Текст книги "Еретическое путешествие к точке невозврата"

Михаил Крюков
Еретическое путешествие к точке невозврата

Моей жене Светлане

Автор

Как представляем мы порядок древний?

Как рухлядью заваленный чулан,

А некоторые ещё плачевней –

Как кукольника старый балаган.

По мненью некоторых, наши предки

Не люди были, а марионетки.

И. Гёте «Фауст»

Маркантонио Раймонди. «Триумф Гекаты». Начало XVI века. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.

Часть 1

Глава 1

15 октября 1524 г.

День св. Агилия, св. Антиоха, св. Аврелии Страсбургской, св. Ефимии, св. Каллиста, св. Канната, св. Сабина, св. Севера, св. Фёклы Китцингенской, св. Флавии, св. Фортуната.

15 октября 1524 года, ближе к полудню не по-осеннему тёплого, солнечного дня, фрайхерр[1]1
  Фрайхерр (нем. Freiherr) – барон в Священной Римской империи.


[Закрыть] Вольфгер фон Экк, седьмой и последний барон из древнего и славного рода фон Экков, стоял у окна в верхнем этаже бергфрида[2]2
  Бергфрид (нем. Bergfried) – В средневековой Германии так называлась главная башня замка.


[Закрыть] замка Альтенберг. Под стенами замка, сложенными из позеленевших от времени каменных блоков, вздувшаяся от дождей в верховьях Рудных гор река несла хлопья грязной пены, сломанные ветки, листву и прочий мусор. А за рекой на фоне выцветшего, будто застиранная ткань, неба, пламенел осенними красками лес.

Вольфгер забавлялся игрой, придуманной ещё в детстве: упёршись лбом в оконный переплёт, он слегка поворачивал голову то вправо, то влево, и наблюдал, как листва в старом, оплывшем книзу стекле, переливалась волшебными красками, а лес казался таинственным и сказочным. Вольфгер прикрыл глаза и представил себе, как он на своём охотничьем жеребце едет по лесной тропинке. Давно изучивший привычки хозяина конь идёт шагом, а барон, бросив поводья ему на шею, с наслаждением вдыхает запах грибной прели, прихваченных ночными заморозками листьев и невесть как долетевшего сюда дымка из печей замковой кухни. А впереди за поворотом лежит озеро, небольшое, но очень глубокое, и настолько холодное, что даже в летнюю жару купаться в нём можно только на отмели. На берегах озера греются на солнце серые туши камней, которые в незапамятные времена приволок сюда ледник. Камни гладкие, и на них хорошо лежать, глядя в небо.

Озеро маленькому Вольфгеру показал дед, Фридрих фон Экк. Старый барон надолго пережил своё поколение – жену, родственников и друзей – и всеми забытый и никому не нужный, доживал свой век в замке. В молодости он, как и все фон Экки, участвовал в войнах, которые постоянно вёл с соседями задиристый курфюрст Саксонский, а то и сам император, и однажды в сражении ему не повезло. Бросаясь в конную сшибку, фрайхерр Фридрих, как обычно, скинул тяжёлый, похожий на железный клёпаный горшок топфхелм[3]3
  Топфхелм (нем. Topfhelm) – кавалерийский рыцарский шлем с узкой прорезью впереди.


[Закрыть], который мешал смотреть, оставшись в полукруглой железной каске-цервельере, и пропустил удар моргенштерном. Каска не подвела, но шипастый шар соскользнул по гладкому железу на лицо, барон потерял левый глаз и несколько зубов, а также обзавёлся безобразным рваным шрамом через всю щёку.

Тогда он выжил чудом. Раненого нашли на поле боя оруженосцы, заметив коня под знакомой попоной. Конь охранял лежавшего без сознания хозяина – визжал, злобно скалил жёлтые зубы и оттирал крупом чужих людей. Барон две седмицы провалялся в лихорадке, а потом ещё полгода медленно и неуверенно приходил в себя, но воевать, оставшись с одним глазом, конечно, уже не мог. Из-за потери зубов и неудачно сросшегося шрама, который барон пытался скрыть бородой, Фридрих стал сильно шепелявить. Его речь мало кто понимал, а из-за сильного удара по голове барон перед сменой погоды иногда заговаривался. Несмотря на это, Вольфгер любил деда, а старик отвечал ему искренней привязанностью. Именно он познакомил мальчика с окрестностями замка, показал, как правильно управлять лошадью в конном бою, да не на турнире, а в реальной схватке, когда один конный может оказаться против трёх или даже четырёх пешцев.

