Текст книги "Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни"

Из архива Александра Яковлева – «Дело врачей»

Наверное, я мог бы и пересказать материал, опубликованный архивом бывшего члена Президиума ЦК КПСС времён перестройки Александра Яковлева, но я считаю, что такие материалы надо читать в подлиннике. Этот документ довольно большой, но не привести его я не могу, поскольку в нём раскрывается «кухня» подготовки «дела врачей» на высшем уровне, включая личное участие Сталина. Вот почитайте здесь или зайдите на сайт «Альманах. Архив. ХХ век»:33
  сайт «Альманах. Архив. ХХ век»: [битая ссылка] http://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-intro/55550.


[Закрыть]

Дело врачей» вошло в историю как одна из многочисленных провокаций диктаторского режима Сталина, который сам инспирировал это «дело», использовав в качестве повода для начала его фабрикации письмо старшего следователя следственной части МГБ СССР по особо важным делам подполковника Рюмина. В этом письме, переданном Сталину 2 июля 1951 г. Г. М. Маленковым, содержались обвинения против министра государственной безопасности В. С. Абакумова.

Одно из них заключалось в том, что Абакумов якобы запретил М. Д. Рюмину расследовать террористическую деятельность профессора-терапевта Я. Г. Этингера, арестованного 18 ноября 1950 г., хотя тот «признался», что, будучи консультантом Лечебно-санитарного управления Кремля, в 1945 г. «вредительским лечением» способствовал смерти секретаря ЦК ВКП (б) А. С. Щербакова. Более того, Рюмин утверждал, что Абакумов распорядился содержать подследственного в заведомо опасных для здоровья условиях, чем умышленно довел его до смерти и, тем самым, «заглушил дело террориста Этингера, нанеся серьезный ущерб интересам государства».

4 июля Рюмин был вызван к Сталину, в кабинете которого в присутствии В. М. Молотова, Маленкова, Л. П. Берии, Н. А. Булганина состоялось нечто вроде его очной ставки с Абакумовым. Тем же днем оформляется решение о создании комиссии Политбюро в составе Маленкова, Берии и заведующего Отделом партийных, комсомольских и профсоюзных органов ЦК С. Д. Игнатьева, а также об отстранении Абакумова от обязанностей министра. 11 июля по докладу председателя комиссии Маленкова Политбюро принимает постановление «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности СССР», которое через два дня в виде закрытого письма направляется руководству региональных органов партии и госбезопасности. Нет сомнений в том, что никто помимо Сталина не мог указать в этом постановлении на «безусловно существующую законспирированную группу врачей, выполняющих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии и правительства».

Подтверждением тому могут служить показания Игнатьева, данные сразу же после смерти Сталина, когда тот заявил, что при назначении его на должность министра государственной безопасности (вместо арестованного Абакумова) вождь потребовал принятия «решительных мер по вскрытию группы врачей-террористов, в существовании которой он давно убежден».

Теперь Рюмину, назначенному заместителем министра госбезопасности и начальником следственной части по особо важным делам, а также получившему регулярный доступ к Сталину, необходимо было представить доказательства злонамеренных козней кремлевских врачей против их высокопоставленных пациентов. Для этого в МГБ была создана специальная группа, которая начала проверку всего медицинского персонала, когда-либо работавшего в Лечсанупре Кремля.

Одновременно начался пересмотр ранее возбужденных уголовных дел, в том числе и на врача С. Е. Карпай, которую 16 июля арестовали как еврейскую националистку. На допросах Карпай решительно отрицала инкриминировавшееся ей заведомо неправильное диагностирование заболеваний и, тем самым, отодвинула на более поздний срок аресты других врачей.

Сталин постоянно подстегивал новое руководство МГБ. Зимой 1952 г. он сказал Игнатьеву, что, если тот «не вскроет террористов, американских агентов среди врачей, он будет там, где Абакумов». После столь явной угрозы машина следствия заработала на всю мощь.

