Текст книги "Йоч. Бизнес с подсознанием"

Возвращались они домой арабскими шейхами – в карманах у каждого тяжело и солидно топорщилось по несколько тысяч рублей. Уму непостижимо, как доехали на перегруженном бахчевыми культурами автобусе до дома. Дынями были забиты багажники, а арбузами уложили весь проход Икаруса почти до спинок сидений. Когда случались редкие остановки, народ буквально выползал по арбузам на выход, а поход в туалет всей компанией занимал час. Когда автобус подъехал к институту и началась выгрузка, вернувшиеся неделю назад собиратели картошки прильнули к окнам аудиторий.

На площади перед родной альма-матер разминали ноги уже не собратья по учебе, а победители в пока еще не известном забеге. Их лица излучали ту уверенность в жизни, с которой можно было покорять города. Обитатели арбузного Икаруса разошлись в будущее разными дорогами, но одним курсом – в направлении денег. Средний и крупный бизнес, бандиты, финансовые спекулянты, топ-менеджмент – но это в будущем. А пока автобус помогала разгружать вся чутко реагировавшая на любую халяву общага, и вечером был пир.

Незаметно отплакала осень, затрещала морозами зима, и подкралась зараза-сессия. Какая неожиданность! «От сессии до сессии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год», – пела за стеной чья-то гитара, вселяя неоправданный оптимизм и надежду, что и в этот раз прорвемся к заветному зачету сквозь лень и беззаботность общажной жизни.

– Ты в курсе, что сегодня декан на лекции всему курсу перекличку устроила? – спросил Вадика Костя.

– И че?

– А то, что она выписала фамилии всех, кого не было, и пообещала казнь лютую на экзамене.

– У тебя конспекты есть? – нахмурился Егоров, предчувствуя неизбежный армагедец.

– Нет. И никто не даст. Все напуганы до усеру, – покачал головой Гуров.

– Как сдавать будем?

– По нейрофизиологии есть кирпич, но он объемом с «Войну и Мир».

Кирпичом на студенческом сленге назывался любой учебник из-за сопоставимых размеров толщины обоих предметов.

– А экзамен когда?

– Через две недели.

– Успеем.

Для Егорова не было понятия учить предмет, он его читал. В школе стихотворение прочитывалось один, в крайнем случае два раза, если слишком длинное, и просто запоминалось. То же самое касалось всех гуманитарных наук. По остальным Вадик запоминал логику и формулы. Часто предметы ему не нравились, что вызывало внутреннее сопротивление, и это было самым большим препятствием в их изучении. Но учебник по нейрофизиологии человека он прочел как художественный роман. Особенно электрофизиологию.

Как оказалось, они с деканом были влюблены в один и тот же учебный предмет. Это была песня. Егоров недолюбливал химию за некую недосказанность. Пустые клетки таблицы Менделеева навевали сомнение во всей системе. Не помогал даже авторитет создателя русской водки. В биологии тоже не все устраивало – не было должного приложения точным дисциплинам. И тут, как оказалось, существовала наука, обойденная его вниманием, но полностью отвечающая собственным вкусам. Медиаторы, натрий-калиевый насос, мембранный потенциал, синапсы, рефлекторная дуга звучали музыкой для Вадикова сердца. Естественно, никаких двух недель не понадобилось, хватило четырнадцати дней. Все-таки три работы отнимали много времени. На экзамене он первый поднял руку, обозначив готовность к ответу.

– Ну, посмотрим, – тон декана не оставлял сомнений в ее намерениях. – Ни на одной лекции я вас, молодой человек, не видела. Сразу два ставить или поумничаете?

– Галина Петровна, виноват. Пришлось семейные вопросы решать, – уж если Вадик и врал, то грамотно. Ни одно женское сердце не устоит под аргументом семейных проблем.

– И что это за такие вопросы, которые учиться мешают? – декан повидала за свою жизнь разных малолетних проходимцев и под давлением на жалость, как ей казалось, не прогибалась.

