Можно представить, какими восторженными глазами смотрел базилевс на древнюю Трою, о которой столько читал и слышал в детстве, события «Илиады» оживали перед его мысленным взором. Александр был вполне искренен, когда возложил венок на могилу своего легендарного предка Ахиллеса, а затем устроил вокруг погребального кургана спортивные состязания, в которых сам принял участие. По сообщению Плутарха, в этот торжественный момент царь заявил, «что считает Ахилла счастливцем, потому что при жизни он имел преданного друга, а после смерти – великого глашатая своей славы» (15). И если друг у Александра был в лице Гефестиона, то насчет «глашатая славы» было сложнее. В армейском обозе ехало множество ученых и литераторов, но ни один из них даже отдаленно не напоминал Гомера.

Продолжая проводить параллели с Троянской войной, лучший друг Александра Гефестион возложил венок на могилу Патрокла. Трудно сказать, договорились друзья об этом заранее или же царский товарищ поймал нужный момент и действовал сообразно обстоятельствам. Наблюдая эту идиллию, остальное окружение базилевса могло только зубами скрипеть от злости. Если Александр – это Ахиллес, а Гефестион – Патрокл, то было от чего огорчиться царским военачальникам, которые могли оказаться в тени всемогущего фаворита.

Возможно, я и ошибаюсь, но мне кажется, что в этот момент Александр был действительно счастлив и не думал о том политическом значении, которое будет в дальнейшем предаваться этому мероприятию. Базилевс испытывал радость, что находится там, где жили, сражались и умирали великие герои, его предки, чьи имена он слышал едва ли не с рождения. Завоеватель всегда очень серьёзно относился к тому, что написано в «Илиаде», это были впечатления его детства, а они, как известно самые яркие. Александр был просто обязан побывать на древней земле Илиона, и он это сделал. Можно не сомневаться, что воспоминания об этом памятном дне царь сохранил до конца своих дней.

Но одно дело романтика, и совсем другое реальная жизнь. На тот момент Троя была небольшим селением, где находилось небольшое святилище Афины. По свидетельству Страбона, после победа при Гранике, Александр вновь прибыл в Трою. Там он украсил храм посвятительными дарами, назвал селение городом и распорядился восстановить все постройки. Население было объявлено освобожденным от податей. В дальнейшем Александр не забывал о Трое и после разгрома Персидской державы отправил её жителям послание, где обещал сделать город великим, а храм знаменитым. Также базилевс хотел учредить в Трое священные игры. Но все эти планы так и остались планами, поскольку смерть царя не позволила им осуществиться.

Правда, кое-что в этом направлении после смерти Великого Македонца сделал Лисимах. По приказу диадоха был отреставрирован храм Афины, а сам город обнесли стеной. Также в Трою переселили жителей из окрестных городков и селений. Однако со временем город снова пришёл в упадок и следующим, кто серьезно озаботился его благосостоянием, был Гай Юлий Цезарь.

* * *

После паломничества в Трою, царь прибыл в Арисбу, где стояла лагерем македонская армия. Ему уже было известно, что персидские сатрапы собрали крупные силы и выступили в поход. Александр двинулся им навстречу, занял города Лампсак и Гермот, где и узнал о том, что персидское войско покинуло город Зелея и подошло к реке Граник. Это место называли «Воротами в Азию» и, как заметил Плутарх, надо было биться за право входа. Но базилевс и его окружение жаждали решающей битвы, поэтому сложившаяся ситуация их вполне устраивала.

В персидском стане также большинство военачальников и сатрапов стремились к генеральному сражению. Но, прежде чем приступить к рассказу о битве на реке Граник, необходимо сделать небольшое отступление и вкратце рассмотреть вопрос о состоянии персидской армии к моменту македонского вторжения.