Дед и внук любили конные прогулки, и часто, взяв с собой мешок с едой и бурдюк с разбавленным вином, уезжали из дома на целый день. Они забирались в самые глухие уголки замковых владений и однажды выехали к озеру. Безымянное лесное озеро выглядело кристально чистым, прозрачным, но было странно мёртвым – в нём не водилось ни рыбы, ни лягушек или другой водяной живности, даже утки облетали его стороной.

– Дед, скажи, а почему озеро, ну… такое неживое? – с любопытством спросил Вольфгер, вертя головой.

– А это, малыш, потому, что в озере живёт ундина[4]4
  Ундина – в немецкой мифологии то же, что русалка у славян.


[Закрыть], – пояснил Фридрих. – Она ведь не любит соседей, ну, а звери и птицы, понятное дело, это чувствуют…

– Настоящая ундина?! – ахнул мальчик. – А ты её видел?

– Да так… мельком, – криво усмехнулся дед. Шрам через всю щёку превращал обычную человеческую улыбку в жутковатую гримасу.

– Ундины, понимаешь ли, Вольфгер, любят чистую воду и не выносят, когда на них смотрят люди. Ясное дело, для человека это очень опасно. На ундину невозбранно может смотреть лишь тот, кто в канун Вальпургиевой ночи найдёт цветок папоротника и зашьёт его в свою одежду. У меня такого цветка не было, поэтому я и не рискнул разглядывать её.

– А чем опасно смотреть на ундину? – спросил Вольфгер. Глаза мальчика горели в предвкушении волшебной сказки.

– Разное говорят, – замялся старик, прикидывая, как лучше рассказать ребёнку легенду для взрослых. – Я слышал, что ундинами становятся красивые девушки, утопившиеся из-за несчастной любви. И они, понятное дело, мечтают опять стать людьми, в озере-то холодно, сыро и скучно, а у русалки в жилах течёт не горячая человеческая кровь, а озёрная вода. Для того чтобы опять стать человеком, ундина должна заманить в свои объятия юношу. Тогда она, выпив его кровь и завладев душой, сможет выйти на сушу и вернуться в мир людей, а юноша превратится в упыря-утопленника. Берегись, сынок, обнажённых девушек, которые расчёсывают волосы на берегах рек и озёр, потому что Это могут быть вовсе не прачки или замковые кухарки, а ундины. И тогда нет спасенья оплошавшему, его душа будет навеки порабощена и не вкусит райского блаженства!

Вольфгер слушал деда с открытым ртом. Перед его внутренним взором стояла девушка неземного изящества и красоты, с тонкой талией, высокой грудью и роскошными чёрными волосами. Вот она открывает ему объятия, Вольфгер смело обнимает её, целует, но почему-то не превращается в упыря, а девушка с радостным смехом становится земной, живой, ласковой и по-прежнему красивой и манящей…

Фрайхерр Фридрих фон Экк давно упокоился в фамильном склепе, Вольфгер повзрослел, и женское тело больше не было для него тайной, но образ ундины из лесного озера не оставлял его воображения. Все женщины, с которыми он заводил знакомство, казались грубыми, неинтересными и лишёнными обаяния. И хотя барону уже перевалило за сорок, он так и не женился, а свои мужские надобности предпочитал утолять с помощью молоденьких горничных или кухарок, их было полным-полно в замке. По прошествии месяца, а то и двух, очередная баронская подружка покидала его спальный покой, унося мешочек с золотыми гульденами, потом выходила замуж за какого-нибудь ремесленника и жила счастливо. Время от времени Вольфгер получал приглашения на крестины, сделанные с многозначительной улыбкой, и никогда не отказывал. Родители получали богатый подарок, а новорождённый – серебряную ложку с баронским гербом на первый зуб, после чего Вольфгер о младенце забывал, а родители и не напоминали.

