Текст книги "Кошмар Золотой Орды"

Против Швеции и Рима

В марте 1345 года ушкуйники на своих корабликах вышли в Финский залив. Ими предводительствовал знаменитый атаман Лука Варфоломеев. Они беспрепятственно добрались до Аландских шхер и по «большой воде» Аурай-оки [28]28
  Аурай-ока – буквально: полная река (фин.).


[Закрыть] добрались до столицы тогдашней Финляндии города Або [29]29
  Современный город Турку.


[Закрыть], напрямую подчинявшегося Швеции. Удар был до того ошеломляющим, что не было оказано никакого сопротивления. Но сразу, с налёта, город взять не удалось, пришлось применить правильную осаду, обложив его со всех сторон. Население голодало, и лишь воины ели досыта. Город могли бы сдать, но через голубя осажденных предупредили, чтобы держались. К ним из Швеции выслано подкрепление, а из других земель финны постепенно подтягивали, соединяя в одно целое, более мелкие гарнизоны.

Часть ушкуйников занималась разорением сёл, которые населяло племя емь, враждебное новгородцам. Ранним утром навстречу одному из таких отрядов из леса вышел усталый и худющий разведчик Гостинец. Он доложил, что в тридцати верстах спешит на помощь осаждённому городу сильный отряд шведов.

Гостинец также рассказал, как вместе с друзьями попал в засаду. Около сотни шведов начали охоту за пятёркой ловких и юрких ушкуйников, которые отдалились от основного войска для разведки. Почти все они были перебиты из арбалетов, а его самого оглушили обухом.

…Прокопий, по прозвищу Гостинец, ошеломлённый, лежал на боку со связанными за спиной руками. Гостинцем его прозвали за то, что уж если он кого угостит кулаком, тот потом не жилец будет. Нестерпимо болела голова, но понемногу сознание стало возвращаться. Его сначала уговаривали перейти в латинскую веру, обещая при этом златые горы, – парень наотрез отказывался. Прокопий вспомнил, как сам епископ пытался в ярости сорвать с него нательный крест, как плюнул священнику в лицо и его долго били потом. Ушкуйник терпел и мысленно говорил себе: «Уж лучше честная смерть, чем злая жизнь! Как я буду потом жить с тавром Иуды?!»

Епископ настаивал на аутодафе [30]30
  Аутодафе – ритуальная казнь на костре, активно применялась католиками против иноверцев и еретиков.


[Закрыть], но шведский воевода показал, кто тут хозяин. Он решил потешить своих воинов.

Гостинец попробовал разорвать путы, но тонкие сыромятные ремни ещё сильнее впились в тело. И вдруг его руки стали свободными! Путы разрезали сами враги… Два крепких воина, закованные в броню, повели его в сторону столпившихся шведов. Ушкуйник быстро оценил обстановку. «Может, вон того жирного поросёнка сбить с лошади и ускакать? – подумал он, внимательно рассматривая всадника. – Нет, не успею – застрелят!» Он вдруг увидел своего товарища Ермилу Беряту. Тот был серьёзно ранен, но кровь ему унял шведский знахарь. «Для чего нас оставили в живых?» – подумал Прокопий. Вскоре всё разъяснилось. На них захотели показать свою удаль шведы.

Ярл поднял руку, и Ермиле передали меч. «Дерись, собака, с нашим воином! – сказал шведский десятник. – Победишь – уйдёшь отсюда, не победишь – скормим свиньям!» Без щита и доспехов, да ещё не опомнившись полностью от раны, Берята вынужден был драться. Постепенно, войдя в раж, он не только ловко уклонялся от ударов противника, но и нападал на него! Но при одном неосторожном движении вдруг открылась рана.

Это заметил противник, рыцарь Уго, и яростно атаковал ушкуйника. Он, как опытный воин, мог замедлить бой, не принимая активных действий, выждав, когда Берята истечёт кровью. Но молодой задор, стремление покрасоваться перед самим ярлом заставляли его усилить натиск.