– Ну, мама с бабушкиными проблемами не всегда справляется. Приходится подключаться. Не хочу об этом говорить. Давайте я лучше на билет отвечу? – Вадик понимал, что с темы семьи пора съезжать.

Его гоняли долго и основательно, но в итоге он единственный вышел с зачеткой, в которой красовалась надпись «отлично». С пятеркой пролетела даже Алена. Обычно при сдаче экзамена первыми отстреливаются отличники, а в конце троечники. Это абсолютно неверный подход. Нельзя первыми пускать звезд, на их фоне все остальные кометы и астероиды смотрятся ушлепками от науки. А уж если в вашу группу занесло малолетнего вундеркинда или будущего академического светилу, помешанному на науке, то эта черная дыра способна поглотить любые высокие балы. Усердие Вадика дало именно такой эффект. Егоров готовился к сдаче по учебнику и освоил гораздо больший объем знаний, чем давался на лекции. Он углублялся в темы, которые формально не относились к билету, заранее блокируя возможные дополнительные вопросы. После такого сравнения ни у кого из преподавателей не поднялась рука повторить в этот день отметку пять. Вадик запомнил прием и не упускал случая поиграть на контрастах и в других обстоятельствах. На следующий день его вызвали в деканат.

– Вадим, ты с дипломом определился? – спросила декан.

– Нет, – Егоров покраснел. Он о нем даже и не думал. Но Галина Петровна сочла всполохи на щеках за скромность.

– У меня к тебе есть серьезное предложение. Я мало видела студентов с таким знанием предмета, при том, что вижу, в какие короткие сроки ты освоил мой курс, – она пресекла жестом попытку Егорова оправдаться. – Не надо рассказывать то, что может испортить дальнейший разговор, добавив в него вранья.

Галина Петровна сделала паузу, давая осознать новые правила взаимоотношений.

– Хочу, чтобы ты поучаствовал в новом проекте института, которым я руковожу, – продолжила декан. – В общем, это изучение электрической активности нервных клеток у улиток. Почти фундаментальная наука, так как внутриклеточные процессы у всех организмов по сути идентичны. Начнешь у меня с диплома, если все пройдет нормально, оставлю после окончания института на кафедре работать и кандидатскую диссертацию писать.

У Вадика перехватило горло. Он никогда не хотел работать учителем. Нажим мамы затолкал его в педагогическую колею и практически приговорил к работе в сельской школе, и теперь из нее намечался выход. Занятие наукой в Союзе считалось делом респектабельным и даже кое-где финансово успешным. Но главное – давало возможность поменять грядущую судьбу сельского учителя на жизнь городского ученого. Соблазнительная перспектива.

– Спасибо, Галина Петровна! Не подведу, – в голове Вадика возник образ императрицы, облагодетельствующей своего вассала. Видимо, проснулся задремавший со школы Пикуль. «А надо руку целовать?» – прохихикал в голове чей-то голос.

– Ну, вот тогда тебе немножко литературы, почитай на каникулах. А после продолжим разговор, – декан указала на стопку книг. Беззаботная общажная жизнь прощально помахала рукой, и следующие несколько месяцев он провел, вгрызаясь в теорию внутриклеточных процессов.

Иметь в качестве научного руководителя декана факультета оказалось очень неплохо во всех отношениях. Преподаватели смотрели сквозь пальцы на его мелкие проступки, профком подкидывал дополнительные талоны на питание и недельные путевки в студенческий профилакторий. Жизнь начала лосниться и приобретать упитанный вид.

Но буквально через несколько месяцев разразилась гроза. Его неожиданно вызвали к ректору. Крупная, эффектная когда-то женщина, теряющая красоту с годами и делами, умела рождать локальные землетрясения и цунами институтского масштаба, если для нее создавали проблемы на периферии обзора институтских владений. Входя в кабинет начальства, Егоров даже не догадывался, что именно он их и создал.

– Явился, голубчик? – ректор сразу настроилась на боевой лад.

– Здравствуйте, Надежда Семеновна.

– Ты что, аферист малолетний, сесть захотел?

