Текст книги "Йоч. Бизнес с подсознанием"

«Интересно, что это было? Я до чертей допился? С одной бутылки? И почему у меня черти персиковые?» – пулеметной очередью строчили мысли.

«Ну, это дело вкуса, – галлюцинация опять ворвалась в мозг. – Скажи спасибо, что не белочка». Солнце ярко ударило в глаза, сметя в сознании непрошенного гостя, и Вадик свободно вдохнул долгожданный воздух. Вода на поверхности была намного теплее, чем на глубине, и кандалы нехотя разжали свои тяжелые лапы.

Забравшись обратно в лодку, Егоров понял, что протрезвел. Стуча зубами, он набрал в небольшое ведро воды и поместил в него звезду. В лодках всегда держали какие-либо емкости, чтобы в случае дождя или небольшой течи вычерпывать воду. Обсохнув и одевшись, он раздумал ехать на кордон. Воля брала власть над беспокойным умом, а желудок упорно требовал полноты ощущений. Поэтому Вадик открыл банку тушенки, достал хлеб и начал есть. Организм ответил начинающимся сушняком от первой бутылки. Пришлось откупоривать вторую. Недосыпы прошлых дней, сговорившись с алкоголем, уложили очередного Ромео на дно лодки и отправили в страну грез. Вадик заснул. Ему снилась розово-мохнатая морда. Они ходили по острову и разговаривали. Но о чем? Как ни старался, так ничего и не вспомнилось. Егоров даже не мог точно сказать, какое тело прилагалось к этой морде.

Возвращался он уже абсолютно точно уверенным, что гости уехали. Наловив трески и селедки и зачем-то оставив морскую звезду, Егоров лихо греб в наступающем приливе. Солнце партизанило по сопкам и оттуда не давало захватить мир тьме. Казалось, все возвращалось в привычное русло. И только задержавшийся на острове Великом корабль не разделял уверенности в нарисованном Егоровым будущем. Гости остались с ночевкой, забирать из порта их будут только завтра в обед, так почему бы не дождаться Вадика. И как назло в избушке юннатов пересменок и полно свободных мест. Там Костик развлекает себя и оставшихся гостей игрой на гитаре, рассказывает свежие байки заповедника и заваривает крепкий чай с можжевельником. Его заметили, когда до берега оставалось метров тридцать, и народ тут же выскочил встречать долгожданного беглеца.

«Не зря за звездой нырял», – сразу обрадовался лукавый ум, и воля сдалась. А хрен ли делать? Интервенция.

– Вадик, привеееет! Ты откуда такой взъерошенный? Что это у тебя в лодке? – наперебой расспрашивали мальчишки и девчонки. Алена просто стояла и смотрела. Егорова передернуло – ну как тут не вспомнить Сашу. Тоже молчит, молчит, а потом как выдаст.

– Да, я на ближних островах учеты делал и вот по пути наловил немного живности, – Вадик достал ведро. – Кстати, тут вот морская звезда, кому интересно. «Слава богу, что они пока не знают стандартный набор инструментов для учета. Спалился бы, как дурень».

– Я пойду спать, весь день на ногах, а вы вон рыбки пожарьте.

Вадик изо всех сил старался не смотреть на Алену. Один лишь взгляд отделял его от эйфории общения с любимой девушкой. Но Егоров с уверенностью бывалого наркомана знал, какой отходняк последует далее. Его уговаривали остаться с компанией в избе, но он был непреклонен и ушел в «заплаточный» домик. Никакой сон, конечно, не лез ему в голову. Тогда, забравшись на чердак, Вадик впервые в своей жизни написал стихи. Нужно было выразить себя через что-то. Внутренний джин творчества проснулся и требовал либо создать дворец, либо кого-то убить. Стройматериалов для дворца под руку не попалось, зато обнаружился уголь из печки, а чердачные доски крыши сошли за полосы, как в школьной тетради для прописей:

 
Засну – во сне приходишь ты,
А за тобой мои мечты,
А за мечтами, как по нитке,
Твои лицо, глаза, улыбки.
За ежедневной суетой
Не замечаем мы порой
Значенье жестов, взглядов, слов
И наломаем столько дров,
Что и самим не так понятно,
Зачем обиды ссоры, клятвы…
 

Дальше доски кончились, а вместе с ними и вдохновение. Зато накрыл сон. Утром его просто не нашли. А он проспал утренний отъезд гостей, пригревшись у печной трубы чердака, чему был рад и расстроен одновременно. Раздвоение личности уже махало издалека платочками и звало за собой.