Чтобы придать версии лечебного вредительства более или менее обоснованный с медицинской точки зрения характер, МГБ для составления положенных в таких случаях экспертных заключений привлекло группу медиков, в большинстве своем негласно сотрудничавших с органами. Одним из таких экспертов оказалась кардиолог Кремлевской больницы Л. Ф. Тимашук, которую Хрущев позднее, уже на ХХ съезде КПСС, обвинил чуть ли не в инициировании «дела врачей». [В разгар «дела врачей» она была награждена орденом Ленина. МК]

После того, как в конце сентября 1952 г., Игнатьев представил Сталину справку Рюмина о результатах допросов арестованных медиков, медицинских экспертиз и т.д., где со всей определенностью утверждалось, что кремлевские врачи намеренно умертвили Щербакова и Жданова, начались аресты главных участников мифического «врачебного заговора».

Под стражу были взяты доктора Г. И. Майоров и А. Н. Федоров, а также профессор А. А. Бусалов, который руководил Лечсанупром Кремля до 1947 г.

В октябре на Лубянку забрали профессора П. И. Егорова, за полтора месяца до этого смещенного с поста начальника Лечсанупра. Арестовали и его жену, которую с помощью угроз заставили оговорить мужа. В ноябре там оказались профессора В. Н. Виноградов, В. Х. Василенко, М. С. Вовси, Б. Б. Коган, а в декабре – профессора А. М. Гринштейн, А. И. Фельдман, Я. С. Темкин.

Тем не менее, Сталин был недоволен результатами следствия. Рюмину так и не удалось представить доказательства того, как Абакумов и якобы бывшие с ним заодно «еврейские националисты» в аппарате МГБ содействовали «еврейскому заговору». В итоге Рюмин 14 ноября 1952 г. без объяснения причин был отправлен рядовым сотрудником в Министерство госконтроля СССР.

Возможно, с подачи Берии, новым начальником следственной части по особо важным делам и руководителем следствия по «делу врачей» стал первый заместитель министра госбезопасности С. А. Гоглидзе. Сталин уполномочил Гоглидзе от имени «инстанции» передать следователям по особо важным делам, что в МГБ «нельзя работать в белых перчатках, оставаясь чистенькими». Одновременно он распорядился ознакомить арестованных врачей с официальным заявлением следствия, содержавшим обещание сохранения жизни в обмен на полное признание «всех преступлений».

Однако эта уловка, взятая из арсенала методов «большого террора», особого эффекта не имела. Не поддался на этот коварный прием и профессор Виноградов, протоколы допросов которого составили основу данной публикации. За это к нему применили «острые» методы допроса. Оказавшись на грани жизни и смерти, Виноградов уступил истязателям и подписал подготовленное ими «признание» в «шпионско-террористической деятельности».

Выкристаллизовалась следующая схема «заговора».

Виноградова еще в конце 1936 г. завербовал брат Б. Б. Когана «английский шпион» М. Б. Коган, который с 1934 г. работал в Лечсанупре как профессор-консультант. Утверждалось, что это «давнишний агент Интеллидженс сервис», выходец из «мелкобуржуазной» социалистической рабочей партии, был хорошо знаком с С. М. Михоэлсом, И. С. Фефером, Б. А. Шимелиовичем и другими руководителями Еврейского антифашистского комитета, лечил семью В. М. Молотова, являлся с 1944 г. личным врачом его жены, П. С. Жемчужиной.

После нескольких допросов с пристрастием Виноградов «сознался», что М. Б. Коган вплоть до своей смерти в ноябре 1951 г. требовал сообщать ему о состоянии здоровья и положении дел в семьях Сталина и других руководителей.

В последующие месяцы, согласно той же схеме следствия, функции «куратора» Виноградова по «секретному приказу из Лондона» были переданы директору клиники лечебного питания профессору М. И. Певзнеру. Тот, оказывается, выехав в начале 1930-х гг. в Карлсбад, попал в шпионские сети, которые искусно расставил его родственник, некий Мендель Берлин, выходец из России, получивший британское подданство.

Вскоре, согласно сценарию, в клинику к Певзнеру для непосредственного контроля над ним и как связника с резидентом английской разведки в Москве «внедряют» брата Менделя Берлина – советского гражданина, профессора медицины Л. Б. Берлина. И вот этот последний, встретившись в декабре 1945 г. с сыном своего лондонского брата Исайей Берлиным, приехавшим в Москву в качестве второго секретаря посольства Великобритании, налаживает через него регулярную отправку секретной информации за границу. Начинает функционировать канал шпионской связи, обслуживающий следующую агентурную сеть: В. Н. Виноградов – М. Б. Берлин – М. И. Певзнер – Л. Б. Берлин. В 1951 г. в связи со смертью Когана Виноградов стал контактировать непосредственно с Певзнером. Это было-де тем более удобно, так как последний входил в состав редколлегии возглавлявшегося Виноградовым журнала «Терапевтический архив».

