Текст книги "Валтасар. Падение Вавилона"

Заметив сановников, молодые люди поклонились. На вопрос начальника, в должном ли порядке хранятся сосуды и ритуальная утварь, доставленные из Урсалимму, Нур-Син предложил представить опись и лично продемонстрировать седмисвечные светильники, лампады, чаши, лопатки, вилки для вынимания жертвенного мяса, сами жертвенники. По описи их было две штуки: древний, употребляемый во времена скинии, и тот, который был сооружен в храме Соломона.

Даниил с нескрываемым удивлением глянул на писца-хранителя. Молодой человек, оказывается, слышал о скинии, с которой его народ столько лет путешествовал по пустыне, пока не добрался до Земли обетованной, не завоевал ее, не построил храм.

– Оба в наличии, – продолжал отчитываться Нур-Син. – Также в зале хранятся одеяния священников: ефод, наперсник судный с уримом и туммимом, украшенный драгоценными камнями – все в полном порядке. Есть также море – великолепный сосуд из меди, установленный на двенадцати медных волах…

Даниил схватился за сердце.

– Неужели это все в целости и сохранности?

– Непременно, господин, – поклонился Нур-Син. – Так мне было приказано самим Навуходоносором. Даже списки, составленные рукой наби Иеремии, пересчитаны и должным образом оформлены.

При упоминании имени Иеремии Даниил потерял дар речи, а Набонид поморщился.

Наступила тишина.

– Все на прежних местах? – спросил Набонид.

– Да, господин. Я могу проводить, – предложил Нур-Син.

– Не трудись, – заявил Набонид. – Оставайся с невестой. Это твоя невеста? Луринду? – смягчился «царский голова». – Хорошенькая… Что слышно от Рахима, Луринду?

– Дед доблестно несет службу в далеких краях, – ответила девица и склонила голову.

– Это радует, – ответил Набонид.

Затем он обратился к Даниилу, все еще удивленно взиравшему на хранителя.

– Прошу.

Они удалились. Боковой лестницей спустились на первый этаж, где в середине одного из залов, в столбе солнечного света искрился, сиял золотистой медью огромный сосуд, называемый морем.

Огромная округлая ванна напоминала шестилиственную лилию, установленную на спинах двенадцати, также отлитых из меди волов. Высота моря превышала два человеческих роста, от одного края до другого было не менее десяти локтей[46]46
  Примерно 4,5 м.


[Закрыть], длина окружности более тридцати локтей.

Даниил не мог удержаться и поклонился в пояс священному сосуду, в котором священники перед тем, как войти в святилище и подняться к алтарю, омывали руки и ноги. Затем обошел его – Набонид последовал за ним. Когда они оказались на другой его стороне, подальше от входа, Даниил завел разговор о новоявленном «пророке».

Начальник царской канцелярии вовсе не удивился.

Все время, пока Даниил, подбирая выражения, объяснял свое отношение к речам Седекии, сводившееся к тому, что он, Балату-шариуцур, не желает иметь ничего общего с проходимцем, пусть даже он и является его соплеменником. Он, Балату, до конца верен Вавилону, его новой родине. Набонид слушал его молча, вздыбив брови. Когда же иври намекнул на замысел Седекии свалить начальника царской канцелярии, Набонид словно проснулся и неожиданно спросил:

– Ну и что? – и после недолгой паузы добавил: – Что ты хочешь от меня?

Даниил опешил, удивленно глянул на главу царской канцелярии.

– Не понял? – спросил он.

Набонид усмехнулся.

– Что же здесь непонятно. Ты пытаешься добиться от меня осуждения отмеченного Божьим даром человека?

– Седекии?!

– Именно. Ты ждешь услышать от меня хулы и брань в адрес нашего правителя? Ты хитер, Балату, и со свойственной вашему племени изворотливостью методом от противного пытаешься исполнить слово, данное Седекии, и погубить меня.

