Текст книги "Золотой ключ, или Похождения Буратины. Несколько историй, имеющих касательство до похождений Буратины и других героев"

Шестой ключик,
ночной

Можно вообще не читать, ибо история эта апокрифическая и недостоверная. Но если всё-таки решились – то после Главы 52

Первого тома или после Действия 37 Второй книги.

Ночью в лесу очень страшно.

…Ущербная Луна.

…Ночь шита серебром.

Юная Капкейк Сакрифайс не видела ущербной луны – её закрывали деревья. Деревьев она тоже не видела. Она вообще ничего не видела, даже свои копытца. Только темнота, темнота чуть разных оттенков – где-то она была темнее, и Капкейк понимала, что это препятствие. Пару раз она всё-таки ударилась обо что-то твёрдое, и каждый раз сильно пугалась.

По тропе её вёл бэтмен. Он сидел на холке и тихо попискивал, когда она поворачивала куда-то не туда. Один раз он сильно потянул её за уши, она отпрянула и тут же услышала шорох осыпающейся земли. Видимо, впереди была яма. Но такое было один раз. Атак – она просто шла, переставляла ноги в тяжёлых гиппосандалиях, изо всех сил надеясь, что это когда-нибудь кончится. И стараясь не думать, как она пойдёт назад.

Впереди показался просвет. Капкейк вышла на маленькую полянку-западинку. Тут было посветлее: угадывались кроны деревьев и небо. Но ущербной луны она не увидела – её заслоняла туча.

…Ты смотришь на меня.

…Ты помнишь обо мне.

Поняша решила ненадолго прилечь и перевести дух. Осторожно склонилась, попробовала губами траву, понюхала. Тихо фыркнула. Вроде бы ничего особенного – но трава была холодной и влажной. И, наверное, очень грязной. Капкейк подумала, в каком состоянии сейчас её ножки, и вздохнула. В прошлый раз, когда она была здесь со школьной экскурсией, она оступилась и попала в болото. Аделаида Аксиньевна, ответственная за детей, её, конечно, тут же вытащила – а потом её бэтмен долго возился, снимая с ноги отвратительную чёрную пиявку. Прошло десять лет, а она до сих пор помнила, как ей было стыдно и страшно. Брбрбрбр.

…Как крохотен ущерб отточенным серпом…

Луна, наконец, выглянула – жёлтая, круглая, чуть неровная справа.

…Но как бездонна щель, как пристально узка…

Капкейк Сакрифайс неловко повернулась, ложась, и шлейку снова перекосило. В коробе сухо зашуршало.

Девушка в сотый раз сказала себе, что она сама себе злобная скобейда. Надо было подготовиться как следует. Ей была нужна не гламурная шлейка для танцпола, а настоящая рабочая шлея. Как у курьерок. У Туси Лоллипоп была курьерская шлея. Надо было попросить у неё. Хотя нет, Туся любопытная, пристала бы с расспросами. И не отстала бы, пока Капкейк не рассказала бы всё.

В лесу раздался какой-то звук. Девушка пригнулась, пытаясь слиться с травой.

Звук повторился. Затрещал сук. Она не успела как следует испугаться, как снова стало тихо.

Бэтмен тихо-тихо пискнул. Глупое существо чуяло кого-то поблизости.

Оставалось лежать, вжимаясь брюхом в холодную мокрядь, и ругать себя за дефство и поиск приключений на собственную жё. А если на неё нападёт какая-нибудь дикая джигурда? Которую она не успеет заняшить? Хотя в ней же целых сто пятьдесят, должна успеть… А если стая? Аделаида Аксиньевна вроде бы говорила, что в таких случаях нужно сначала някнуть вожака. Хорошо, допустим, это получится. А вдруг они бросятся со всех сторон?

Капкейк вздрогнула – всем телом, от кончика носа до репицы хвоста. Подумала, что та вещь, что лежит в неё в коробе, страшнее, чем ночь в лесу.