Ермила действительно стал слабеть. «Нет, так я долго не протяну, – с тоской думал он. – Нужно решаться: или – или!» И развязка наступила быстро. Наиболее успешным Уго считал удар ребром щита во время боя, которым можно было оглушить и даже убить противника. Этот прием помогал ему во многих битвах, но не сработал в поединке с ушкуйником, у которого была необыкновенная реакция. И только рука Уго со щитом поднялась, как моментально меч ушкуйника нанес молниеносный удар в подмышку противника – именно туда, где нет никакой защиты. Через мгновение рука шведа с небольшим круглым щитом валялась на траве. Добить его было легко, но Берята сам истёк кровью и упал на землю. Знахарь бросился к Уго, но было поздно: унять кровь не удалось, и тот через пять минут умер. Умер и Ермила Берята. Перед смертью он крикнул Прокопию:

– Накажи этих нелюдей!

– Господин, – обратился швед-сотник к ярлу, указывая на Прокопия, – этот молодой русский варвар убил шестерых наших воинов!

– Если ты такой удалец, подерись-ка для начала на мечах с Яриком Бешеным, – насмешливо сказал ярл и показал на двухметрового верзилу с сумасшедшими глазами. – Победи нашего героя, и будет тебе свобода! Меч ему! – крикнул он.

Прокопию принесли маленький, чуть ли не детский меч. Среди шведов раздался дружный смех.

– Не хочет наш вождь рисковать людьми, да зато позабавимся и узнаем, чего стоят хвалёные новгородцы! – веселились шведы.

«Да-а, – подумал Гостинец, рассматривая своё оружие, – таким много не навоюешь. Да и защититься нечем: хорошо, хоть порты да рубаху оставили, не опозорили! Ну да Бог не без милости – мулодец не без счастья!»

Берсерк, закованный в броню, поднял два длинных меча и зарычал от злобы:

– Берегись, русский недоносок! – и в ярости кинулся на ушкуйника.

Но бой закончился, едва начавшись. Прокопий, быстро и ловко перекидывая из руки в руку короткий меч, неожиданно метнул его. Клинок вонзился прямо в левый глаз бесноватого воина. У великана подогнулись колени, и он упал на землю, громыхнув доспехами. Шведы все разом завопили, что это не по правилам, что это случайная победа.

– А разве по правилам биться незащищённому воину против этого железного великана? – возразил ушкуйник. – А разве по правилам с двумя мечами драться с воином, у которого меч больше похож на кинжал?

И всё равно шведские рыцари, недовольные таким исходом боя, возмутились и предложили себя в поединщики. Ярл молчал, раздумывая, как поступить. С одной стороны, ему не хотелось показать, что он не сдержал своего слова: всем была очевидна справедливость только что сказанных слов ушкуйника, а с другой – досада на то, что он потерял одного из лучших воинов, не давала ему возможности отпускать и этого сорвиголову, который потом таких дел наделает!

Но ушкуйник сам решил свою судьбу. Пока рыцари обсуждали, как поступить, он, прыгнув на лошадь и сбросив неповоротливого борова-рыцаря, ускакал. Потомки злобных викингов несколько секунд пребывали в изумлении и лишь затем бросились в погоню.

Прокопий направил коня к спасительному лесу. Возле уха свистнула стрела. Мимо! Ещё одна. Мимо! До леса оставалось метров тридцать, и вдруг Гостинец почувствовал боль в левой части спины: это его достала третья стрела. Она еле держалась, застряв в мышцах.

Но вот и чащоба. Теперь-то стрелять уже не станут – бесполезно! Да и догонять себе дороже. Сгинет невооружённый в лесу или сдохнет от голода. Шведам лень было искать беглеца по лесам и болотам.

Прокопий выдернул стрелу – хоть какое, да оружие. Он бросил коня и стал продираться через кустарник. Пройдя с две версты и убедившись, что погони нет, ушкуйник остановился на живописной поляне, осмотрел себя, нажевал сосновых иголок, приложил кашицу к ране и завязал тряпкой. Нужно было идти дальше – ведь может быть облава с собаками, а вот от них-то уже не убежишь!

Гостинец долго шёл по болоту. И уже стал уставать. Он почувствовал необычайный голод, прошлогодняя клюква не утолила его, а наоборот, вызвала ещё больший аппетит. Тяжело безоружному в лесу! «Эх, сейчас бы нож – точно бы сделал себе лук», – мечтательно подумал Гостинец.