– У меня и в мыслях ничего подобного не было! – воскликнул Даниил. – Моя преданность государю известна. Мой народ молится о его здоровье, просит у Яхве удачи в делах страны.

Набонид не ответил и пытливо, можно сказать, бесцеремонно разглядывал Даниила. Тот, осознавший наконец, что вляпался в неприятную, грозящую самыми страшными последствиями ситуацию, решил идти до конца.

– Почему ты, Набонид, так ненавидишь наш народ? Почему ты не можешь поверить, что я искренне озабочен судьбой государства…

– Точнее, своего народа, присосавшегося к этому государству, – поправил его Набонид.

– И да и нет, – ответил Даниил. – Мой народ не отрывает себя от жителей Вавилона, и ты знаешь об этом лучше многих других. Тебе ли прикидываться невеждой! Тебе ли упрекать нас за то, что мы честно исполняем Моисеев завет.

– Не надо про народ, Балату, – усмехнулся Набонид. – Сейчас ты спасаешь себя. Свою шкуру… Ты считаешь меня за простачка, неспособного сделать выводы из анафемы, которой вы предали Седекию. Неужели ты полагал, что это событие пройдет мимо моих ушей? Отщепенец он или нет, я не знаю, но стоит ему пронюхать об этом проклятии, и твоя песенка спета. Вот ты и отрабатываешь обещание, данное Седекии. Теперь у тебя с ним одна дорожка. Вы решили добить меня. Не выйдет!

– Послушай, Набонид. Твой вывод, сделанный из того факта, что наши старики лишили Седекию земли и воды, имеет место быть только в том случае, если ты докажешь, что я в своей деятельности руководствовался какими-то иными интересами, чем интересы Вавилона. Приведи пример, и я удалюсь.

Теперь задумался Набонид.

– Ладно, и что из этого следует?

– А то, что наше проклятие можно истолковать и по-другому. Вспомни замученных в твоих застенках моих соплеменников, у которых ты пытался выпытать имя Бога. Помнишь старика, выказавшего слабость. Ты выпустил его, и он убил себя, отказавшись принимать пищу. Никто не пришел его уговаривать, никто не пытался его накормить. Даже дети и внуки отвернулись от него. Тебе этот случай ни о чем не говорит?

Лицо Набонида приобрело неприятное выражение. Уголки рта опустились, лицо застыло.

– Как видишь, мы многое знаем друг о друге. Тебе должно быть известно, что значит проклятие, наложенное стариками.

Набонид замедленно кивнул.

– Может, Иезекииль, – продолжил Даниил, – потому и произнес анафему, чтобы тебе и сильным в Вавилоне стало ясно – у нас обратного хода нет. Мой народ лучше, чем кто бы то ни было, знает, чем грозят прихоти недалекого, отягощенного грехами, озабоченного лишь сохранением собственной власти правителя. Мы сделали выбор. Разве не так? Ты ненавидишь нас – за что? За то, что молимся своему Богу? Но каждый народ имеет своих богов, и ты не испытываешь к ним ненависти. Тебя раздражает, что наш Бог – един? Но и для тебя это не тайна. Мне ли напоминать тебе, что в окружении Навуходоносора все было пропитано предощущением Бога? Мне ли указывать тебе на Бел-Ибни, чьим учеником ты считаешь себя? Вспомни составленную им молитву, которую хотели утвердить как государственную:

Нинурта – это Мардук мотыги;

Забаба – это Мардук рукопашной схватки;

Эллиль – это Мардук царственности и света;

Набу – это Мардук счета;

Шамаш – это Мардук справедливости;

Адад – Мардук дождей…[47]47
  Это подлинная молитва эпохи Навуходоносора (см. Якобсен Т. Сокровища тьмы. С. 263). Вавилония времен Навуходоносора и Набонида полным ходом шла к осознанию единобожия. Другими словами, с исторической точки зрения понимание единого Бога, отраженное в Библии, есть богодухновенное слово, которое могло бы быть дано не только иудеям. Хотя переписывание, а тем более замена фактов догадками – самое неблагодарное дело в познании, все равно здесь есть, о чем задуматься даже верующему человеку. Как совместить эти разнополярные взгляды в едином душевном настрое – не знаю, но пытаюсь догадаться.