Чтобы подкрепить эту версию «фактами», 10 декабря 1952 г. в Москву из тайшетского лагеря возвратили Л. Б. Берлина, осужденного ранее как еврейского националиста. 14 декабря следователи К. А. Соколов и И. Ф. Пантелеев, обвинив его в сокрытии шпионской деятельности, заявили, что применят меры физического воздействия, если он не сознается в передаче полученных от Виноградова сведений своему племяннику Исайе в английское посольство.

Тем не менее, Берлин отказался возводить напраслину на себя и Виноградова. Для более основательной «обработки» его перевели в Лефортовскую тюрьму, где он предпринял несколько попыток самоубийства. После этого Берлина стали круглосуточно содержать в наручниках. В конце концов его удалось сломать, он «признался» в сотрудничестве с британской разведкой начиная с момента «вербовки» в 1936 г. и до ареста в 1952 г.

Помимо Виноградова, Берлина, Когана и Певзнера к агентуре английской разведки следствием были «приписаны» П. И. Егоров, Василенко, Бусалов и В. Ф. Зеленин. Последний, арестованный 25 января 1953 г., оказался даже двойным агентом, так как показал, что с 1925 г. и до начала Второй мировой войны верой и правдой служил германской разведке и получал шпионские задания через «еврейского националиста» профессора М. С. Вовси.

Когда столь абсурдное обвинение в шпионаже в пользу гитлеровской Германии следователь предъявил самому Вовси, тот с горечью заметил: «Вы сделали меня агентом двух разведок, не приписывайте хотя бы германскую – мой отец и семья брата были замучены фашистами в Двинске». На что последовал ответ: «Не спекулируйте кровью своих близких».

Поскольку Вовси приходился двоюродным братом Михоэлса, следователи, окрестив его «предводителем сионистов, окопавшихся в советской медицине», инкриминировали ему связь с американской разведкой через родственника, трагически погибшего в начале 1948 года. [Как сейчас выяснено, Михоэлса убили по указанию Сталина. МК].

Начиная с 21 ноября, когда силы оставили профессора, он стал не читая, механически подписывать составленные следователями протоколы, в которых бездоказательно проводилась идея о руководящей и направляющей роли разведывательной службы США и международных сионистских организаций в формировании «заговора кремлевских врачей». Именно от этих «заокеанских хозяев» он, главный терапевт Министерства вооруженных сил СССР (был им до 1949 г.), лечивший Ф. И. Толбухина, И. С. Конева, Л. А. Говорова, А. М. Василевского, Г. И. Левченко, Я. Н. Федоренко и других советских военачальников, получил якобы задание вывести из строя командный состав Советской Армии. По воле следователей в ближайшие сообщники к Вовси попали профессора Б. Б. Коган и Я. С. Темкин.

Протоколы допросов направлялись на «ближнюю» дачу главного вдохновителя этого творчества. В них от имени Вовси и Когана утверждалось, что в июле 1952 г. они, будучи изгнанными из Кремлевской больницы, договорились направить усилия на умерщвление Сталина, Берии и Маленкова. В качестве исполнителя этого плана избрали Виноградова, продолжавшего работать в Лечсанупре Кремля. Однако этому замыслу не суждено было сбыться, так как «заговорщикам» не удалось договориться о деталях «операции». Тогда они стали готовиться к вооруженному нападению на правительственные автомашины в районе Арбата.

Сталин направил эти «признательные показания» Маленкову, Н. С. Хрущеву и другим членам бюро президиума ЦК КПСС, а 4 декабря 1952 г. вынес на рассмотрение президиума ЦК вопрос «О положении в МГБ и о вредительстве в лечебном деле».

Выступивший с докладом Гоглидзе возложил основную вину за якобы многолетнюю и безнаказанную деятельность «врачей-вредителей» на «потакавших» им Абакумова и бывшего начальника Главного управления охраны МГБ СССР Н. С. Власика, арестованного через несколько дней.

В принятом постановлении «О положении в МГБ» руководству органов госбезопасности предписывалось «поднять уровень следственной работы, распутать до конца преступления участников террористической группы врачей Лечсанупра, найти главных виновников и организаторов проводившихся ими злодеяний».

