Текст книги "Еретическое путешествие к точке невозврата"

– Нет, по… пожалуйста, Ута, останься, прошу тебя, – пробормотал Вольфгер, пытаясь подняться, но проклятая мягкая кровать мешала ему это сделать, и он чувствовал себя дурак дураком. Взявшись левой рукой за спинку кровати, барон попытался встать, сморщился от неожиданной боли и чуть не упал. Ута подхватила его. Вольфгер воспользовался этим и обнял девушку за талию. Сложена Ута была на диво хорошо.

Ута прижалась к барону, схватившись руками за ворот его рубахи и заглядывая ему в глаза.

– Вольфгер, скажи, почему ты так холоден ко мне?

– Ута, я… Не мог же я… Это выглядело бы как насилие…

– Но теперь это не будет выглядеть как насилие, – прошептала девушка, прижимаясь к нему щекой.

Вольфгер осторожно распустил шнуровку её лифа и спустил платье с плеч. Она сделал шаг, переступила через платье и теперь стояла перед ним в одной рубашке. Потом закинула руки ему за шею, обняла, нежно поцеловала и снова прижалась всем телом.

– Вольфгер, – промурлыкала она, – я всё ещё в долгу перед тобой за своё спасение, и теперь самое время его отдать.

Барон хотел поднять девушку на руки, но она запротестовала:

– Нет-нет, тебе пока нельзя поднимать тяжести! Я знаю, как обращаться с ранеными! Ложись, я всё сделаю сама… – и Ута дунула на свечу.

Теперь в комнате было почти темно, выделялся только серый прямоугольник окна.

Вольфгер лёг на спину, и Ута пришла к нему. Она оказалась страстной, нежной и чуткой. Время в маленькой комнате на втором этаже гостиницы «Золотой лев» потекло густым мёдом.

* * *

Они лежали в постели, узковатой для двоих, пили вино, заедая его яблоками, и смеялись.

– Ну вот, – заметил Вольфгер, – вино кончилось, давай позовём служанку, пусть принесёт ещё кувшин из погреба, да холодненького! И ветчины с хлебом, а?

– Что ты, Вольфгер, разве можно? – притворно ужаснулась Ута, – служанка же увидит меня в твоей постели, что будет с моим добрым именем, с моей репутацией?

– Завтра всё равно все будут всё знать, – отмахнулся Вольфгер.

– Это же постоялый двор, от прислуги не укроешься. Так я позову?..

– Не смей! – Ута шутливо закрыла ему рот ладошкой. – Все спят, ночь на дворе, перебудишь всю гостиницу…

– Но я хочу вина!

– Потерпишь! Впрочем, в моей комнате стоит такой же кувшин. Я сейчас принесу.

– Оденься хоть!

– Я – ведьма, мне положено ночью голышом скакать!

Она встала, не стыдясь своей наготы, и вышла из комнаты. Вольфгер крякнул и почесал в затылке совершенно мужицким жестом.

Вскоре Ута вернулась с кувшином и, поставив его на пол у кровати, забралась под одеяло. Вольфгер обнял её здоровой рукой.

– Ну как, фройляйн, установила на меня свои права? – усмехнулся Вольфгер.

– Не совсем! – в тон ему ответила Ута, – надо бы для надёжности ещё разок…

– Так-то ты относишься к раненому! Ну давай попробуем…

* * *

– А где Кот? – поинтересовался Вольфгер. – Что-то его давно не видно.

– Не знаю, гуляет, наверное, где-нибудь, – ответила Ута. – Посмотри, сколько в городе замечательных крыш и помоек, раздолье настоящему коту! Ты за него не беспокойся, он не пропадёт. Всё-таки это не совсем кот, он вполне способен постоять за себя. Лучше скажи, а ты не боишься… ну, быть с ведьмой?

– Не знаю, – удивился Вольфгер, – а что, разве мне это чем-нибудь грозит?

– Тебе, наверное, нет, – ответила Ута, – но, всё-таки… Истинные христиане ведьм не любят и боятся. Общение с ними – грех.

– А я не могу назвать себя истинным христианином, – ответил Вольфгер, – хотя, естественно, крещён по христианскому обряду. Только нет во мне истинной веры… Но постой, ты как-то странно сказала: «тебе – нет», а тебе, выходит, да?

Ута замялась.

– Ну, понимаешь… Об этом сейчас не стоит говорить.

– Ну а всё-таки? – не отставал Вольфгер. Он повернулся на бок и смотрел на девушку, ласково гладя её грудь.

Ута вздохнула и нехотя заговорила, стараясь не смотреть на возлюбленного.