Я всегда придерживался мнения о том, что наиболее интересное и качественное исследование армии Ахеменидов сделал Ганс Дельбрюк. Немецкий учёный очень внимательно разбирает разные аспекты военной организации Персидской державы, а заодно разоблачает многочисленные мифы, которые были созданы историками древности по данному вопросу. К примеру, Дельбрюк категорически отметает сведения о многочисленных персидских полчищах, которые исчислялись в сотни тысяч воинов, и состояли из представителей различных народов, населяющих громадное государство. «Персидское государство состояло из национального персидского ядра и многочисленных подчиненных народностей. Из этих последних персидские цари не набирали бойцов. Месопотамцы, сирийцы, египтяне, малоазиатские народности составляли невоинственную, платившую дань массу; исключением являлись финикийские и греческие моряки, из которых, разумеется, комплектовались матросы для военного флота»[23]23
  Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. СПб.: Наука; Ювента, 1999. С. 62.


[Закрыть]. Правда, к тому времени, когда на престол взошёл Дарий III, персидские цари начали призывать под свои знамена контингенты из восточных сатрапий. В них служили представители воинственных народов Средней Азии – бактрийцы, согдийцы и кочевники саки, которых античные историки называли скифами. Являясь великолепными наездниками, они составляли значительную часть кавалерии персидского царя. Поэтому нельзя не согласиться с мнением Дельбрюка о том, что «персы создавали свое войско на основе не количественного, но качественного принципа»[24]24
  Там же. С. 63.


[Закрыть].

Ядром армии Ахеменидов испокон веков были царские телохранители, в рядах которых служили представители высшей персидской элиты. Этот корпус насчитывал 1000 пеших и 1000 конных бойцов. Их отличительной чертой были золотые и серебряные шары на копьях, поэтому их называли «держатели яблока». Кроме корпуса царских телохранителей, который, несмотря на великолепные боевые качества всё же был малочисленным, основу персидской армии составляли части отборной пехоты, которых называли «бессмертные». Такое название они получили потому, что вместо погибшего воина в их ряды сразу же зачислялся новый боец, и численность отряда всегда оставалась неизменной – 10 000 человек. В отличие от большей части пехотных подразделений они были защищены тяжёлыми доспехами и вооружены копьями, мечами, боевыми топорами и луками.

Другой значительной силой, на которую опирались владыки Азии, были личные дружины персидских аристократов: «Надо представлять себе, что все сатрапы от Черного моря до Красного, вступая в должность, приводили с собою большую национально-персидскую дружину, из которой они набирали своих телохранителей и придворных, а также гарнизоны для наиболее важных укрепленных пунктов. Налоги и взимаемая сатрапом дань натурой давали ему возможность не только содержать эти дружины, но также пополнять их в случае нужды наемниками из воинственных племен, многие из которых оставались в этом огромном государстве в полунезависимом, а иногда и вовсе независимом положении»[25]25
  Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. СПб.: Наука, Ювента, 1999. С. 63.


[Закрыть]. Советский военный историк Е.А. Разин также отметил, что именно персидские контингенты составляли основу армии Царя царей: «Наиболее боеспособными воинами в персидской пехоте были персы, мидяне и бактрийцы»[26]26
  Разин. Е. История военного искусства. М.: Полигон, АСТ, 1999. С. 85.


[Закрыть]. Впрочем, данное высказывание можно с полным основанием отнести и к кавалерии. В целом Г. Дельбрюк делает, на мой взгляд, совершенно обоснованный и правильный вывод о том, что: «Персы были профессиональными воинами»[27]27
  Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. СПб.: Наука; Ювента, 1999. С. 64.


[Закрыть].