Барон фон Экк владел замком один. Его отец, мать и старший брат давно умерли, сёстры были замужем, поэтому найти для него достойную невесту было некому. Только отец Иона, старый монах, который много лет назад учил маленького Вольфгера грамоте по латинской Библии, часто бурчал, что, дескать, негоже молодому хозяину жить в башне старого замка, как лесному сычу. Барон на старика не обращал внимания, он привык к уединению, к браку не стремился, и наследники ему были не нужны. ««Какое мне дело, какая судьба постигнет замок и род фон Экков после моей смерти?», – посмеиваясь, говорил он монаху. Тот возмущённо махал руками, но что возразить на это, не знал.

Так они и жили, не обращая внимания на течение лет: фрайхерр Вольфгер фон Экк, его слуга и телохранитель Карл, монах, отец Иона, и управляющий замком, итальянец Паоло, который называл себя «мажордомо». Его когда-то пригласил в замок отец Вольфгера, чтобы обученный премудростям бухгалтерии счетовод разобрался в запутанных денежных делах семьи. Как-то так получилось, что Паоло прижился в замке и остался у фон Экков на всю жизнь. Своей семьи у него не было, и все силы души мажордомо тратил на управление имуществом хозяев. Паоло оказался человеком кристальной честности, никогда не воровал и в этом отношении был идеальным управляющим, но, как многие итальянцы, питал пристрастие к кислому красному вину и два-три раза в год впадал в запой. Тогда он запирался в своём домике, и в течение нескольких дней из его окон доносились невнятные вопли, песни на итальянском и звон бьющейся посуды. Когда запой кончался, Паоло выходил на свет божий не угрюмым и опухшим, как большинство пьяниц, а преисполненным христианской доброты и как бы лучащимся изнутри. Он с удвоенной энергией брался за дела, запущенные в дни запоя, и был особенно вежлив и предупредителен даже к самому распоследнему кухонному мальчишке, выносящему кадку с помоями.

Как и полагается истинному итальянцу, Паоло был похотлив, наподобие мартовского кота, но, несмотря на поэтическое имя, был толст, лыс и из-за пристрастия к простонародной итальянской кухне постоянно благоухал перцем и чесноком. Не удивительно, что благосклонностью замковых красоток он не пользовался и часто носил на физиономии недвусмысленные следы отказа. Но Паоло не унывал и, получив очередную затрещину, беззлобно ругался на своём певучем языке, грозил пальцем вслед убегающей девице, вздыхал и шёл по своим делам.

Он неуклонно требовал, чтобы Вольфгер ежемесячно подписывал счётные книги. Барон ничего в денежных делах не понимал, поэтому сначала подписывал книги не глядя, но вскоре заметил, что Паоло это обижает. Мажордомо хотел, чтобы хозяин вникал в его труды и ценил их. Тогда Вольфгер, не желая расстраивать управляющего, стал наугад тыкать пальцем в две-три строчки и спрашивать: «А это что? А это?» Паоло дотошно объяснял, Вольфгер делал вид, что понимает объяснение, важно кивал, подписывал книги, и они расставались, довольные друг другом.

Род фон Экков был одним из богатейших в Саксонии, и вышло это, в общем, случайно. Когда первый барон фон Экк за верную службу получил от императора лен в Саксонии, никто и не предполагал, что вскоре там будут найдены богатейшие залежи серебряной руды. Возникла неловкая ситуация. Император не мог выпустить из рук копи по добыче драгоценного металла, необходимого для чеканки монеты, но и отнимать подаренное своему слуге и соратнику тоже не хотел. Решение нашлось довольно быстро: сообразительный Ганс фон Экк сдал серебряные рудники в бессрочную аренду имперской короне за весьма высокую плату, и все остались довольны. Императорские чиновники не распространялись о том, сколько серебра добывается в рудниках, а фон Экки и не спрашивали. Дважды в год к замку подъезжала крытая повозка под охраной сильного отряда горной стражи во главе с угрюмым десятником, и в подвалы замка переносили очередную партию брусков тусклого металла. Большая часть из них потом переправлялась в хранилища торговых домов Фуггеров, Вельзеров и Гохштаттеров, чтобы пойти в дело и приумножать богатство дома фон Экк. За этим тоже следил Паоло.