«Подавишься, сука», – подумал Вадик и показал язык кому-то в пустом чердаке.

Болезнь под названием Алена нужно было вылечить здесь, иначе ее метастазы проникнут на следующий курс и выжгут его сердце и разум до дна. Остаток северных дней он провел, заново практикуя контроль ума, который ему позволил когда-то спрятать Сашу. Было даже интересно, как две спрятанные любви смогут ужиться в берлоге одного сердца. Интересно, а какова емкость сердца и чем ее измерять? Сашами или Аленами? Ну, не конкретно ими, а замками, что строит ум. Строит ум, а больно сердцу. Что же еще ты построишь и для чего? Неужели так и будешь всю жизнь терзаться, как джин из лампы, то строя, то бетонируя?

Контроль ума выручил прекрасно, хоть не обошелся без побочки. Вадик учился игнорировать собственную боль, а заодно и боль окружающих. Не то чтобы Егоров становился абсолютно холодным и расчетливым монстром, но, возможно, со временем он начал восприниматься таковым некоторыми особенно чувствительными особами. В его уме не пряталась идея намеренного зла и не господствовал тотальный эгоизм. Просто привычка блокировать душевную боль заодно прессанула и эмпатию Егорова. Какие-то то ли ангелы, то ли демоны решили выставить счет за нарушение правил игры под названием «жизнь», практически начисто лишив Вадима той чувственности, которая так необходима для осознания себя и окружающих. И вместо ювелирной точности скальпеля хирурга Егоров полоснул по своей эмоциональной сфере топором мясника.

Перед концом практики решили подсчитать остатки алкоголя: нашлось пять бутылок водки.

– Надо бы окупить поездку, Кость, – рассудительно заметил Егоров.

– И как?

– Тут браконьеры семгу вылавливают. Можно бартер устроить, а дома рыбу по кабакам раскидать. Сейчас ее с руками оторвут, ни хрена ж в стране нет.

Браконьеров нашли на самом краю соседней деревни: чувствовалось, что люди не хотят зазря светиться. Из вросшей в землю избушки вылез мужичонка, похожий больше на домового, чем на человека, и по какой-то одному ему понятной привычке сразу же схватился за деревянный кол.

– Это кто тут шастает? – вопрос был риторический и обозначал только намерение незамедлительно навалять по любому подходящему поводу.

– Дядя, у нас водка, – Вадик, отступая, рылся в рюкзаке в поисках бутылок, пытаясь избежать этого самого повода.

– Водка?!!! – мужик присвистнул и опустил деревянный инструмент. – Чего хотите?

– Рыбу, – Егоров уже знал эту особенность местных. Семгу называли рыбой как своего рода эталон. А остальную рыбу звали по имени: треска, селедка, камбала и тому подобное.

– Где ж вы раньше были, мы сейчас пятнадцать хвостов за ящик пива отдали, – мужик был явно расстроен. – Ща прилив пойдет, выйдем за сетью в море, а пока наливайте, трубы горят, – предложил он. К этому времени из дома начали подтягиваться люди сомнительной наружности и с лицами, однозначно намекающими на опасность затеянной Егоровым аферы.

– Нет. Сначала рыба, потом водка, – Вадик сам не верил, что сказал такие слова этим упырям.

– Ты ща отсюда на х** пойдешь. И без рыбы, и без водки, – с десяток человек начали обступать малолетних коммерсантов со всех сторон.