– Понимаешь… Ведьме положено… Ну, как это принято говорить… Удовлетворять похоть с подобными себе, словом, с колдунами. Их соития всегда бесплодны. Но если ведьма проведёт ночь с обычным мужчиной, понесёт и родит ребёнка, то на свет может появиться просто урод. Он сразу умрёт, так чаще всего и бывает. Это ничего. Но может случиться, что родится с виду обычный ребёнок, а вырастет из него страшный чёрный колдун, некромант, изувер… И загнать его обратно в небытие будет стоить большой крови. Нормальных детей у ведьм почти никогда не бывает, ну и… ведьмы редко переживают рождение своего ребёнка. Роды у них почти всегда оканчиваются смертью, но ведьма не может умереть просто так, как обычная женщина. Она должна передать… нечто… девочке, которая станет ведьмой вместо неё. А это непросто, ведь годится далеко не всякая, поэтому ведьмы, бывает, годами влачат жуткое состояние – ни жизнь, ни смерть. Они не живут, но и умереть не могут, – Ута вздрогнула.

Вольфгер обнял её:

– Прости за дурацкий вопрос, расстроил я тебя, да и сам расстроился.

– Нет, ты всё равно должен был узнать, – серьёзно ответила Ута. – Ведьме нельзя делить ложе с обычными мужчинами. А вот я не удержалась, барон Вольфгер фон Экк, и не жалею! Налей-ка мне ещё вина!

Они допили вино, Ута вздохнула, повозилась, устраиваясь под боком у Вольфгера и сонно шепнула:

– Давай-ка спать, твоя милость, полночь давно отзвонили. Знаешь, как у нас в деревне говорили?

 
На новом месте
Приснись жених невесте!
 

Завтра расскажешь, кто тебе приснился.

* * *

…Была ночь. Вольфгер стоял на неестественно прямой и широкой улице незнакомого города. Он знал, что это Дрезден, но не узнавал его. В Дрездене не было огромных домов-ящиков, тянущих к небу тошнотворно однообразные, голые стены с бельмами слепых окон. Ни в одном окне не горел свет, но Вольфгер почему-то знал, что там, в этих мёртвых домах, прячутся сотни, тысячи, десятки тысяч людей – взрослых, детей, стариков и старух – и все они, прильнув к окнам, молча в предсмертной муке смотрят на него и что-то беззвучно повторяют. Все одно и то же. Вольфгеру казалось, что его уши залиты воском, до него не доносилось ни единого звука, он ощущал только тяжесть в голове.

Внезапно тишина рухнула, и барона продрал мороз по коже, он услышал раздирающий, скрежещущий, леденящий душу вой. Вой то поднимался до визга, то падал до басовитого рычания, повторяясь с неестественным, мёртвым однообразием. Потом вой пришёл с другой стороны, с третьей, и вскоре вокруг него не было ничего, кроме этого жуткого воя. Мир был полон воя. Вольфгер не знал, что это означает. Он повернулся и побежал вдоль улицы, причём казалось, что его тело потеряло вес. Он совершал огромные прыжки в вязком, душном воздухе, мягко касаясь мостовой, одетой плавленым камнем, и боялся, что после очередного прыжка больше не сможет оттолкнуться от земли.

Он выбежал на площадь, обсаженную чёрными в ночи деревьями. Их голые ветви вцеплялись в серое небо подобно пальцам мертвеца, выбравшегося из могилы.

В небе вспыхнул бело-голубой конус света и начал шарить по низким облакам. Навстречу ему с земли поднялись ещё несколько лучей. Вдруг два луча, словно нащупав что-то, остановились в небе, навстречу им метнулся третий луч, и Вольфгер увидел в их скрещенье огромную птицу, которая парила, не шевеля крыльями. Потом от тела птицы отделились чёрные точки и понеслись к земле, стремительно увеличиваясь в размере.

Мостовую страшно тряхнуло, она ударила Вольфгера по пяткам. Он увидел, как огромный дом в глубине улицы окутался пылью, его стены тошнотворно и медленно изогнулись, пошли волнами, треснули и обвалились внутрь, погребая в каменной могиле своих обитателей. За первым домом рухнул второй, за ним третий. Внезапно возник странный, багровый свет. В центре города встал огромный смерч из бешено вращающегося столба пламени и дыма. Тишина окончательно рухнула, и Вольфгер услышал рёв смерча, втягивающего в себя кровлю с крыш, балки, деревья, изломанные человеческие фигурки… Он явственно ощутил умирание множества людей, бессмысленно запертых в каменных ящиках, подвалах, бесполезных укрытиях. И это чувство было настолько страшным, что его вышвырнуло из сна.

