Текст книги "Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни"

Смерть Сталина

Я хорошо помню этот мартовский день. На улице было яркое солнце.

Мы узнали о смерти великого вождя, и уже было не до солнца и не до занятий и вообще ни до чего…

Вместе со всеми в толпе студентов я вышел из какого-то учебного корпуса и пошел в главный корпус института. Комок стоял в горле, и было невыносимо плохо.

– Как же жить дальше? Без него…!?

Толпа уже представляла собой спрессованную живую массу. Будучи частью этой массы, я влился в главный корпус. Иногда меня очень сильно сжимали со всех сторон и даже выжимали куда-то наверх, так что я не касался ногами земли.

Надо было подняться по широкой парадной лестнице на второй этаж и попасть в Актовой зал. Народу прибывало. Я застрял на лестнице между первым и вторым этажом. Тела людей еще плотнее прижимались друг к другу. Казалось, еще немного и затрещат кости. А ноги уже совсем не касались земли. Меня медленно тащило и несло по направлению к актовому залу, наконец, затащило, занесло в дверь и там остановило.

Все напряженно смотрели на сцену, а там стояли руководители института, члены парткома и комитета комсомола. Все слушали радио, а оно передавало сообщение о болезни и смерти Сталина и траурную музыку. Люди плакали, некоторые навзрыд. Никто не стеснялся своих слез, – ведь ушел из жизни близкий человек, как не плакать!

И не было, и не могло быть рядом никого, кто бы посмел сказать о нем худое слово. Все рядом со мной оплакивали Сталина. В такой атмосфере иначе и не могло быть. Иное было бы кощунственным.

Если бы нашелся такой человек, его бы сразу растерзали. Но это мои размышления сейчас. Тогда и мыслей таких не было. И быть не могло.

Сколько это продолжалось, не помню. Когда и как мы ушли, тоже не помню. Как добрался домой, – не помню.

Дедушка сказал:

– Запомни этот день: умер великий человек. Он останется в истории своими делами. И как всякий человек он творил и добро, и зло.

Тогда я не понял, о каком зле он говорил, но спрашивать не стал. Я думал, это просто очередная сентенция, которые дедушка любил изрекать. Может быть, это было из Талмуда, ведь он знал его наизусть?

Сейчас о послевоенном периоде работы Сталина и его участии в управлении страной пишут по-разному. Одни ругают, другие превозносят. Например, я прочитал такие строки:

Физическая немощь, характерная для старения организма, стремительно захватывала Сталина в послевоенные годы, особенно после 1949 г. И этот объективный факт нельзя сбрасывать со счета. Более того, мы должны его всемерно учитывать и понять, что и Сталин был отнюдь не машина, а человек, причем с весьма скромными физическими возможностями. Но жил он за счет своей воли, и пока мог, держал себя в руках. Когда же силы стали уходить, воспрепятствовать этому физиологическому процессу было просто невозможно.

И именно в этих условиях его контроль за партией, за государством, и его информированность насчет их состояния, резко изменились: он стал утрачивать контроль и, подобно Ленину, именно этот факт стал его крайне нервировать и беспокоить. И чем больше он нервничал, тем хуже становилось его физическое состояние. И в этом положении он стал острее не доверять окружающим. Просто не доверять никому и во всем, не имея прежней возможности, вместо негативного недоверия, взять под жесткий позитивный контроль всю информацию, поступающую наверх. Этого он просто не мог уже сделать физически, и это, разумеется, должно было вызвать внутренний взрыв. В приступе бессильного гнева у него произошло кровоизлияние в мозг – инсульт.

Мне кажется, это довольно утрированное мнение. Мне и сейчас кажется, что Сталин до конца держал в руках все нити управления страной и партией. Он собирался устранить своих ближайших помощников, Молотова, Берию, Кагановича, Ворошилова, Маленкова, но не успел.

Те, кого он хотел снять, после его смерти и взяли власть в свои руки. Маленков стал Председателем Совета Министров, Хрущев —секретарем ЦК КПСС, Молотов – министром иностранных дел, Берия – министром внутренних дел, в которое входило и бывшее министерство госбезопасности, Ворошилов – Председателем Президиума Верховного Совета. Все они вошли в Политбюро и поклялись, что не свернут со сталинского пути.

Как показала жизнь, новые вожди довольно быстро «свернули» со сталинского пути, правда, не очень удачно. После Сталина ни к одному вождю у меня не было сначала любви, потом почтения, и, наконец, доверия, и я не печалился, когда их отстраняли или когда они умирали.