– У нас пять бутылок. Дернетесь – разобьем прям здесь, – к этому времени Вадик уже держал над булыжниками на вытянутых руках всю оставшуюся водку. Повисла пауза.

– Так, стопе, пацаны. Не ссыте. Будет вам рыба. Сидите тихо, никто не тронет, – от толпы отделился самый здоровый мужик ростом с одного Вадика и объемом с трех. Он махнул рукой компании, и все пошли к баркасам, оставив присматривать за обладателями заветного пойла домового. Через час от берега притащили два деревянных военных ящика, в них лежало по десять рыбин: от шести до десяти килограмм каждая.

– Меняем бутылку на хвост. Итого забирайте пять штук, – очертил условия главарь-здоровяк.

– Все верно. Но один хвост за моральный ущерб, – выдавил из себя Вадик.

– А ты не а***л? – в голосе предводителя звучала прямая угроза, и Егоров опять схватился за бутылки.

– Нам нервы после вашего наезда подлечить надо. Так что если пять рыб, то минус один стакан водки. Так понятно?

– О! Наш человек. Что ж ты сразу не сказал? – домовой расплылся в полузубой улыбке.

– А что ты у своего кола не спросил, когда им махать начал? – Егоров опустил бутылки на деревянную скамью около дома.

Им отдали шесть рыб, к тому же позволив выбрать самых больших из обоих ящиков, научили, как засолить, как проложить крапивой и как упаковать так, чтобы за двое суток в поезде не испортить продукт. Напоследок главарь, переглянувшись со своей рыболовной бандой, налил стакан водки и подал Вадиму.

– Это вам на двоих с уважением от общества. За смелость, ну, или за дурость. Потом разберемся.

Вадик с Костиком выхлебнули каждый свои полстакана, занюхав рукавом под одобрительное хмыканье браконьеров.

– Спасибо! Может, вам чего еще нужно кроме алкоголя? – спросил Гуров, растрогавшись таким неожиданным шагом и докатившимся до желудка этиловым спиртом.

– Нужно. Только хрен найдешь. Нам сети латать нечем. Нитка капроновая нужна. Вот такая, – он вынул из кармана кусок, больше похожий на тонкую бечевку. – Прошлый раз одному барыге за бобину такой нитки неделю рыбу с моря таскали. Да пропал куда-то, сука. Может, к богу за справедливостью зашел.

– А когда перестаете ловить? – поинтересовался Костя.

– Раз на раз не приходится. Но где-то до середины октября.

– Тебя как зовут? – спросил Вадим, обратившись к главарю.

– Кирюхой.

– Кирюх, ты тут постоянно или еще где искать?

– Нам другое жилье без надобности, – ухмыльнувшись ответил тот. – У меня кроме этого дома только шконка в десятиместной камере родная.

– В сентябре ждите нас с ниткой в гости, – и друзья на прощание стали жать руки всем членам этой непростой компании.

Тащить дополнительные тридцать килограмм в каждом рюкзаке было тяжело, но эта тяжесть давала спокойную уверенность в завтрашнем дне. Тяготы груза как бы обещали вознаграждение в конце пути. Вернувшись домой, они в течение двух дней раскидали пять рыбин по ресторанам, а одну разделили на двоих для собственного прокорма и угощения родственников. По деньгам поездку отбили. Так у Вадика начиналась забавная пора в жизни – осваивание новых способов заработка.

Глава 6. Взлет

Как и обещал Егоров, в сентябре они явились к кольским браконьерам с пятнадцатикилограммовой бобиной капроновой нитки. С собой взяли Васю – того самого тяжелоатлета со спортфака, который лихо выбивал двери у бомжей под Астраханью, пообещав не только оплатить поездку, но и дать одну рыбину на прокорм уже удвоившегося семейства. Браконьерам он особенно понравился за способность в одиночку вытащить баркас на берег. Кирюха очень жалел, что не смог уговорить Васю остаться в артели, даже обещал отдать свое дело и дом после смерти. Но мастер спорта оказался непреклонен: в собственном доме ждала теща с малолетними отпрысками и жена с палаткой на рынке, в которой та торговала.