Вольфгер проснулся, лёжа на спине. Сердце неслось бешеным галопом, он с трудом переводил дыхание, рубаха была насквозь мокрой. На столе тускло светила лампа, освещая стену и потолочные балки. Вольфгер до рези в глазах смотрел на эти деревянные балки из реального мира, боясь, что если он закроет глаза, его опять выбросит в мир странного кошмара.

Барон вытер мокрую ладонь об одеяло и осторожно обнял Уту. Она тут же открыла глаза.

– Что с тобой, милый? – тихонько спросила она. – Увидел плохой сон?

– Плохой не то слово… – пробормотал Вольфгер. – В жизни ничего страшнее не видел.

– Расскажи, облегчи душу, – шепнула Ута, – и тебе сразу станет легче.

– Нет, любовь моя, – покачал головой Вольфгер, – не стану я рассказывать, не надо приносить в наш мир даже образ того, что я видел.

– Всё-таки, что тебе приснилось? Хотя бы намекни.

– Да я и сам не понял, – задумчиво сказал Вольфгер. – Злое волшебство в одно мгновение унесло жизни множества людей. У нас вина не осталось? Нет? Жаль… А воды?

Ута встала, наполнила кубок и подала барону. Он залпом выпил, пролив часть на грудь. От ледяной воды ему стало легче. Барон выплеснул остатки себе на лицо и растёр ладонями.

– Смерть я видел, Ута, – через силу сказал он. – Может быть, это и есть страшный суд. Трубный глас… Не знаю…

– Не думай об этом, любимый, – сказала Ута и погладила Вольфгера по щеке. – Человеку не дано предвидеть страшный суд даже во сне. Ты видел что-то другое, ты ранен, твой разум утомлён, и твоя боль породила чудовищ. Завтра при свете солнца ты и не вспомнишь про этот кошмар. Обними меня. Крепче… Вот так. А теперь спи!

Вольфгер быстро заснул, а Ута долго лежала с открытыми глазами.

«Злая судьба у Дрездена, – думала она, – я тоже это чувствую. Правда, она свершится ещё очень нескоро, но тень смерти уже лежит на нём, так предопределено. Нельзя нам здесь задерживаться».

Глава 7

23 октября 1524 г.

День св. Аллючио, св. Амо, св. Бенедикта Себастийского, св. Вера, св. Иоанна Сиракузского, св. Клеодия, св. Леотада, св. Меровея, св. Оды, св. Романа Руанского, св. Серванда и Германика, св. Северина, другого св. Северина, св. Северина Боэция, св. Теодора Антиохийского, св. Эльфриды.

На следующее утро Вольфгер проснулся поздно. Не открывая глаз, он блаженно потянулся и попытался обнять Уту, но её место на кровати пустовало. С Вольфгера сразу слетел сон. А вдруг всё то, что случилось ночью, ему приснилось и было следствием непривычно обильной еды и выпитого вина? Пожалуй, нет, не сон… На полу возле кровати стояли два кубка. Вольфгер перекатился на половину Уты лицом вниз, и почувствовал тонкий, едва ощутимый, но знакомый запах волос девушки. Значит, Ута ушла, пока он спал, не желая его будить.

Вольфгер оделся и спустился вниз. В общем зале его поджидал Карл, попивая пиво. Он сообщил, что девушки рано утром наняли паланкин и отправились в общественные купальни, куда Карл их и проводил. В этих купальнях они намерены оставаться не менее чем до двух часов пополудни. К этому времени ему велено за ними прийти. Отец Иона, отказавшись от завтрака, отправился в Кройцкирхе – церковь Святого Креста.

– Ты сам-то завтракал? – спросил Вольфгер.

– Да, господин барон, благодарю вас, – ответил Карл. – Какие будут приказания?

– Седлай лошадей, сейчас я тоже что-нибудь съем, и мы с тобой сначала съездим к бургомистру, а потом навестим торговый дом Фуггеров. А там, глядишь, и наши дамы освободятся, поедем за ними.

– Эй, хозяин! – позвал Вольфгер, – яичницу с ветчиной и горячего вина, да поживей!

* * *

Вольфгер не любил городов, и Дрезден не был исключением. Даже в центральной, самой богатой части столицы курфюршества дома жались друг к другу как инвалиды, не способные стоять на своих ногах, а улицы с красивыми и нарядными домами неожиданно заканчивались зловонными мусорными кучами, из подворотен несло мочой, по мостовой текли ручейки подозрительного происхождения. Все время нужно было быть начеку, потому что из окна верхнего этажа легко могли выплеснуть на головы прохожих помои. Попрошаек, нищих и другого подлого народа не было видно – городская стража сгоняла их на окраины, чтобы они не оскорбляли взоров благородного сословия.