[Закрыть]

Он замолчал. Набонид пристально, с нескрываемой издевкой глянул на него.

– Что же ты не договариваешь? Почему умолчал о Сине – Мардуке, осветителе ночи?

– Не хотел тревожить тебя, гневить тебя.

Вновь наступила тишина.

– Ладно, – наконец выговорил Набонид. – Седекия действительно опасен. Не мне, – он вальяжно отмахнулся. – Против меня у него руки коротки, однако государству он может причинить немало бед.

– Может, тебе самому поговорить с ним? – предложил Даниил.

– Тщетные потуги, – откликнулся Набонид. – Он никогда мне не поверит. Он знает, что именно я настоял на том, чтобы ослепить его и лишить потомков мужского пола. Набузардан лишь исполнял приказ. Тебе, впрочем, он тоже не доверяет, но послужить ему некоторое время полезно. Что он говорил насчет царевича Валтасара?

– Его следует приблизить к трону и воспитывать под приглядом царя.

– Ты тоже так считаешь?

– Я не знаю. Поступки Валтасара меня смущают. Он дерзкий, не по годам буйный мальчишка. У него горячая кровь, так ли он послушен, как мерещится Седекии, не могу сказать.

– Хорошо, я сам займусь Валтасаром. Навещу Нитокрис, но это после того, как ты подкинешь нашему великому государю мысль о том, что лучший способ добиться расположения Амасиса – это осыпать милостями дочь египетского фараона и вести переписку от ее имени. Может быть, это единственный способ завязать отношения с этим мужланом на древнем троне царства Мусри. Пусть Седекия напророчествует, что это – мудрое решение. А войну мы начнем и, скорее всего, это будет война с Мидией.

– Но это самоубийство! – воскликнул Даниил.

– Хорошо организованное самоубийство подобно пиявкам. От него только поправляешься. Тем более что война начнется только после того, как будет раскрыт заговор на жизнь нашего великого государя, пусть его царственность будет вечна.

Даниил опешил и спросил.

– Ты мне не доверяешь. Кто-то задумал злое против нашего господина? Эти сведения точны?

– Не важно, точны они или нет. В любом случае раскрытие козней поможет решить главную политическую задачу момента – укрепление власти царя. Вот ты, Балату, и предложишь господину подумать о том, не будет ли уместно организовать заговор против его царственности? Злоумышленников, решивших покуситься на жизнь повелителя, мы подыщем. Они будут выловлены в самый последний момент и сурово наказаны. Тогда можно будет привлечь к ответственности и тех, кто оказывал им помощь. В чем выгода подобного плана? Мы перехватываем инициативу у недовольных в городе. После жесткого наказания вряд ли кто посмеет противостоять воле Амеля-Мардука, и после начала войны с Мидией мы получим возможность выдергивать из армии, из храмов всякого, кто выскажет недовольство. Теперь понятно?

Даниил кивнул, затем, словно опасаясь собеседника, отступил на шаг, с опаской глянул на «царского голову».

* * *

Через несколько дней после этого разговора Седекия, с вечера напарившийся в горячей хеттской бане, в начале сумеречной стражи прогнал наложницу.

– Ты слишком холодна, чтобы расшевелить мою одряхлевшую плоть, – завил он и ударами ноги сбросил женщину с широкого ложа. – Прикажи, чтобы мне прислали кого-нибудь помоложе. И не какую-нибудь завалявшуюся дурнушку вроде тебя, а соскучившуюся по ласкам красавицу.

Женщина резво скатилась на покрытый ковром пол и, скрывая радость, что так легко отделалась от этого выжившего из ума развратника, покорно, чуть всхлипывая, ответила:

– Слушаюсь, господин, – и показала ему язык.