Вася являлся важным элементом рыбьей авантюры. У Вадика с Костей к тому времени накопился изрядный опыт походов на байдарках, и он давал понимание, что втроем можно перемещать любое количество грузов на любые расстояния. Например, нужно переместить триста килограммов рыбы из деревни Колвица в город Тула. Сначала семга готовится к путешествию: потрошится, солится, завертывается в марлю с крапивой, отдельно готовится икра. Далее рыба раскладывается по заранее подготовленным рюкзакам в количестве шести. Вася с Костей идут от избушки браконьеров к автобусной остановке с двумя рюкзаками, Вадик сторожит четыре рюкзака от местного жулья возле избушки. Около автобусной остановки остается Костя охранять два рюкзака, а Вася делает еще две ходки, таская по одному рюкзаку. Четвертый раз он уже идет вместе с Вадиком, забрав последние два рюкзака. Дальше погрузка в транспорт и выгрузка в следующем населенном пункте. Из таких этапов логистики и состоял весь путь от Колвицы до дома.

За сентябрь съездили три раза, увеличив количество рюкзаков до десяти и умудрившись скинуть всю рыбу уже в Москве. Совершенно случайно на второй поездке познакомились в поезде с одним московским ресторатором, угостили рыбкой под его водочку, и он забрал две трети груза прямо на вокзале. Приехали два мерседеса, и шесть рюкзаков ушли вместе с рыбой. Оплата была такой, что у Вадика не повернулся язык спросить про возврат тары. Третий раз полностью скинули всю рыбу в Москве. Четвертого не случилось. Белое море затянулось льдом и, оправдав свое название, покрылось ослепительным снегом. Доступ к рыбе оказался закрыт на несколько месяцев, и Егоров чуть было не узнал, как жить на одну стипендию.

Поначалу отсутствие заработка не особо испугало. Были отложены накопленные астраханские доллары, но скорость, с которой они начали исчезать, навевала совсем уж пессимистические мысли. Вадик попробовал поработать во вторую смену на кирпичном заводе, но там управляло такое жулье, что ставить свое благосостояние в зависимость от них было нелепо даже ребенку, и он поспешно ретировался. К тому же физический труд становился не только все менее и менее почетным, но и безнадежно все менее доходным. Требовались другие подходы к источникам благосостояния, но мешал экономический романтизм, рожденный отсутствием опыта в коммерции. Казалось, что ты постоянно находишься в круговороте финансов, но каким-то нелепым образом денежные потоки обходят тебя стороной. То были смешные времена, когда студенты без копейки в кармане продавали самолеты, камазы, корабли и даже красную ртуть с титаном. Все безуспешно пытались сделать деньги на посредничестве. Ходил анекдот, отражающий суть происходящего: «Встречаются два студента.

– Купи у меня вагон повидла.

– Давай.

Один побежал искать деньги, другой – повидло».

Егоров тоже какое-то время пытался «гонять горячий воздух», но вовремя образумился, осознав всю бесперспективность таких потуг. У него все еще оставалась солидная по тем временам сумма в две тонны баксов, но куда их пристроить для получения дохода, он не знал. Открытие собственной торговой палатки представлялось чем-то посредственным и малоинтеллектуальным, к тому же ставило крест на науке. Амбиции требовали показать свой ум, а не бежать со всем стадом к большой и общедоступной луже – розничной торговле. Высокомерие и здесь играло шутку. Злую ли? Время показало, что нет.

Вадик лихорадочно прочесывал окружающую его среду в поисках своих вариантов. Огромное количество контор типа «МММ» предлагали услуги по быстрому увеличению капитала. От них не пахло, а воняло таким глобальным кидком, что Егоров поначалу даже не думал туда смотреть. Все эти Лени Голубковы и Просто Марии абсолютно ясно заявляли с экранов, что грядущее надувательство отымеет всех своих вкладчиков. Но видно это было не всем, так как лукавые умы наивных Буратин охотно рисовали одинаковый мираж денежного дерева в качестве гаранта пожизненного счастья. От такого трудно отказаться. Со своим умом Егоров научился обращаться на Саше и дотренировал его на Алене, поэтому вполне мужественно обходил жуличьи ловушки рекламы псевдофинансовых огранизаций.

