Текст книги "Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни"

ОМЛ

У нас были лекции по предмету, который назывался «Основы марксизма-ленинизма», сокращенно ОМЛ.

Два раза в неделю два утренних часа были отданы этому важнейшему, как тогда считалось, предмету. Считалось, что ОМЛ способствует выработке мировоззрения.

Читала лекции женщина средних лет отнюдь не захватывающе, а очень спокойно, даже сдержанно. Было скучно, но на эти лекции ходили все, так как составлялись списки отсутствующих, и могли быть неприятности, – вызов в деканат, например.

Семинарские занятия раз в неделю вел молодой преподаватель. Он дополнял лекционный материал, разъясняя некоторые вопросы, а также давал задания на дом, и в следующий раз необходимо было сделать на эти темы сообщения.

В конце сентября в газетах была опубликована новая работа И. В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». Приведу начальные строки:

«Некоторые товарищи отрицают объективный характер законов науки, особенно законов политической экономии при социализме. Они отрицают, что законы политической экономии отражают закономерности процессов, совершающихся независимо от воли людей.

Они считают, что ввиду особой роли, предоставленной историей Советскому государству, Советское государство, его руководители могут отменить существующие законы политической экономии, могут «сформировать» новые законы, «создать» новые законы.

Эти товарищи глубоко ошибаются. Они, как видно, смешивают законы науки, отражающие объективные процессы в природе или обществе, происходящие независимо от воли людей, с теми законами, которые издаются правительствами, создаются по воле людей и имеют лишь юридическую силу. Но их смешивать никак нельзя.

Марксизм понимает законы науки, – все равно идет ли речь о законах естествознания или о законах политической экономии, – как отражение объективных процессов, происходящих независимо от воли людей. Люди могут открыть эти законы, познать их, изучить их, учитывать их в своих действиях, использовать их в интересах общества, но они не могут изменить или отменить их. Тем более, они не могут сформировать или создавать новые законы науки».

Мне нравилась ясность и простота изложения, которая всегда была присуща работам Сталина. Он раскладывал все по полочкам. Все было логично, все было разжевано и, казалось мне, что все те, кто думал иначе, повергнуты, посрамлены. Наконец-то, восторжествовала единственно правильная марксистская теория.

– Теперь, – думал я, – будут сняты все препятствия на пути строительства коммунистического общества. А то, что-то его приход затянулся.

И на лекциях, и на семинарских занятиях, нам не менее месяца рассказывали о новой замечательной работе вождя, о том, что она дает для строительства нового общества.

Но, если бы меня спросили после завершения этих занятий, так что же она даёт, я бы затруднился ответить.

XIX съезд КПСС

В начале октября 1952 года состоялся XIX съезд КПСС. Очередного съезда не было с 1939 года, но если война оправдывала его отсутствие, то семь послевоенных лет без съезда вызывали у многих недоумение. Помню, я не один раз спрашивал родителей об этом, пугая их своим вопросом, на который нельзя было ответить.

Но вот съезд состоялся и, конечно, привлек внимание всех. Доклад, правда, делал не Сталин, а Маленков, но Сталин все-таки выступил в конце съезда и сказал, как мне показалось (да и газеты меня в этом убеждали), очень важные слова.

Он говорил о том, что коммунистические партии, правительства стран народной демократии должны поднять знамена демократических свобод, национальной независимости и национального суверенитета, которые были выброшены за борт буржуазией.

Как смешно это сегодня звучит и как серьезно мы относились к этому тогда! В стране, поправшей демократию, расстрелявшей сотни тысяч людей, сославшей в лагеря и сгноившей там миллионы людей, говорить о демократии, о знамени демократических свобод, все равно, что играть в театре абсурда!

Но, пожалуй, что меня больше всего поразило, – так это изменение названия партии. ВКП (б) переименовали в КПСС – Коммунистическую партию Советского Союза. Моему уху слышать сочетание СС было не просто непривычно, – кощунственно. Для меня и вообще моего поколения СС означало фашизм, самое ругательное слово. Эсэсовец, – хуже оскорбления не было. Это слово было равнозначно кличке «палач».

– Как же можно было прилепить эти две буквы к имени коммунистической партии, – недоумевал я.

Мы изучали материалы XIX съезда КПСС на семинарских занятиях по ОМЛ – доклад Маленкова, задания на пятую пятилетку и, конечно, выступление великого вождя.