– Куда? – не понял Вадик. Себя он считал законопослушным гражданином и без особой надобности старался не раздражать государство. Но в этом самом государстве с законом творилась такая неразбериха, что надежду на отсутствие судимости уже давно вселял не уголовный кодекс, а интуитивное понимание, что властям, даже мелким, сейчас не до тебя. «Где же я так накосячил?» – пронеслось в голове Егорова.

– Что?!!! Он еще спрашивает? – ректор уже орала не своим голосом. Чего-чего, а заводиться она умела с пол-оборота. – Ты у нас на очном учишься или на заочном?

– На очном.

– А как, учась на очном, ты умудряешься у нас же работать на трех работах? Я сейчас подниму твою зачетку и все натянутые тройки перетяну на неуды. Ты завтра же вылетишь из института прямиком в армию! – судя по эмоциональному состоянию ректора, угроза могла немедленно воплотиться в реальность.

– У меня нет троек. В основном пятерки и немного четверок, – Вадик опустил глаза. Душа, ушедшая в пятки, пыталась пробурить пол и сбежать к шахтерам. Те были не против, поскольку большая их часть бастовала под станами Государственной Думы, а работать в шахте кому-то все-таки нужно.

– Да ты еще и врун! А что собственно я ожидала… – она развела руками и хлопнула ими по столу.

– Надежда Семеновна, по учебе за мной хвостов нет. Вот у Галины Петровны можете спросить, я у нее диплом пишу, – Вадик включил наивную добродетель интеллигентного простачка.

– А мы сейчас проверим. Маша, соедини меня с деканом хим-био! – крикнула она секретарше. – Галина Петровна, добрый день! – на другом конце провода послышалось что-то дружески-неформальное. – Да, хорошо доехали. Извини за Сережу. Я к тебе по делу. Есть у тебя такой прохиндей Егоров Вадим на третьем курсе. Что значит хороший мальчик? Галь, а ты в курсе, что у меня ОБХСС [2]2
  Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности.


[Закрыть] был сегодня? Из-за чего? Вот как раз из-за него. Он у тебя оказывается стахановец, на трех работах устроен. Нет, не в ночную. Дворником при общежитии. Ну, хорошо, можно и ночью улицу мести. Но он у тебя в корпусе еще на двух работах работает. Как про лаборанта знаешь? И что? Мать-учительница с больной бабушкой одна воспитывает? Ну да, ну да. И он реально везде работает? То есть ты считаешь это по обстоятельствам, а не финансовая махинация с фиктивной работой? Да, с комендантом общежития я поговорю. Все. Да, и ждем в субботу в гости, – она положила трубку. – Напишешь заявление об уходе со всех трех работ, – выдала ректор, покрутя большими пальцами друг о друга несколько секунд.

– А можно я хотя бы лаборантом останусь? – взмолился Вадик, предчувствуя финансовую катастрофу сугубо личного масштаба.

– Вон! Вон отсюда! И чтобы сразу в деканат шел. Там тебе все объяснят, – Надежда Семеновна опять включила сирену.

Галина Петровна и вправду объяснила быстро и доходчиво, что с государством играть в такие игры можно, если ты настолько дурной, что тебе плевать на свою жизнь и последующую карьеру.

– Куда бы тебя отправить на время, пока все не уляжется… – в раздумьях она подошла к телефону и, как будто вспомнив что-то, уже решительно набрала внутренний номер. – Феликс Григорьевич, к вам запрос пришел на отправку студентов в Кандалакшский заповедник на практику. Места еще есть? – в трубке послышалось невнятное бульканье. – Нужно оформить одного студента.

Егоров начал умоляюще трясти поднятыми вверх двумя пальцами, изображая лицом вселенскую катастрофу.

– Тебе чего? – декан прикрыла трубку рукой.

– Еще одного человека со мной можно?

– Прошу прощения, двух студентов, – в ответ коротко булькнули.

– Да, сейчас пришлю, – Галина Петровна положила трубку. – Ну, ты наглец. Девушку свою хочешь взять?

– Девушки пока нет. Друга.

– Это кого?

– Гурова.