Полина! Ты честная коммунистка!

Страна прощалась со Сталиным несколько дней. Подавляющее большинство людей прощалось как с отцом родным.

В колонный зал Дома союзов, где был установлен гроб с его телом, люди шли сплошным нескончаемым потоком. Многие приехали в Москву специально, чтобы проститься с «великим вождем».

Было решено, что его положат в мавзолей рядом с Лениным. Траурную церемонию прощания со Сталиным слушала, затаив дыхание вся страна. На трибуне мавзолея стояли члены нового политбюро. Каждый из них выступал с речью.

Я внимательно слушал каждое выступление. Они демонстрировали монолитность рядов партии, ЦК, Политбюро. Когда начал говорить Берия, я внутренне ахнул. Он говорил с таким же акцентом, как Сталин. Грузинский акцент Сталина нам нравился. Сталин всегда говорил неторопливо, грамматически грамотно, но его акцент был неистребим. К нему привыкли, и он стал родным, своим.

Люди разных национальностей говорили по-русски со своим акцентом. Какой-то акцент казался смешным, например, армянский. Еврейский узнавался сразу. Латышский акцент был приятен. Я улавливал в речи даже практически неуловимый акцент. Диалекты тоже легко улавливались. Вологодское оканье распознавалось сразу. Москвичи слегка растягивали гласные. Ленинградца немного акали. Много было неправильных говоров. В некоторых местах говорили «шишнадцать», вместо «шестнадцать». В Сибири употребляли слово «лóжить», вместо «класть». Были украинизмы, легко было отличить белорусов. Жители Средней Азии неправильно употребляли род.

Сколько я себя помню, мне всегда нравились выступления Сталина, его отточенные фразы, умение просто говорить о сложных вещах, ставить задачи. Даже Владимир Маяковский написал, что он хочет, «… чтобы делал доклады Сталин».

Когда я услышал Берию, я подумал:

– Может быть, он будет вместо Сталина?

Ведь он стал Первым заместителем председателя Совета Министров. Правда, я понимал, что первое лицо – Маленков. Хрущев же, хоть и стал Первым секретарем ЦК КПСС, все же был в это время не самым главным.

Но все равно, пока что никто из них не тянул на такого вождя, как Сталин. А вот после выступления Берии мне показалось, что он сможет стать таким, как Сталин. И всё из-за грузинского акцента.

В последние годы жизни Сталина Берия как политическая фигура был во многом оттеснён на второй план, и после войны он уже непосредственно не возглавлял органы внутренних дел и государственной безопасности.

Но он был членом Политбюро и руководил очень крупными проектами, например, созданием атомного оружия и ракетной техники.

В 1951—1952 годах новые руководители МВД и МГБ создали так называемое «мингрельское дело». Мингрелы живут в западных районах Грузии, и Берия по происхождению был мингрелом, хотя в его паспорте в графе национальность было написано «грузин». «Мингрельское дело» подорвало влияние Берии, и он боялся Сталина.

Берия не контролировал и не осуществлял и политические репрессии последних лет, в частности, дело Еврейского антифашистского комитета и «дело врачей». Тем не менее, после XIX съезда КПСС Берия был включён не только в расширенный Президиум ЦК КПСС, заменивший прежнее Политбюро, но и в созданную по предложению Сталина руководящую «пятёрку» Президиума. Другие члены Политбюро его откровенно побаивались.

Но каждый из них ненавидел Сталина и боялся его. И, надо признать, к этому были основания.

Приведу известный эпизод с женой Молотова Полиной Жемчужиной, которую Сталин распорядился отправить в ссылку в Кустанай «за связи с сионистскими организациями».

Больше трех лет жена Молотова Полина Жемчужина находилась в ссылке, но в январе 1953 года, после расстрела руководителей ЕАК, ее вернули в Москву для продолжения допросов. Они, как сейчас стало известно, сопровождались пытками. И вдруг Сталин умирает.

Вот как описывает Рой Медведев события тех дней:

«День похорон Сталина 9 марта совпал с днем рождения Молотова. Спускаясь с трибуны Мавзолея, Хрущев и Маленков все же поздравили его и спросили, что бы он хотел получить в подарок.

– Верните Полину, – сухо сказал Молотов и прошел мимо.

Просьбу немедленно передали Берии. Последний, впрочем, и сам понимал, что неразумно держать жену Молотова в заключении…

В январе 1953 года она была включена в число участников «сионистского заговора» вместе с группой еврейских врачей. Допросы ее с применением пыток прекратились только 1 или 2 марта. А 9 или 10 марта ее вызвали в кабинет Берии.