Опять звук. На этот раз вроде бы удаляющийся.

Поняша осторожно поднялась, встряхнулась. Вроде бы никого. Теперь нужно найти тропу и дойти до большого камня. Его нужно приподнять. Это непросто, но она сильная, она сможет. Под ним будет ямка. Туда нужно положить короб, это сделает бэтмен. Опустить камень и после этого быстро, тихо и осторожно вернуться той же дорогой.

Бэтмен запищал. Он так делал, когда чуял чужой запах.

В животе у Капкейк стало холодно от страха. Очень захотелось, чтобы это был сон. И проснуться дома. Не в общаге, а именно дома. У мамы,

на улице Шлатких Пузиков. Когда-то, маленькой, она стеснялась говорить подружкам, что живёт на улице с таким смешным названием. Потом она стала спрашивать маму, откуда оно такое, но мама не знала. В конце концов соседка Аделаида Аксиньевна – тогда маленькая Капочка ещё не знала, что будет у неё учиться – сказала, что улица названа в честь дочки подруги первой губернаторки Кавая. Девочка умерла совсем маленькая, ей не успели даже дать имени. Мама называла её просто «мой шлаткий пузик». И губернаторка своей властью назвала улицу, на которой жила её подруга, «улицей Шлатких Пузиков».

Капкейк из этой истории поняла, что губернаторка с этой подружкой к тому времени сильно поссорились. И что пони иногда бывают очень злыми.

Потом она выросла, увлеклась историей и узнала, насколько злыми бывали пони. Особенно раньше.

Она невольно вздохнула. Шевельнулись бока. Содержимое короба шевельнулось тоже.

Ущербная луна выглянула снова. На полянку плеснуло прозрачным сухим светом.

Поняше показалось, что у неё под животиком что-то шевелится – небольшое, скользкое. Капкейк тут же примстилась змея, жалящая в вымя. Она в ужасе вскочила на ноги и отпрянула. Потом осторожно приблизила мордочку, но ничего страшного не увидела, кроме кротовой ямки.

Девушка постаралась успокоиться и собраться с мыслями. Надо было что-то решать. И при всём богатстве выбора альтернативы не было. Надо было следовать плану и дойти до камня. Любые другие варианты были бессмысленными. Даже если за ней кто-то следит – он не оставит её в покое. Она слишком далеко зашла. Во всех смыслах.

Дрожа, на подкашивающихся ногах, Капкейк пересекла полянку и принялась искать тропу. Бэтмен на холке вёл себя тихо, даже слишком.

Тропа нашлась среди огромных лопухов. Голодная поняша осторожно откусила край и тут же выплюнула: лопух оказался горьким. Она вспомнила, как Аделаида Аксиньевна говорила, что в лесу ничего нельзя есть, даже обычную траву. Мало ли что растёт среди этой травушки-муравушки. Или, не дай Дочь, ползает. Брбрбрбр.

Чтобы отвлечься, она попыталась подумать о перспективах своей авантюры. Скорее всего, публикация займёт не меньше полугода. Сначала эмпаты Директории проверят время рукописи. Потом установят подлинность подписи. Передадут историкам, они сверят факты и проделают экспертизу. А потом ещё будут работать над текстом.

Написанное было ужасно. Слишком ужасно, чтобы быть неправдой.

Наверное, думала она, это не совсем хорошо, если такая рукопись будет напечатана. Но зато не будет больше этих глупых разговоров про легенды и мифы. Потому что мифы и легенды оказались истинными. Может быть, не все, но…

В темноте показалось что-то белое, продолговатое. Тот самый камень. Она пришла.

Капкейк осторожно-осторожно высунула мордочку из листвы. Понюхала воздух. Вроде бы никого. Поняша несколько раз глубоко вздохнула, собираясь с силами, и вышла. Днём бы она сказала, что вышла на свет – но луна снова куда-то скрылась, а другого света не было.

