Текст книги "Греко-персидские войны"

II. Великое Ионийское восстание

1. Как начинаются большие войны. 513–499 гг. до н. э

В 522 году до н. э. умирает персидский царь Камбиз. Умирает неожиданно, от случайно полученной раны. После его смерти прямых наследников Кира Великого по мужской линии не осталось, поскольку во время похода в Египет Камбиз распорядился убить своего младшего брата Бардию. Появление самозванца и восстания внутри державы на несколько лет погрузили государство в смуту. Занявший трон Персии Дарий, сын Гистаспа, представитель боковой ветви Ахеменидов, с трудом подавил антиправительственные выступления и мятежи сепаратистов. Именно в это время по личному указанию царя был убит сатрап Орет, организатор расправы над Поликратом Самосским.

Активную внешнюю политику Дарий начинает проводить с 517 года до н. э. Финикийцы при Камбизе признали власть Ахеменидов, и теперь его преемник на троне мог использовать их боевые корабли для установления персидского господства в Эгейском море. Финикия не была завоевана силой оружия. Геродот пишет, что «Камбис не считал себя вправе употребить насилие по отношению к финикиянам, потому что они подчинились персам добровольно и вся морская сила персов держалась на финикиянах» (III, 19). Именно с помощью финикийского флота персами был захвачен остров Самос.

После смерти Поликрата там захватил власть Меандрий. Вскоре бывший секретарь вступил в конфликт с местным населением и удерживал бразды правления только с помощью военной силы. В это время при дворе Дария появился младший брат Поликрата Силосонт и попросил царя сделать его тираном на Самосе. С Дарием он был знаком еще с тех времен, когда молодой военачальник не был царем. Взвесив на весах своей мудрости все «за» и «против», сын Гистаспа решил помочь изгнаннику. На острове высадилась персидская армия под командованием Отана. Меандрий испугался, сложил с себя все полномочия, сел на корабль и уплыл в Спарту. Кровопролитие спровоцировал его младший брат Харилай, во главе отряда наемников атаковавший персов. На городских улицах закипели яростные бои, и разъяренный Отан распорядился убивать всех подряд. Харилай был разбит, а разоренный и обезлюдевший остров персидский военачальник передал Силосонту. Примерно в это же время Дарию подчинился и Хиос.

В 513 году до н. э. персидский царь отправился в поход против скифов. Это предприятие закончилось полной неудачей, а от неминуемой гибели Дария спасли ионические греки. Хотя по идее именно они должны были желать персам сокрушительного поражения. Но в этом и заключается парадокс истории. Разберем этот момент более подробно.

Начнем с того, что отношения между персами и малоазийскими эллинами были отнюдь не безоблачными. Уже Камбиз «смотрел на ионян и эолийцев как на рабов, полученных по наследству» (Herod. II, 1) и привлекал к участию в войне против Египта. Такое положение дел эллинам не могло нравиться, и они должны были стремиться его изменить. Отправляясь в поход на скифов, Дарий привлек к участию в нем как ионийцев, так и эолийцев. Однозначно, что инициатива персидского царя не вызвала радости у эллинов, перспектива идти неизвестно куда и сражаться неизвестно за что их вовсе не прельщала. Но выбора не было, и корабли греческих городов Малой Азии приняли участие в Скифском походе Дария I.

Когда сухопутная армия персов подошла к реке Истр[29]29
  Истр – современный Дунай.