Вольфгер, конечно, слышал, что копи постепенно истощаются, а работающие в них каторжники не живут больше полугода – руда драгоценного металла убивала быстро – но старался об этом не думать. Он знал, что накопленных сокровищ хватит не только ему, но и нескольким поколениям его потомков, буде они всё-таки появятся, и совершенно не заботился о деньгах. Личные потребности барона были довольно скромными, показной роскоши он не признавал, сам в гости не ездил и никого к себе не звал, ценил тишину, уют, хорошее вино и книги.

В отличие от других представителей германской аристократии, фрайхерр Вольфгер получил неплохое образование. Он знал латынь, греческий и французский, а благодаря Паоло, мог объясняться и по-итальянски. Основное развлечение дворянства – войны – его не интересовали, хотя Вольфгер умел обращаться с мечом и копьём, а в соответствии с семейной традицией в молодости командовал отрядом рейтаров[5]5
  Рейтары (нем. Reiter) – бронированная кавалерия, вооружённая крупнокалиберными пистолетами и мечами.


[Закрыть], но к военному делу относился как к скучной работе, которую полагается выполнять добросовестно и по-немецки педантично.

Надменные фюрсты[6]6
  Фюрст (нем. Fürst) – аристократический титул в Священной Римской империи, примерно соответствующий русскому князю.


[Закрыть] в золочёных латах, командовавшие большими отрядами, снаряжёнными за их собственный счёт, не считали за своего угюмоватого барона. Он не принимал участия в развлечениях знати, не хвастался на пирушках своими воинскими и любовными победами, а при планировании предстоящего боя доводил до исступления соседних командиров согласованием взаимодействия, сигналами, уточнениями разграничительных линий и другой скучной чепухой.

Лейтенантов и сержантов Вольфгер подбирал себе под стать: это были не продажные ландскнехты[7]7
  Ландскнехт (нем. Landsknecht) – в Средневековой Германии наёмный пехотинец.


[Закрыть], перебегающие от хозяина к хозяину, из армии в армию, а ремесленники войны, умелые, опытные и спокойные мужики, которые без приказа своего командира не сделают лишнего шага ни вперёд, ни назад.

Отряд рейтаров фон Экка пользовался своеобразной славой: все знали, что особых трофеев и наград в нём не заработаешь, но зато и шансов остаться в живых заметно больше. Некоторые солдаты в поисках богатой добычи уходили от фон Экка, а некоторые, наоборот, просились в его отряд. Так Вольфгер познакомился с Карлом. Тот сначала был простым рейтаром, а потом стал слугой, телохранителем и даже другом.

Молчаливый светловолосый гигант, по виду опытный воин, сразу понравился Вольфгеру, и он взял его в отряд. Карл одинаково хорошо владел любым оружием, но предпочитал редко используемую в империи секиру с укороченным древком. Он обладал огромной физической силой, был холоден и бесстрашен, а на поле боя вытворял секирой такое, что свои кнехты невольно старались оказаться под его защитой, а враги в ужасе расступались. В конном строю Карл с одного удара разрубал кованый наплечник, а если приходилось спешиться, в ход шли не только отточенное до бритвенной остроты лезвие, но также верхний и нижний шипы секиры. Нередко после боя его оружие бывало в крови по самый рондель[8]8
  Рондель (фр. Rondelle – круглый) – диск на холодном оружии, защищающий кисть руки воина.


[Закрыть].

Однажды Вольфгеру понадобилось съездить из расположения отряда в соседний город в двух днях пути. В окрестностях было спокойно, а поскольку тяжеловесные рейтары спешить не любили, он решил ехать без охраны, взяв с собой только Карла.

Первый день в пути прошёл спокойно. Однако ближе к вечеру, на поляне в глухом лесу, в беспокойный час сумерек, когда тени от деревьев темнеют и чернильными кляксами ложатся на траву, на них напали. Это был отряд беглых кнехтов, которые предпочли разбой на дорогах опасностям военной службы. Подобно бродячим псам, они крутились вокруг воюющих армий и устраивали на дорогах засады, выбирая лёгкую и беззащитную добычу.

Разбойников было человек десять, и Вольфгер сразу понял, что они с Карлом попали в скверную историю, из которой им вряд ли удастся выпутаться – нападающих было слишком много. На узкой тропе сражаться верхом было неудобно, поэтому Вольфгер и Карл спешились. Три разбойника насели на Вольфгера, как на более опасного воина в доспехах и с мечом, двое занялись Карлом, легкомысленно посчитав увальня лёгкой добычей, а остальные бросились потрошить седельные сумки их коней.