В лесу встретилась избушка на прочных высоких сваях, которые спасали её от наводнения. Таких избушек в здешних лесных и болотистых дебрях было бесчисленное множество. «Ну и диво! – изумился юноша. – На курьих ножках? Кто же в ней живёт, уж не Баба ли Яга?» Вдруг он услышал окрик на местном наречии:

– Стой, рус! Не из тех ли ты бродяг, которые разоряют наши сёла?

На него, грязного, оборванного и обессиленного, смотрел, натянув лук, здоровенный мужик. За поясом у него торчал топор. «Эх, далеко ты, – с тоской подумал Прокопий, – ну да ладно!»

– Ну что ты, я беглый от русских князей, какой из меня воин? Я заблудился, ищу дорогу, – был его жалобный ответ.

Эта фраза, как ни странно, успокоила финна. Он опустил лук, но всё же недоверчиво сказал:

– Ты, оборванец, мне дурака не корчи, а сказывай, кто таков!

И, держа в руке топор, приблизился на несколько шагов. Вдруг свистнула стрела – и в самое горло! Гостинец использовал её как дротик. Рана была не смертельна – у голодного Прокопия силёнок не хватило, но финн оторопел от неожиданности и бросил оружие. Гостинец быстро подбежал к нему и нанёс согнутыми пальцами удар по лицу. Это был особый приём русского боя: хоть каким-либо пальцем да попадёшь по глазам. Так и случилось. Финн от невыносимой боли упал и стал кататься по земле.

Вдруг из избушки выбежала с рогатиной рослая женщина и молча бросилась на Гостинца. Изумлению ушкуйника не было предела: «Вот уж точно, где чёрт не совладает – там бабу пошлёт!» Но Прокопий, ловко увернувшись от оружия, внезапным ударом свалил её и связал, потом забрал топор у притихшего финна и тоже связал его.

В избе плакал годовалый ребёнок. Гостинец нашёл хлеб с только что запечённой лосятиной и стал жадно есть, чувствуя, как с каждым куском к нему возвращается сила. «Что же делать с этими людьми? – думал он. – Убить? Тогда придётся убивать и ребёнка, ведь умрёт лютой голодной смертью! Не с собой же брать? Оставить их жить – донесут… Припугнуть – вот что надо сделать!»

Прокопий вдруг понял, что надо остановить кровь у финна, иначе тот умрёт. Он развязал женщину.

– Лечи своего мужа и молись Христу за то, что я дарую вам жизнь, хотя её вы и вовсе не заслуживаете!

Забрав хлеб и мясо, а также рогатину, топор и лук со стрелами, Прокопий, погрозив кулаком присмиревшей женщине, исчез в чащобе.

Гостинец с трудом продирался сквозь заросли. Ему, голодному и обессиленному, было крайне тяжело в лесу. Еда кончилась. Подстреленная белка – и та была съедена. Как назло, начала гноиться эта несчастная царапина, сделанная стрелой. Но и в полубеспамятстве ушкуйник продолжал путь. И вдруг его окружили какие-то люди в странной одежде.

Мозг Прокопия пронзила мысль: «Может, это потомки свеев, не захотевших принять веру Христову и спрятавшихся в земле саамов?» Тревога его была не напрасной: потомки викингов могли принести Прокопия в жертву своим кровожадным богам.

Со всех сторон в него уткнулись рогатины. Однако это было лишним. Гостинец был настолько слаб, что не смог бы справиться и с одним воином. А тут – ватага…

Целую неделю в горячке и бреду он валялся в какой-то хижине. Его поила старая саамка отвратительно горьким питьём, от которого парень тут же засыпал. А сначала, увидев его воспалённую рану, она, покачав головой, долго калила на огне нож, часто окуная его в какое-то тёмное снадобье и шепча при этом непонятные заклинания на своем языке. Едва нож коснулся вспухшей руки, гной брызнул из раны. Старуха, не обращая внимания на скрежещущего зубами Гостинца, испытывавшего невыносимую боль, надавила чуть выше раны.