[Закрыть] и военачальники Дария наметили место будущей переправы, прибыл флот малоазийских эллинов. После того как был возведен мост через Истр, Дарий распорядился перебросить войска на противоположный берег, а затем разрушить мост, чтобы ни у кого и мысли не было об отступлении. Греческие стратеги прекрасно понимали, что вскоре им придется вместе со своими людьми идти в скифские степи, а как там все повернется, ведают одни олимпийские боги. Никто не желал проливать свою кровь за интересы Дария. Военачальники думали долго и наконец придумали. Озвучить позицию эллинов вызвался стратег города Митилена Кой. Риск был велик, поскольку существовала большая вероятность того, что если Дарий почует подвох, то голова стратега будет торчать на копье у царского шатра. Но Кой был человек храбрый и на риск шел сознательно. На военном совете он заявил следующее: «Ты готовишься, царь, вторгнуться в такую страну, где не найдешь ни вспаханного поля, ни населенного города. Пускай этот мост остается нерушимо на месте, а стражами при нем поставь тех самых лиц, которые соорудили его. Если мы найдем скифов и предприятие наше кончится счастливо, у нас будет обратный путь; если же мы не сможем найти их, то по крайней мере обратный путь для нас обеспечен. Я не того боюсь, что скифы одолеют нас в сражении, а скорее того, что мы не найдем их и в блужданиях будем терпеть невзгоды. Могу сказать, однако, что я предлагаю это не ради себя, не из желания остаться здесь; я высказываю лишь мнение, которое кажется мне наиболее выгодным для тебя, царь; сам же последую за тобой и не помышляю оставаться» (Herod. IV, 97). Дарию такая речь пришлась по душе, и, будучи уверенным, что слова Коя продиктованы исключительно заботой о владыке персов, он принял предложение стратега. Собрав эллинских военачальников, царь взял ремень, завязал на нем 60 узлов и вручил его тирану Милита Гистиею. После чего обратился к собранию с краткой речью: «Прежде высказанное мной решение относительно моста, ионяне, я отменяю; теперь возьмите этот ремень и поступите так: начиная как раз с того времени, когда я пойду на скифов, развязывайте на ремне каждый день по одному узлу; если бы за этот промежуток времени я не явлюсь назад и минует число дней, обозначенное узлами, плывите обратно на родину; а до той поры оберегайте мост, приложите всяческое старание к защите его и сохранению в целости. Этим окажете мне большую услугу» (Herod. IV, 98). Персидская армия ушла, а эллины остались сторожить мост.

Время тянулось медленно. Но в один прекрасный день у предмостных укреплений, сооруженных греками, появились конные отряды скифов. Их посланцы обратились к стратегам и предложили совместными усилиями уничтожить персидскую армию. Со слов скифов выходило, что войско Дария находится на грани катастрофы и если эллины разрушат мост и уплывут домой, то ни один перс не перейдет через Истр. В этом случае греческие города Малой Азии получали свободу и независимость.

Предложение было очень соблазнительным. Стратеги и тираны были уверены, что если Дарий со всей армией погибнет в скифских степях, то в державе Ахеменидов начнется жесточайшая борьба за власть, и не исключено, что государство вообще развалится. Это давало ионийцам и эолийцам уникальный шанс снова обрести независимость. Все эти соображения и озвучил перед коллегами афинянин Мильтиад, тиран Херсонеса Фракийского[30]30
  Херсонес Фракийский – современный Галлипольский полуостров, где находились греческие колонии Сест, Кардия, Элеунт и ряд других.


[Закрыть], будущий победитель персов при Марафоне.

Это была выдающаяся во всех отношениях личность. Его отцом был Кимон, сводный брат Мильтиада Старшего. Во время правления афинского тирана Писистрата Мильтиад Старший по приглашению представителей фракийского племени долонков, с отрядом добровольцев отправился на Херсонес Фракийский и утвердил там свою власть. Проще говоря, стал тираном. Как пишет Геродот, Мильтиад укрепил стеной перешеек полуострова и начал активно воевать с соседями. Во время одного из походов он попал в плен и был освобожден благодаря помощи лидийского царя Креза. Детей у Мильтиада Старшего не было, и перед смертью он передал власть над Херсонесом своему воспитаннику племяннику Стесагору, брату Мильтиада Младшего. Но Стесагор вскоре был убит, и тогда на Херсонес Фракийский прибыл из Афин его брат Мильтиад, названный так в честь своего знаменитого дяди (Herod. VI, 39). Укрепившись в регионе, Мильтиад Младший женился на дочери фракийского царя Олора и, как свидетельствует Геродот, содержал для своей охраны 500 наемников. И вот теперь в компании других тиранов Мильтиад шел против скифов под знаменами Дария.

В том, что именно он выступил с предложением последовать совету скифов, нет ничего удивительного. Херсонес Фракийский совсем недавно попал в зависимость от Дария, и Мильтиада такое положение дел не устраивало. Поэтому он так яро и агитировал за разрушение моста. Но ему возразил Гистией из Милета. Он заметил, что власть большинства присутствующих на совете тиранов держится на остриях персидских копий, и в случае гибели царя народ их просто изгонит. Этим убойным аргументом Гистией сразу же склонил на свою сторону все собрание, за исключением Мильтиада. После чего хитрый милетянин вышел к скифам и сказал, что греки принимают их предложение и, пока степняки атакуют армию Дария, мост будет разрушен. Ионийцы стали демонстративно разбирать часть моста, а скифы отправились навстречу персидской армии.