Тихая поляна наполнилась лязгом железа и хриплой бранью, которой подбадривали себя разбойники. Вольфгер сражался молча. Прислонившись спиной к дереву, он с трудом отбивался от нападающих. Те, правда, пока больше мешали друг другу, чем помогали. Разбойники не имели ни малейшего представления о правильном фехтовании и, как дровосеки, с хаканьем, дыша Вольфгеру в лицо чесноком и прокисшим вином, наносили сильные, но бестолковые удары. Барон парировал их, но понимал, что долго так продолжаться не может. Скоро кнехты сообразят, что нападать нужно одновременно с трёх сторон, один удачный выпад – и он будет убит. Нужно было вывести из строя хотя бы одного, тогда у Вольфгера появлялся шанс отбиться. И тут представился благоприятный случай: один из кнехтов раскрылся, опустив тяжёлый меч слишком низко. Барон немедленно воспользовался оплошностью разбойника и ткнул остриём меча ему под подбородок. Кнехт выронил меч, схватился руками за пробитое горло и упал.

«Один есть! – радостно подумал Вольфгер, – уже лучше!» Боковым зрением он заметил, что Карл успешно отбивается от своих противников. Один уже валяется на земле, истекая кровью, но на помощь к уцелевшему бегут ещё трое. Вольфгер только собрался атаковать правого из двоих оставшихся против него разбойников, толстого и неповоротливого, который размахивал мечом, хрипло дыша и обливаясь потом, как вдруг получил от левого неопасный, но болезненный удар в лицо. По щеке хлынула кровь, Вольфгер непроизвольно вскрикнул, Карл оглянулся на крик и тут… время замерло.

Неожиданно Карл отшвырнул секиру, задрал голову к небу и издал жуткий рёв, который, казалось, не мог вырваться из человеческой глотки. Разбойники от неожиданности отшатнулись.

Кровь из пореза затекла Вольфгеру в глаз, он невольно зажмурился, а когда проморгался, то с изумлением увидел, что на поляне на месте Карла на задних лапах стоит медведь совершенно невообразимых размеров, и не обычный, бурый, а грязно-чёрный и клочкастый. Медведь помотал башкой и оглядел поляну крохотными налитыми кровью глазками. Потом ещё раз взревел, разинув пасть, из которой клочьями летела пена, и начал убивать. Огромные кривые когти и клыки рвали человеческую и лошадиную плоть, как пергамент. Разбойники, в смертельном ужасе побросав бесполезное оружие, попытались сбежать, но успели сделать всего пару шагов. Через несколько ударов сердца поляна была похожа на лавку сумасшедшего мясника – всё было залито кровью, на земле валялись бесформенные куски мяса с торчащими из них обломками костей, а посередине поляны лежал Карл без признаков жизни. Чудовищный медведь исчез, противники барона разделили печальную судьбу остальных разбойников.

Вольфгер пришёл в себя не сразу. Дождавшись, когда противная дрожь в ногах исчезнет, он сделал шаг от дерева, вытянул из-под нагрудника шарф, стёр с лица кровь, кое-как перевязал щёку и побрёл к Карлу.

Карл был без памяти, дышал хрипло и с трудом, глаза закатились. По счастью, конь Вольфгера, единственный из всех, уцелел. Барон поймал его, с третьей или четвертой попытки смог взвалить тяжеленное тело Карла поперёк седла и увёз с поляны. Оставаться на ней было совершенно невозможно.

Отъехав подальше, Вольфгер привязал коня, стащил Карла на землю и перекатил на попону. Потом развёл костёр и, найдя ручей, отмыл своего телохранителя от засохшей крови и отмылся сам. Карл в себя не приходил. Три дня и три ночи он находился между жизнью и смертью, метался в бреду, заходился сухим, доходящим до рвоты кашлем, и всё это время Вольфгер дежурил возле него, стараясь с помощью своих невеликих познаний в лекарском искусстве облегчить страдания больного.

