Текст книги "Два всадника на одном коне"

Глава пятая
У Олега

Варсонофий сказал мне, что рассказ свой завершит вечером, а пока велел отложить книгу про Перикла и отправляться ужинать. Но попасть вечером к Варсонофию мне не довелось. После ужина прибежал в мою келью княжий дружинник, приказал идти к Олегу. Я удивился: чего бы это он вдруг обо мне вспомнил? Ведь сейчас главная забота – город до морозов отстроить. Но коль князь велел – отнекиваться не станешь.

Прихожу в палаты, а там уже Олег, Дмитрий Чевка и Варсонофий сидят – меня дожидаются. Князь глядит на меня ласково, только в глазах тоска. Не знаю уж, как он сумел печаль и ласку в одном взгляде совместить. Стою я перед князем, а он боярина Дмитрия спрашивает:

– Ну и как сей отрок себя в ратном деле показал?

– Хорошо, – отвечает тот. – На мече и шестопёре бьётся изрядно, сулицу мечет не хуже меня. Для стрельбы из лука только надо бы ему навыка побольше… Да и силёнок пока маловато: юн слишком.

– Силёнка – дело наживное, – говорит Олег. – А как отрок показал себя в бою?

Я и сказать-то ничего не успел, а боярин опять:

– Дядя Миша говорит – не робел, был всегда среди первых. Он за ним присматривал.

Вот как! А я-то ничего и не заметил. Думал, сам по себе.

Олег повернулся к дьяку:

– А в науках он как преуспел?

– Да ты, князь, и сам знаешь, – сказал Варсонофий, – у меня сроду такого бойкого да смышлёного ученика не было.

Вот это да! С чего бы это они в один голос меня хвалить взялись? Неужто я и в самом деле такой хороший?

А Варсонофий продолжает:

– На лету всё схватывает, греческий и латынь знает свободно, жизнеописания великих мужей древности и земное описание изучает исправно. И науки он постигает в самые малые сроки, не то что твой младшенький балбесушка.

Олег грозно зыркнул на Варсонофия, и дьяк споткнулся на полуслове. Понял, что сболтнул лишнее. На мгновение в горнице повисла неловкая тишина, потом Олег сказал:

– Значит, вы оба говорите, что отрок сей в книжной премудрости и военном деле преуспел изрядно. Так?

Боярин Дмитрий и Варсонофий согласно закивали.

А Олег между тем продолжал:

– Посему повелеваю: отныне учить его будете наукам неявным. Ты, Дмитрий, обучишь его тайному бою. А Варсонофий пусть наставляет в посольском деле. Да смотрите учите крепко!

Князь встал, давая всем понять, что разговор окончен и обсуждать нечего. Дмитрий и Варсонофий поднялись следом. И тут я вспомнил:

– Постойте!

Все остановились и удивлённо посмотрели на меня.

– Я ведь опять ту печатку видел.

Варсонофий и Олег сразу поняли, о какой печатке я говорю. И только в глазах Дмитрия я увидел недоумение.

– Вот как? – спокойно удивился Олег. – Где, когда, при каких обстоятельствах и почему сразу не сказал?

Эх и умеет же князь вот так просто, с ходу, коротко и ёмко задать кучу вопросов, на которые быстро и не ответишь! Они снова уселись за стол, а я начал рассказ…

Когда я закончил, Олег, немного помолчав, повторил вопрос:

– Почему сразу об этом не рассказал?

– Пока я до городских ворот добрался, купцы успели уйти далеко. Да и кто меня послушает, если скажу, что надо их ловить! Князя нет, да и войска в Рязани осталось совсем немного. Всё равно бы никто погоню не снарядил. Да и где их там, в степи, найдёшь? А ночью прискакали ордынцы, и тогда стало совсем уж не до перстня с печаткой.

– Странно… – задумчиво сказал Олег. – во второй раз так получается. Сначала появляется человек с перстнем, где два всадника на одном коне, а потом заявляются ордынцы. Неужели лазутчик?

– Зачем лазутчику такой приметный перстень? – усомнился Дмитрий. – По нему его сразу отличишь.

– Может, и лазутчик, – предположил Варсонофий. – А перстень ведь такая штука: если не знаешь, что на печатке, присматриваться не будешь. Да и неизвестно им, что мы печатку на примету взяли. Надо бы, князь, на заставы дать знать. Если встретят людей с такой приметной печаткой, чтобы в Рязань сообщили.