Но противники неожиданно разминулись, и войска Дария вышли к Истру. Царь пришел в отчаяние, увидев, что мост частично разобран, однако появился Гистией и велел чинить переправу. Греческие корабли стали перевозить воинов царя, а когда мост был восстановлен, персидские войска сплошным потоком хлынули на другой берег. Так был спасен царь Дарий. Когда скифы узнали о предательстве эллинов, их негодованию не было предела. Но исправить ситуацию в данный момент уже было нельзя. Дарий ушел, и надежды скифов на его разгром развеялись как дым: «Скифы искали персов, но опять не нашли их. Поэтому так оценивают они ионян: если ионяне свободны, то они самые жалкие трусы; но, если смотреть на них как на рабов, они самые преданные и постоянные рабы. Вот как у скифов говорят об ионянах» (Herod. IV, 142). Степняки были абсолютно правы, поскольку личные интересы небольшой группы людей восторжествовали над интересами их сограждан.

Что же касается Гистиея, то его поступок имел трагические последствия не только для него лично, но и всей Ионической Греции.

* * *

Хотя изначально ничего не предвещало беды. Когда Дарий вернулся из похода на скифов, то призвал к себе Гистиея и стратега Коя, чтобы наградить за спасение армии и царя. Владыка Азии просто спросил эллинов, что они хотят. Кой изъявил желание стать тираном Митилены, а Гистией попросил в личное владение область Миркин на землях фракийского племени эдонов, проживающего по берегам реки Стримон[31]31
  Стримон – современная река Струма, протекающая по территории Греции и Болгарии.


[Закрыть]. Дарий исполнил их пожелания.

Несмотря на неудачу в достижении главной стратегической цели, поход на скифов имел далеко идущие последствия. Дело в том, что на первоначальной стадии похода персы завоевали фракийские земли и теперь у Дария был отличный плацдарм для наступления в Европе. Царь захотел его расширить и укрепить, поэтому в районе Геллеспонта были оставлены войска под командованием Мегабиза. Персидский полководец развернул мощное наступление в северном регионе Эгейского моря.

Первой жертвой персов стал основанный выходцами с Самоса город Перинф, расположенный на северном берегу Пропонтиды[32]32
  Пропонтида – Мраморное море.


[Закрыть]. Жители оказали ожесточенное сопротивление захватчикам, однако подробностей обороны Геродот не сообщает. После падения Перинфа Мегабиз начал планомерное завоевание Фракии. Персы подчинили все побережье Пропонтиды и по личному распоряжению царя начали войну против племени пеонов, проживающих по соседству с фракийцами. Пеоны нисколько не испугались, собрали большое войско и выступили навстречу врагу. В пути две армии разминулись, и персы вторглись в Пеонию, оказавшуюся без защиты. Когда весть об этом дошла до пеонов, поджидавших врагов совсем в другом месте, то они просто разбежалось по домам. После этого все города Пеонии сдались на милость победителя. Мегабиз с пеонами не церемонился и стал массово переселять их в Азию, сгоняя с исконных земель.

Наступила очередь Македонии. Рассказ Геродота о том, что македонцы убили персидских послов, потребовавших покорности от царя Аминты, скорее всего, является позднейшей красивой легендой. Страна была не в том положении, чтобы ее правители могли позволить себе такие вольности. И Аминта и его сын Александр должны были знать, что последует за убийством послов. Другое дело, что они могли подкупить персидских уполномоченных. «Отец истории» пишет, что Аминта не только дал персам денег, но и выдал свою дочь за знатного перса Бубара, возглавлявшего посольство. Но тем не менее македонцы подчинились Дарию. Поход Мегабиза завершился полным успехом и несколько подсластил горечь поражения от скифов.

Возвращаясь в Малую Азию, Мегабиз обратил внимание на то, как использует царский подарок Гистией. Тиран Милета развернул на пожалованных землях грандиозные работы по возведению нового города и начал разработку серебряных рудников. Мегабиз, опытный воин, грамотно оценил складывающуюся ситуацию. Прибыв в Сарды, военачальник при личной встрече объяснил Дарию все последствия деятельности Гистиея: «Что ты сделал, царь? Ты предоставил эллину, человеку ловкому и хитрому, построить во Фракии город, там, где имеются в изобилии корабельный лес, дерево для весел и серебряные рудники; кругом живет множество эллинов и варваров, которые, признав его главенство над собой, будут делать все, что бы он ни приказал им, днем ли или ночью. Поэтому во избежание домашней войны останови его работы благовидным вызовом его к себе; когда ты будешь иметь его в своих руках, сделай так, чтобы он не мог уже перейти к эллинам» (Herod. V, 23).