Испытание термоядерного устройства в США

1 ноября 1952 года на одном из атоллов Маршалловых островов Соединенные Штаты испытали термоядерное устройство «Майк».

«Майк» не был водородной бомбой, но он был ее прототипом, – это была конструкция огромных размеров – с двухэтажный дом. Мощность его взрыва поражала воображение. Энергии при взрыве было выделено порядка 10 мегатонн, в 500 раз мощнее бомбы, сброшенной на Хиросиму. Поток нейтронов был настолько велик, что удалось открыть два новых элемента – эйнштейний и фермий.

Если отцом атомной бомбы считается Роберт Оппенгеймер, то отцом водородной был объявлен Эдвард Теллер, венгерский еврей, эмигрировавший в США в 1935 году.

В 1941 году он вошел в состав исследовательской группы по созданию атомной бомбы в Лос-Аламосской лаборатории. С 1954 Теллер – директор вновь организованной Ливерморской радиационной лаборатории им. Лоуренса при Калифорнийском университете. Он был руководителем программы по созданию водородной бомбы, именно это термоядерное устройство и было испытано на Маршалловых островах.

Атомная бомба, которую американские ученые сделали в 1945 году, а советские – в 1949-м, построена на принципе освобождения колоссальной энергии при разделении тяжелых ядер урана или искусственного плутония. Термоядерная (водородная) бомба построена на другом принципе – энергия выделяется при слиянии тяжёлых изотопов водорода, дейтерия и трития.

Материалы на основе легких элементов не имеют критической массы, что было большой конструкционной сложностью в атомной бомбе. Кроме того, при синтезе дейтерия и трития выделяется в 4,2 раза больше энергии, чем при делении ядер такой же массы урана-235. Таким образом, водородная бомба – гораздо более мощное оружие, чем атомная бомба.

И США, и Советский Союз наращивали вооружения, стремились первыми создать оружие невиданной разрушительной силы. Мир жил в эпоху «холодной» войны, в США процветал маккартизм – так называли охоту на коммунистов и гонения на сочувствующих им. В СССР и «странах народной демократии» поднялась очередная волна «разоблачений» западных шпионов и врагов народа, причём ими оказывались руководители партий и правительств.

Но меня это тогда не настораживало.

О Теллере22
  Справка с сайта http://lenta.ru/world/2003/09/10/teller/:


[Закрыть]

Теллер родился в 1908 году в Будапеште в еврейской семье. Он получил высшее физическое образование в Германии, затем вместе с группой ученых покинул эту страну из-за политики гитлеровского руководства по отношению к евреям. Он работал в нескольких европейских институтах, после чего в 1935 году эмигрировал с женой в США.

В 1942 году он стал работать над первым американским проектом по изучению атомной энергии «Manhattan Project». В рамках его он, в частности, принимал участие в создании первого атомного реактора и ядерных бомб, сброшенных в конце Второй мировой войны на японские города Хиросима и Нагасаки.

Теллер также принимал активное участие в разработке концепции национальной безопасности в условиях противостояния, в частности, с СССР и убедил президента США Гарри Трумэна в необходимости создания мощного ядерного оружия. Главной разработкой Теллера стала водородная бомба, испытания которой были проведены США в ноябре 1952 года в Тихом океане. Эта бомба была в 2500 раз мощнее бомб, сброшенных на Японию: подобное оружие никогда не применялось в условиях боевых действий.

Охота на ведьм в Чехословакии

Мы узнали из газет, что в конце ноября 1952 года в Чехословакии разоблачили группу высших деятелей компартии, которые придерживались проюгославских позиций. Наиболее известными из них были Генеральный Секретарь ЦК компартии Чехословакии Рудольф Сланский, министр иностранных дел Владо Клементис; заведующий международным отделом ЦК партии Бедржих Геминдер; главный редактор газеты «Руде право» Андре Симон; замминистра обороны Бедржих Райцин, а также другие деятели, занимавшие важные партийные и государственные посты, – в общей сложности 14 человек (тогда я не знал, что 11 из них были евреями).

Уже в начале декабря 11 человек повесили, а троих приговорили к пожизненному тюремному заключению.

В эти годы население восточноевропейских стран начало проявлять недовольство навязанными СССР коммунистическими режимами, в руководстве которых было немало евреев, которые в годы войны находились в Москве (многие работали в коминтерне): в частности, Рудольф Сланский и Бедржих Геминдер в Чехословакии, Матиаш Ракоши и Эрне Гере в Венгрии, Якуб Берман и Хиляри Минц в Польше, Анна Паукер и Иосиф Кишиневский в Румынии.