Ничего страшного не произошло. Только бэтмен завозился на холке, стараясь устроиться поудобнее.

Она подошла поближе. Камень тускло белел в темноте. От него пахло мокрым известняком. И на нём что-то лежало.

Близорукая девушка прищурилась – и отдёрнулась.

Это был череп. Сначала перепуганной девушке показалось, что это череп пони. Потом до неё дошло, что он слишком маленький. Такой мог бы принадлежать небольшой пупице. Или жеребёнку.

Заинтригованная, Капкейк склонилась над черепом. Ей показалось, что внутри него что-то мерцает – то ли пердимонокль, то ли какой-то другой артефакт. Она попыталась его перевернуть, чтобы рассмотреть получше.

Но не успела.

– Йййййооооооогогогого! – раздалось у неё над ухом жуткое, исполненное злого торжества ржание. Оно гремело со всех сторон, и спастись от него было негде. Ошеломлённая и перепуганная Капкейк присела и прижала уши.

За деревьями вспыхнули факелы. Тяжёлые оранжевые огни, казалось, оставляли в темноте светящиеся дорожки.

– Ооойёуууу! Ооойёуууу! – кричали из-за деревьев.

Бэтмен прижался к холке хозяйки, мелко-мелко вздрагивая.

Какое-то мгновение Капкейк думала, что сейчас грохнется в обморок – или понесётся сломя голову неизвестно куда. Ни на то, ни на другое её не хватило. Она просто стояла, хватая ртом воздух, и пыталась осмыслить тот факт, что разоблачена, поймана и теперь с ней сделают что-то ужасное. Может быть, даже выгонят из института.

Огни за деревьями перестали ходить ходуном, крики тоже стихли. На полянку вышли пони. Восемь или девять, все в одинаковых чёрных попонах и с чёрными балаклавами на головах. Они были со всех сторон, и Капкейк поняла, что бежать некуда.

Потом появились два высоких лемура с факелами. А между ними – тёмно-серая в их свете поняша без балаклавы.

– Аделаида Аксиньевна, – с облегчением прошептала Капкейк, оседая на попу: у неё подкосились задние ноги. – Аделаида Аксиньевна, ну нельзя же так…

– Капа, – строго сказала поняша без балаклавы. – Вообще-то это должна тебе говорить я.

Девушка не слушала: у неё от облегчения закружилась голова.

– Насколько я понимаю, – тем же строгим голосом сказала Аксиньевна, – ты тут не просто так гуляешь. Что там у тебя в коробочке?

– Рукопись, – легко призналась Капкейк.

– Я так понимаю, архивная?

– Не надо меня допрашивать! Дайте три минуты! – сказала девушка. – Я всё объясню!

– Все слышали? – спросила тёмно-серая пони. – Три минуты. Время пошло.

– Ну в общем так, – зачастила Капкейк. – Я работала в институтском архиве… и Марго попросила меня помочь разобрать одну секцию…

– Марго – это смотрительница? Я ей заднюю мочалку-то накручу, – пообещала Аделаида Аксиньевна.

– Не надо, она тут ни при чём, – затараторила Капкейк ещё быстрее. – Просто я не справилась и решила взять домой… А там были рукописи, мемуары в основном… Я как-то даже увлеклась… И вот среди этого всего я нашла очень старые документы.

– Насколько старые? – перебила преподавательница.

Капкейк зажмурилась, набрала воздуху в лёгкие и сказала:

– Начало второго века.

– Ты хочешь сказать, – повысила голос преподавательница, – что нашла фальшивку, которую ты датировала началом второго века?

– Нуда, конечно, – Капкейк встала, стараясь незаметно отряхнуться. – Фальшивку. Потому что нефальшивых рукописей начала второго века не бывает, так?

– Все сохранившиеся рукописи этого периода ты можешь увидеть в Понивилльском историческом музее, – сказала Аделаида Аксиньевна. – В них нет ничего интересного.