Отличительной чертой Дария как правителя было то, что он умел прислушиваться к разумным советам приближенных. Его сын Ксеркс вел себя иначе, и такая самоуверенность не довела его до добра. Дарий срочно вызвал Гистиея в Сарды. Там он в очередной раз похвалил тирана Милета за спасение на Истре, объявил эллина верным другом, а затем предложил отправиться вместе в Сузы, чтобы обсудить грядущие великие свершения. Представил дело так, что отныне Гистией у него первый советник. Но чтобы окончательно усыпить бдительность хитрого тирана, сделал его своим сотрапезником, что считалось среди персов величайшей честью. Поставив сатрапом в Сардах своего брата Артафрена и назначив перса Отана преемником Мегабиза на посту командующего, Дарий в компании Гистиея отправился в Сузы.

Отан продолжил боевые действия в районе Пропонтиды. Были захвачены находившиеся на противоположных берегах Боспора Византий и Халкедон, затем персидский полководец мобилизовал флот эллинов с Лесбоса и с его помощью завоевал острова Лемнос и Имброс. После чего боевые действия в регионе на время прекратились.

Ситуация сложилась парадоксальная. Поход против скифов был провален, но во Фракии и на берегах Пропонтиды персы достигли колоссальных успехов. Это рикошетом ударило по полисам Балканской Греции, поскольку оказалась нарушена их связь с колониями в Северном Причерноморье. Возникли перебои с поставками зерна, а торговлю в регионе стали прибирать к рукам финикийские купцы. Афины, Коринф, Мегары, Милет и ряд других городов стали нести колоссальные убытки.

Подводя итоги персидским завоеваниям в Европе, Геродот делает интересное замечание относительно греков Малой Азии: «После этого на короткое время беды приостановились; но вскоре они снова обрушились на ионян из Наксоса и Милета. Если Наксос превосходил по богатству все Кикладские острова, то в это же самое время и Милет находился в более цветущем состоянии, нежели когда-нибудь, и занимал первое место в Ионии» (V, 28). На мой взгляд, это утверждение несколько спорное, поскольку его опровергают последующие события. Особенно это касается Милета. Судите сами.

Геродот причины Ионийского восстания сводит к деятельности двух конкретных личностей – Гистиея и его двоюродного брата, а по совместительству и зятя Аристагора. Проблема в том, что какими бы выдающимися политиками эти двое ни были, им бы никогда не удалось поднять массы на такое масштабное выступление против персов. За одним исключением – если бы народ не выражал недовольство существующим положением дел. Такие масштабные выступления никогда не происходят по желанию конкретных личностей, это происходит только тогда, когда интересы заговорщиков совпадают с чаяниями многих людей. В любом другом случае попытки политических авантюристов терпят крах. И восстание малоазийских эллинов против персов здесь не было исключением.

Мы помним, что уже Камбиз относился к ионийцам и эолийцам как к своим наследственным подданным. А ведь Милет не был завоеван персами, он заключил с Киром договор о союзе и дружбе. Очевидно, что со временем Ахемениды стали закручивать гайки, и во время похода на скифов мы уже видим милетян в составе персидской армии. Но это только один штрих.

Вряд ли можно сомневаться в том, что для определенной части греков Малой Азии вхождение в состав державы Ахеменидов пошло во благо; в частности, это относится к купцам и торговцам, которые в своих целях использовали отлаженную инфраструктуру государства. Для остальных же эллинов персидское господство могло рассматриваться как национальное унижение, со всеми вытекающими последствиями.

* * *

После того как Гистией уехал с Дарием в Сузы, править в Милете стал его родственник Аристагор. Этот человек по своему складу характера был авантюристом, все время стремился прихватить, то, что плохо лежит, и именно этим объясняются его дальнейшие действия. Когда в Милет прибыли изгнанные с острова Наксос аристократы и попросили дать им войска, чтобы с их помощью вернуться на родину, Аристагор усмотрел в этом неплохой шанс для себя. Быть одновременно тираном в Милете и Наксосе, по его мнению, было совсем неплохо. Но дело следовало вести очень тонко, поскольку было неизвестно, как на такое усиление Аристагора посмотрят персы. Поэтому тиран действовал осторожно.