На четвёртый день Карл пришёл в себя. Открыв глаза, он дрожащими руками ощупал себя, и с недоумением глядя на Вольфгера, прохрипел:

– Во… господин барон, что… Что это было? Где я? Что со мной?

– Наверняка сказать не могу, Карл, – улыбнулся Вольфгер. – Но сдаётся мне, что ты каким-то чудом превратился в медведя и перебил напавших на нас разбойников. И их лошадей – тоже.

– Ах, вот оно что… Тогда всё понятно… – пробормотал Карл.

Он не сказал больше ни слова, закрыл глаза и задремал. Но это уже было не болезненное забытьё, а сон.

Убедившись, что Карлу ничего не угрожает, Вольфгер заставил себя вернуться на ту поляну, где на них напали. Преодолевая брезгливость и долго выбирая, куда поставить ногу, он, завязав шарфом лицо, медленно ходил по бурой от крови траве, вспугивая сыто ковыляющих ворон и разгоняя рои жужжащих мух. Среди вещей разбойников ему удалось найти небольшой охотничий лук, колчан со стрелами и котелок. Котелок он потом долго оттирал песком в ручье, а из лука сумел подстрелить фазана, ощипал его и, как умел, сварил на костре похлёбку.

Запах варева разбудил Карла. Вольфгер, придерживая голову больного, стал осторожно поить его. Оборотень с трудом глотал. Выпив немного, он показал глазами, что пока достаточно, и откинулся на седло, служившее ему подушкой.

– Ну, как ты? – спросил Вольфгер.

– Спасибо, уже лучше… – ответил Карл, облизывая пересохшие и растрескавшиеся от жара губы. – Сколько… сколько я был без памяти?

– Три дня и три ночи.

– Я обязан вам жизнью, фрайхерр Вольфгер, – пробормотал Карл. – Примите мою нижайшую благодарность…

– А по-моему, это я тебе обязан жизнью! – мягко улыбнулся Вольфгер. – Ведь если бы не ты, разбойники разделали меня, как свинью на бойне. Но объясни мне, ради Христа, как это ты сумел превратиться в медведя? Да ещё в такого огромного, чёрного, я и не знал, что в Саксонии такие водятся!

– Такие точно не водятся… – криво усмехнулся Карл. – Мой господин, я должен кое в чём признаться. Я не человек. Я – вербэр, медведь-оборотень. Теперь вы можете меня убить, я не буду сопротивляться…

– Что-о?!! – Вольфгер чуть не свалился с пня. – Ты – оборотень?!! Но ведь их же не бывает! Хотя, хм… Я своими глазами… Мда… Ну, ладно, пусть оборотень. Хотя, знаешь, всё-таки трудно вот так сразу в это поверить. Но скажи-ка мне, с какой стати я должен тебя убить?

– А разве ваша вера не считает оборотней исчадьями ада? Каждый христианин должен истреблять нечисть, это богоугодное дело. Ну так вот, я – эта самая нечисть и есть.

– Постой-постой, ты сказал «ваша вера», значит, ты не христианин?

– Конечно, нет, – хмуро ответил Карл, – да я и не могу быть христианином, я даже не крещён. Какой священник возьмётся совершить таинство крещения над оборотнем?

– Невозможно во всё это поверить, – ошеломлённо сказал Вольфгер. – Если бы я не видел своими глазами… Послушай, может, будет лучше, если ты мне расскажешь всё с самого начала? – спросил он, и тут же спохватившись, добавил:

– Если ты, конечно, хорошо себя чувствуешь.

– Я расскажу, – кивнул Карл, – вставать я ещё пока не могу, а говорить в силах. И, господин барон, могу я вас попросить ещё немного похлёбки и кусочек мяса?

* * *

Карл родился и вырос в деревушке, лежавшей в предгорьях Альп. Обычная деревушка – два десятка крытых соломой низеньких домов, сараи, огородики, колодец у околицы. Только вот церкви в деревне не было, потому что жили в ней не люди. Деревня была населена оборотнями-вербэрами, а они не поклонялись никаким богам. Почитали духов предков и медведя-прародителя, приносили ему в жертву мёд, ягоды и лепёшки, вот и вся вера. И отец, и мать Карла, его старшие братья и сёстры, словом, все жители деревушки были полулюдьми-полумедведями. И все состояли в родстве друг с другом. Откуда в эти места пришло племя вербэров, не знал никто. В других деревнях жили обычные люди. Они не любили и боялись оборотней, но трогать их не рисковали – вербэры могли постоять за себя.