– А в этой рукописи я нашла очень много интересного! Даже чересчур, – расхрабрилась Капкейк. – Я потом две ночи не спала.

– Капа, время вышло, – перебила её преподавательница. – Давай я дорасскажу за тебя. Ты нашла роман в стиле нуар, стилизованный под древнюю рукопись. Поверила, что это действительно древняя рукопись, потому что ты считаешь себя очень умной. Просто отдать её кому следует ты не пожелала, потому что вбила себе в голову, что власти что-то скрывают…

– Но ведь они скрывают! – Капкейк легонько стукнула задним копытцем, как будто она стояла не посреди ночного леса, а у Аделаиды Аксиньевны в аудитории. – Из-за какой-то дурацкой секретности! А это важно для истории! Должна быть свобода паучного ноиска… то есть научного поиска!

– Не ори. Так ты ради свободы научного поиска украла документ из архива?

Капкейк сконфуженно промолчала.

– И договорилась, – продолжала преподша, – с кем-то, кто пообещал переправить рукопись в Директорию. Ради чего ты пошла ночью в опасный тёмный лес. Что делает честь твоей смелости, но не твоему вздорному упрямству. И слепой доверчивости. Вообще: доверять такие вещи педобиру – это очень глупо.

– Отец Анто… – ляпнула поняша и прикусила язычок.

– Да, именно. Отец Антоний Ревматик. Он сразу же известил кого следует. Впрочем, это входит в его обязанности – если ты понимаешь, о чём я. И очень хорошо, что ты не пыталась его няшить, чтобы что-нибудь узнать. Он под защитой ордена Боярышника, и у тебя были бы очень серьёзные неприятности. Ладно, хватит. Давай сюда свои бумажки.

– Это не бумажки, – Капкейк посмотрела в глаза старой преподавательнице. – Это пергамент.

– Вот как? Любопытно. Жора, – её голос изменился на тот, которым говорят с электоратом, – проверь, что у неё в сумочке.

Из-за спины преподавательницы вылез, переваливаясь, большой серый енот. Он бесцеремонно подошёл к Капкейк, снял с неё короб, залез в него ручками и замер.

– Это кожа пони, – сказал он наконец. – Маленькой девочки.

Стало очень тихо.

– Кожу сняли заживо, – добавил енот. – Наверное, чтобы мягче была.

– Совсем интересно, – голос Аделаиды Аксиньевны не изменился. – И когда же это случилось?

– Очень давно, – сказал Жора. – Двести лет как минимум.

– Я же говорила! – крикнула Капкейк.

– Жорик маленький хороший, ты не ошибся? У тебя твои способности в порядке? – тем же специальным голосом для заняшенных спросила Аделаида Аксиньевна.

Енот ещё раз залез ручками в короб.

– Всё так, хозяюшка! – уверенно сказал он. – Я же чувствую… да как я могу… да ежели чего… – принялся он за обычное для заняшенных лепетливое нытьё.

– Заткнись, – приказала преподша эмпату и тяжко вздохнула. – Дай-ка я сама посмотрю. Жора, достань этот пергамент. А вы посветите, – сказала она лемурам.

– Гм, – сказала она минут через пять. – Да, это похоже на подлинник. Я, конечно, так себе палеограф, но это чертовски хорошая подделка.

– Там на последней странице надпись, – сказала Капкейк. – С отпечатком зубов. И подписью Рейнбоу Дэш. Той самой.

– Никакой Рейнбоу Дэш никогда не существовало, – скучным лекционным голосом сообщила преподавательница. – Это миф.

– А в Директории сохранились документы, которые она подписывала! Они могут сравнить! – крикнула Капкейк. – И все узнают! Что Найтмэр Блэкмун правда была! И она правда делала все эти гадости! И никакая она не редкая линия, а самая обычная пин… – у неё кончился воздух.

Несколько секунд было тихо.