Ушкуйник потерял сознание. А очнувшись, увидел возле себя смеющуюся девушку с каким-то вкусно пахнущим варевом. Она стала кормить его, обессиленного, из деревянной чашки. Через три дня Прокопий уже весело ходил по стойбищу саамов. Этой же ночью к нему пришла смеющаяся девушка, её послала мать… [31]31
  У саамов-язычников бытовал обычай отдавать жену или дочь гостю. Половой акт, совершённый между ними, считался большой честью для семьи.


[Закрыть]

Прокопий хотел было отказаться от такого «подарка», сказав, что в Новгороде у него уже есть зазноба, но девушка чуть ли не со слезами стала упрашивать Гостинца, говоря при этом, что её накажут за невнимательность и холодность к гостю, а его самого с позором прогонят, хлеща при этом сыромятными ремнями.

Прокопий узнал очень многое о религии саамов и подивился её премудрости. У саамов главой рода считалась женщина, и её мудрые советы были непререкаемы. Та старуха, которая лечила Гостинца, и была главой стойбища. Именно она поведала Прокопию незатейливую историю о том, почему они ушли в глухие леса. Шведы буквально силой заставляли саамов креститься. Но для тех переход в другую веру был равносилен предательству не только своих богов, из которых главной была опять-таки женщина-богиня Разиайке-Настай, но и женщины-матери и Матери-Земли, которую считали живым существом.

Особенно поразили Прокопия знания саамов.

– У нас в роду любая женщина может вылечить и рану, и старую хворьбу, – говорила старуха. – Наша богиня оленей и пастбищ Разиайка-Настай помогает и в здоровье, и беременным женщинам. Да ведь она позволила людям и оленям размножаться. Но те увлеклись, и еды стало не хватать для оленей. Тогда другой бог, Каврай, создал волков, которые начали есть оленей, но тогда людям не стало хватать пищи. Мудрый Каврай подарил им собаку. С тех пор вот и враждуют: волки с оленями, собаки с волками…

Прокопий Гостинец обо всём этом поведал начальнику, Луке Варфоломееву. Тот возвысил юношу до десятника. Сведения Прокопия были чрезвычайно важными.

Лука пошёл навстречу шведскому войску. Четырёхтысячная армия на стратегически выгодном месте ждала полуторатысячное войско ушкуйников. Шведский командир был осведомлён разведчиками и соглядатаями о численности врага и поэтому ничего не опасался.

Конный отряд ушкуйников, обнажив мечи, приближался. «Сейчас, вот сейчас подойдут ещё немного, и мы проучим схизматиков! – злорадно думал командор. – С вашими короткими мечами против моих копьеносцев вы ничего не сделаете!»

Он уже отдал приказ тяжеловооружённым всадникам атаковать удалых. Как вдруг первая и вторая линия ушкуйников резко подались в разные стороны, тем самым открыв линию самострельщиков за ними. Их тяжёлые болты даже с трёхсот шагов могли пробить броню рыцарей. Залп – и большей части всадников как ни бывало!

Командор недолго пребывал в растерянности. Как опытный воин, он приказал своим пешим лучникам выдвинуться вперёд и расстрелять дерзких, а его заместитель поднял тяжёлую конницу. Но поздно.

Третья линия ушкуйников, точно так же, как и первые две, освободили место четвёртой линии. Ещё залп – и командор лишился тяжёлой конницы окончательно.

Но это было только начало. Враги повторили манёвр предыдущих линий. Ещё залп, но уже из луков – и на головы почти незащищённых шведов посыпались стрелы. Опять тот же манёвр. И уже тяжёловооружённая конница ушкуйников с длинными копьями врезалась в растерявшегося врага, а с флангов их осыпали стрелами самострельщики и лучники.

«Таран» ушкуйников пробил построение шведов, и началась паника. Фланговые ушкуйники обнажили мечи, закинув за плечи ненужные луки и самострелы, и яростно атаковали противника. Успех был полный. Около двух тысяч шведов полегло на поле боя. Ещё полторы тысячи сдались в плен, и лишь полутысяче удалось спастись. Но, учитывая болотистую и лесистую труднопроходимую местность, они позавидовали павшим. Топь, комары, болезни, отсутствие пищи довершили то, что не успели ушкуйники. В Швецию вернулось лишь полтора десятка оборванных, истощённых людей во главе с заместителем командора.

