Текст книги "Родная старина"

В поисках Рифея

Европу много веков, а в сущности целое тысячелетие, беспокоили слухи о горах. Где-то далеко, в краях диковинных и суровых, но богатых золотом и драгоценными камнями, то ли к северу, то ли к востоку от Каспия предполагались мифические горы, которые никто не видел.

Некто Аристей однажды (за шесть веков до нашей эры) вдруг исчез из своего города и появился в нем через семь лет. Где-то скитался. У исседонов[8]8
  Исседоны – древний полумифический народ, обитавший будто бы где-то на востоке, возможно, в Сибири.


[Закрыть] будто бы бывал. А где обитали исседоны, никто толком не знал. Допустимо, что где-то в Предуралье. От поэмы, которую Аристей написал по возвращении, сохранился только отрывок, который ничего не объясняет.

Позже Геродот, Птоломей и другие называли предполагаемые горы то Рифейскими, то Гиперборейскими, то Новоросскими, то Иманус.

Арабские путешественники, вероятно, пересекали Урал, но их сочинения Европе были неведомы.

Через две тысячи лет после Аристея, в 1517 году поляк Матвей Меховский издал в Кракове «Трактат о двух Сарматиях», в котором утверждал, что Рифейских и Гиперборейских гор «в природе нет». Правда, сам он в Сарматиях не бывал, а сведения брал у русских пленных.

Через год австрийский император Максимилиан I, который не чурался наук, отправил в Москву посольство с итальянцами Франческо Да Колло и Антонио де Конти. Император поручил итальянцам выведать правду про горы. И Да Колло встретился с людьми, которые рассказали ему про горы в области Югра, на вершине которых «царит вечный день».

На обратном пути из Москвы Да Колло встретился с Меховским и внушил ему, что горы все-таки есть.

Однако кривотолки о горах Московии продолжались еще много лет, до 1549 года, когда вышла в свет книга австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна «Записки о московитских делах». Пользуясь русским дорожником[9]9
  «Русский дорожник» – путеводитель по дорогам Руси XVI века, содержал в частности описание путей на Печору, Югру и к реке Оби.


[Закрыть], автор привел наиболее достоверные сведения о горах к востоку от Печоры, вершины которых «лишены всякого леса и почти даже травы».

Логично, что Европа свое знакомство с Уралом начала с его северной оконечности – так осваивали Камень русские люди. Что касается Южного Урала, то не только Европе, но и самой Руси он был неизвестен вплоть до 1555 года, когда башкирские племена приняли русское подданство.

До братьев Строгановых, до Ермака Урал был для Европы белым пятном. Зато позднее он «вошел в моду». Его изучали немцы П. Паллас, И. Менге, А. Гумбольдт, Э. Эверсманн, Г. Розе, швед И. Фальк, англичанин Р. Мурчисон, венгр А. Регули, француз Э. Вернейль, швейцарец О. Клер, датчанин Ф. Брант, грек Х. Барданес и другие. Многие из них остались в России, посвятив себя изучению необъятных просторов Урала и Сибири. «Я счастлив, – писал Г. Розе, – что побывал в этих замечательных местах».

Первый губернатор

Иван Иванович Неплюев, первый губернатор Оренбургской губернии, вступил в должность в 1742 году (и было ему тогда уже под пятьдесят). Владения его были столь же огромны, сколь и пустынны. Они раскинулись по обе стороны реки Урал от ее горного истока до знойного каспийского устья. Столицы, Оренбурга, не было. Ее предстояло построить. Минуло всего шесть лет после закладки Челябы. Еще несколько крепостей потеряно ютились тут и там. Ни Златоуста, ни Троицка, ни Миасса, ни Кыштыма, ни Сатки, ни тем более Магнитогорска – никаких городов.

Чем нам И. И. Неплюев интересен сегодня?

Обычно применяется такая формула: он возродил край. Биограф Неплюева В. Н. Витиевский, на которого я сошлюсь еще два-три раза, сказал, что он Оренбургский край пробудил к жизни, «вырастил, взлелеял и, совершенно устроив его, подарил остальной России».

Пробудил, возродил, взлелеял… А заслуга ли это, если брать сегодняшние мерки? Сегодня мы с удовольствием помечтали бы о том Южном Урале, каким он был до Неплюева. Что осталось от тех природных сокровищ, от того заповедника, сама нетронутость которого стала бы теперь сокровищем? Заслуга ли Неплюева, что он «тронул» Южный Урал?