9 января 1953 г. на заседании бюро президиума ЦК КПСС обсуждался отредактированный Сталиным проект адресованного народу сообщения ТАСС «Арест группы врачей-вредителей». Сохранилась записка, отправленная А. Н. Поскребышевым руководителю агитпропа Н. А. Михайлову, которая свидетельствует о том, что вождь не только определил содержание будущего официального заявления по «делу врачей», но и дал указание, как разместить его в газетах.

Сообщение ТАСС и редакционные передовицы газеты опубликовали 13 января, и страна узнала о «врачах-террористах» – «агентах иностранных спецслужб, обезвреженных органами госбезопасности».

Под такой аккомпанемент МГБ активизировало «оперативно-следственные мероприятия» по «делу врачей». В январе – начале февраля по Москве прокатилась новая волна арестов, увеличившая число медиков, обитавших в камерах Лубянки. Под стражу взяли Зеленина, Э. М. Гельштейна, Я. Л. Рапопорта, Н. А. Шерешевского, М. Н. Егорова, Б. С. Преображенского, С. Е. Незлина и других врачей, имевших отношение к «кремлевской» медицине.

Тогда же руководство МГБ официально сформулировало групповое «дело врачей», включив в общее производство материалы следствия по 37 арестованным. Из них 28 были собственно врачами, а остальные – членами их семей.

Расширявшаяся день ото дня пропагандистская истерия вокруг «врачей-шпионов» вызвала двоякую реакцию в общественном сознании – агрессивность и желание расправиться с «убийцами в белых халатах», с одной стороны, и панический, животный страх перед ними – с другой.

Как вспоминал Л. М. Каганович, Сталин поручил агитпропу подготовить от имени наиболее известных в стране деятелей еврейского происхождения проект письма в редакцию «Правды». В 20-х числах января такой текст был готов, причем не только в машинописном исполнении, но и в виде газетного оттиска. В проекте проводилась четкая дифференциация между «еврейскими буржуазными националистами» и «честными еврейскими тружениками».

Первые – «жалкая кучка» «отщепенцев и выродков», «продавших свою душу и тело империалистам», объявлялись врагами, которых ждет суровая кара. А вторые – это подавляющее большинство еврейского населения, состоящее из «патриотов Советской Родины», строящих «вместе со всеми трудящимися Советского Союза» «свободную, радостную жизнь», преданных делу коммунизма. Они, собственно, и призывались «активно бороться против еврейских буржуазных националистов, этих отъявленных врагов еврейских тружеников».

Поддержать обращение в «Правду» должны были 59 ученых, артистов, литераторов, конструкторов, врачей, военных, управленцев, а также рабочих и колхозников еврейского происхождения. Однако в ходе сбора их подписей произошел сбой: Каганович решительно выступил против того, чтобы его имя фигурировало в общем ряду, заявив Сталину, что он не еврейский общественный деятель, а член высшего руководства партии и государства. Коллизию эту разрешили быстро, предоставив Кагановичу копию письма, которую тот и подписал как персональное обращение в «Правду».

29 января Михайлов и главный редактор «Правды» Д. Т. Шепилов направили подготовленный текст Маленкову, а тот, в свою очередь, представил его Сталину. По тому, что 2 февраля на сопроводительной записке к письму появилась отметка об отправке его в архив, напрашивается вывод, что текст Сталину не понравился.

Составление следующего варианта письма было поручено Шепилову, слывшего среди интеллигенции либералом. О выполнении задания тот отчитался 20 февраля, когда передал Михайлову исправленный текст проекта письма в редакцию газеты «Правда». Это была уже не вульгарная агитка, а вежливое приглашение «вместе… поразмыслить над некоторыми вопросами, затрагивающими жизненные интересы евреев».

Преобразился и язык послания: исчезли «шпионские банды», «еврейские националисты», «англо-американские империалисты» (вместо них фигурировали «американские и английские миллиардеры и миллионеры», «зарвавшиеся еврейские империалисты»); «еврейские труженики» больше не призывались к повышению бдительности. Умиротворяющая направленность письма оттенялась призванной внушить оптимизм концовкой – пожеланием начать издание в Советском Союзе газеты, предназначенной для широких слоев еврейского населения в стране и за рубежом.