Выход нашелся неожиданно: друзьям со спортфака пришло в голову отметить годовщину арбузной поездки. Вадику с Костей объявили, что решено собраться в кафе «Октава» – небывалая роскошь для простых студентов и обычное место для коммерсантов всех мастей, местной братвы и полуодетых б****й. Оказалось, почти все очень хорошо вложили деньги, заработанные в Астрахани. Кто-то открыл палатку, кто-то – точку на рынке, а у кого-то работал уже целый магазин. И у всех была одна особенность – свободная наличка с пятницы по понедельник. Все закупки делались перед выходными, и до понедельника деньги не особенно кому были нужны.

Вадик взял на себя функцию заемщика и инкассатора в одном лице. Он одалживал у друзей сумму выручки пятницы и субботы сроком до понедельника. За эту пару дней ни у кого не поднялась рука просить проценты. В городе работала замечательная организация «Русский Дом «Селинга»», в которую можно было положить деньги под проценты хоть на один день. Егоров понимал, что это точно такое же надувательство, как и «МММ», но одновременно, наблюдая за происходящим в стране, пришел к выводу, что всю эту денежную карусель может закрыть только власть и когда-нибудь обязательно закроет. Только практически иллюзорная в те времена власть была вполне реально ленива и привыкла отдыхать в выходные. Бояться ликвидации аттракциона для лохов в такие дни не следовало. Поэтому каждую пятницу Вадик собирал со всех знакомых деньги и клал их в финансовую пирамиду «Русского Дома «Селинга»» до утра понедельника. То же он делал в субботу. За два дня проценты набегали небольшие, но с той гигантской суммы, которую он притаскивал в станковом рюкзаке, набирался существенный доход. На него он роскошествовал и занимался наукой.

Финансовые проблемы отступили и затаились до времени. Так прошел год, но в четверг четвертого августа тысяча девятьсот девяносто четвертого года Егоров, случайно заглянув в комнату соседей, увидел в телевизоре, как ОМОН штурмом берет «МММ». К этому времени Вадик совсем расслабился и стал держать свои собственные накопленные деньги в пирамиде постоянно. Глядя на бардак в стране, он ошибочно думал, что у власти еще долго не дойдут руки до такого рода мошенников, поэтому резкий разворот событий в сторону верховенства закона стал полной неожиданностью. Его бег до ближайшего офиса «Русского Дома «Селинга» напоминал полет реактивного истребителя с той только разницей, что гул стоял в голове и не пугал окружающих за пределами черепной коробки. После того как Егоров забрал свои деньги, контора проработала три дня и закрылась навсегда, кинув внушительное число земляков на еще более внушительное количество денег.

Все время, пока деньги крутились в пирамиде, он не сидел сложа руки, а пытался осваивать новые направления заработка. Обладая живым умом и достаточной мерой любознательности, Вадик успевал подхватывать разнообразные темы. Заканчивались они по-разному, но серьезных залетов не было. Как-то под Новый Год он договорился с заготовительной конторой своего поселка, что привезет две тонны яблок, из тех трех сотен тон, которые «Газпром» пригнал для своих головных и дочерних организаций, и не пригодившиеся остатки распродавал третьим лицам. Одним из таких лиц был Денис с факультета физики, тоже участник арбузной эпопеи. Вадик смог убедить директора заготовительной конторы в реальности осуществления операции настолько, что тот выделил грузовик и часть денег, необходимых для закупки. На этом Егоров заработал ноль. Его кинули на весах: вместо двух тонн Вадик выгрузил полторы. Еле-еле удалось договориться с заготконторой на поднятие цены и выйти в ноль. Тогда он не знал, что кинули его дважды: газпромовцы – при погрузке и свои заготконторские – при выгрузке.