Заслуга. У каждого времени свои заслуги. Триста лет назад доблесть была в том, чтобы внедрить человека в природу. Внедрили. Теперь другой фасон: малость спрятать природу от человека.

Как бы то ни было, Иван Иванович Неплюев являлся первым урбанизатором и индустриализатором Южного Урала. Он построил 40 поселений и редутов, накатывал дороги, перекидывал мосты. При нем возникли города. Один из них – Троицк.

На обратном пути из Сибири в 1743 году Неплюев остановился для отдыха на левом берегу Уя при впадении Увельки. Место ему пригляделось, и здесь он (был праздник святой Троицы) назначил построить «одну крепость познатнее», а назвать ее Троицкой. Потом он не раз приезжал в Троицк, в 1754 году заложил в городе церковь. В Троицке же им была учреждена Инженерная школа, в которой постигали геометрию, планировку и… музыку. А на степной стороне возник Меновой двор с таможней.

К Троицку губернатор питал особую привязанность. Впрочем, и Челябинск не был им обойден. Именно он перенес главное управление Исетской провинции в Челябу.

До Неплюева на Южном Урале не было ни одного завода. А при нем, за 16 лет, возникло 28 заводов. Неплюев способствовал тому, чтобы люди (крестьяне, естественно, прежде всего) из внутренней России переезжали на Урал, чтобы заводчики получили право покупать и перевозить целые деревни, а всякие беглые, сомнительные и не помнящие родства, которые уже находились на месте, были признаны и введены в закон.

Своим помощником в деле индустриализации края Неплюев избрал Ивана Твердышева, который отличался «примерною честностью, что тогда было весьма редким явлением». За Твердышевым следовали заводчики Мясников, Коробков, Осокин, братья Мосоловы… Эти предприимчивые люди не связали себя страхом перед далями и глушью, наоборот, оценили коммерческий простор, дарованный им, и не прогадали.

При Неплюеве возникли не только железные и медные заводы. Еще, например, стекольный. И даже шляпная фабрика. Тогда же началось «великое рытье». У Чебаркуля нашли белую глину, которую по зимнему пути отправляли в Петербург на «порцелейную фабрику». Вскоре выяснилось, что еще лучше увельская глина. Рыли тогда также селитру, алебастр, серу, квасцы, краски. Успешно развивался соляной промысел.

Случилось так, что казаки стали истыми рыбаками. Им было отдано все нижнее течение Урала на шестьсот верст от Каспия. Казаки «берегли реку», чтобы красная рыба без беспокойства поднималась на зиму вверх по течению. Икра и рыбный клей отправлялись в столицу и не только.

Все это были внутренние дела. Но Оренбург закладывался и для того, чтобы войти в контакт с Хивой, Бухарой, Ташкентом. На одном конце империи Петербург – ворота в Европу, а на другом Оренбург – ворота в Среднюю Азию. Оренбургскому губернатору предстояло найти лад на зыбкой границе с восточным соседом.

Правда, у Неплюева сразу не сложились отношения с ханом Малой Орды Абул-Хаиром, но когда хан был убит, губернатор приложил все усилия, чтобы «направить выбор» в пользу Нурали-Салтана. 10 июля 1749 года в Оренбурге Нурали-Салтан был торжественно и пышно «конфирмован» в ханы. Неплюев осыпал подарками не только Нурали, но и всю его свиту. Одно застолье сменялось другим, звучала музыка, гремели пушечные салюты, вспыхивали фейерверки. В три тысячи рублей обошлось это «коронование», но цель была достигнута: Нурали-хан обещал заботиться о безопасности торговых караванов при их следовании через киргизские степи.

Торговля, переживавшая при Неплюеве времена расцвета, давала доходы, которые почти возмещали казенные траты на управление губернией.

Острее всех был башкирский вопрос. Едва ли возможна колонизация без розни. Так же, как без ошибок, без недоверия и вероломства. Если кто-то чужой селится рядом, пусть и на свободное место, это не может не вызвать, скажем так, неприязни тех, кто осел (или даже кочевал) тут прежде.

Можно ли было в те годы избежать крови? Не знаю. Наверное, нет. Хотя губернатор Неплюев к тому стремился. Когда в 1755 году вспыхнуло восстание ахуна Батырша, Неплюев сделал все, чтобы мятеж погас и рассыпался. Он прибегал к подкупам и обману, проявлял то необыкновенную милость, то чрезмерную строгость, объявил прощение бунтовщикам, обещал тысячу рублей тому, кто доставит ему Батыршу. При этом он держал наготове свои войска и попросил о помощи из других гарнизонов. До войны, однако, не дошло. Бунт сник. Батырша был пойман и отправлен в столицу.