– И-и-и!.. – встрял было Дмитрий.

– А вот задерживать их не надо, – оборвал его Варсонофий. – Лучше приглядеться, чем заниматься будут, с какими людьми говорить, о чём… А потом уж и решать.

– Дело говоришь, – сказал Олег. – Надо бы разобраться, с чего бы вдруг эти люди к нам зачастили и отчего после каждого их появления у нас города да сёла жгут и людей в полон уводят.

На том и порешили.

Когда вышли из терема, дьяк, видно вспомнив приказ князя о моём обучении, совсем по-мальчишески пихнул меня локтём в бок:

– А что, выходит, не зря ласточка прилетала, а?

И широко улыбнулся.

В тот вечер мы больше не занимались.

Глава шестая
Окончание рассказа Варсонофия

На следующее утро я пришёл к Варсонофию после завтрака. Дьяк сидел за столом. Перед ним, как обычно, лежал свиток пергамента, в котором он что-то писал. Увидев меня, Варсонофий отложил свиток и велел присесть за стол. Потом спросил:

– На чём мы с тобой вчера остановились, Василий?

– На том, – отвечаю, – как твой отец боялся, что Гуго Адемарский его найдёт и убьёт.

– Да, верно. Ну так слушай дальше. Скорее всего, рыцарь Гуго не стал бы дожидаться утра, а собрал бы всех и стал расспрашивать, кто чем занимался вечером. Чутьё он имел – почище волчьего! Враз бы определил, кто подслушал его разговор с чужаком. Понял это отец и решил бежать, не дожидаясь утра. Собрал свой небогатый скарб: одежду, немного денег, книгу латинскую да пару свитков. Очень уж он пристрастился в замке к чтению – не мог с книгой и свитками расстаться. Завязал всё это в узел, деньги – за пазуху и стал пробираться к воротам. Как выбраться из замка, ещё не решил, думал на месте сообразить – авось случай поможет. Можно было, конечно, переплыть ров с водой, да не хотелось ночью мокрым бродить – так и лихорадку подхватить недолго!

Но добраться до ворот отец не успел. За стенами замка послышался топот копыт, какой бывает от целого отряда всадников, и в ворота принялись колотить чем-то тяжёлым и кричать: «Именем короля, откройте!» Отец спрятался в кустах недалеко от ворот и стал наблюдать.

Стражники замка сначала не хотели открывать, но потом пришёл начальник стражи и велел впустить незваных гостей. Храмовники хоть и без особого почтения относились к королевским приказам, но открыто выказывать неповиновение всё же не смели.

В замок ворвалась целая сотня вооружённых всадников. Они тут же отобрали у стражи копья и мечи, а самих стражников заперли. У ворот осталось десятка полтора вновь прибывших.

Отец с удивлением наблюдал, как солдаты вывели Гуго де Адемара со связанными за спиной руками, непочтительно подгоняя его ударами тупых концов копий в спину, а вслед за ним – почти всех сержантов и оруженосцев ордена. Отец поблагодарил Бога, что собрался бежать именно в эту ночь, иначе и он оказался бы среди арестованных. Солдаты усадили пленников на повозки и выехали за ворота. Последним покидал замок предводитель отряда. Он освободил прежнюю стражу и велел ей охранять Гриньян, как и раньше.

Переезжая по мосту через ров с водой, предводитель внезапно остановил коня и спешился. Потом послышалась возня и непонятные возгласы. Отец видел, как стражники внесли в замок что-то большое и, кажется, тяжёлое. Приглядевшись, он понял, что это сброшенное в ров тело того самого купца, которого отравил Гуго Адемарский. Теперь всё. За убийство в тамошнем королевстве карали строго. Рыцарю точно не поздоровится.

Варсонофий прервал рассказ и стал смотреть за окошко остановившимся взглядом. Некоторое время я молчал, ожидая продолжения, потом не выдержал и спросил:

– А дальше что было?

– Дальше… – встрепенулся дьяк. – отец дождался, пока посланники короля уедут, подошёл к страже и попросил выпустить его из опустевшего замка. Его хорошо знали, поэтому стражники даже порадовались, что ему удалось избежать ареста. Отец вышел за ворота и отправился в ближайший городок, который назывался Монтелимар. Он не боялся, что его поймают, так как за годы жизни в замке очень редко покидал его пределы и вне Гриньяна его не знал никто…

Варсонофий снова замолчал, считая, наверное, что рассказ закончен. Но мне хотелось знать о дальнейшей судьбе отца моего наставника.