Вадик усвоил урок, и, когда ему предложили заняться продажей охотничьих колбасок с контрабандной фуры, он уже знал все о механических весах и способах манипуляции ими. На себе Егоров перетаскал и рассовал по знакомым и знакомым знакомых тонну колбасы с трехсотпроцентной наценкой. Жизнь опять улыбалась вечнозелеными листочками американского континента. Для совместных финансовых афер его привлекали и старшие товарищи со спортфака, мягко перетекающие из еле зародившихся коммерсантов во вполне взрослую братву. Егорову идентифицироваться с бандюками не хотелось, и поэтому он предпочитал работать на аутсорсинге, обеспечивая только идею и сопровождение сделок. На хладокомбинат покупалась мехсекция мяса – четыре вагона, заполненных тушами хрюшек и буренок. Планировалось продать двести сорок тонн мяса на местный комбинат. Вадик покупал две бутылки водки и закуску, дожидался окончания выгрузки и ставил перед кладовщиком первую бутылку.

– Есть предложение накатить, – с довольной улыбкой он выкладывал на стол весь набор алкогольно-закусочных аргументов.

– Хорошее начало. Что дальше? – кладовщик уже убирал бумаги, освобождая больше свободной поверхности.

– Пока пьем, двери морозильной камеры остаются открытыми.

– Да какие проблемы. Наливай!

Пока Егоров совращал персонал хладокомбината зеленым змием, в морозильную камеру заходил теплый воздух. После закрытия ворот он оседал инеем на тушах – обычный физический процесс, но он повторялся несколько раз. Так при отгрузке образовывались лишняя тонна мяса, которую Вадик распихивал уже по другим каналам. Ректор даже не подозревала, что, лишив в свое время Егорова трех работ при институте, сделала его родоначальником нескольких десятков бизнес-афер в городе.

Но за все приходится платить. Жизнь – интересная штука, развивать одну сферу интересов, не жертвуя другой, невозможно. Вадик охладевал к спорту и к концу четвертого курса вовсе забросил тренировки. Отчасти это случилось не только из-за вытеснения спортивных интересов под напором бизнес процессов, но еще и потому что Егоров уже видел, как ограниченно сила кулака решает вопросы его личной безопасности.

Существовало несколько ее уровней. Физическим он овладел – это означало, что в темном переулке Вадик мог за себя постоять, сохранив наличность и здоровье. Но как только его сфера интересов вышла за пределы личного пространства и стала осваивать бизнес, потребовался другой ее уровень – в те времена бандитский. Но на этом тоже все не заканчивалось: Егоров пока еще не видел, но чувствовал, что за спиной уголовщины стоят гораздо более могущественные силы. Власть, чиновники, депутаты, КГБ, переодевавшаяся на глазах в ФСБ? Он не знал.

Уже во всю занимаясь деньгами, Егоров все же не забывал про науку, так что некоторые встречи проходили прямо в лаборатории. Диплом, медленно и верно набирая вес, стремился к завершению. В голове засела романтическая мысль о том, что своими бизнес-проектами он будет финансировать науку. Почему бы не купить через несколько лет свою лабораторию? А может, и весь институт? Как же это будет благородно и респектабельно… Фантазия рисовала до абсурда несбыточные мечты. А самообман, как и онанизм, – дело приятное, но бесплодное. Егоров вовремя понял эту простую истину. Через несколько лет он забудет о науке напрочь. А вот о девушках – нет.