– Ну, пропал заповедник… Поедешь за Полярный круг на практику по орнитологии на три месяца. И вот, чтобы не расслаблялся там, возьмешь еще пару книжек почитать, – она указала на очередную стопку кирпичей. – Сессию сдать не успеете, значит будете экзаменоваться с двоечниками в августе. Я договорюсь. Только чтобы с первого раза отстрелялись, на пересдачу шансов не будет.

– Галина Петровна, а вы в курсе, что студенты вас мамой Галей называют? – это была не лесть, а чистая правда. Можно даже сказать, кристально чистая. Ее обожали все.

– Иди… подлиза, – усмехнулась декан. Что знал этот сопливый юнец о том, в каком количестве судеб она поучаствовала, не дав их сломать об упрямую букву закона.

Глава 5. Север

 
«На дальней станции сойду. Трава по пояс.
Зайду в траву, как в море босиком.
И без меня обратный скорый, скорый поезд
Растает где-то в шуме городском»
 

Поезд и правда растаял, как и обещал вокально-инструментальный ансамбль «Пламя», позабыв уточнить время следующей встречи. Кандалакша встречала друзей свежим майским ветром с моря, заснеженными верхушками сопок и жестяными банками сока манго в каждом магазине. Видимо, кто-то опять торганул остатками Родины и обналичил сделку довольно экзотическим способом.

– Вадь, давай купим? – предложил Костя. – Ты хоть раз манго пробовал?

– Пробовал. Мигель угощал.

– Ну, и как?

– Ну, так… – Егоров попытался напрячь память ощущений. Ощущения брыкались и не хотели проявляться. – Я вкуса не помню, мы им гаванский ром закусывали.

Банки мутно желтели жестяными боками, удивляя непонятной родословной на этикетке. Но риск – дело благородное. Пить в Заполярье сок загадочного тропического фрукта – в этом был какой-то экзистенциальный вызов, если и не всему миру, то своей привычной жизни точно. Да и что может быть лучше, чем разбавлять обыденность новыми ощущениями, ну, а риски приключений кишечника никто не отменял, ибо за все нужно платить.

– Сок манго, одну банку, пожалуйста, – Костик уже расплачивался с кассиршей, равнодушно насиловавшей не совсем исправный кассовый аппарат.

– А, приезжие… – продавщица протерла пыльную банку тряпкой и поставила ее на прилавок. – Нашим-то уже давно надоело. Весь город второй год эту дрянь пьет.

– Что, прям полное говно? – насторожился Костя от такого прямого указания на приключения со здоровьем. Экспериментировать с организмом при стопроцентной возможности попадания в инфекционную больницу все-таки не хотелось.

– Металлургический комбинат пропиваем, – внезапно хохотнула кассирша, отсчитывая сдачу и заодно разъясняя текущую обстановку. – Вот ждем, что за порт дадут. Пейте, не отравитесь. Нам не качество не нравится, а то, что мы как бы всем городом участвуем в чьем-то воровстве, но сами на этом ни хрена не зарабатываем.

– Да, мы попали на крутую делюгу, – облегченно засмеялся Вадик вместе с уже перепуганным не на шутку здоровьем. – Может, нам чего достанется?

– Ой, ребятки, не лезьте вы в эти дела. Всех денег не заработаете, – отчего-то испугалась кассирша. – Тут без вас охотников хватает: половина в море с якорями на шее лежат, а половина на сопках камнями присыпана.

Они вышли из магазина. Солнце вовсю заливало унылость северного города, пытаясь хоть как-то раскрасить его убогость своими лучами. Серым было все: дома, асфальт, заборы, деревья, еще не обросшие листвой. И только темно-зеленый танк с красной звездой на Центральной площади отчаянно целился в здание районной администрации, пытаясь то ли расстрелять этот серый беспредел, то ли призвать к ответу манговых аферистов. Его бронированная уверенность в выборе цели наполняла площадь оптимистическими смыслами. Верилось, что у танка все получится.

– Смотри, какие собаки нажористые, – Костик показал на лежащих под памятником лохмато-мордатых псов, размером с небольшого теленка. Впрочем, страха они не вызывали, объединенные с людьми общим пофигизмом.