– Хорошо, Капа, – сказала наконец Аделаида Аксиньевна с печалью в голосе. – Ты меня убедила. Похоже, ты права. Мне очень… – она сделала паузу и потом выкрикнула: —…жаль!

Капкейк не успела ничего понять, как сзади на неё рухнуло что-то тяжёлое. Низ спины пронзила холодная боль лидокаинового жала. Потом ноги перестали её держать – да и чувствоваться тоже.

– Чего вы со мннн… – пробормотала она заплетающимся языком и упала.

– Хороший, хороший, всё правильно сделал, – рассеянно сказала Аделаида Аксиньевна стоящему в лунном свете электрическому псу – старому, с седым загривком. Глаза у него были пустые от преданности. Он был заняшен очень, очень давно и уже никого не слышал и не видел, кроме своей хозяюшки. Даже других пони.

– Бедная девочка, – вздохнул кто-то из молчавших поней. – Может быть, всё-таки…

– Чем скорее мы исполним свой долг, тем будет лучше для неё, – строго, по-учительски, сказала Аделаида Аксиньевна. – Помните. Один подход – один удар. Три подхода каждая. Если увижу, что после вас она ещё дышит – накажу всех. Ещё раз: чем быстрее вы всё сделаете, тем легче будет и нам, и ей. Туся, начинай, далее по кругу. Быстро! – прикрикнула она, увидев, что ближайшая к ней пони в балаклаве колеблется.

Через пять минут всё было кончено. Ещё немного времени ушло на подняшивание енота.

– И всё-таки это ужасно, – сказала Туся Лоллипоп, идущая рядом с преподавательницей.

Электрический пёс шёл перед ними с открытой пастью и освещал ею путь. На спине пса сидел енот и держал в руках череп.

– Ужасно? Нет. Мы – Охотницы Вондерленда, – сухо сказала старшая пони. – Мы давали клятву. Мы её исполнили. Вот если бы мы её не исполнили, было бы ужасно. Это всё.

– Не всё, – не отставала младшая пони. – Чего мы боимся? Старого пергамента?

– Нет. Потери репутации, – коротко сказала старшая пони.

– Да какая у нас репутация? – вздохнула Лоллипоп.

– Достаточно скверная, чтобы не портить её ещё больше, – отрезала Аделаида Аксиньевна.

– Нет, ну всё-таки… Я понимаю, если это был бы какой-то секрет. Но ведь они знают. Что Ночная Кобыла существовала на самом деле. И что она делала. И с пони тоже.

– Ты ничего и не поняла, – сказала старшая пони. – Они могут знать самые отвратительные подробности. Но не от нас. Мы всегда будем настаивать на том, что Найтмер Блэкмун – это миф. Разумеется, эта мифическая кобыла не имела отношения ни к одной из ныне сохранившихся линий. И уж точно не к пинкам, это же невозможно. И конечно же, она не проверяла свою няшность на подданных таким способом, какой ей приписывают легенды. Это просто немыслимо. Ну а сказки про кексики из потрохов пони – просто абсурд. Мы говорили это раньше, мы говорим это теперь, мы будем говорить это всегда. Потому что серьёзных доказательств у них нет. Все списки с этого текста – очень поздние, и мы считаем их обычными литературными упражнениями в стиле нуар. И надо же было этой маленькой дурочке наткнуться на оригинал! Эмпаты Директории доказали бы его подлинность. И был бы взрыв.

– Взрыв чего? – не поняла Туся.

– Интереса к подобным страшилкам, – ответила Аделаида Аксиньевна. – Большинство существ глупы. И если что-то страшное или мерзкое вдруг окажется правдой, то они поверят во всё, что на это похоже. Всё, что напридумывали на эту тему, будет рассматриваться ими как правда. Понимаешь, к чему я клоню?

– Ну пусть так… Но почему нельзя было оставить девочку в живых? Убедить её, что это фальшивка… заняшить, наконец…

– Я знала Капкейк с раннего детства, – сказала Аделаида Аксиньевна. – Она была настолько наивна, что могла сделать совершенно ужасные вещи.