Об этом свидетельствует вся система подготовки и вооружения персидской, а также мидийской знати, недаром античные авторы часто называют персов мидийцами. После завоевания Мидии царём Киром, персы очень многое переняли в военном деле у своих бывших врагов, особенно это заметно в организации тяжёлой кавалерии. До наших дней дошел рассказ Геродота о том, как знатные персы готовили своих сыновей к военной службе: «Доблесть персов – мужество… Детей с пяти до двадцатилетнего возраста они обучают только трем вещам: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости» (I,136). Аналогичную информацию сообщает и Страбон: «С пятилетнего возраста до 24 лет дети упражняются в стрельбе из лука, в метании дротика, в верховой езде и борьбе… Перед утренней зарей учителя будят юношей звуком медных инструментов и собирают их в одно место, как бы на военный парад или на охоту. Разделив их на отряды по 50 человек и назначив предводителем каждого отряда кого-нибудь из сыновей царя или сатрапа, учителя приказывают бежать за предводителем, выделив пространство длиной в 30 или 40 стадий. Кроме того, учителя требуют от учеников отчета в каждом уроке и вместе с тем заставляют их громко говорить, упражнять дыхание и легкие, а также приучают переносить жару, холод и дожди и переходить бурные потоки, сохраняя при этом сухим оружие и одежду» (XXV,III,18). Пусть и очень отдаленно, но это похоже на воспитание рыцарей в Средние века. Поэтому сказки античных историков об изнеженных азиатах можно отбросить за ненадобностью.

Вновь обратимся к труду Страбона. Вот что географ рассказывает о снаряжении персидских воинов: «Персы участвуют в походах в качестве простых воинов и начальников с 20 до 50 лет, как в пехоте, так и в коннице… Вооружение персов состоит из плетеного щита ромбоидальной формы; кроме колчана, у них есть еще секиры и сабли; на голове они носят войлочную шапку в виде башни; панцирь у них чешуйчатый» (XXV,III,19).

Персидские цари располагали великолепной тяжелой конницей, где наездники были защищены прочными доспехами. О том, каким надёжным было защитное вооружение персидских аристократов, мы можем прочитать у Геродота. Вот что «отец истории» рассказывает о гибели командира конницы персов Масистия в битве при Платеях. «При атаке отрядов конницы конь Масистия, скакавшего впереди, был поражен стрелой в бок. От боли он взвился на дыбы и сбросил Масистия. Афиняне тотчас же накинулись на поверженного врага. Коня его они поймали, а самого Масистия прикончили, несмотря на отчаянное сопротивление. Сначала афиняне, правда, не могли справиться с ним, так как он был вооружен вот как: на теле у Масистия был чешуйчатый золотой панцирь, а поверх надет пурпуровый хитон. Удары по панцирю не причиняли Масистию вреда, пока какой-то воин, заметив причину безуспешных попыток, не поразил его в глаз. Так-то упал и погиб Масистий» (IX,22). Здесь даже пояснять ничего не нужно, всё и так предельно ясно. Курций Руф, рассказывая о войске Дария III, также отметит наличие тяжелой кавалерии: «Покрытием всадников и коней служили панцири из железных пластинок, рядами скрепленных между собой» (IV,9). Вооружены эти отлично подготовленные воины были ударным оружием, мечами, луками и короткими копьями, больше напоминавшими дротики, поскольку до длинных копий парфянских катафрактов и сарматов было ещё далеко.

У персидской пехоты тоже были свои особенности: «Ввиду того, что основным оружием был лук, предохранительное вооружение было легким: у пехоты только плетеный щит, который стрелок выставлял перед собой при стрельбе. „Они идут в бой в шапках и штанах“, – описывает Аристагор персидских воинов спартанцам. В другом месте упоминаются чешуйчатые панцири, но ими, по всей вероятности, пользовалась только часть всадников»[28]28
  Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. СПб.: Наука; Ювента, 1999. С. 62.


[Закрыть]. Кроме лучников, в рядах персидской армии находились отряды пращников и метателей дротиков, которых набирали среди горных племён. Из этих особенностей вытекала и тактика пехоты персов на поле боя: «Метательный бой был основным видом боя. Мечи и короткие копья являлись второстепенным оружием»[29]29
  Разин Е. История военного искусства. М.: Полигон, АСТ, 1999. С. 85.


[Закрыть]. Недаром и Страбон, рассказывая о персах, отметил, что «У каждого есть лук и праща» (XXV,III,19).