В первые послевоенные годы Сталин опирался на этих деятелей, противопоставляя их национал-коммунистам. Он исходил из того, что руководители-евреи не будут поддерживать националистические устремления населения этих стран. Однако по мере роста недовольства коммунистическими режимами Сталин решил использовать это недовольство и направить его в антисемитское русло, ссылаясь на то, что во всем виноваты партийные деятели еврейского происхождения.

В самом начале 50-х годов их все чаще снимают с ключевых постов. Так, например, в Румынии Анна Паукер, член Политбюро и секретарь ЦК КПР и с 1947 года министр иностранных дел, в мае 1952 года была выведена из состава ЦК, а в июле этого же года арестована.

Но то, что они были евреями, в СССР не афишировалось.

Эйзенхауэр стал президентом США

На президентских выборах в США подавляющую победу одерживает кандидат от республиканской партии Дуайт Эйзенхауэр.

Советская пресса поддерживала демократа Эдлая Стивенсона. Видимо, Сталин считал, что при нем США могут вернуться к политике демократа Рузвельта. А на республиканскую администрацию у Правительства СССР надежда была плохая.

Я хорошо знал имя Дуайта Эйзенхауэра, так как генерал командовал войсками союзников во второй мировой войне, и о нём довольно часто писали в газетах. В моих глазах он был крупным военачальником, и я питал к нему уважение. Но я почему-то не был уверен, что он справится с обязанностями Президента.

– Вот Рузвельт был замечательным президентом, – думал я, – тогда США и СССР были союзниками. А президент Трумэн, хоть и демократ, но сбросил атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки и начал холодную войну…

В Польше правительство возглавил коммунист

В Польше была принята новая Конституция, и прошли первые парламентские выборы, проведенные в соответствии с ней. Коммунисты и две другие партии выступили единым блоком. Причём распределение мест в сейме было ими заранее оговорено. Коммунисты получили в сейме большинство, и польский сейм избирает премьер-министром коммуниста Болеслава Берута.

Начертательная геометрия – стараюсь

Нас должны были научить читать чертежи и делать их, без этого нельзя спроектировать станки и машины. Первым предметом на этом пути была начертательная геометрия. Чертить меня научили в школе. Я делал это без удовольствия, но старательно. Теперь мне папа подарил большую готовальню с хорошими чертежными инструментами, и я быстро освоил их.

В течение семестра надо было сделать несколько эпюр, на которых цилиндры и конусы изображались в аксонометрии. Одни линии надо было вычерчивать тонко, другие – должны были быть толстыми. Сначала все вычерчивалось карандашом, потом обводилось тушью.

Теоретическая часть предмета не была для меня проблемой, – главное было вычертить. Причем так, чтобы работа имела приличный вид. Свои эпюры я сделал довольно быстро. Последнюю даже переделал, так как не был удовлетворен ее внешним видом.

Мои труды были оценены, – я получил оценки «отлично».

Расставание с первой влюблённостью

Я консультировал по начертательной геометрии всех, кто ко мне обращался. Поскольку работали мы в специальных чертежных залах, желающих проконсультироваться оказалось много. Я помогал с удовольствием, объясняя непонятные вопросы. Я разобрался во всем, и теперь терпеливо объяснял, стараясь рассказать так, чтобы каждый понял, что он делает. Единственно на что я не соглашался, это делать чертежи за кого-то. И все же мне пришлось их чертить.

За несколько дней до Нового года мне позвонила Имма Виленчик, моя первая любовь, причём неразделённая. Я не слышал её голоса уже целый год. Я знал, что она поступила в Химико-фармацевтический институт, но я перестал посещать её, потому что видел, что мне там делать нечего, – около нее постоянно находился её друг.

Её звонок, что-то всколыхнул во мне, и, когда она позвала меня зайти к ней домой, я с радостью согласился.

Дома у них всё было так же, как и прежде. Старшая сестра Женя улыбнулась мне, как будто мы расстались только вчера и продолжала заниматься какими-то своими делами. Имма усадила меня за стол, напоила чаем и начала расспрашивать, где я и что я. Услышав, что я уже сдал все зачеты, включая начертательную геометрию, она грустно сказала, что у неё еще не сделана ни одна эпюра, потому что она не понимает этого предмета. Я предложил ей объяснить. Она сказала, что это придется делать с самого начала.