Вот её краткая одиссея:

29 января 1949 года Полина Жемчужина арестована.

Через два месяца В. М. Молотов освобожден от должности министра иностранных дел и потерял большую часть своего влияния.

29 декабря 1949 года Особым совещанием при МГБ СССР Жемчужина приговорена к 5 годам ссылки в Кустанайскую область.

В январе 1953 года при подготовке к новому открытому процессу Жемчужина арестована в ссылке и переведена в Москву. Там её допрашивают, пытаясь с помощью пыток получить от неё нужные показания.

2 марта 1953 года допросы Жемчужиной с применением пыток были прекращены.

5 марта года умер Сталин, и Молотов стал Первым заместителем Председателя Правительства СССР и Министром иностранных дел СССР.

9 марта года Сталин был похоронен. У Молотова в этот же день был день рождения.

10 марта Берия распорядился доставить Жемчужину к себе в кабинет. Жемчужина не знала о смерти Сталина и готовилась к худшему.

Когда её привели, Берия неожиданно вышел из-за стола, обнял её и воскликнул:

– Полина! Ты честная коммунистка!

Жемчужина упала на пол, потеряв сознание. Ее привели в чувство, дали переодеться и немного отдохнуть, а потом отвезли на дачу к Молотову в качестве подарка ко дню рождения.

Хороши шуточки!

Амнистия

Амнистия была объявлена 27 марта 1953 года Указом за подписью Ворошилова, который теперь выступал в непривычной для меня роли Председателя Президиума Верховного Совета, и была очень широкой. Амнистия касалась 1 184 264 человек – все, кто был приговорен к лишению свободы сроком менее, чем на пять лет, все, осужденные за должностные и экономические правонарушения, а также за злоупотребление властью, все беременные женщины и матери, имеющие детей младше десяти лет, все несовершеннолетние, а также все мужчины старше пятидесяти пяти и все женщины старше пятидесяти лет. Для других заключенных Указ предусматривал сокращение наполовину срока лишения свободы. В Указе оговаривалось, что амнистия не распространяется на тех, кто был осужден за «контрреволюционные преступления», хищения в особо крупных размерах, бандитизм и преднамеренное убийство.

То, что амнистия не давалась бандитам, убийцам и крупным ворам можно было понять. Но вот, относительно тех, кто совершил «контрреволюционные преступления», мы поняли, что «политические» пока домой не вернутся. «Враги народа» все еще остаются врагами.

Были сняты паспортные ограничения для проживания амнистированных в 340 городах страны. И поэтому эта амнистия впоследствии обернулась для жителей Ленинграда разгулом бандитизма в городе, продолжавшимся несколько лет.

Амнистия, как это ни странно, была объявлена по предложению Берии. Он направил в Президиум ЦК пространное письмо, где объяснил своим соратникам, что из 2 526 402 заключенных ГУЛАГа лишь 221 435 человек на самом деле являются «особо опасными государственными преступниками».

В подавляющем же большинстве заключенные не представляют для государства серьезной опасности (удивительно, не правда ли?! Зачем же их посадили?).

Как пишут сейчас, широкая амнистия была нужна, чтобы быстро разгрузить лагеря, обременительные и поглощающие много средств, но я думаю, что основная причина всё же была в другом: новые вожди сознавали, что огромное число заключенных ни в чем серьёзном не провинились. Выпустив их из лагерей, власти получали молчаливое одобрение народа, надеявшегося на перемены.

Итак, в результате амнистии половина из 2,5 миллионов советских зэков оказалась на свободе. При этом, вопреки расхожему мнению, подавляющее большинство амнистированных вовсе не были отпетыми уголовниками. Это были простые советские рабочие и крестьяне, попавшие под колеса послевоенного сталинского правосудия.

Уголовный срок при Сталине можно было получить за опоздание на работу, за кражу трех колосков в умиравшей от голода деревне. Причём дети с 12 лет несли равную со взрослыми уголовную ответственность.

Дома мы обсудили амнистию, порадовались, что многие невинно осужденные вернутся домой, ужаснулись тому, что выпустили огромное количество преступников и поняли, что соратники Сталина, пришедшие к власти, могут в любую минуту начать новые репрессии. Почему? Во-первых, не выпустили никого из политических и, во-вторых, освободили место в лагерях для новых политических.