Тогда казалось, что Неплюев решил башкирский вопрос, если не навечно, то надолго, но такие вопросы не решаются раз и навсегда.

В 1757 году Неплюев подал в отставку, некоторое время жил (и служил) в Петербурге, потом обосновался в своем имении Поддубы, где построил каменный храм, указал в нем место для своей могилы. Уже почти слепой, он тихо скончался на 81-м году и был похоронен согласно своему завещанию.

Потомки не забыли И. И. Неплюева. Через сто лет после его смерти в разных городах губернии, в Троицке в том числе, была совершена заупокойная литургия. Отмечалось и 200-летие со дня рождения губернатора в 1893 году. В 1993 году торжеств не было.

Великий государственный муж, умелый администратор, искусный инженер, ловкий и находчивый дипломат, верный сын церкви – таким видели Неплюева его соратники. Современники ценили его за то, что Отечеству он служил «не из мзды, а из утешения совести и нравственного долга». Враг «вольнодумства, суеверия, ласкательства и потакальщиков», Неплюев «никогда ни от кого, ни за какое дело ничего не взял».

Так-то. Намек.

Рычков, топография

Не детьми прославился Петр Иванович Рычков, а был на редкость плодовит – имел двадцать детей. Первая жена, Анисья Прокопьевна, родила ему одиннадцать ребятишек, а вторая, Елена Денисовна, – еще девятерых.

Плодовит был Рычков и в науке. Она и дала ему бессмертье.

Есть люди, к чему ни прикоснутся, – красота.

Есть люди, к чему ни прикоснутся, – деньги.

Есть люди, к чему ни прикоснутся, – знание.

П. И. Рычков из всего извлекал знание.

А ведь и не учился-то. На полотняной фабрике Томеса, бог весть как, постиг бухгалтерию, голландский язык у хозяина перехватил, а плюс к тому немецкий одолел. Ему еще только двадцать два, а И. К. Кириллов его уже выделил и взял в экспедицию – город закладывать за Уральскими горами.

У Петра Ивановича Рычкова была своя страна – Оренбургская губерния. Эту страну он заложил, объездил, полюбил и описал. «Топография Оренбургская» – так называется это «обстоятельное описание», подобного которому не знал тогдашний просвещенный мир. В той стране было где поездить, что посмотреть и что полюбить. Он застал ее первозданной, нетронутой, почти не знающей следов человека.

«Топография» Рычкова не о природе, не об экономике, не об этнографии, не о геологии, не об истории, культуре и быте Оренбургского края, но обо всем сразу. Тут и «о камнях», и «о металлах», и «о горючей угольной земле», и о заводах, промыслах, населении, торговле, земледелии, лесах, озерах…

Челябинск, который «есть главнейшее место», не раз упомянут. И вся челябинская топография: реки, горы, озера, пещеры…

То Рычков искал историю, то история – его. Надо было такому человеку, как Рычков, оказаться в Оренбурге как раз во время осады его войсками Пугачева. Хроника осады, которую вел Рычков, была бы счастьем для ученого, если бы не ежедневный страх за свою жизнь, за жизнь детей. Добросовестность этих записей потом отметит А. С. Пушкин.

Чтобы найти предмет науки, Рычкову достаточно было оглянуться и на чем-то остановить взгляд. Чего только ни касалась его пытливая мысль! Предлог «о» он применяет ко всему – о медных рудах, о березовой воде, о содержании пчел, о травяных корешках, о крапивной куделе, о водяной мыши, о выхухоли… Наконец, о козьем пухе.

О козьем пухе надо сказать отдельно. Рычков видел, как казачки в станицах Орского уезда вяжут пуховые платки. Это привлекло его внимание. Он изучил ремесло пуховщиц. И написал о нем статью. На заседании Вольного экономического общества он представил белые ажурные паутинки, связанные женой Еленой Денисовной, которая была удостоена золотой медали и признана едва ли не изобретательницей оренбургского пухового платка.

П. И. Рычков – у истоков краеведения на Южном Урале.

Европа на Южном Урале

На карте Южного Урала, на его юге, в двухстах и более километрах от Челябинска, в степной части области, к востоку от реки Урал, неожиданно можно обнаружить деревни со странными названиями. Например, одна из них – Фершампенуаз. Фершампенуаз – это пригород Парижа. Но кто и почему пригород Парижа «перенес» в зауральские степи? Более того, тут есть и сам Париж. И другие европейские города – деревни Берлин, Лейпциг, Кассель. А вместе с ними – хорошо всем известные российские топонимы: поселки Тарутинский, Березинский, Краснинский и, наконец, Бородинский.