Прежде всего, он заявил просителям, что поскольку демократы на Наксосе могут выставить до 8000 гоплитов, то и силы для экспедиции потребуются значительные. Поэтому есть смысл заручиться поддержкой персов. Изгнанники согласились с тираном и пообещали содержать за свой счет войска, которые отправятся вместе с ними на остров. Прихватив богатые подарки, Аристагор отправился в Сарды к местному сатрапу Артафрену, брату Дария. Рассказав персу о просьбе аристократов с Наксоса, хитрец главный упор сделал на то, что, овладев этим богатым островом, персы смогут развивать наступление на весь архипелаг Киклады. Ни один из Кикладских островов еще не был под властью персов, и сатрап был полон энтузиазма порадовать царственного брата новыми завоеванными территориями.

Но Аристагор смотрел в корень проблемы и намекнул Артафрену, что, получив плацдарм в виде Кикладского архипелага, персы легко перенесут боевые действия на остров Эвбея. От нее до Балканской Греции рукой подать, да и сама Эвбея – очень большой и богатый остров. Брат Дария заглотил наживку, согласовал вопрос с царем и передал в распоряжение Аристагора флот и войска экспедиционного корпуса. Вместо ста кораблей, которые просил тиран Милета, Артафрен выделил в его распоряжение две сотни боевых судов. Причем главной ударной силой флота были корабли малоазийских эллинов. Командующим над армией вторжения Дарий назначил своего двоюродного брата Мегабата. Как показало время, это оказалось далеко не самым лучшим решением.

Очень часто бывает, что из-за какой либо мелочи рушатся великие начинания. Аристгор и Мегабат тщательно спланировали операцию по захвату Наксоса, проведя мощнейшую кампанию по дезинформации противника и распространив слухи о том, что их флот идет в Геллеспонт. Армада выдвинулась к Хиосу, создавая видимость движения на север, однако затем случилась непредвиденная задержка, поскольку корабли ожидали попутного ветра, чтобы отплыть к Наксосу. Казалось, что все идет по плану, но здесь вмешался его величество случай.

Мегабат относился к своим обязанностям военачальника очень серьезно и старался поддерживать на флоте железную дисциплину. Двоюродный брат царя не предавался лени на флагманском корабле, а лично объезжал эскадру, проверяя несение сторожевой службы. И случилось так, что на одном из судов он не обнаружил стражу. В военное время это было серьезным преступлением, и Мегабат решил продемонстрировать на конкретном примере неотвратимость наказания за халатное отношение к своим обязанностям. По его приказу командир корабля по имени Скилак был схвачен, связан по рукам и ногам и засунут в отверстие для весла, так что голова оказалась снаружи, а туловище внутри. И пока Скилак хлопал глазами, оказавшись в столь нелепом положении, добрые люди донесли Аристагору о том, что его товарищ попал в беду.

Тиран поспешил к Мегабату и стал уговаривать перса отпустить Скилака, но военачальник был неумолим, справедливо полагая, что данный случай должен послужить наглядным уроком остальным командирам. Перс пытался втолковать Аристагору, что был вынужден так поступить не ради наказания, а ради дисциплины. Ничего личного. Но Аристагор больше поднаторел в интригах, чем разбирался в военных делах, и потому совершил глупость, которая имела далеко идущие последствия.

Расставшись с Мегабатом, он отправился на корабль, где отбывал наказание Скилак, и своей волей освободил друга от наказания. Когда об этом узнал командующий, то он немедленно прибыл к Аристагору и высказал все, что о нем думает. Эллин разозлился, забыл, кто перед ним находится, и крикнул в лицо Мегабиту: «Что тебе в этом деле? Разве Артафрен не велел повиноваться мне и плыть туда, куда я укажу? Зачем тебе столько хлопотать?» (Herod. V, 33). Если бы Аристагор был поумнее, он бы никогда не сказал таких слов Ахемениду, двоюродному брату персидского царя. Но тиран Милета, неизвестно по какой причине, уверовал в собственную непогрешимость и неуязвимость, тем самым спровоцировав конфликт. Оскорбление было налицо, Мегабат пришел в ярость, однако себя сдержал и не стал доводить дело до выяснения отношений с оружием в руках. Но когда наступила ночь, персидский полководец отправил на Наксос доверенных людей, приказав им сообщить местным властям о планах Аристагора. Гром грянул.