– А ты заметил, что тут не видно маленьких собак? – спросил Вадик, рассматривая псов-переростков.

– Ага. Дохнут, – хохотнул Гуров.

– В смысле?

– А попробуй в минус сорок зимой согреться, если ты размером с варежку.

– Логично.

Им повезло с локацией – кордон заповедника находился всего в каких-то пятнадцати километрах от города. Если проехать на рейсовом автобусе вдоль Кольского полуострова со всеми остановками – полчаса ходу. Времени было завались, поэтому они еще немного пошатались по городу, обойдя несколько магазинов с книгами и хозтоварами. У Егорова начисто отсутствовал интерес к литературе в связи с нагрузкой от Галины Петровны, а вот у Гурова к этому времени начался забавно-криминальный период под названием «Мои первые книжки». Костя подцепил клептоманию. Ничего существенного он не крал: мелочи, никому не нужные, максимум книжки, которые в ту пору уже не очень-то и ценились. Ни о каком воровстве с целью обогащения не могло быть и речи. В большинстве случаев Гуров возвращал все на свои места на следующий же день, так как человеком был законопослушным, и страшно страдал, когда не удавалось вернуть вещь на место.

– Смотри, что я поимел, – Костя вытащил из-за пояса, прикрытого выпущенной рубахой, маленькую книжицу. Он похвастался своим достижением по дороге от магазина к автостанции. В его руках, слегка дрожащих от возбуждения, пузырилась на ветру обложка с надписью «Ричард Бах. Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Ах, Анна Андреевна, знали б вы, что не только стихи растут из сора, не ведая стыда. Духовный поиск начинается в грязи, ибо на небе ему нечего делать, поскольку там все уже найдено.

– Костя, твою мать! Когда это прекратится? – Вадим быстро оглянулся в сторону книжного магазина. Погони не было. – Как может приличный еврейский мальчик из интеллигентной семьи заниматься такой фигней? Ты понимаешь, что клептомания – это сублимация какой-то твоей внутренней проблемы? Может, ты мне все-таки расскажешь, что случилось?

Гуров молчал и с блаженной улыбкой выслушивал дальнейшее морализаторство друга по дороге к автовокзалу. Под бубнеж Егорова купили билеты на рейсовый автобус, под его же шипение (чтобы не слышали другие пассажиры) тронулись в путь. Насколько серым представлялся город, настолько же безумно красочно разлеглась тайга за его пределами. Мхи, лишайники, кусты перемерзшей брусники, ели и сосны давали палитру красок, которой позавидовал бы любой импрессионист.

– О! Я теперь понимаю городских аборигенов. Такую природу можно уравновесить только серостью их человеческого бытия, – наконец-то открыл рот Костя. Он с восхищением рассматривал мелькавшие за окном пейзажи.

– То есть своих Моне они душат еще в колыбели? – продолжил мысль Вадик.

– Скорее, в головах, – вдруг погрустнел Гуров и повернулся к другу. – Я влюбился, Вадюх.

К такому неожиданному переходу Егоров был не готов, отчего повисла неловкая пауза. Рейсовый автобус очень долго поднимался на перевал, и складывалось ощущение, что он вот-вот заснет. Зато потом под горку покатился легко и быстро, весело ухая на дорожных буграх и колдобинах. Точно так же в голове Егорова прыгали и кувыркались файлы разных событий последнего месяца, когда друга словно подменили.

– Ну, колись дальше. Кто она? – общая картина наконец-то собралась, но Вадику недоставало деталей.

– Юля Зеленцова с первого курса.

– О! Симпатичная девчонка. У нас в общаге живет. В б******е и сучности не замечена. Хороший выбор, – одобрил Егоров. – Ну, и что у тебя с ней?

– В том то и дело, что ничего.

– Так ты поэтому книжки крадешь?

– Не знаю, но по времени эти события сходятся.

– А чего не поговоришь?

– Боюсь, – Костя уставился в прыгающий пол автобуса. – Может, поможешь?