Бой был продуман от начала до конца Лукой и его податаманьем Семенцом. Перед этим были длительные упражнения. Применённая тактика была совершенно новой, но она могла быть использована только один раз. В дальнейшем шведы были начеку, и этот приём ушкуйниками уже не повторялся.

Риск, конечно, был. Шведы могли сами выдвинуть вперёд лучников и расстрелять бешено мчавшихся на них новгородцев. Но смелым Бог владеет! И этот эпизод лишний раз доказал незаурядный полководческий талант Луки Варфоломеева.

Он уделял большое внимание вооружению своих собратьев. Лука внимательно осмотрел поле боя и приказал снять с рыцарей все их тяжёлые доспехи и оружие.

– Да ими можно всех новгородских ратников вооружить, не только мою небольшую дружину! – сказал он, с удовольствием рассматривая военные трофеи. Особенно его обрадовал обоз шведов, где также имелись доспехи.

После этого боя сторонники новгородцев открыли ушкуйникам ворота Або. Большинство мирных знатных жителей спряталось в католическом храме. Ушкуйники не без труда выломали дверь и ворвались в помещение. В церкви послышался громкий плач: женщины посчитали, что пришёл последний час им и их детям. Они верили в это, обманутые католическими священнослужителями, которые выставили ушкуйников извергами рода человеческого.

Варфоломеев, видя детские голодные глазёнки, приказал ушкуйникам накормить их. Те стали было выводить детей из костёла. Но женщины, будто сговорившись, вцепились в своих чад. Ушкуйники были в недоумении. И лишь потом всё разъяснилось, когда и матери, и их дети ели кашу вперемешку с солёными слезами.

Потом женщины встали на колени перед изумлённой головкой отряда новгородцев.

– Простите, простите нас! Вы такие добрые, а мы… Но поверьте, нас обманули. Пасторы говорили, что вы при обрядах поедаете детей и пьёте их кровь! А ещё беглые крестьяне нам рассказали, как вы сожгли две деревни в предместье, а всех жителей зверски убили…

У многих воинов навернулись слёзы, но когда речь зашла об убийстве и обманах священнослужителей, лицо Луки посуровело. Он приказал привести всех католических священников. Те трусливо кланялись атаману, а в глазах теплилась смутная надежда: «Неужели эти варвары поднимут меч на служителей Бога?!»

Будто бы читая их мысли, Лука сказал, что они не служители Христа, а трусливые обманщики, ради своей цели готовые и на предательство, и на лжесвидетельство – на все подлые поступки! Но надо иметь хоть какую-то частицу совести!

– Кто из вас осмелился нарушить мою волю? – грозно вопрошал Лука своих десятников и сотников. – Кто сжёг деревни? Кто убил мирных? И как у него меч поднялся?!

Все начальные люди изумлённо смотрели на гневного воеводу.

– А не думаешь ли ты, атаман, что всё это подстроено шведами, дабы озлобить финнов против нас? Да и дрались бы они поотчаянней, мол, деваться-то вам теперь некуда? – осторожно высказался пожилой сотник.

– А ведь ты верно говоришь! – просветлел ликом воевода. – Это я, глупый начальник, погрешил на вас. Простите меня Христа ради!

Он выстроил пленных шведов и приказал оставшимся в живых крестьянам:

– Ищите ваших обидчиков!

Крестьяне (а среди них были в основном женщины) без труда опознали около десятка убийц, грабителей и насильников. Нашёлся и командир шведов, который непосредственно руководил этими убийствами. После пытки они выдали и главных организаторов – помощника шведского гарнизона и епископа.

– Ну что, попались, волки-оборотни?! – гневно спросил седой сотник. – А знаете, как на Святой Руси расправляются с такими упырями, как вы? Осиновый кол в сердце и башку долой!

– Господине! – буквально завопили помощник и епископ, обращаясь к Луке. – Ты не имеешь права нас убивать! Мы пленные, мы сдались на милость победителю! С тебя потом взыщется!