Тиран и не подозревал о том, что все его честолюбивые замыслы рухнули. Что жители Наксоса укрепили стены, свезли в город запасы продовольствия и приготовились к обороне. Полный радужных надежд, Аристагор высадился с армией на острове, где столкнулся с суровой реальностью. Вместо молниеносного захвата города врасплох ему пришлось вести изнурительную четырехмесячную осаду. Жители защищались отчаянно, персы несли большие потери, а затянувшаяся война поглощала не только деньги Артафрена, но и личные средства Аристагора. Тиран оказался в очень непростой ситуации, когда снимать осаду было опасно, а продолжать – смерти подобно. Приходилось выбирать между плохим и очень плохим. Соорудив на острове крепость для наксосских аристократов, Аристагор распорядился грузить войска на корабли и покинуть остров. Его авантюра потерпела крах.

Самым страшным было то, что вольно или невольно, но тиран обманул Артафрена, и теперь в Сардах с него могли спросить по всей строгости за провал экспедиции. Вот когда Аристагор горько пожалел о своем конфликте с Мегабатом. Он не сомневался, что военачальник так представит дело своему родственнику Артафрену, что виноватым будет исключительно правитель Милета. О том, чем это грозит ему лично, Аристагор даже думать не хотел. В лучшем случае отнимут власть, а в худшем…

О судьбе Поликрата Самосского еще не забыли.

Ко всему этому прибавились и чисто экономические соображения, поскольку содержание флота требовало колоссальных средств, а они у Аристагора были на исходе. Экипажи кораблей были недовольны неудачным походом, в котором не удалось взять добычу, и требовали от командования денег. Тиран находился в отчаянном положении и не знал, на что решиться, когда прибыл посланец от Гистиея.

* * *

Если исходить из той информации, которую сообщает Геродот, то картина вырисовывается следующая. Аристагор, оказавшись в очень сложной ситуации, пришел к выводу о том, что свои личные проблемы он сможет решить только в том случае, если ионические греки откажутся признавать власть персов. Тиран понимал, что в этом случае война неизбежна, но исходил из того, что перед лицом смертельной опасности греческие города Малой Азии объединятся в союз, во главе которого будет стоять Милет. А во главе Милета – Аристагор. Было понятно, что без помощи эллинов Балканской Греции их азиатские сородичи не устоят против всей мощи державы Ахеменидов, но тиран был уверен, что сумеет с ними договориться.

Тем временем Гистией понял, что его пребывание в Сузах около царя есть не более чем почетное заключение. Однако шансов избавиться от навязчивого гостеприимства Дария у него не было никаких. И тогда Гистией пришел к странному выводу о том, что если в Милете вспыхнет восстание, то царь будет вынужден отправить его наводить порядок в городе. Исходя из этого, бывший тиран написал письмо Аристагору, в котором рекомендовал зятю отложиться от персов. Обрив голову верному слуге, Гистией наколол ему послание татуировкой, дождался, когда отрастут волосы, и отправил к двоюродному брату. Когда человек Гистиея прибыл в Милет, то при встрече с Аристагором попросил обрить ему голову и прочитал следующие слова: «Гистией – Аристагору: возмути Ионию» (Polyaen. I, 24). Послание родственника совпало с собственными желаниями тирана. Так, по мнению Геродота, и началось Ионийское восстание. Однако в версии «отца истории» присутствует целый ряд нестыковок.

Аристагор стал тираном Милета только потому, что Дарий увез Гистиея в Сузы. Поэтому именно Аристагор был меньше всех заинтересован в возвращении тестя в Милет. Это должен был понимать и Гистией. Исходя из этого, писать письмо Аристагору с просьбой поднять эллинов на восстание только ради того, чтобы дать возможность родственнику вернуться домой, было со стороны Гистиея большой глупостью. Правда, Геродот не говорит о том, что же было в этом злополучном письме, только отмечает, что в нем был совет «восстать против царя». Но какие аргументы в пользу этого приводил Гистией, неизвестно. А они должны были быть очень весомые, ибо не тот человек был Аристагор, чтобы журавля в небе предпочесть синице в руках. Полиэн же, как мы видели, просто зафиксировал призыв к восстанию без объяснения причин.