– И какие же?

– Например, ослушаться приказа. Который она поклялась исполнить.

– Какого приказа?

Старшая промолчала.

– То есть вы с самого начала?.. – Лоллипоп проглотила окончание фразы. – И поэтому сразу поставили смеситель ауры? – Туся повела шеей в сторону енота с черепом.

– Я была обязана принять все необходимые меры предосторожности, – в голосе старшей прорезалось раздражение, как при разговоре с неумной и непослушной девочкой.

Лес уже почти кончился. Листва засеребрилась лунным светом: небо немного развиднелось.

– Кажется, мы уже близко, – сказала Туся. – А всё-таки насчёт кексиков…

– Чушь, – фыркнула старшая. – Никто никогда не делал кексики с потрохами. Это противоречит правилам кулинарии. Потрошки кладут в пирожки. Кексики придумали мы, когда запускали фальшивые варианты этого текста.

– Потому что это смешно и глупо, да?

– И чтобы отличить от копий, сделанных с оригинала.

– Так вот как вы поняли?

– Хватит болтать, Туся. Слушайте все! – преподавательница возвысила голос. – Мы закончили. Снять тряпки и разбиться на пары! – скомандовала преподавательница.

Лапки мышей, лягушек, бэтменов и прочих услужающих избавили охотниц от балаклав. Под ними оказались обычные студенческие лица – разве что немного растерянные и слегка напуганные.

– Все помнят, кто с кем? Начинают новенькие. Ларочка, ты первая. Расслабься и не сопротивляйся. Жанночка, ты работаешь с Ларочкой. Готова? Поехали.

Пухленькая поняшка с шерстью, казавшейся в лунном свете серой – хотя на самом деле она была розовой, – неловко опустилась на колени и уставилась в глаза подруги. Та сосредоточилась, коснулась её плеча и начала петь майсу.

– Ты моя хорошая послушай меня слушай я тебе скажу важно очень важно самое на свете важное самое главное слушай внимательно дыши глубоко я тебе чего скажу…

Минуты через две у пухленькой закатились глаза, а челюсть отвисла.

– Хорошо. Теперь внушение, – скомандовала Аделаида Аксиньевна.

– Ты сейчас пойдёшь в общежитие и там заснёшь. Проспишь долго. Встанешь утром. Ночью тебе снился сон. Глупый сон. Стыдно помнить такие сны. Ты не будешь думать об этом… Глупый сон, глупый сон, тебе снился глупый сон… – Жанночка понизила голос, усиливая суггестию.

Потом настала очередь бежевой поняши, потом бурой.

Вскоре несколько сонных пони, едва перебирая ногами, пошли, покачиваясь, по дороге.

– Снова разбились на пары! – скомандовала старшая.

На этот раз дело пошло быстрее: остались более сильные, и няшили они быстрее.

Месяц побледнел. На поляне остались только Туся Лоллипоп и её учительница.

– А я догадалась, – сказала Туся, опускаясь перед Аделаидой Ак-синьевной на колени. – Капкейк… она ведь была наша?

– Моя ошибка, – вздохнула старшая. – Ей было нечего делать в Ордене.

– И что она сделала не так? – Туся смотрела на учительницу снизу вверх.

– Не выполнила приказ. И хватит об этом, – отрезала старшая. – Ладно, милая, это дела прошлые, я тебе расскажу кое-что получше, моя хорошая, слушай меня, маленькая, я тебе такое расскажу, самое важное скажу, чего хочешь – всё узнаешь, милая, слушай внимательно…

Через час она – одна, без электората – стояла возле своего дома на улице Шлатких Пузиков. В доме было темно, но старую пони это не обмануло.

Дверь была не заперта. Это её не удивило. Напротив, она этого ждала.

В спальне царил кромешный мрак. Но это не мешало ей чувствовать присутствие кого-то другого. То есть – другой.