– Чем? – удивился Егоров.

– Ну, познакомишь нас. Ты же всех в общаге знаешь.

– А жениться на ней тоже я буду? – Вадик так выразительно посмотрел на Костю, что стало понятно, что подразумевается под словом «жениться». – Давай сам. Я через это проходил, и ты не развалишься. Настоящий мужик должен уметь делать любые вещи, даже неудобные для себя.

С перевала открылся вид на бескрайний Кандалак-шский залив, заплеванный островами и лудами [3]3
  Безлесный остров.


[Закрыть] у берегов. Четырехметровые приливы и отливы каждые восемь часов меняли его облик. В некоторых местах вода уходила от берега на полкилометра, обнажая морское дно. Такие участки называли литоралью. Они давали пищу огромному количеству птиц, прилетающих сюда на гнездовья. Но все эти знания были впереди, а пока нагруженные сумками и рюкзаками друзья благополучно вывались из автобуса к остановке с названием «д. Лувеньга». Тему душевных метаний пришлось отложить на неопределенный срок.

– Бабуль, не подскажете, где кордон заповедника? – спросил Вадик у прохожей.

– И что вас сюда несет неугомонных? Сидели бы у себя по домам, – она была явно не в восторге от упоминания заповедника.

– Так мы помогать приехали. Спасибо не просим, хоть дорогу покажите, – возмутился Костик.

– По прямой пойдете, за мостом метров двести и поворот налево будет. Там сами увидите. И Сергеичу скажите, что злы на него мужики. Пусть не лютует, как бы чего не вышло, – бабка кряхтя полезла по крутой тропинке в небольшую горку, на которой торчал маленький бревенчатый домишко.

– Не, ну, ты смотри, куда не кинь, так какие-то разборки. В городе завод распилили, а здесь что делят? – Гуров задал чисто риторический вопрос. – Тревожная какая-то бабка.

– Угу. Тревожная бабка со злыми мужиками, – Вадим уже закидывал свой рюкзак за спину. – Пошли, Костя, приключения нам здесь обеспечены.

Сергеичем оказался начальник кордона. Кандидат биологических наук Александр Сергеевич Коряев – мужчина небольшого роста с широкой бородой и мелкими голубыми глазами встретил их прохладно в всех смыслах этого слова.

– Занимайте летний домик. Там холодновато жить, поэтому придется постоянно печку топить. Как обустроитесь, сразу ко мне. Форма одежды полевая, сапоги обязательно наденьте, – коротко обрисовал он ближайшие перспективы новоприбывших голобородых сотрудников.

У кордона стояли сразу три дома. В первом жил Сергеич, там же находилась и лаборатория. Это было капитальное строение с бетонным фундаментом и кирпичными стенами, внушающими абсолютную надежду на тепло, хранящееся внутри, но плохо вписывающимся в окружающую архитектуру таежного леса. Чего нельзя было сказать о втором доме, в котором жили юннаты со своими руководителями, представлявшим собой гигантскую избу из толстых бревен с двумя печками. Как говорится, все лучшее детям. Третье строение по сравнению с каменным домом не то что не вписывалось в природный ландшафт, оно казалось привнесенным из совершенно чуждых жарких и легкомысленных стихий. Разум отказывался называть его домом, но делать это упорно обязывало начальство заповедника. Имелись стены, пол, даже крыша с чердаком, но все было обито тонюсенькой доской, и в ее щели на улицу можно было просунуть карандаш. Через такое сито морской бриз остужал натопленную печь за час. На протяжении трех месяцев друзья, припахав в качестве бесплатной рабочей силы юннатов, собирали откуда ни попадя куски всевозможных строительных материалов и пытались обить ими снаружи стены, чтобы хоть как-то сохранять тепло.

Благо море приносило много чего интересного. Шторма выбрасывали на берег не только мусор, но и содержимое открывшихся по чьему-то недосмотру контейнеров сухогрузов. Поэтому участок берега, заваленный новенькими автомобильными шинами, смотрелся весьма сюрреалистично только для приезжих. Иногда море выносило и различный стройматериал. Местные живо припрятывали его по своим хозяйствам, зато кордону доставались для сбора побережья всех островов. В общем-то, как и прежде, жизнь учила выкручиваться, и к отъезду летний домик все-таки кое-как утеплили, заодно поменяв его название на «заплаточный».