Человек, мало-мальски знакомый с российской историей, легко догадается, что эти названия связаны с Отечественной войной 1812 года. Так оно и есть.

В XVIII и XIX веках Россия выстраивала одну за другой пограничные линии крепостей с «дикой» степью. В 1842-44 годах губернатор В. А. Перовский проложил Новую линию крепостей, внутри ее наметил 32 поселка, которые предстояло заселить. Каждому поселку был дан номер – от 1 до 32. Но жить «под цифрами» люди не захотели, задумались над именами и – вспомнили Отечественную войну, окончившуюся 30 лет назад.

Вспомнили оренбургские казаки и башкирские воины, как переправлялись через Березину. Как партизанили в отряде Д. Давыдова. Вспомнили, как в Бородинской битве отличились в контратаке на батарею Раевского, захваченную французами, как вытеснили французов с наших позиций.

Не могли они забыть и свой поход по Европе. Как участвовали в «битве народов» под Лейпцигом. Как в марте 1814 года под Фершампенуазом нанесли французам неожиданный удар во фланг, опрокинув их и захватив девять орудий. Наконец, как входили в Париж. В те годы казаки пели такую песенку:

 
И в Москве бывали мы,
И Париж видали мы,
И захватчика-француза
Хорошо бивали мы.
 

И тогда, через 30 лет после сражений, поселок № 1 стал Касселем, № 3 – Фершампенуазом, № 4 – Парижем, № 25 – Березинским, № 26 – Бородинским, № 28 – Тарутинским, № 29 – Лейпцигским… И так далее.

Кстати, когда не хватило топонимов Отечественной войны, казаки вспомнили и другие победы русского оружия, и на карте появились такие названия, как Чесма, Варна, Наварино, Рымникское, Балканы, Браилов, Требия и другие. Не забыли они и свою столицу – есть здесь и деревня Москва.

После 1812 года на Южный Урал «занесло» довольно много пленных французов. Некоторые из них со временем вернулись во Францию, но были и такие, кто остался на Урале. Так что в окрестностях уральского Парижа до наших дней сохранилась французская кровь.

Интерес к событиям тех лет, в связи с 200-летием Отечественной войны, несомненно, возрастет.

Человек императора

Пример рода Перовских дает нам нетривиальное открытие: как ни высок императорский трон, но он досягаем, даже для низких поданных.

А все началось с того, что важный чиновник, вхожий «во двор», в январе 1731 года по дороге в столицу остановился на хуторе Лемеши и перед сном посетил местную церковь. В церковном хоре он сразу же выделил Алешу Разума и уговорил его отца, казака-пьяницу, отдать сына. Уже в столице Алеша был замечен Елизаветой, дочерью самого Петра Первого. В 1742 году Алексей женился на Елизавете, уже императрице. Вскоре он уже граф Разумовский, крупный землевладелец, а в конце концов – фельдмаршал.

Речь, однако, не о нем. Женившись, Алексей вызвал в Петербург своего брата Кирилла, оторвав от косьбы сена и пастьбы свиней. Не успел Кирилл в столице оглядеться, его отправили в Германию, а затем во Францию – учиться. Учился он прекрасно, и когда через два года вернулся в Россию, его, парня восемнадцати лет, назначают президентом Петербургской академии наук. Впрочем, своя логика есть, наверное, и в этом: молодая академия – молодой президент. Вскоре он тоже и граф, и генерал-фельдмаршал, и член Государственного совета.

Но и не о нем речь. У Кирилла Разумовского и Екатерины Нарышкиной было десять детей. Один из них – Алексей, ставший, уже как бы естественно, министром просвещения. Женат он был на Варваре Шереметьевой, но брак не удался. Каждое лето граф уезжал в свое имение, а там, во флигельке, жила его отрада – молодая и, разумеется, красивая мещанка Маша Соболевская, родившая ему пять сыновей и четыре дочери. Всё им дал граф – образование, титулы, одного не мог дать – фамилию. Поэтому дети его стали Перовскими, по названию села, где регистрировались.

Речь об одном из сыновей, Василии Алексеевиче Перовском, который родился в 1795 году.