– Дело сделано, – сказала Аделаида Аксиньевна. – Всё чисто. Я отправила лемуров и пса в обычное место. Смеситель ауры и рукопись у них.

– Я этим займусь, – раздался низкий голос из темноты.

– Наверное, я буду сильно беспокоиться, – вздохнула Аделаида Аксиньевна. – Капкейк должна быть завтра на плацу. У нас репетиция орденского парада.

– Это не твоя забота. Слушай внимательно… – голос в темноте запел майсу, и старая поняша почувствовала прикосновение чужого тела, наполненного чужой волей. – Слушай меня внимательно, слушай… С Капкейк всё хорошо, не о чем беспокоиться, а всё остальное – только глупый сон… глупый сон… долгий глупый сон… а когда будет нужно, ты проснёшься, по-настоящему проснёшься, когда будет нужно… а пока ты можешь спать… можешь спать… можешь спать…

На следующий день Аделаида Аксиньевна встала с утречка пораньше. У неё намечалось много дел: проверка курсовых, приём зачётов по новейшей истории Эквестрии и самое неприятное – репетиция парада институтского отделения Ордена охотниц Вондерленда.

Орденская организация завелась в институте относительно недавно. Ректорат сначала отнёсся к этой инициативе настороженно, хотя и не препятствовал: Ордену покровительствовала Верховная. Но довольно скоро выяснилось, что никакого вреда от охотниц нет. Как, впрочем, и пользы. Вся активность новоявленных орденских компаньонок ограничивалась пикниками в лесуда какими-то дурацкими ритуалами в актовом зале института. Однако приглядывать за компаньонками всё-таки следовало. К сожалению, ректорат возложил эту не особо хлопотную, но малоприятную обязанность именно на неё, Аделаиду Аксиньевну – вероятно, в надежде на то, что старая преподша сумеет занять молодых бездельниц чем-нибудь полезным. В связи с чем её буквально вынудили вступить в Орден и занять в нём место Церемониймейстерки.

Занятие это оказалось крайне скучным. На неё свалилась организация орденских банкетов, оформление бумаг, а также проведение тех самых дурацких ритуалов. Например, парадов. Или поклонений символу Ордена – «черепу поверженного чудовища». Череп, кстати, действительно существовал: его прислали из орденской канцелярии на открытие отделения. Принадлежал он, судя по всему, никакому не чудовищу, а какой-то мелкой пупице. Аделаида держала черепушку в учительской, в шкафу со швабрами и мётлами. Этому дурацкому «символу» там было самое место. Как и всей этой лавочке. Впрочем, чем бы дети ни тешились…

Но сегодня у неё не было никакого настроения участвовать во всём этом. Она встала не выспавшаяся и усталая, хотя легла вовремя. И неудивительно: всю ночь ей снилась какая-то гадость. Потом выяснилось, что у неё грязные ноги – хотя на ночь она их мыла. Видимо, вставала отлить, пошла за этим на участок, там испачкалась. Странно, но она об этом совершенно не помнила. В последнее время у неё вообще участились провалы в памяти. Возраст, похоже, брал своё.

И ещё ей лезли в голову какие-то тревожные мысли по поводу студентки Капкейк. Аделаида Аксиньевна чувствовала особую ответственность за неё – это была дочка соседки. Нет, девочка хорошо училась, даже слишком. Но в последнее время она стала угрюмой, малообщительной и всё время пропадает в библиотеке. А ведь на орденском параде она назначена правофланговой. Сегодня последняя репетиция. Подготовилась ли Капа? Ох, вряд ли. Хотя, конечно, невелика беда, если и не подготовилась. Кому нужны эти парады?

Однако неприятное чувство не отпускало. Так что старая преподавательница почти не удивилась, когда увидела в своём кабинете институтскую инспекторку и узнала, что этой ночью Капкейк Сакрифайс в общежитии не появлялась.