Основное время обитатели кордона тратили на учет несметного числа птиц. С утра приходило судно «Кречет» и становилось на рейде за островами. Весь кордон дружно грузился в катер и весельную лодку. На них гуськом шли к кораблю, впереди Александр Сергеевич на катере, так как он один знал фарватер, и риск налететь на стоящий под водой камень был минимален. Он же тащил на буксире лодку со студентами. Так добирались до корабля и дальше уже шли на нем, прицепив собственные плавсредства к корме.

На Белом море все подчинялось приливам и отливам: зайди в любую избу и обнаружишь календарь его активности. Рыбное дело требовало учета фактора прибрежной навигации, поэтому местные выходили и возвращались только по полной воде. Учетные рейды тоже зависели от нее. Каждый день время прилива менялось, поэтому корабль мог прийти и в три часа ночи, и в одиннадцать часов утра. Также рассчитывались и возвращения. Благо стоял полярный день, и ночью было так же светло, как и днем. За три месяца учетов все ритмы сна начисто отбились от распорядков социума и собрались в нечто хаотичное и слабо предсказуемое. Пить чай в три часа ночи и спать в двенадцать часов дня больше не вызывало удивления.

Зато работалось и отдыхалось интересно и весело. Вадик с Костиком умудрились за несколько месяцев в городе обналичить свои талоны на приличное количество разнообразного алкоголя. И пока юннаты висели на леерах «Кречета», наблюдая, как резвятся тюлени, друзья забирались в кают-компанию, где с командой судна, а иногда и с Сергеичем, пили капитанский чай. В большую кружку наливался очень крепкий чай, оставлялось процентов десять свободного объема. Дальше до краев доливался коньяк, и кружка шла по кругу. Каждый делал по глотку обжигающей носоглотку смеси. Когда первый круг заканчивался, в кружке оставалось где-то процентов семьдесят жидкости, туда опять до краев доливали коньяк. И так до осушения всех алкогольных запасов. Закончив «чаепитие», возвращались на палубу – греться под неласковым заполярным солнцем и фотографировать забавных тюленей.

Через некоторое время корабль становился на рейд около очередного острова, и вся околонаучная публика добиралась до побережья на катере и лодке, которых все это время тащили на буксире. Растянувшись в цепь, юннаты со студентами прочесывали остров, особенно внимательно обследуя берег. И так каждый день…

В свободные от учетов дни занимались морской рыбалкой, вылавливая треску и селедку, бродили по сопкам, пугая зайцев с глухарями, шарахались от случайных медведей. После отдыхали, читали имевшиеся в наличии книги. Скоммунизженная Гуровым «Чайка» произвела неизгладимое впечатление на обоих, впервые заставив задуматься о смысле жизни и своей роли в ней, но при первом же подвернувшемся случае они сгоняли до книжного магазина в городе, дабы извиниться и расплатиться. За это время оба поведали друг другу истории своих неразделенных чувств к прекрасному полу, окончательно укрепив дружескую привязанность взаимным пониманием. На фоне расставания с объектами грез душевные страдания потихоньку отступали и забывались, а жизнь налаживалась, как будто с каждым приливом на берегу оставалась чуточка оптимизма для взгляда в будущий день.

Через полтора месяца после приезда пришла телеграмма: «Приезжаем 10 июля в 06 30 поездом встречайте Алена и К».

– Ты что-нибудь понял? – спросил Костя.

– Нет, – Егоров нахмурился и встревожился. – Надо с Галиной Петровной связаться. Кого это к нам несет?

Вадик отпросился у Коряева и одним днем метнулся на рейсовом автобусе в город к телефону. Приехал он озадаченный и угрюмый.

– В общем так. В институте собралась группа на остров Великий, и один день им придется ждать корабля в Кандалакше. Вот решили к нам на кордон заехать в гости, – объявил он новость.