Мы подумали, что именно для них освобождают лагеря.

«Дело врачей» прекращается, арестованных освобождают

Я публикую окончание материала о «деле врачей» из архива Александра Яковлева:

После смерти Сталина процесс над врачами (даже закрытый) был уже невозможен.

Инициативу взял на себя Берия, который, став первым заместителем председателя Совета Министров СССР и министром внутренних дел, уже 13 марта приказал специально созданной следственной группе пересмотреть «дело врачей».

Арестованным предложили изложить на бумаге претензии к следствию. Им дали понять, что новое руководство страны не сомневается в их невиновности и они должны помочь ему восстановить социалистическую законность. Все узники, ссылаясь на применение к ним физического и психологического насилия, отказались от прежних показаний, в которых обвиняли себя и своих коллег в тяжких преступлениях.

Получив доказательства фальсификации «дела врачей» и его полной юридической несостоятельности, Берия 31 марта утвердил постановление о прекращении уголовного преследования всех проходивших по нему подследственных. На следующий день он секретной запиской проинформировал об этом Маленкова, возложив ответственность за инспирирование и фальсификацию «дела» на Рюмина, а также обвинив бывшего министра госбезопасности Игнатьева в том, что тот «не обеспечил должного контроля за следствием, шел на поводу у Рюмина…».

Одновременно Берия «счел необходимым» «всех… арестованных врачей и членов их семей полностью реабилитировать и немедленно из-под стражи освободить». 3 апреля это предложение было утверждено Президиумом ЦК КПСС. Им же было принято решение о привлечении к «уголовной ответственности работников бывшего МГБ СССР, особо изощрявшихся в фабрикации… провокационного дела и в грубейших извращениях советских законов»11.

Вечером 3 апреля находившиеся в заключении «кремлевские врачи» были выпущены на свободу. Советские граждане узнали об этом из опубликованного 4 апреля «Сообщения Министерства внутренних дел СССР».

Сдал на ГТО

Наступила весна. Занятия физкультурой перенесли на воздух. У Политехнического института не было своего стадиона, и нас водили на близлежащий стадион какого-то предприятия. Выяснилось, что я неплохо бегаю дистанции от 400 м и выше. Причем у меня оказалась хорошая выносливость, то есть, я мог пробежать сначала 400 м, а потом спуртовать 100 м, потом снова бежать 400, потом снова 100 и т. д. Вот мне и давали такое задание, задавая темп бега на каждой дистанции.

Мы начали сдавать нормативы на значок ГТО (Готов к Труду и Обороне). Прыжок на заданную высоту у меня не получался. Его можно было заменить прыжком в воду с пятиметровой вышки. Я пошел в бассейн, прыгнул сначала с трехметрового трамплина, потом поднялся на вышку. Я стоял там довольно долго, но так и не решился спрыгнуть. Жаль, что меня никто не сбросил, как это практиковалось. Пришлось мне все же осваивать прыжок в высоту. Наконец, я прыгнул на высоту 120 см, и это решило вопрос.

Оставались лыжи. Надо было пройти 10 км, я вообще на лыжах ходил редко, а такую дистанцию не проходил никогда. С опасениями вышел на общий старт. Сначала бежали в толпе, потом вперед убежали те, кто ходил хорошо, и совсем отстали те, кто вообще не мог ходить. Нас, середнячков, оставалось человек 15. Так мы, подбадривая друг друга, и пришли все вместе, выполнив несложный норматив.

Значок ГТО II степени я получил и очень был горд. Занимаясь физической подготовкой, тренируясь, сдавая нормативы, я окреп и по своему физическому развитию не отставал от других. Недаром я и по физической культуре получил отличную отметку.

Преподаватель физкультуры Зинаида Михайловна Виноградова весной сказала мне:

– Давай позанимаемся спортивной ходьбой. Я думаю, у тебя получится.

И я начал заниматься в секции спортивной ходьбы, а Зинаида Михайловна стала моим тренером. К тренировкам я отнесся очень серьезно. Но кроме тренировок самостоятельно начал заниматься каждый день общей физической подготовкой, чего раньше никогда не делал. Это быстро пошло мне на пользу, – я и до этого был здоров и крепок телом, но тут я, почувствовал силу своего тела, уверенность в себе, и, если можно так выразиться, радость бытия, когда каждый миг жизни дарит тебе ощущение наполненности и счастья.

Первый курс позади

Время пробежало быстро, наступило время весенней экзаменационной сессии. Я уже не волновался, спокойно готовился в читальном зале Юношеской публичной библиотеки на Фонтанке и сдал все экзамены за первый курс на отлично.