Василий Перовский – уже «чистый» аристократ. Подобно деду, он не знал восхождения – начинал с высшего света. Тем не менее жизнь не лишила его испытаний. Восемнадцати лет он сражался на Бородинском поле, где был легко ранен. Отпросившись на день в Москву, он угодил в плен к французам, два года томился в неволе, не раз бежал. (В отрывках сохранились записки Перовского о тех годах). 14 декабря 1825 года он на Дворцовой площади, при императоре. Здесь граф был контужен «поленом в спину». Через три года в бою под Варной Перовский ранен в грудь. Наконец, в 1833 году он – в Оренбурге, самый молодой из губернаторов.

Перовский и Оренбургский край – тема большая. Перовский оказался на Урале почти через сто лет после Неплюева, и его деятельность по своей плодотворности и размаху сравнима только с деятельностью первого губернатора.

Все сводилось к устройству границы, которая в те времена была зыбкой, «ходячей». Главное, что осталось после Перовского, – Новая линия. Старая межа была наивной. По берегу Урала стояли симы – воткнутые в землю в сажени друг от друга аршинные таловые колышки, связанные между собой прутиками. Люди в пограничных крепостях жили в постоянном страхе. Женщине нельзя было выйти за околицу. На полевые работы выезжали с охраной. Набеги кочевников не прекращались и зимой. На рынках Бухары и Хивы торговали невольниками из русских поселений.

Новая линия была выдвинута на сто верст к востоку. Она предусматривала пять полевых укреплений, в промежутках по три редута, а между ними летние пикеты и наблюдательные посты. Перовский лично объехал линию от Троицка до Орска. Он хотел даже протянуть на 400 верст земляной вал, но от этого пришлось отказаться. Заселялась линия прежде всего казаками. Привычные к походному быту, они лучше других были приспособлены для устройства на новом месте.

Новая линия сохранилась в названиях деревень, большинство из которых «дожили» до наших дней: Варваринская, Веринская, Надеждинская, Михайловская, Алексеевская, Александровская, Николаевская, Андреевская, Мариинская, Павловская и другие.

Дела, за которые брался Перовский, можно разве что перечислить с риском что-то упустить. Он много строил, прежде всего в Оренбурге: караван-сарай, дворянское собрание, другие здания. Он начинал в городе водопровод. Пытался разводить сады. Губернатор поощрял промыслы, торговлю, не забывал о культуре, образовании. Им открыты уездное училище в Троицке, приходская школа в Челябинске.

Однако первый период правления Перовского в Оренбурге закончился драматично: затеянный им поход в Хиву был неудачным. Неудача едва не сломала гордый нрав Перовского. Он уехал за границу – лечиться. Без дела захандрил. Откровенно скучал по оренбургским степям. И – вернулся.

Наверное, нельзя свести личность В. А. Перовского к какой-то «ясной» характеристике. Это был красивый человек. П. Юдин, один из его биографов, так описывает губернатора: «Красавец собой, статный, повыше среднего роста, хорошо воспитанный, он в обществе производил чарующее впечатление. Особенно в восторге от него были дамы».

Тем не менее он не имел семьи и не оставил наследников. Вообще-то сын у него был. Перед назначением в Оренбург завязался у Перовского роман с женой барона Р. Не обошлось без скандала. Перовский буквально убежал от баронессы на Урал. Но она, бросив мужа и детей, приехала к нему. Какое-то время жила у него. Родила сына. Однако Василий Алексеевич настоял, чтобы баронесса, оставив сына, вернулась в столицу. И кое-как выпроводил ее.

Баронесса пожаловалась императору. Император вызвал Перовского. На «очной ставке» баронесса сказала императору: Перовский женится, и мачеха будет обижать сына. На что Перовский пообещал императору никогда не жениться. Сын остался у него, но это не принесло радости отцу. Все закончилось тем, что после очередной попойки сына нашли в постели холодным.

Не думаю, что Перовский знал много счастья. Все у него было – большое богатство, европейское образование, непомерная власть, но судьба лишила его обычных человеческих радостей.

Перовский знал толк в литературе, искусстве, ценил людей талантливых. Когда А. С. Пушкин приехал в Оренбург, чтобы собрать свидетельства пугачевского бунта, губернатор сделал все, чтобы поэт встретился с людьми, которые его интересовали. Рядом с Перовским несколько лет находился В. И. Даль.

И в то же время это был деятель крутой, суровый и даже жестокий. Строг он был с подчиненными, не позволял им «свое суждение иметь». А с «простым народом» и вообще не церемонился.

Когда наследник престола приезжал в край, наивные казаки осмелились подать ему жалобу. Цесаревич почему-то испугался, ему сделалось дурно. Перовский рассвирепел. Казаков схватили. Их секли розгами, «выбивали из них дурь», прогнали сквозь строй, сослали в Сибирь.