Она поспешила к дверям, удивляясь наглости вчерашнего узника. Красавицу ему подавай! А она кто? Если бы он мог увидеть ее, ни за что не отпустил бы! Как же, пришлют тебе красавицу, огрызок Нергала!

Прошло несколько минут прежде, чем в комнату ворвался шелест тончайших тканей, следом до ноздрей Седекии долетел аромат увлажненного благовониями женского тела, послышалась легкая поступь.

– Я пришла, господин, – раздался тончайший, звонкий голосок.

Слепец затрепетал, сел на ложе. О таком голосе он мечтал все те годы, что сидел в глиняном мешке – грезил им во сне и наяву. В первые месяцы заключения он, не выдержав искушения, начал требовать женщину. Вошедший, топающий и чуть пришаркивающий на правую ногу страж ударил его в лицо. Потом поднес густо ощетинившийся, противно воняющий волосками кулак к носу и предложил понюхать. Спросил, чем пахнет? Седекия растерялся. Тогда халдейский воин подсказал:

– Смертью, понял? Больше не ори, понял?

Велика милость Господа, чудо свершилось, она пришла. Наверное, красавица из красавиц, подобная сказочной пери. Округлое личико, губки пахнут персиками. Спустилась с горних высот в его скромную обитель…

– Иди ко мне, – позвал старик и протянул руки. Затем внезапно встрепенулся. – А ты красива?

– Как утренняя заря, господин. Меня сравнивают с цветущим лотосом. Я очень свежа.

– Ну-ну, – проворчал довольный Седекия, – так уж и заря. Сейчас проверим.

Вновь послышался шорох, к голове прихлынул аромат нежнейших притираний. Густо запахло персиками. Седекия коснулся пальцами лба наложницы. Удивленно отдернул руку – что-то больно широк и грубоват. Морщинист. Ладно, посмотрим, на какие штучки способна эта «зоренька». Он вновь коснулся лица женщины, повел рукой по щеке, ощутил шероховатость щетины.

Седекия замер, затем услышал насмешливое:

– Что же ты остановился? Действуй, приласкай милашку.

– Кто здесь? Стража, – слепец попытался крикнуть, но голос сорвался. Закончил он противным, жалким шепотком: – Ко мне!..

– Ну, зови, зови, – вздохнул незнакомец. – О страже вспомнил! Мало тебе в доме скорби от этих мужланов доставалось. Опять захотел в темницу? На этот раз тебя упрячут в подземную яму, дырку на волю уже не проделаешь. Знаешь, как оно в яме? Сыро, мерзко. Бог не слышит. Или, может, кончить тебя здесь. Чуешь?

Седекия почувствовал, как что-то острое, холодное, как лед, коснулось горла. Тут же воображение окатило памятной сценой, когда после убиения его детей перед зрящими еще очами блеснуло длинное тонкое лезвие, и острие кинжала неторопливо, бесцеремонно проникло в плоть пониже глазного яблока.

Картина была до жути ясная. Голова закружилась, сознание начало меркнуть, однако спастись в обмороке ему не позволили. Принялись шлепать по щекам, затем сунули в ноздрю что-то угловатое, щекотливое, дурно пахнущее. От этого зловония голова вмиг просветлилась.

Некоторое время Седекия молчал, неподвижно, с горечью осознавая, что сидит в луже, натекшей из него.

Затем старик заплакал.

Тот же голос поинтересовался, очухался ли он? Голос был знаком, однако вспомнить, кому принадлежал этот уверенный в себе, чуть сглатывающий окончания слов баритон, не было сил. А надо вспомнить! Потом ярко, с новым приступом мочеиспускания возникло имя – Набонид.

Он вышептал его. Незнакомец подтвердил.

– Да, это я. Вспомнил наконец. Стражу звать будешь, ублюдок?

– Не-е…

– Тогда слушай внимательно. Ты понял, урсалиммский выродок, кто здесь хозяин?