Впереди было лето, и я предвкушал месяц отдыха, купание в речке, сбор грибов в лесу и много других удовольствий, которые бывают только летом и только на отдыхе.

Правда потом, в августе, у меня была первая производственная практика.

Комсомольская стройка на Оредежской ГЭС

Комитет комсомола института набирал добровольцев на строительство Оредежской ГЭС, маленькой гидроэлектростанции, которая строилась под Ленинградом в Оредежском районе. Я пошел узнать об условиях поездки, и мне рассказали, что на стройке нехватает рабочих, и летом работать будут только студенты.

Там возводилась плотина, и закладывалось само здание ГЭС. Электроэнергия крайне нужна окрестным колхозам, люди часто сидят без света. Но хотя это очень важная стройка и на нее выделены средства, вот уже несколько лет строительные работы почти не ведутся.

– Отсутствуют трудовые ресурсы, – сказали мне. Можно поехать на одну смену, а можно и на две.

– А как с оплатой за работу, – спросил я.

– Они оплатят Комитету комсомола института, а с тобой рассчитается Комитет.

Я согласился поехать в июле и тут же написал заявление о приеме на работу.

Оредежская ГЭС была объявлена комсомольско-молодежной стройкой, и я ехал туда с радостью.

– Наконец-то я что-то сделаю для страны, думал я. Там будет весело и интересно. Вокруг молодежь. Да и подзаработаю денег, тоже неплохо.

В моем кармане деньги всегда были только на один-два завтрака, да на проезд в трамвае. Мама не могла мне дать больше.

Через пару дней меня пригласили в штаб стройки. Там меня встретил высокий парень, который сказал, что он назначен комсоргом стройки, и тут же без обиняков предложил мне стать комендантом. Я понятия не имел об обязанностях коменданта, но Ипатов объяснил мне, что надо будет просто вместе с кладовщицей столовой получать продукты со склада ларька, а потом контролировать чтобы все продукты дошли до студентов.

– Но я никогда этим не занимался, – возразил я.

– Не боги горшки обжигают, – ответил он, – поможем, в случае чего.

Против такого аргумента возразить мне было нечего, и я согласился. Так у меня появилась Справка от комитета ВЛКСМ ЛПИ о том, что я назначен комендантом.

Весёлая жизнь на Оредежской ГЭС

Получением продуктов и закладкой их в котел мне пришлось заниматься в дополнение к моей основной работе бригадира землекопов.

День отъезда настал быстро. Нас погрузили в открытые грузовики, и мы с песнями отправились строить ГЭС.

Ехали мы долго. Нас предупредили, что еды в дороге не будет, а приедем мы поздно вечером, так что нужно взять с собой что-нибудь поесть. Дороги были плохие, сильно трясло, и песни вскоре смолкли.

Два раза водители делали остановки по часу, и мы спрыгивали из кузова и прохаживались, разминая ноги. Водители уходили в сторону магазина и приходили оттуда с довольным видом. Они явно принимали что-то горячительное.

К вечеру тряская, но проходимая дорога сменилась грязной проселочной дорогой, и машины, проваливаясь в ямы, буксовали. Приходилось выходить и толкать одну машину за другой. Наконец машины остановились. Была полная темнота. Нигде не было видно ни одной горевшей электрической лампочки. Нас никто не встречал, но сопровождавший нас работник штаба комсомольской стройки повел нас к палаткам.

– Пусть каждый возьмет 2—3 охапки сена, – сказал он. – Стожок недалеко от входа. С бельем будем разбираться завтра. С едой тоже.

Мы так и сделали. Спать на сене было хорошо. Мы так устали в дороге, что мгновенно уснули. Никаких снов я не видел. А рано утром меня разбудил шум автомобилей. Тут же кто-то закричал: «Па-адъём!!», и началась наша жизнь на комсомольско-молодежной стройке.

На следующее утро затарахтел генератор, и зажегся свет. Оказалось, что по соседству был барак, а в нём была оборудована столовая, сзади наших палаток оказались сколоченные наспех туалеты, каждый на три очка, и чуть дальше стояли коллективные рукомойники, куда назначенные дежурные натаскали из колодца воды.

Меня назначили бригадиром бригады землекопов. Главным человеком на стройке был прораб. Он давал указание комсоргу, который был и начальником штаба стройки. Тот – членам штаба, а они – бригадирам. Нам дали лопаты, мотыги, носилки и топор. И показали, откуда надо было брать грунт и куда его надо нести на носилках и ссыпать.