Я начал объяснять, но вскоре увидел, что она не только не понимает того, что я ей говорю, но даже и не слушает, меня. Она сказала, что не может сосредоточиться, и у неё нет выбора – её отчислят из института, сделать эпюры она все равно не успеет.

Я, конечно, сразу понял, к чему она клонит. Она хотела, чтобы я сам предложил ей сделать эпюры за неё. Мне не хотелось этого делать, это было против моих правил, да и время должно было занять приличное. Оставались последние предновогодние дни, и у меня на эти дни было много планов. Но ведь это была Имма! Она нуждалась в помощи. Никто, кроме меня, ей не мог помочь. Видимо, не мог и её друг, которого я сегодня не видел и о котором она сегодня не упоминала.

– А, может быть, этого друга уже нет? – подумал я.

Правда, такого пылкого чувства, которое я тогда испытывал, у меня уже нет. Осталось только легкое щемящее воспоминание. И сожаление, что она тогда выбрала его, а не меня.

– Ладно, – подумал я, – в конце концов, не так уж много времени я затрачу на эти эпюры. Время у меня есть. Сделаю.

– Да, пожалуй, ты не успеешь разобраться в начертательной геометрии и сделать эпюры. Если ты хочешь продолжать учиться в этом институте, единственный вариант, который решает эту задачу, – это сделать эпюры мне самому и объяснить тебе, что к чему, чтобы ты их сдала преподавателю.

Она обрадовалась моему предложению, видимо, другого она и не ожидала, и сразу деловито передала мне три задания, ни одно из которых она даже не пыталась начать делать. Я понял, что мне нужно уходить. И сразу ушел.

Все эпюры я сделал за два дня. Позвонил. Через 15 минут я был у Иммы. На этот раз, кроме Иммы, в комнате был и её друг.

– Значит, он никуда не делся, – подумал я.

Мне стало тоскливо, но я не подал виду. Я передал ей эпюры. Развернув каждую, я кратко пояснил основные места, на которые может обратить внимание преподаватель. Не думаю, что она что-либо поняла.

Чай мне на этот раз не предложили. Я попрощался. Сказал, что, если ей будет нужна ещё какая-то помощь, чтобы она звонила. И ушел. Больше я Имму никогда не видел, хотя впоследствии кое-что слышал о ней. Но это меня уже не волновало. Я понял, что это была не любовь, а влюблённость, ведь от любви вылечиться невозможно. А от своей первой влюблённости я излечился.

Первая экзаменационная сессия

Как ни пугали меня тем, что отличники школы в институте учатся средне, а то и вовсе плохо, я сдал вовремя все зачеты. Особого напряжения и не было.

Готовиться к экзаменам я решил в Юношеском зале Публичной библиотеки на Фонтанке. Дома было заниматься трудно, так как Аллочка постоянно упражнялась на фортепиано, – она обладала усидчивостью и упорством и готова была повторять каждый пассаж по 10 и 20 раз. А заниматься в Юношеском зале мне нравилось. Там так было уютно во мраке под лампой. Стояла абсолютная тишина, и всё, что было написано, сразу перетекало в голову.

Мои экзаменационные оценки были только отличными, и я получил повышенную стипендию, что было очень кстати для нашей семьи. На каникулы мама набрала заранее билеты на оперу и в драматические театры, и мы с ней ходили чуть не каждый день.

Хороша ли популярность?

Начался второй семестр. На лекциях народу немного убавилось, – действительно, первую сессию некоторые студенты сдать не сумели. И в нашей группе ушло 3 человека.

Занятия пошли своим чередом. Я при первой же возможности шел в библиотеку и работал там. А моя комсомольская работа требовала от меня внимания только в перерывах между лекциями. И каждый перерыв я с кем-нибудь разговаривал, или мы совещались. И всегда находились какие-то дела, о которых сегодня я не могу и вспомнить. Часто я и поесть не успевал, так был занят.

Мой авторитет среди студентов вырос. Меня избрали заместителем Бори Зубарева. В тот период говорили:

«Пойду спрошу у Миши Качана» или «Пойду посоветуюсь с Мишей Качаном».

Я внезапно оказался очень популярным человеком на потоке. Со мной время от времени советовался зам. декана, занимавшийся студентами первого курса, которого студенты боялись, как огня. А один раз меня пригласил на беседу по какому-то студенческому вопросу наш декан, профессор Лебедев, известный ученый-металловед. О чём была беседа, я не помню. В голове остался только сам факт.