– За то, что вы спалили две деревни и убили несчастных чухонцев? – насмешливо спросил Варфоломеев. – Да ни я, ни мои воины о вас не будут марать оружие! Грех это, ещё заразите его, гады ползучие! А вот что скажет покорённый вами народ?…

Шведы побледнели, епископ открывал и закрывал рот, но не мог ничего сказать в оправдание. Ушкуйнический воевода грозно и зычно закричал в притихшую толпу:

– Вот, народ чухонский, смотри на этих негодяев и знай, как эти оборотни убивали ваших детей, сжигали ваших селения.

По мере его рассказа из толпы раздавались гневные крики, все ненавидяще смотрели на убийц. Вдруг от толпы отделилась женщина. Сорвав католический крестик, она наотмашь хлестнула им епископа:

– Вот тебе, гадина, за мужа и за дочь!

Толпа вдруг разом накинулась на преступников. Лука отвернулся и пошёл прочь: он не любил самосуд, но и останавливать справедливое возмездие не хотел. Остальные ушкуйники последовали его примеру. Толпа за какие-то секунды растерзала шведских насильников и направилась в запале к сараям, где находились другие пленные шведы. Но тут уже дорогу им преградил пожилой сотник и повёл хитрый разговор:

– Эти воины храбро дрались, у них есть и честь, и совесть, да и многие из них ранены. Неужели вы хотите убить безоружных, неужели вы хотите быть хуже тех, кто сжёг ваши селения?!

Последнее подействовало на разъярённых финнов, как благодатный дождь на пожар, который враз остудил и погасил их гнев.

Наутро православный священник был страшно изумлён: к нему выстроилась очередь с просьбой перекрестить их в православную веру.

– Нам не нужен такой кровожадный бог, как у свеев, мы хотим верить в православного Бога, ибо он Бог милостивых!

– Что с ними случилось? – удивлённо спрашивал поп у атамана.

– Чудо, батюшка! – ответил хитрый Лука, но больше ничего не сказал.

Потери свеев были чрезвычайно велики. Город Або разрушен, шведско-финское войско побито, разоружено и уведено в плен, но главное, был захвачен церковный налог, который собирали для католического Рима в течение пяти лет с новокрещённых финских племён. Налог, который папа готовил для сбора войска на битвы с непокорными русами. Так Рим был лишён финансовой поддержки для войны с Господином Великим Новгородом.

Ватикан был вне себя от ярости.

– Как, эти варвары, эти схизматики осмелились посягнуть на самое святое – на то, что принадлежит Богу?! – кричал понтифик, не в силах сдержать свою ярость. – Извести ненавистное славянское племя, в рабство всех остальных!..

Ушкуйники сделались притчей во языцех, особенно их предводитель Лука Варфоломеев. Даже папа римский, произнося эти трудные славянские имена, перекрестился.

– Нужно уничтожить этого проклятого Луку.

– Ваше святейшество, – обратился к нему священнослужитель Томас, возглавлявший миссионерскую деятельность у финнов, а также по совместительству главный соглядатай Ватикана в этих северных краях, – сколько раз уже к нему подсылали убийц, но все они попали в руки этих кровожадных разбойников, которые сжигали наших людей.

– Как они посмели?! – закипел от негодования «наместник Христа». – Наших, приближённых к Богу!

– Скажу больше, – продолжал священник, – они цинично заявляли, что мир должен быть чист от этих посланцев сатаны, а также…

Соглядатай-священник прикусил язык.

– Ну-ка, договаривай! – поторопил понтифик.

Священнослужитель смешался.

– Продолжай! – приказал папа.

– О вас, ваше святейшество, они ещё очень много плохих слов говорили против вас, – смущённо ответил легат.

Папу чуть не хватил удар.

– Меня, наместника Самого Господа Бога, здесь, на этой грешной земле?! Да разве может быть богохульство страшнее?! – вскричал он, побагровев от злобы. Успокоившись, понтифик начал ходить по большому залу. – Вот что, – сказал он, подумав, – предайте этого негодяя Луку Варфоломеева анафеме. Чтобы каждый католик почёл за честь убить этого сына Антихриста!

Варфоломеев узнал об этом, после того как новгородские воеводы попросили его разорить Фирманен – местность в Швеции. Лука всё сделал быстро, со свойственными ему смекалкой и воинской сноровкой. Вражеское войско было разгромлено, город занят. Наутро обходя пленённых им воинов и священников, дрожавших за свою жизнь, атаман обратил внимание на одного высокого пастора, который смело смотрел на него, не опуская при этом глаз. Лука уважал достойных, храбрых людей.