Можно предположить, что Гистией знал о проблемах, которые возникли у Аристагора. Однако это вызывает определенные сомнения, поскольку Сузы находятся очень далеко от эгейского региона, и вряд ли бывший правитель Милета владел всей полнотой информации о событиях в Ионии. Поэтому не надо придавать посланию Гистиея столь большое значение, как это делает Геродот. По большому счету, оно было не о чем. Единственное, о чем мог Гистией просить зятя, так это о том, чтобы он посодействовал его возвращению из Суз. При этом бывший тиран должен был отказаться от всяких претензий на Милет, в противном случае Аристагор его просьбу мог просто проигнорировать. Но в данной ситуации Гистией был согласен ограничить свои аппетиты областью Миркин, находившийся в его личном владении. Исходя из приведенных выше фактов, можно говорить о том, что зачинщиком Ионийского восстания был только один человек – Аристагор. Его тесть находился далеко и при всем желании не мог повлиять на ход событий.

Тиран Милета собрал на совет своих единомышленников. Задача перед ними стояла архисложная, поскольку предстояло поднять на восстание против Дария не отдельно взятый город, а всю Ионическую Грецию. Я уже отмечал, что среди малоазийских эллинов господствовали антиперсидские настроения, и поэтому у заговорщиков были определенные надежды на успех. Хотя звучали и прямо противоположные мнения, призывающие к осторожности, поскольку мощь державы Ахеменидов значительно превосходила возможности ионийцев и эолийцев. Но Аристагор делал ставку на помощь городов Балканской Греции и настойчиво убеждал в этом соратников выступить против персов. Убедил. Беда была в том, что тиран сам не знал, как в Элладе отнесутся к восстанию, поскольку собирался ехать туда только после того, как ионические греки объявят о своей независимости. Это была крупнейшая ошибка Аристагора.

Договорившись о том, что восстание необходимо, собравшиеся стали обсуждать непосредственно само вооруженное выступление. Исходя из сложившейся обстановки, решили сначала привлечь на свою сторону флот, стоявший после неудачного похода на Наксос в городе Миунте. Присутствующий на совещании логограф Гекатей высказал мнение о том, что необходимо конфисковать сокровища храма Аполлона в Дидимах и употребить их на постройку новых кораблей и вербовку наемников. Ученый исходил из того, что они все равно будут разграблены персами. Но это предложение отклонили, сочтя его кощунственным. Зря они это сделали, поскольку в данный момент, когда решалась судьба Ионической Греции, необходимо было задействовать все имеющиеся ресурсы и использовать все возможности.

Сигналом к восстанию должно было стать выступление флота, организованное милетянином Иатрагором. Он должен был прибыть в Миунт и с помощью доверенных людей Аристагора захватить всех военачальников и тиранов, находившихся на кораблях. После чего бросить в массы призыв к войне против персов. Иатрагор уехал, а остальные заговорщики разъехались по своим городам, в ожидании вестей из Миунта.

* * *

Прибыв на базу флота, Иатрагор действовал очень грамотно. Ему удалось застать врасплох стратегов, находившихся в Миунте, и высшее флотское командование было взято под стражу. Среди арестованных оказался и тиран Митилены Кой, тот самый, что порекомендовал Дарию не разрушать мост через Истр. Узнав о том, что флот восстал, Аристагор демонстративно объявил в Милете об уничтожении тирании и установлении демократического правления. Но от перестановки слагаемых сумма не изменилась, и он по-прежнему сохранил свою власть над милетянами. После того как необходимые демократические заклинания были произнесены, правитель разослал своих доверенных лиц по ионийским и эолийским городам. Эти люди должны были объявить малоазийским эллинам о том, что отныне и у них торжествует демократия. Схваченных в Миунте тиранов Аристагор выдавал на суд народа.

Это известие произвело среди ионийцев и эолийцев эффект разорвавшееся бомбы. Как говорится, дух свободы опьянил. К тому же Аристагор действовал очень искусно, направив гнев народа именно на тиранов, которые были ставленниками персов. Правителей изгнали, а это автоматически вело к конфликту с державой Ахеменидов. Не исключено, что это понимание пришло к эллинам позднее. Тем временем в города доставили тиранов, арестованных в Миунте. Сограждане их просто отпустили на все четыре стороны, не повезло только Кою из Митилены. Не в добрый час он и Гистией попросили у Дария награду за скифский поход, поскольку ни тому ни другому она добра не принесла. Гистией оказался в далеких Сузах на положении почетного пленника, а Коя соотечественники вывели за городскую стену и забили камнями.