Вскоре все набили мозоли. Тогда вспомнили, что нам забыли выдать рукавицы. Выдали рукавицы, но кровавые мозоли напоминали нам несколько дней о нашей неопытности.

Рабочий день начинался рано утром сразу после легкого завтрака. И длился 10 часов с перерывом на обед. К ужину мы буквально падали от усталости. Даже есть не очень хотелось. Лечь. Только лечь и вытянуть ноги! Лечь и закрыть глаза. Но полежав немного, каждый приходил в себя, шел на ужин, а потом еще 2—3 часа каждый занимался, чем хотел – кто читал, кто шел трепаться к девочкам, а кто просто валялся на нарах. Мне, как бригадиру следовало отчитаться о выполненной работе и получить задание на завтра.

Мне же приходилось исполнять обязанности коменданта, т.е. идти в столовую, потом ехать иногда с кладовщицей, а иногда и одному в пристанское сельпо за продуктами. Теперь мне выдали удостоверение от управления строительства о том, что мне предоставлено право получения продуктов из ларька Пристанского сельпо (сельской потребительской кооперации). А после ужина я ещё должен был присутствовать при отпуске продуктов повару столовой.

Справка выданная комитетом комсомола института, которая удостоверяет, что я являюсь комендантом стройки.

Через неделю жизнь вошла в ритм, к усталости мы привыкли, и теперь появилась стенгазета, штаб начал выпускать приказы с поощрениями и наказаниями, на нарах уже не валялись, а ходили группами или парочками в окружающий нас со всех сторон лес.

В воскресенье мы отдыхали. Меня попросили провести сеанс одновременной игры в шахматы. Я согласился, и парни начали подтягиваться с шахматами к расставленным прямо на воздухе столам. Кто-то спросил: «А в шашки можно?»

«Можно», – сказал я. Это обрадовало их.

Расставили шахматные фигуры и шашки. Оказалось, что мне предстояло дать сеанс одновременной игры десятерым шахматистам и десятерым шашистам. Признаться, поначалу было непросто переключаться с одной игры на другую, но вскоре я привык. Через часа два все было кончено. Я одержал двадцать побед. Впоследствии я еще два раза давал сеанс одновременной игры, и ни одной партии не проиграл. Но в двух случаях была зафиксирована ничья, и это вызвало бурную реакцию игроков и зрителей, стоявших за их спинами.

Наша бригада, кроме земляных работ, впоследствии занималась разгрузкой поступающего оборудования, грузила и разгружала автомобили. Нас постоянно хвалил штаб стройки, и мы были горды тем, что работаем самоотверженно, так, как по нашим понятиям и должны работать участники комсомольско-молодежной стройки.

Потом нам сказали, что через несколько дней нам надо будет дать концерт художественной самодеятельности в г. Оредеже. Мы подумали, что мы можем сделать. Оказалось, можем многое. Пели, плясали, я декламировал стихи. Были шуточные скетчи, сценки на темы нашей жизни. Мы сначала все это опробовали на своих, и всем очень понравилось.

Принимали нас в клубе Оредежа хорошо, видно было, что жителей города не балуют выступлениями в клубе, только кино там крутилось регулярно. На обратном пути одна машина с людьми задела встречную, передние колеса заклинило, и машина скатилась в кювет. С трудом поместились в оставшиеся две.

Ехали в кузове стоя. Набились, как сельди в бочке. Сесть было невозможно. В середину поставили девушек, а сами стояли по краям, крепко взявшись за руки. Когда дорога поворачивала, центробежными силами нас прижимало к бортам машины так, что дыхание перехватывало, деревянные борты трещали, а мы чуть не выпадали из машин. Чудом доехали до дома.

Месяц пролетел незаметно. Мы ждали последнего дня, приветственных слов и получения заработанных денег. Последний день наступил, приветственные слова были, а насчет заработанных денег нам сказали, что мы их получим по приезде в Ленинград в комитете комсомола.

Второй слева —комсорг стройки Ипатов, справа я

Домой ехали так же, на грузовиках, но песни пели дольше, и вообще уже чувствовали себя бывалыми людьми, работягами, которые могут все, что угодно. Мы и на самом деле окрепли физически, загорели и обросли небольшими бородками.

А денег никаких мне так и не выдали. Сначала говорили, что они не пришли в Комитет комсомола, а потом всё забылось.