Студенческая стипендия

Я помню, что моя первая стипендия на мехмаше была 290 руб. На физмехе стипендия была всегда выше – 395 руб. на первом курсе. Что эти сто рублей должны были стимулировать или компенсировать, я до сих пор не ведаю.

Наверное, просто отражали важность подготовки специалистов для ядерной физики. Но это мои соображения.

В гуманитарных ВУЗах стипендия была тогда еще ниже – 220 руб. И здесь размер стипендии, как я полагал, просто отражал взгляды власть предержащих на важность для страны получения тех или иных специалистов.

А, может быть, они думали, что лишние несколько десятков рублей привлекут более способных студентов в «нужные» отрасли. А, может быть, и привлекали, на самом деле? Я стремился на физмех не из-за стипендии, а потому что он выпускал студентов для работы в «горячих точках» науки. Размер стипендии лишь подчеркивал, как важно это для страны. И это тоже было для меня немаловажно, потому что я хотел заниматься значимым для страны делом.

Я помню, как я получил свою первую стипендию и всю до последней копейки принес домой и отдал маме. А она заплакала.

Дело врачей

13 января 1953 года в газете «Правда» и других центральных советских газетах вышло сообщение ТАСС под заголовком «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей».

В этом сообщении утверждалось, что советские органы безопасности раскрыли террористическую деятельность группы врачей, которые «путем вредительского лечения» сократили жизнь «активным деятелям Советского Союза».

Сообщалось, что арестовано девять человек – профессора М. С. Вовси, М. Б. Коган, Б. Б. Коган, А. И. Фельдман, Я. Г. Этингер, А. М. Гринштейн, В. Н. Виноградов, П. И. Егоров, Г. И. Майоров. Подчёркивалось, что документальные данные, заключения медицинских экспертов и признания арестованных полностью подтвердили их вину.

Мы узнали из сообщения ТАСС, что арестованные врачи ставили ложные диагнозы, а потом неправильным лечением ускоряли смерть своих пациентов. В частности, говорилось, что ими было организовано отравление А. А. Жданова и А. С. Щербакова, а также предпринята попытка «вывести из строя» крупных советских военачальников – маршалов А. М. Василевского, И. С. Конева, Л. А. Говорова и др.

В сообщении ТАСС прямо говорилось о сионистском характере дела.

Главный пункт обвинения состоял в том, что «большинство участников террористической группы были куплены американской разведкой», в частности – завербованы международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной для ведения террористической и иной подрывной деятельности в ряде стран, в том числе и Советском Союзе.

У нас дома был полный траур. Дедушка говорил, что это начало конца. Мама и папа ходили мрачные. Они считали, что это сообщение только начало компании против советских евреев. Они даже говорили это в моём присутствии, чего раньше никогда себе не позволяли.

Активные «оперативно-следственные мероприятия» по «делу врачей» начались еще в 1952 году и велись органами МГБ под руководством подполковника М. Д. Рюмина. По Москве прокатилась волна арестов медиков, имевших отношение к «кремлевской» медицине.

Тогда же руководство МГБ официально сформулировало групповое «дело врачей», включив в общее производство материалы следствия по 37 арестованным.

Большинство обвиняемых были евреями. Сталин требовал максимальной разработки версии о сионистском характере заговора и о связях заговорщиков с иностранной разведкой. В октябре 1952 года он дал указания применять к арестованным врачам пытки.

Действительно, после выхода сообщения ТАСС о раскрытии заговора и аресте врачей в стране началась антиеврейская кампания. Сначала начали преследовать родственников, а потом и сослуживцев арестованных. По стране покатилась волна антисемитских настроений.

Шельмование евреев стало открытым и обрело общесоюзный характер – в советской прессе публиковалось большое количество фельетонов, посвященных разоблачению темных дел лиц с еврейскими именами. Появились карикатуры, я сам помню одну из них в журнале «Крокодил», который я постоянно смотрел. На этой карикатуре была изображена рука, которая держит за шкирку двух врачей в белых халатах с еврейскими физиономиями.

Начались массовые увольнения евреев с работы, прежде всего из медицинских учреждений – из медицинских институтов и больниц и поликлиник, даже если их ни в чём нельзя было заподозрить.

Нам было ясно, что газеты самым настоящим образом натравливают народ на евреев.