Обращение еврейской общественности в печати так и не появилось. Тем не менее, с полос «Правды» исчезла критика «еврейских буржуазных националистов» и их «заграничных хозяев».

На самом деле статьи о «деле врачей-отравителей» появлялись в печати до середины марта. Это я хорошо помню.

Некоторые связывают непоявление в «Правде» обращения 59 еврейских деятелей с письмом Сталину Ильи Эренбурга, которое я приведу чуть ниже..

Окончание материала из Архива Александра Яковлева, относящегося к пересмотру 2дела врачей» после смерти Сталина, я помещу позже.

Документы, как указано на сайте, были подготовлены Г. В. Костырченко, российским историком, доктором исторических наук.

Письмо Ильи Эренбурга Сталину

Письмо И. Г. Эренбурга И. В. Сталину

Не позднее 29 января 1953 г.1

Дорогой Иосиф Виссарионович,

Я решаюсь Вас побеспокоить только потому, что вопрос, который я не могу сам решить, представляется мне чрезвычайно важным.

Тов. Минц и Маринин сегодня ознакомили меня с проектом «Письма в редакцию газеты „Правда“» и предложили мне его подписать. Я считаю моим долгом изложить мои сомнения и попросить Вашего совета.

Мне кажется, что единственным радикальным решением еврейского вопроса в нашем социалистическом государстве является полная ассимиляция, слияние людей еврейского происхождения с народами, среди которых они живут. Это срочно необходимо для борьбы против американской и сионистской пропаганды, которая стремится обособить людей еврейского происхождения.

Я боюсь, что коллективное выступление ряда деятелей советской культуры, людей, которых объединяет только происхождение, может укрепить в людях колеблющихся и не очень сознательных националистические тенденции. В тексте «Письма» имеется определение «еврейский народ», которое может ободрить националистов и смутить людей, еще не осознавших, что еврейской нации нет.

Особенно я озабочен влиянием такого «Письма в редакцию» на расширение и укрепление мирового движения за мир. Когда на различных комиссиях, пресс-конференциях и пр. ставился вопрос, почему в Советском Союзе больше не существует еврейских школ или газет на еврейском языке, я отвечал, что после войны не осталось очагов бывшей «черты оседлости» и что новые поколения советских граждан еврейского происхождения не желают обособляться от народов, среди которых они живут.

Опубликование «Письма», подписанного учеными, писателями, композиторами и т.д., может раздуть отвратительную антисоветскую пропаганду, которую ведут теперь сионисты, бундовцы и другие враги нашей Родины.

С точки зрения прогрессивных французов, итальянцев, англичан и пр., нет понятия «еврей» как представитель некой национальности, слово «евреи» там означает религиозную принадлежность, и клеветники могут использовать «Письмо в редакцию» для своих низких целей.

Я убежден, что необходимо энергично бороться против всяческих попыток воскресить или насадить еврейский национализм, который при данном положении неизбежно приводит к измене Родине. Мне казалось, что для этого следует опубликовать статью или даже ряд статей, подписанных людьми еврейского происхождения, разъясняющих роль Палестины, американских буржуазных евреев и пр. С другой стороны, я считал, что разъяснение, исходящее от редакции «Правды» и подтверждающее преданность огромного большинства тружеников еврейского происхождения Советской Родине и русской культуре, может справиться с обособлением части евреев и с остатками антисемитизма. Мне казалось, что такого рода выступления могут сильно помешать зарубежным клеветникам и дать хорошие доводы нашим друзьям во всем мире.

Вы понимаете, дорогой Иосиф Виссарионович, что я сам не могу решить эти вопросы, и поэтому я осмелился написать Вам.

Речь идет о важном политическом акте, и я решаюсь просить Вас поручить одному из руководящих товарищей сообщить мне – желательно ли опубликование такого документа и желательна ли под ним моя подпись. Само собой разумеется, что если это может быть полезным для защиты Родины и для движения за мир, я тотчас подпишу «Письмо в редакцию»

С глубоким уважением

И. Эренбург

Письмо, разумеется, содержит весьма спорные моменты, например, «о еврейском народе» и ассимиляции евреев. Я абсолютно уверен, что Илья Эренбург ТАК не думал, а просто искал аргументы, которые могли бы убедить Сталина не публиковать обращение еврейских деятелей. Искал, – и, видимо, нашёл.