– Ну а потом, потом что с ним было-то?

– Потом он некоторое время жил в Монтелимаре, в работниках у одного богатого горожанина. Однажды встретил на улице своего знакомого, который был арестован вместе с рыцарем, а потом отпущен на свободу. Опасаясь, что тот его выдаст, отец снова бежал. Путь его лежал на восход, на Русь. Только там он мог чувствовать себя в безопасности.

– А почему? Разве он сделал что-то дурное?

– Нет. Просто на храмовников ополчилась не только светская власть, но и церковь. А это значит, что ни во Франции, ни в других государствах, где была католическая вера, не было бы ему покоя. Вот и решил он вернуться на Русь.

– А что стало потом с Гуго Адемарским?

– Не знаю. Скорее всего, сожгли его.

– Как – сожгли?!

– На костре. У них так принято.

Нет, ну вы как хотите, а этого я понять не мог! Бывает, что люди сгорают в крепости во время осады, отказываясь сдаваться врагу, но чтобы вот так! Пусть это преступник, который совершил любое, даже самое страшное злодеяние, но живьём жечь-то зачем? Наверное, на лице моём отразилось такое недоумение, такой ужас, что Варсонофий ласково погладил меня по голове:

– Да, народ там суровый. Если кто не по-ихнему Богу молится, могут и спалить. А рыцарь ведь ещё и человека убил. Так что вдвойне виновен.

– А почему церковь и король ополчились против храмовников?

– Да это как раз и понятно. Уж слишком большую силу они набрали. Королю не подчинялись, мыто[25]25
  Мы́то – налог, пошлина.


[Закрыть] не платили, даже суд у них был свой, а не королевский. Они как будто создали собственное княжество, которое располагалось на землях Франции и некоторых других государств. А какому королю понравится, когда на его земле ему кто-то не подчиняется? Да и ростовщичество храмовников многих возмущало. И делишки они обстряпывали неведомые и с неведомой же целью. В общем, Василий, где появлялись храмовники, там власть короля становилась щербатой, с изъяном. Терял он управление, понимаешь? А это потом сказывалось на устоях и процветании державы. Много про них разного говорили. Якобы они сатане поклонялись и кучу других грехов совершили, только я в это не верю. Эти слухи специально распространяли, чтобы в глазах народа храмовников очернить. Хотя чего их чернить? И так ничего хорошего они ни для государства, ни для людей не творили, только для себя. Вот такие дела, Василий.

– А с отцом твоим потом что было?

– Добрался он тогда до Руси. Долго добирался, год, а то и поболе. Дороги в тех краях неспокойные, разбойников много. Да что там говорить, на Рязанщине меньше, что ли? Не ордынцы – так наши безобразничают. Скитался по Руси несколько лет, пока не прибился к рязанскому двору. Человек-то он был книжный, учёный. Тогда Рязанью правил великий князь Иван Ярославич. Отец ему по душе пришёлся своей премудростью. Женился на боярышне, потом я родился. Отец меня научил всем знаниям, что в Гриньяне усвоил. Он у князя ведь первым советником был, во всех посольствах участвовал, во всех походах. Много пользы земле Рязанской принёс – и пером, и мечом. И я теперь при Олеге Ивановиче, как отец мой при Иване Ярославиче. Когда надо, с посольством езжу, подсказываю князю, как себя вести, что говорить. Преемника его, Фёдора, в делах посольских наставляю. Вот теперь и тебя обучать велел.

Я хоть и помнил, что князь приказал Варсонофию, но до конца поверить в это никак не мог. Это же сколько надо знать! Во-первых, языки чужие, тут уж не только латынь с греческим понадобятся. Вернее, латынь с греческим, скорее всего, и не понадобятся. По-латыни только попы басурманские говорят, а в Константинополь, греческий стольный град, нам дороги пока нет. Не до нас им и нам не до них. Во-вторых, обычаи других народов, чтобы не обидеть кого-нибудь по незнанию. Посланнику этого делать никак нельзя. Да и хитрость обычная должна быть – как же без неё? А может, ещё что-то, мне пока неведомое. Все эти соображения я тут же и выложил Варсонофию. И посетовал: мол, опасаюсь, что не постигну такую премудрую науку. Дьяк опять погладил меня по голове (вот повадился же – что я ему, девчонка, что ли?) и сказал:

– Я, Василий, учу тебя уже два года и вижу, что ум твой ясный, быстрый да цепкий. Способности к языкам у тебя есть, и смёткой житейской ты не обижен. А знания и умения я тебе передам. Не вдруг и не сразу, а постепенно. Я ведь тоже не в один год всё постиг. Думаю, годика два-три мы с тобой позанимаемся, а потом можно с князем в посольство какое отправлять, если в нём необходимость настанет. Не сомневаюсь, что настанет. Там и посмотришь посольский обычай. А пока что вот тебе первая заповедь посланника: прежде чем сказать, семь раз подумай, потому что одно неосторожное слово порой может погубить самое выигрышное дело…

– «Перикл был осторожен в речах и, идя к ораторской трибуне, молил богов, чтобы у него против воли не вырвалось ни одного слова, не подходящего к данному делу», – перебив дьяка, по памяти пересказал я отрывок из жизнеописания афинского стратега Перикла, которое изучал накануне.

Варсонофий, кажется, даже дар речи потерял от неожиданности. Взгляд его упал на книгу, которую я читал перед нашей беседой и которая так и осталась лежать неубранной на столе. Он раскрыл её в том месте, где говорилось про Перикла, и велел мне повторить то, что я только что произнёс. Потом поднял на меня заблестевшие глаза:

– Слово в слово! – Дьяк осторожно закрыл книгу и убрал её обратно в сундук. – Бог дал тебе такую память, Василий, какая мало у кого бывает. Ума не приложу: как я раньше этого не заметил?

– Так ты же мне прежде никогда не велел слово в слово повторять.

– А ты бы смог?

– Ну да.

Варсонофий присел на своё кресло и опустил руки на колени.

– Ты, Василий, иди сегодня с боярином Дмитрием занимайся. А я пока решу, что мы с тобой завтра будем делать. Да-а-а!.. Озадачил ты меня. По-хорошему озадачил. Ну ступай.

Вот же странный он, Варсонофий! Как тут не запомнить, если эти строчки висят в воздухе перед глазами и в нужный момент нужная строчка выскакивает. И сам не знаю, как так получается. Вроде никаких усилий не прикладываю. Может, и правда, как бабка Секлетия говорила, меня ангел крылом по голове задел?

Глава седьмая
Новое учение

Со следующего дня обучение моё резко изменилось. К занятиям с мечом и копьём добавились упражнения по скрытному ножевому бою и много чего другого. Дмитрий учил, как использовать нож неожиданно для противника, как спрятать оружие в одежде так, чтобы врагу его сложно было обнаружить. Как охотиться на птиц с помощью верёвки и двух кисетов с землёй. Теперь со мной занимался не только он, но и дядя Миша.

Впрочем, не буду вас утомлять пересказом всего, что мне довелось узнать и чему научиться. Скажу лишь, что мои прежние страдания от усталости и ушибов не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытывал сейчас. Если бы не занятия у Варсонофия, которые позволяли хоть немного перевести дух, я бы, наверное, не выдержал и отказался от учения. Но в каждую седмицу я четыре дня проводил с Дмитрием или дядей Мишей и три – с Варсонофием, этим и спасался.

А тут ещё Родослав взял за правило шутить со мной. То подойдёт и сильно хлопнет по плечу, как будто здороваясь, – а у меня после занятий всё тело так болит, что я чуть на колени не падаю от княжичьей шутки, – то как бы невзначай толкнёт, я чуть кубарем не качусь. Он здоровенный верзила вымахал, как боров, почти с Олега уже. А ума, выходит, особо и не прибавилось.

В такие моменты у меня было огромное желание ответить ему тем же. Тем более что через два месяца после начала занятий я уже вполне мог дать ему достойный отпор, хотя он был старше, выше и много крепче меня. Но нельзя: княжич всё же. Нет, Олег меня не наказал бы, но чин всё же надо блюсти: он сын князя, а я сын кузнеца.

Боярин Дмитрий знал об этом и как-то попытался помочь мне. Однажды, когда он обучал меня приёмам ближнего боя, я поддел его, и он покатился в пыль. Всё это, конечно, не по-взаправдашнему было. Просто тогда Родослав подошёл посмотреть, как мы занимаемся, вот Дмитрий и решил мне поддаться. Княжич и не понял, что мы перед ним представление разыграли. Испугался, наверное, что я и с ним так смогу, если уж столь опытного бойца, как Дмитрий, с ног сбил. С тех пор как отрезало: стоило только мне нахмурить брови, Родослав отходил в сторону и меня больше не цеплял.