Алена тем временем все ждала принца и не подозревала об успехах Егорова в бизнес-среде. Он начал нормально одеваться и перестал быть похожим на жителя деревни Зажопинка. Алена сочла это удачным, но кратковременным стечением обстоятельств. Вадик был милым, иногда хамоватым, что придавало особенную пикантность их вербальным и невербальным отношениям, но все еще уличной дворняжкой, без гарантированного суточного рациона. Конечно, за тотальное игнорирование ее на кордоне заповедника Вадим должен быть наказан, и, пока шла практика на острове Великом, она ломала голову, что бы ему устроить. Да, он не нужен в качестве принца, но если попустить ситуацию, то все придворные разбегутся по другим королевам. Именно тогда Вадик, не ведая, что творит, добился главного – центр внимания понравившейся ему девушки сместился на него. И понеслось…

Четвертый курс начался с того, что Алена включила молчанку. Вадик ответил почти полным исчезновением из института и редкими мельканиями в общаге. Он был занят рыбной эпопеей между Кольским полуостровом и Москвой. И пока Алена вела свою войну, прикидывая, как выразительно она будет не замечать Егорова, Вадик даже не подозревал о начале боевых действий в его направлении. Вернувшись через месяц в лоно науки, он наконец осознал, что попал в немилость. Лукавый ум пытался интерпретировать происходящее как обиду за безответное и внезапно вспыхнувшее к нему чувство. Но все надежды и мечты были жестко пресечены этим же умом под нажимом воли. Тогда Вадик впервые задумался, как так получается, что его ум – и обманщик, и палач обманщика. Вроде бы ум один, но каждый раз он играет разные роли. Или умов несколько?

В другой экономической ситуации Егоров, возможно, начал бы размышлять о таком предмете и в конце концов добрался бы до Нобелевки по философии, но сейчас его мучали идеи заработка денег и показательная холодность Алены. Ответ пришел, а точнее пританцевал сам собой в виде пары стройных женских ног в одном из ночных клубов. Ноги потащили за собой на танцпол, и следующее утро он встретил в роскошной постели с удивительно соблазнительным телом в качестве хозяйки кроватной недвижимости.

Дело в том, что его все чаще начали приглашать на деловые встречи в рестораны и разные увеселительные заведения – типичная черта девяностых. А в таких местах встречались девушки из уже состоятельных семей, и главное – ничего не подозревавшие об общажной жизни юноши в ярко-алом пиджаке. Зато они видели, в какой компании он сидел, и приблизительно представляли состояние владельцев кошельков этой тусовки. У Вадика был действительно запоминающийся пиджак. Если весь город сходил с ума по малиновым, синим, зеленым оттенкам, то Егоров умудрился купить в Москве совершенно нестандартный цвет. На фоне черных брюк и такой же водолазки ярко-алый пиджак смотрелся Александрийским маяком, обращенным в беспросветное черное море дикого капитализма. Это впечатляло. Помпезности добавляли черные с золотыми вензелями пуговицы. Отсутствие таких атрибутов богатства, как золотая цепь на шее и по килограмму того же металла на руках, девушки объясняли хорошим интеллигентным воспитанием симпатичного мальчика, что было редкостью в злачных местах, но только добавляло юноше обаяния и шарма.

– Ну, сегодня тебе точно дадут, – подвел итог Костя, оценив первый выход друга в модной статусной обновке. И не ошибся. По институту поползли слухи, что Вадика видели то там, то сям с разными хорошо упакованными девицами. Одна как-то завалилась прямо в аудиторию посреди пары и спросила Егорова. Слава богу, Вадик уже давно не ходил на лекции, а до первой мобильной связи оставалось еще два года. Девушку лицезрели в течение минуты, но и ее хватило, чтобы оценка Вадика у однокурсниц взлетела красочным столичным фейерверком. Она была не просто красивой, но еще стильно и дорого одетой. Московский ГУМ на выезде. На определенном уровне достатка женщина уже не может быть красивой или некрасивой. Она либо красивая, либо ухоженная. Эта явно метила в акцию «два в одном».

Алена уже вовсю психовала о безрезультативности ее стратегии молчанки, а тут еще выяснилось, что она чего-то не понимает в жизни и, судя по лицам однокурсниц, не она одна. Гипотетическая соперница приобрела вполне явные и сногсшибательные очертания.

Вадик всей этой истории не знал и явился на практикум по органической химии, последовавший за той самой лекцией, как ни в чем не бывало. В хаотичных перемещениях по лаборатории, изображая поиски нужных реактивов, Егоров натыкался на лукавые девичьи улыбки и напористые рукопожатия мужской половины группы.