Густой лес начинался сразу за околицей, и дети пропадали там с утра до вечера, зимой и летом. Лес был их другом, они знали лес и не боялись его. Сбор грибов и ягод для младших и охота для старших детей были обычной помощью семье.

В то утро Карл поднялся на рассвете, взял приготовленный с вечера мешочек с едой и ушёл далеко в лес, где, как он знал, должна была созреть малина. Без отвара малины зимой старым и малым совсем плохо – кровоточат дёсны и выпадают зубы.

Карл мог бы найти дорогу к малиннику с закрытыми глазами. Погода выдалась хорошей. Утренний туман быстро рассеялся, в лесу было тепло и сухо, пахло разогретой хвоей, мох пружинил под ногами, иногда виднелись шляпки грибов, в кронах деревьев возились и безмятежно чирикали птицы, но что-то было не так. На полпути Карл с удивлением почувствовал, что ему мучительно не хочется идти дальше. Никогда раньше с ним не случалось ничего подобного. Мальчик попытался пересилить себя, но скоро сдался и повернул обратно. Ему становилось всё хуже и хуже, и вскоре он уже не шёл, а бежал.

Когда до деревни было уже недалеко, Карл острым звериным чутьём ощутил запах дыма, но это не был обычный дым из печей, это был дым пожарища. Мальчик побежал со всех ног, и когда он очутился на околице, то увидел, что деревни больше нет. Она сгорела дотла, уцелели один или два дома. Не понимая, что могло случиться, Карл пошёл по единственной улице, и когда прошёл её до конца, понял всё. На запятнанной кровью траве лежали страшно изуродованные, изрубленные тела жителей деревни – мужчин, женщин, стариков и детей. Тело каждого было пригвождено к земле грубо обтёсанным осиновым колом. Очевидно, люди напали на деревню рано утром, когда все ещё спали, и поэтому застали оборотней врасплох. По следам и брошенному, изломанному оружию Карл понял, что вербэры отчаянно сопротивлялись. Сколько нападавших было убито, Карл не знал, потому что трупы своих люди унесли, но силы были очень уж неравны.

Почти не соображая, что делает, Карл отыскал тела своих родных и выдернул из них колья. Потом, напрягая все силы, оттащил мертвецов в сторону и до вечера бесцельно просидел возле них, раскачиваясь и завывая от горя. Ему не пришло в голову, что оставаясь в деревне, он смертельно рискует, ведь люди могли вернуться, чтобы довершить начатое – добить раненых и сжечь оставшиеся дома. Но убийцы не пришли. Мёртвых оборотней они боялись не меньше, чем живых.

Так судьба спасла Карла в первый раз.

До самого утра он таскал тела сородичей в один из уцелевших домов и готовил убитых к погребальному обряду, который придумал сам. Он запалил дом с четырёх углов, дождался, пока пламя, обрушив крышу, с гулом рванулось к светлеющему небу, и ушёл из деревни, не оборачиваясь.

Больше он туда не возвращался никогда, да и зачем?

Еда, найденная в деревне, закончилась быстро, а грибами и ягодами насытиться было невозможно. Чтобы как-то прожить, Карл пошёл по деревням в поисках работы. Нанимали его неохотно: рабочих рук везде было больше чем надо, а вот лишние голодные рты никому были не нужны. Один раз удалось устроиться в пастухи, но овцы чувствовали его звериную ипостась, пугались и норовили разбежаться. Да и не умел Карл обходиться со скотиной, в его деревне держали только кур. Промучившись несколько дней, Карл бросил ремесло пастуха.

Наступили дни голода. От отчаянья Карл попытался воровать, но дважды попался и был жестоко, до полусмерти избит. Только двужильный организм оборотня спас его от смерти.

А потом Карл пришёл в Цвиккау, где связался с шайкой разбойников. Голодного, затравленного, но гордого и не по годам сильного мальчишку заприметил главарь шайки, накормил, дал кров и одежду. Старый, жестокий и опытный убийца, беглый каторжник, намётанным глазом оценил таланты будущего вора и принял Карла в банду, «честь», о которой мечтали многие, ведь разбойники жили на широкую ногу и никого особенно не боялись. Одни купцы предпочитали от них просто откупаться, а другие собирали крупные обозы и перебирались из города в город под сильной охраной.