Занятия с Варсонофием позволяли мне отдохнуть телом, но до предела загружали голову.

– Посольства у нас, – говорил дьяк, – могут быть в Орду, в Литву, в русские княжества да в крымские поселения фряжской Генуи, право на которые фрязи выкупили у византийских греков. Ну и ко грекам, конечно, тоже, но только в последнюю очередь. Посему будешь учить ордынское наречие да фряжское. А греческое ты и так уже знаешь. И непременно обычаи этих народов. Ну с греками да с русскими княжествами попроще будет – как-никак, свои люди, православные. С фрязями посложнее: они хоть и в Христа веруют, но латиняне. У них там тоже людей на кострах жгут, как и во Франции. Но самое сложное, Василий, это ордынские обычаи усвоить. У них всё совсем иначе, чем у нас. Народ этот испокон веков кочевал, вот и уклад жизни у них не тот, что у русичей, греков и фрязей – ремесленников и земледельцев. А на закатной границе растёт ещё Великое княжество Литовское. Но вот беда: я языка их не знаю и ни един человек в Рязани не знает. Ещё сто лет назад никто и предположить не мог, что станет это княжество великим и сильным и раскинет свои пределы от Балтийского моря до полуденных степей. Даже Киев, мать городов русских, уже лет пятнадцать под их властью находится. Хотя слышал я, что в Литве многие ближние великому князю бояре – русские люди, так что объясниться будет несложно.

Варсонофий много мне рассказывал и про храмовников. Он, оказывается, давно по крупицам собирал сведения о них. Говорил, что уничтожили только верхушку ордена, а большинство рыцарей сумели избежать костра и потомки их тайно действуют сейчас во многих державах. На вопрос – чего они добиваются? – дьяк отвечал:

– Власть всегда притягательна для людей. У храмовников была большая власть, и они решили, что выше их нет никого, кроме Бога. Поэтому и погибли. Сейчас их последователи многому научились и стараются действовать скрытно. Встречался я как-то с одним католическим монахом, поведал он мне, что сумели храмовники переправить свои несметные богатства из Франции на полночь, в Англию. И сейчас два эти государства воюют. Якобы английские короли имеют право на французский престол, а на деле – это месть за уничтожение ордена, на деньги которого Англия и ведёт войну. Правда, сдаётся мне, что хотят они вновь стать властью явной. Но в землях закатных сделать это трудно. Поэтому я сильно опасаюсь, как бы они не появились в наших краях и не стакнулись с ордынцами. Орда, несмотря на великую замятню, – большая сила. А храмовники – жуткие хитрецы и пройдохи, и если они сумеют использовать ордынскую силу в своих интересах – быть беде. А чтобы бороться с ними, нужно знать о храмовниках побольше.

С этими словами Варсонофий щёлкнул меня по носу и достал из сундука давешний потёртый пергаментный свиток с латинским заголовком. Потом ткнул пальцем в написанное:

– Сегодня учить от сих до сих. Вечером проверю.

Я иногда думал: зачем великий князь рязанский возится со мной, сыном его бывшего дружинника, а потом простого кузнеца, пусть даже и самого лучшего? То, что он сироту пригрел, – это понятно: он всех, у кого родители погибли во время набегов и у кого родственников не осталось, старается привечать. Кого в монастырь отдаст на воспитание, кого – в дружину. Хотя на всех княжьей милости, конечно, не хватало. Но так, как обо мне заботится, ни о ком больше. Тут и житьё в княжьем тереме, и кормёжка с княжьей кухни, и учение такое, какое только у детей боярских бывает, да и то не всегда.

Но к двенадцати годам стал я понимать, что Олегу нужны верные, знающие да умелые люди. А я подходил, как никто другой. Родных не осталось, податься некуда. Случай, правда, помог: Олег знал моего отца. Если б не везение, пришлось бы мне побираться, как отец Варсонофия в чешской столице. Да только вряд ли бы меня кто приютил: и без того обездоленных кругом полно. И может быть, уже чёрные вороны таскали бы мои белые кости по степному ковылю.

В конце концов, решив, что не стоит забивать голову мыслями, от которых ничего, кроме головной боли, не получишь, я полностью погрузился в учение.