– Да-а…

– Вот и делай выводы. Ишь ты, вздумал свалить меня! А шейка у тебя тоненькая, – чьи-то толстые горячие пальцы взяли его шею в кольцо, – горлышко хлипкое. Стоит дернуть за адамово яблочко, – те же пальцы цепко и крепко ухватили слепца за кадык, – и все! Запомни, тебя во дворце в любом закоулке достанут. Как тебе в голову пришло пытаться наводить здесь свои порядки?! Тебя в твоем поганом Урсалимму никто не сумел защитить, неужели здесь, в пределах, где властвовал бич Божий, ты надеялся вершить свою волю? Глуп человек, истинно говорю, глуп безмерно. Не по твоему уму завет. Что сказано в Моисеевом законе? Не убий, не возжелай ничего, что есть у ближнего твоего. И кумира не создавай. Но самое главное, не произноси имени Господа понапрасну.

Набонид замолчал и после долгой, мучительной для слепца паузы неожиданно спросил:

– Хочешь женщину?

– Хочу-у… – плаксиво ответил Седекия.

– Вот и договорились. Слушай, что я тебе скажу. Государь наш ждет добрых советов, а ты что надумал – меня из дворца выгнать? Так вот, при ближайшей встрече подскажешь царю, что тебе было видение – следует, мол, поскорее начать войну с Мидией. В этом спасение династии.

– Но и я о том же… – начал было Седекия. Он позволил себе выпрямиться, чуть распрямить плечи, попытался сдвинуться с влажного пятна. В следующее мгновение тот же голос вновь пригвоздил его к месту. Прежняя жуть сковала Седекию, оледенила сердце.

– О чем пророчествуешь ты, – заявил Набонид, – меня не интересует. Теперь ты будешь озвучивать то, что я тебе скажу. Запомни, война с Мидией неизбежна, но к ней следует хорошенько подготовиться…

– Да, конечно.

– Не перебивай, иначе лишишься языка. Запоминай, в чем замысел. Война предстоит долгая, трудная, и это в те дни, когда внутренний враг не дремлет. Решение такое – прежде всего необходимо вывести заразу, угнездившуюся в сердце Вавилона, уничтожить тех, кто творит злое против государя.

– Неужели такие есть? – Седекия не смог скрыть любопытства.

– Как не быть. Вот и надо вывести их на чистую воду.

– Я понял тебя, Набонид, и преклоняюсь перед тобой. Ты имеешь в виду, что даже если заговора нет, его следует выдумать?

– Ты узрел суть. Врагов надо вылавливать поодиночке, причем все должно быть взаправду. В таком деле безответственность неуместна. Прежде всего, необходимо разделаться с Набузарданом и Рахимом Подставь Спину. Они слишком много знают.

– Но они сосланы!

– Объясни господину, что их надо вернуть. Далее подскажи, чтобы он приказал крепко насесть на Рахима. Надо добиться, чтобы именно Подставь Спину дал согласие организовать заговор, то есть нашел среди ветеранов тех, кто безоглядно пойдет за ним. Мы их переловим и отыщем того, кто прячется в тени.

– Ты имеешь в виду Нериглиссара?

– Да-а… – Набонид запнулся, потом решительно подтвердил: – Именно его.

– Послушай, Набонид, – уже совсем спокойным тоном, переборов страх, спросил Седекия, – твоя хитрость граничит с властью судьбы. Общаясь с тобой, никогда не знаешь, что ждет тебя завтра. Тебе не жаль давних соратников?

– Ты хочешь женщину?

– Да.

– А я хочу блага Вавилону. В этом разница между нами. Ты, в бытность правителем Палестины, думал о том, как сохранить свою власть, я же служу городу. Если сейчас не проявить твердость, в государстве начнется смута. Известно ли тебе какое-либо иное, более страшное наказание для страны, чем братоубийственная война? Амель-Мардук – законный властелин. Все остальные незаконные. Если кто-то из незаконных придет к власти, другой спросит – почему не я? Ты все понял, что я сказал тебе, Седекия?

Слепец кивнул.