В Цвиккау Карл прожил три года. Главарь шайки, чувствуя, что стареет, искал себе замену, и в молодом человеке увидел то, что ему требовалось: силу, ловкость, бесстрашие и равнодушие к деньгам. У разбойников Карл научился владеть любым оружием, даже новомодным огнестрельным, и использовать в схватке любой предмет, который попал под руку. Умения его быстро росли, главарь радостно потирал руки и поручал Карлу дела всё труднее и опаснее.

Однажды Карл отправился в городок Эльсниц выслеживать обоз молодого, богатого и глупого купца, который решил сэкономить на охране и поехать на Лейпцигскую ярмарку в сопровождении одних слуг. Пока Карл бродил вокруг постоялого двора, прислушиваясь к пьяным разговорам купеческих возчиков, чтобы выяснить маршрут обоза и время отъезда, в Цвиккау нагрянул отряд кнехтов герцога Саксонского. Ему надоели бесконечные жалобы дворян и купцов на бесчинства разбойников.

Вернувшись обратно, осторожный Карл решил сначала зайти в свой любимый трактир «Под зелёным драконом», чтобы узнать последние новости. На рыночной площади он увидел воткнутые в землю кавалерийские пики, на которые были насажены отрубленные головы. Подойдя ближе, Карл узнал казнённых и понял всё. Судьба спасла его во второй раз. Не заходя в трактир, он забрал из потайного места мешочек с золотом и покинул Цвиккау. Закончился ещё один этап его жизни.

Карл постарался уйти подальше, туда, где его никто не знает. Он пришёл в Лейпциг и снял комнату над грязным и вонючим трактиром, но чем себя занять, решительно не знал. Воровать ему претило, а больше он ничего делать не умел. Деньги пока были, и каждый вечер Карл проводил в трактире, слушая пьяные разговоры посетителей и надеясь найти хоть какую-то работу. Там он и встретился с вербовщиком курфюрста. Долго не раздумывая, Карл поставил крест в вербовочном листе, получил два серебряных талера задатка и стал солдатом.

– Вот так два раза меня уберегла от смерти судьба, – закончил свой рассказ Карл, – а в третий раз спасли вы, ваша милость. Я уже сказал, что обязан вам жизнью, повторю эти слова вновь, я ваш должник. Позвольте мне поступить к вам в услужение, это единственное, чем я могу вам отплатить. Приношу вам клятву верности. Не отвергайте её, прошу.

– Хорошо, – серьёзно сказал Вольфгер, – я принимаю твою клятву. Но поскольку я обязан тебе жизнью так же, как ты мне, я тоже клянусь, что мы будем неразлучны. Знаешь, Карл, не обижайся, но вообще-то я раньше думал, что всё это сказки…

– Какие сказки? – не понял Карл.

– Ну, как какие? Про оборотней и вообще… Помню, в детстве меня нянька пугала по вечерам оборотнями, потом я про вервольфов в книгах читал, но мало ли что там пишут…

– Да уж, сказка, – невесело усмехнулся Карл. – Ну вот она, сказка, перед вами лежит, ни рукой, ни ногой пошевелить не может…

– Не бойся, слабость скоро пройдёт, – уверенно сказал Вольфгер. – Самое главное, ты в себя пришёл, теперь отлежишься, спешить нам некуда. Лишь бы дождь не пошёл, промокнем ведь до нитки, укрыться нам с тобой негде.

Карл повёл носом:

– Сегодня дождя не будет, я умею чуять погоду, а завтра к утру я уже буду на ногах. Господин барон, а где моя лошадь?

– Ну… Ты её… В общем, нет лошади, – уклонился от прямого ответа Вольфгер. – Зато моя уцелела, на ней ты и поедешь, когда придёшь в себя.

– Нет, ваша милость, лучше я пойду пешком, – возразил Карл. – Ваша лошадь меня всё равно далеко не увезёт, я для неё слишком тяжёлый. Лучше в ближайшей деревне купим мне коня посильнее. Седельные сумки моей лошади должны были уцелеть, там есть деньги.