– Ну ты и хитрюга! Где познакомился? У нее подруга есть? – такой набор звуков был стандартным в течение всего остатка дня. В качестве спасительного круга Вадик выловил Гурова.

– Костя, что случилось? Чего на меня все пялятся?

– Блондинка тебя спрашивала на лекции по основам химических технологий.

– Как выглядела?

– Охриненно.

– А точнее?

– Охренительно. Из криминальных примет родинка слева над верхней губой. Григорич чуть не кончил посреди лекции. Твою фамилию теперь надолго запомнит. Она ему чуть всю лекцию не сорвала.

– Юлька, зараза. Ведь такая чудесная попа, чего на ней не сидится?

– Да там и грудь могла бы спокойно полежать и не волноваться, – Костя показал, как могла бы волноваться грудь.

– А чего все возбудились?

– Как будто ты не понимаешь…

– Не, ну, парни, понятно, слюну пускают и на подругу рассчитывают, а девочки-то наши чего на меня как-то странно смотрят?

– Ты, Вадик, для них теперь загадка. За тобой Мисс Вселенная бегает, а почему – непонятно. На себя посмотри: старые джинсы и такой же свитер кое-где в дырках. Ты на сессию явись в своем закате над Гудзоном, как по клубам разъезжаешь, и сразу всю интригу снимешь, – засмеялся Костик.

Интригу снимать не стали. Вадику понравилось примерять роли местного Мистера Икс и графа Монте Кристо в миниатюре. Дрессированный ум понимал, что так будет лучше, а недрессированные амбиции постоянно толкали в противоположном направлении и провоцировали похвастать всеми имеющимися достижениями. Егоров еще со школы знал за собой тщеславные слабости и всячески старался их скрыть. Удавалось не всегда. Так что в неудачах на любовном фронте была виновата не только меркантильность наступившего капитализма, но и сочетание собственных недостатков. Нищета и заносчивое хвастовство в одном флаконе периодически подставляли его под прожектора циничного сарказма окружающих. Но Вадим работал над собой, совершенствуясь не только в финансовом и научном секторе, но и в духовно-нравственном. В свободное время он начал медитировать, прочел все Евангелии и Библию. И хотя отношения с Богом так и оставались сложными, работа над собой позволила укротить непомерную гордыню. И Егоров примирил свои амбиции с другими.

А вот Алена нет… Она решила поменять стратегию и теперь сама старалась уколоть Егорова при любом удобном случае. Благо таких предоставлялось все больше и больше по совершенно объяснимым причинам: она сама искала встречи с ним.

– Смотри, Шагунова идет, – Гуров дернул Вадима за локоть.

– Костя, сейчас спросит, как сдали экзамены. Если ответим, что на пять, то спросит: «Что, удалось списать?» Если ответим на два, то спросит: «Что, не удалось списать?» – они уже поравнялись с Аленой.

– Привет, ребята! Как экзамен?

– У меня четыре, у Костика пять, – невозмутимо ответил Егоров.

– Да, Вадим, ты даже списать толком не умеешь. Не то что Костик, – и, не дожидаясь ответа, она продефилировала на выход из корпуса.

– А может, это любовь? – грустно улыбнулся Гуров.

– Нет, это судьба, – Егоров смотрел вслед удаляющейся Алены взглядом уже хладнокровного профессионального снайпера. Он вспомнил недавний сон. Огромное количество людей шло к большим лодкам на берегу то ли озера, то ли моря. На небольшом возвышении стоял тот самый европеец из сна с костром. Как и раньше, он был во всем белом. Вадим, держа за руку Алену, подошел к нему.

– Со мной пойдешь только ты, – он показал на Вадика.

– А она? – спросил Егоров.

– Нет, она не готова.

– Я без нее не пойду.

– Тогда пока оставайся здесь, – в ответе подразумевалось, что их возьмут с собой, когда Алена тоже будет готова. Вместе!!!