– Запомни, – продолжил Набонид, – я буду выступать против войны с Мидией, но ты настаивай на своем. Когда господин склонится к твоему мнению, объясни ему весь замысел. Только не спеши. Ему трудно уловить все сразу. Так что постепенно, шаг за шагом. На сегодня это все. Теперь можешь позвать слуг, пусть они обмоют тебя, сменят одежду. А затем получишь наложницу, – Набонид засмеялся. – Мой совет, тебе сейчас не женщина нужна, а хороший отдых. Усердно размышляй над моими словами. Доставить Валтасара во дворец господин должен поручить мне. Ты поддержишь меня, тогда будешь сыт и доволен, а красавицы будут почесывать тебе яички. Ведь ни на что другое ты не способен, верно?

– Да-а… – после короткой паузы подтвердил старик.

Наступила тишина, в которой отчетливо, невыносимо громко для слепца, зашелестели легкие ткани, затем послышались шаги, на этот раз, не таясь, отчетливо грузные, увесистые. Затем неожиданно две мягкие руки обвились вокруг его шеи. Он вздрогнул, разорвал объятия, столкнул женщину с ложа, упал ничком и зарыдал. Проклинал слепоту, Набузардана, Набонида – вопил молча. Жаловался Господу, взывал, требовал наградить его зрением, но даже в самую жалостливую минуту бывший иудейский царь ясно сознавал, что зрение в борьбе с такими, как Набонид, не поможет.

* * *

Через несколько дней Амель-Мардук внезапно вызвал к себе начальника своей канцелярии. Царь был недоволен и в присутствии Даниила и Седекии устроил Набониду выволочку за то, что тот до сих пор не известил его, что царевич Валтасар бездельничает, а его уже пора отдать в обучение, как и подобает царскому сыну.

– Позволит ли господин своему слуге добавить к сказанному? – спросил всем своим видом выражавший понимание своей вины Набонид. – Дело не только в молодом царевиче, но и в его матери тоже.

– Ты о ком? – сразу озлобился Амель-Мардук. – Об этой египетской суке? О дерзкой развратнице, перебравшей всех молодцов из своей стражи?

– Эти слухи преувеличены, господин. Я бы даже назвал их сплетнями. Да, царица порой позволяет себе недостойные ее титула утехи. Да, начальника ее охраны порой видали входящим в ее спальню, но это и хорошо. Это хорошая управа на нее. Но я о другом, великий царь. Не пора ли подготовку к войне поставить на более серьезную основу, чем беседы за пиршественным столом?

– Что ты хочешь этим сказать? – насупился Амель.

– Нитокрис – дочь прежнего фараона Априя, то есть особа царского рода. Нынешний узурпатор трона страны Мусри крайне озабочен установлением родства с царской семьей, поэтому он обязательно откликнется на приветственное письмо царской дочери, когда-то отданной в жены правителю Вавилона. Возможно, с помощью этой переписки нам будет легче договориться с птицеголовыми. Царь Лидии Крез ждет, когда же Вавилон очнется, поднимет голову, расправит плечи и перейдет от слов к делу.

Амель задумался.

– Ты предлагаешь посвятить нильскую крокодилицу в наши планы?

– У нас нет выбора, господин.

– Значит, ты предлагаешь переселить ее в Вавилон? В мой дворец?

– В Вавилон – да, господин. Пусть она поселится в летнем дворце.

– А что! – вскинул брови царь. – Это мне нравится. Мне не придется с ней встречаться, и она всегда будет поблизости, а ее щенок постоянно будет под надзором.

– Господин, вам придется проявить милость к Нитокрис и выказать ей свое уважение.

– То есть посетить ее после переезда в летний дворец.

– Ваша мысль, господин, опережает мои слова.

– Ха! – хохотнул Амель-Мардук, потом внезапно осекся и, бросив взгляд на слепого Седекию, строго добавил:

– Хорошо, я подумаю. Но в любом случае не будем спешить с переездом этого ублюдка Валтасара во дворец.