Священник сказал, что все они верят в одного Бога – Христа. На что воевода возразил:

– Бог-то один, да молельщики неодинаковы.

После этого разговор оживился, атаман стал расспрашивать священника-католика, который подробно рассказал ему обо всём, в том числе и про анафему. Атаман долго смеялся.

– А вы напрасно смеётесь, господин, – предупредил его церковник, – теперь вас может убить любой наш человек, будь то знатный или крестьянин, и нигде не ждите покоя, даже в Новгороде, так как вы сделались личным врагом папы!

– Тогда мне всю жизнь придётся драться против всей вашей католической церкви, – сказал Варфоломеев, – и лично – против папы. А что покой, так его никогда у меня и не было, мне не привыкать. Но теперь его не будет и у папы! Не знаю, доплывём ли мы на ушкуях до Рима, но бед свеям-псам, чухонским предателям и прочим нехристям точно наделаем, и много!

Внимательно слушавшие его ушкуйники закричали:

– Пусть папа и нас предаст анафеме – драться будем со всей вашей вшивой Европой до скончания века! А в Новеграде Великом мы не оставим теперь ни одного еретика-католика – всех вырежем!

Лицо воеводы при этом сделалось торжественно суровым. Он знаком заставил их замолчать и произнёс медленно, казалось бы выдавливая из себя слова:

– Я, Лука Варфоломеев, предаю их всех анафеме – тьфу ты, ромейское слово! – проклятию. А это значит, что на них теперь объявляется охота как на бешеных волков.

– А мы с тобой, воевода! Хоть в Студёное море, хоть в жаркое пекло к чёрту рогатому, хоть к его наместнику папе римскому. Узнает он, бродяга, что такое ушкуйник! – добавил десятник Прокопий.

– И ты хочешь, пастор, победить таких людей? – полюбопытствовал атаман, указывая на мужественные лица дружинников. – А с ним и Господина Великого Новгорода и Святую Софию? Да знаешь ли ты, что София и Новгород уже здесь?!

– Где? – с тревогой оглянулся пастор.

– Там, куда ступил новгородец, там и его священный дух, там и его земля! Понял ты, священник хренов? А где пройдёт он с мечом – там трава сто лет расти не будет! А начнём с тебя. Тем паче, что ваш бог – дьявол, разрешающий лить ни в чём не повинную кровь. А папа – его наместник и любит зариться на чужое. И вправду говорят: беден чёрт, что у него Бога нет. Вот и ступай к нему!

Священник прикусил губу. Он понял, какого беса выпустил из бутылки. Но он был человеком мужественным.

Господине, ты можешь меня пытать, сжечь, но я не покорюсь тебе, умру во славу Христову! – фанатично ответил священник.

Воевода по-новому, с уважением взглянул на католика и обратился к дружинникам:

– Этот может! – И добавил, смягчив тон: – Мы отпускаем тебя, отче, с миром, но чтобы на нашем пути ты не стоял!

– Неисповедимы пути Господни, – ответил уклончиво священник, – но я постараюсь держаться от вас подальше!

– И правильно! – просветлел воевода. – От нас свеям одни несчастья. Да, ещё подскажи своим братьям-святошам, что не будет им пощады! Так пусть убираются с земли Новгородской да и с Чухонской заодно, а не то… – Тут Лука многозначительно промолчал и чиркнул себе ладонью по горлу. – То, что ты услышал сейчас, будет всем вам, святошам, короткое Евангелие от Луки, – сказал он и добавил: – Лично вам и папе принесу я не мир, но меч!

И действительно, ушкуйники начали охоту на католических священников, объясняя это головке бояр тем, что открыл им швед-священник. Те не вмешивались, но в случае строгого запроса правителей западных стран ссылались на неподвластность им ушкуйников.

А для Прокопия через день было испытание: встретиться пусть не с чёртом рогатым, но с его слугами. Лука, узнав от верных чухонцев, что в лесу, недалеко от захваченного города, шалят то ли разбойники, то ли какая-то нечисть, решил послать на разведку двух ратников. А кого? Да есть два неразлейвода – Прокопий и Смольянин, два удалых, недавно побратавшихся.