– Вадь, и в чем проблема? Класс! Мне уже юннаты – вот где, – Гуров указал двумя растопыренными пальцами на горло. – Кто приедет? С нашего курса? И че за Алена?

– Это та самая Алена, – Егоров поджал губы.

– Какая? Шагунова?

– Да.

– Попандос. Погоди, может, она специально к тебе едет? – Костик натолкнулся на свинцовый взгляд Вадима.

– Им нечем заняться в городе. Ждать сутки. А тут мы под боком, – он начал говорить медленно, но потом взорвался возмущением. – Нашли, блин, цирковых медведей.

– Да ладно, у тебя ж вроде отболело.

– Выходит, не отболело…

– И чего теперь?

– Ты поедешь встречать, скажешь, что Егоров на учетах. А я возьму лодку и уплыву на ближайший остров, к вечеру, когда уже уедут, вернусь. Не хочу ее видеть. Только-только отошел и вот тебе, здрасьте.

– Как закалялась сталь, часть вторая, – вздохнул Костя.

Десятого июня с утра Вадик бросил в маленький рюкзак две бутылки вина, банку тушенки, хлеб и «Чайку». С этой поклажей в лодку полетели еще и кое-какие рыболовные снасти. Уже порядочно отплыв от кордона, он увидел высыпавших на берег гостей. Они махали ему руками и что-то кричали. Егоров сделал вид, что не замечает. Там была она, и от этой болезни антител пока не выработалось, поэтому вперед, в море, подальше от источника заражения.

– Не умеешь с девушками общаться – нечего и начинать. Саши тебе мало, так еще в одно дерьмо вляпался, – бубнил себе Вадик, махая веслами, а сердце предательски сладко ныло от знакомых воспоминаний эмоций любви.

День стоял на удивление солнечный и теплый. Егоров поставил лодку в протоке между двух островов, ее ширина в отлив составляла не более двадцати метров. Разделся и лег загорать. На севере такая возможность предоставляется крайне редко не столько из-за температуры и непогоды, сколько из-за мошки, облепляющей все открытые участки тела. Но водилась злая гадость только в лесу и на опушках, а над морем ей совсем некого было жрать, поэтому насекомьи инстинкты обходили вниманием большие водные поверхности. Грех не воспользоваться удачным обстоятельством. Егоров попробовал читать, но ум буянил и не слушался, вновь возвращаясь к Алене. Тогда он вспомнил о вине в рюкзаке.

«Сейчас мы тебя отвлечем», – Вадик срезал ножом пластиковую пробку и глотнул «лекарство» прямо из горлышка. Вино растекалось ручейками спокойствия по всему телу, и его внимание начало плавно переключаться на окружающий мир. Свесив захмелевшую голову с борта, он рассматривал морское дно. Абсолютно прозрачная вода показывала сдержанную красоту подводного заполярья. Особенно ему понравилась красная морская звезда. Лукавый ум искал повод вернуться на кордон, создавая красивые иллюзии. Вот Егоров ныряет за звездой, причаливает на лодке к кордону и нехотя показывает свои морские трофеи. Вокруг него начинается суета, Алена смотрит восторженно влюбленными глазами. Красивая, какая красивая сказка…

Правда, вода холодная… Но что такое ледяная пятиметровая глубина, когда на кону взгляд любимой девушки. Допив первую бутылку, Вадик разделся, глотнул побольше воздуха и нырнул. «Только бы не кусалась», – он не знал, как ведут себя звезды, приспособляемые для покорения женских сердец.

Полярная вода обхватила своими стальными кандалами все тело. Казалось, что клешни холода хотят пробить кожу и заморозить теплившуюся под ней жизнь.

«Довыделывался?» – в голове мелькнула мохнатая розово-персиковая морда неопознанного существа, неожиданно нарисовавшейся галлюцинации. Судя по всплывшему глюку, жизнь все-таки не собиралась сдаваться холоду, и Егоров сделал еще пару резких гребков под водой, зацепил звезду и, быстро работая ногами, начал всплывать.