Смольянин был человеком отчаянным и в то же время чрезвычайно разумным. Друзья стали готовиться. К Прокопию подошёл крестьянин-финн и предупредил:

– Вы, господине, не ходите в тот лес.

– А что за беда мне будет с того? – лениво спросил десятник.

– Это настоящее пристанище зла, обитель тьмы. Сюда, в эту чащобу, ходят вешаться все наши пьяницы. Там лешие, кикиморы болотные и бесы справляют свои шабаши.

– Удалого пугаешь, чёрт лысый? – насмешливо заметил Прокопий. – Знай, настоящий новгородец не боится ни твоего божка, ни твоей чёртовой бабушки с дедушкой!

Два удалых друга, Смольянин и Прокопий, осторожно пробирались сквозь дебри, упрямо двигаясь к чёртову дому. Угрюмое, мрачное место всё-таки навевало нехорошие мысли.

– Да-а, – протянул Прокопий, – темноватенько тут у вас, господа чудь, да и с чёртом мне ещё не приходилось драться!

Вдруг, словно из-под земли, вылезло шесть человекообразных страшилищ с рогами и внезапными ударами дубинок ошеломили удалых.

Очнулся десятник в тесной хате без окон и дверей, слышалось лишь только монотонное, заунывное бормотание, то ли молитву читали, то ли отпевали покойника. Прокопий пошевелил руками – связан. Рядом без чувств валялся связанный Смольянин. Ушкуйник поёжился: жуть какая-то! Везде приходилось побывать, но только не в гостях у треклятого.

Изловчившись, Прокопий поймал конец сыромятной верёвки и начал потихоньку распутываться. Чудища снебрежничали – и напрасно! И вдруг к Гостинцу подошёл страшенный урод с головой медведя. Прокопий никогда раньше не встречался ни с чем подобным. Видел он, как старого бога Велеса новгородские кудесники рисовали в виде здорового человека с медвежьей головой, но это на картинке, а тут?…

Вдруг урод заговорил на чудском языке, который немного понимал десятник. Чудовище требовало рассказать, зачем они пошли в лес, а иначе – смерть.

– Ну, это ты зря сказал, старик, или, как ты себя величаешь, великий колдун, – ответил ушкуйник. – На Руси всегда между позором и смертью выбирали смерть, а ушкуйники – и смерть врагов.

– Да ты, удалой, я вижу, ничего не боишься, но смертушку примешь лютую, и не зараз, а долго будешь мучиться, – зло сказал старик-колдун.

Десятник смиренно замолчал, тем самым усыпив внимание врага, а потом, изловчившись, вдруг ударил старого знахаря в то место, где должен быть подбородок.

Хоть и помогала тому нечистая сила, но от удара новгородца колдун покатился по лачуге, гремя всеми костями. К ушкуйнику бросились было два чёртовых помощника, но и они упали от молниеносных ударов ножом, который Прокопий всегда прятал в сапоге.

Великий колдун, кряхтя, поднялся и застонал, выплёвывая выбитые зубы. Как ни странно, именно этот стон придал ушкуйнику силы: кто стонет – тот и смертен. Блеснул нож и через мгновение торчал по самую рукоятку в глазу великого колдуна. Не успели его перехватить в полёте нечистики! А теперь – ещё трое у дома! «Ну да это уже не тот расклад! – весело подумал ушкуйник. – С ними мы вдвоём как-нибудь справимся!». Он разрезал путы на товарище и быстро привёл его в сознание.

Открывая осторожно дверь, Прокопий отметил, что двое сидят к нему спиной и разговаривают, а третий строгает какую-то палку. Бить в спину как-то неблагородно, но враги вооружены, да их и было больше.

Десятник указал Смольянину пальцем на строгавшего, а сам быстро подбежал к болтунам. Схватив за головы, он стукнул их лбами. Оба страшилища упали без сознания, их рога свалились на землю. С любителем строгать дерево вопрос решился ещё проще: удар Смольянина сапогом по спине справа перебил противнику рёбра и разорвал печень.