– Скажи, Карл, как можно по своей воле жить в этой смердящей тюрьме? – спросил Вольфгер, придерживая лошадь.

– Не представляю, господин барон, – пожал плечами оборотень. – В первые годы, когда я переселился из деревни, мне было страшно трудно, я боялся, что камни раздавят меня, как орех. Потом, конечно, попривык, но всё равно, мне кажется, что в городе я теряю половину сил. Моя человеческая ипостась научилась мириться с городами, а вот медвежья бунтует… Очень хорошо понимаю эльфийку, она говорит, что в городе болеет. Вот это здание и есть магистрат, господин барон. Давайте поводья, я постерегу лошадей, а то знаете, народ здесь ушлый…

Вольфгер спрыгнул с коня, бросил поводья Карлу и, гремя оковкой ножен по каменным ступеням, вошёл в здание магистратуры.

В магистратуре, как и в любой канцелярии Священной Римской империи, было пыльно, неуютно и уныло. По тускло освещённым коридорам без видимой цели бродили чиновники, подметая мантиями грязные полы. Вольфгер придержал первого попавшегося за плечо:

– Э-э-э, любезный, укажи, как пройти к бургомистру?

Человечек, от которого нестерпимо разило прокисшим пивом, вскинулся на наглеца, посмевшего дотронуться до имперского чиновника, но разглядев меч и золотую цепь Вольфгера, увял и съёжился.

– Что угодно господину барону?

– Ты что, глухой?! Я спрашиваю, где тут у вас сидит бургомистр?

– Если вашей милости будет благоугодно пройти вон по тому коридору, то в конце будет лестница, изволите подняться на третий этаж, а там…

– А ну, проводи!

Чиновник жалобно вздохнул, наполнив коридор волной пивного перегара, и двинулся по указанному маршруту. Вольфгер, сдерживая дыхание, шёл за ним. У дверей кабинета бургомистра стоял обширный стол, заваленный бумагами. В них самозабвенно рылся замученный секретарь, который, казалось, не мыл голову с Пасхи.

– Доложи: барон Вольфгер фон Экк к бургомистру! Живо!

На стол перед секретарём упала и покатилась монета. Тот ловко прихлопнул её ладонью и вскочил:

– Сию минуту, ваше сиятельство!

Видимо, беднягу не баловали подношениями, поскольку одной серебряной монетки хватило, чтобы он присвоил барону графское титулование. С трудом приоткрыв высокую дверь, секретарь юркнул внутрь и через минуту высунул голову:

– Пожалуйте, господин бургомистр ждёт.

Бургомистр оказался низеньким пожилым толстячком с блестящей лысиной и таким красным лицом, что Вольфгер подумал: «Не надо быть медикусом, чтобы понять: любовь к пиву ведёт старика прямой дорожкой к мозговому удару, похоже, скоро Дрездену понадобится новый бургомистр».

– Господин барон! – воскликнул бургомистр, выбираясь из-за стола, – в нашем городе! Какая честь! Чем могу быть полезен? Какая забота привела столь блестящего вельможу в наше скромное учреждение?

– На меня и на моих людей вчера напали, – не здороваясь, скучным голосом сказал Вольфгер и без приглашения уселся в кресло.

– Напали?! Кто? Где?! Разбойники? Какая дерзость! Надеюсь, господин барон не пострадал? Я сейчас же отдам распоряжение, и…

– Напротив, как раз пострадал, – перебил его Вольфгер, – получил аркебузную пулю в плечо.

– Примите мои самые искренние сочувствия, – залебезил бургомистр. – Как видно, дела зашли чрезмерно далеко! Да куда же это мы катимся, если уже господа из благородных сословий не чувствуют себя в безопасности?! Я сей же момент отправлю отряд городской стражи, чтобы она…

– Да подождите вы, любезный, – поморщился Вольфгер, – не трещите так и возьмите на себя труд не перебивать меня. Никуда стражников посылать не надо, потому что разбойников больше нет. Я и мои люди перебили их без вашей помощи.

– А что это были за разбойники? – наивно спросил бургомистр.

– Вы что же, полагаете, что я знаю в лицо всех оборванцев, которые промышляют разбоем в окрестностях Дрездена? Главаря звали Стрелком, это всё, что я смог узнать от раненого разбойника, прежде чем мой слуга перерезал ему горло.

Бургомистра заметно передёрнуло.

– Значит, Стрелок… – задумчиво сказал он, – а мы-то охотились за его бандой полгода…

– Плохо охотились, впрочем, нас он нашёл сам на свою глупую голову и погибель.

– Господин барон, о вашем исключительном героизме я немедленно донесу курфюрсту Саксонскому!

– А вот это как раз и не обязательно, – отмахнулся Вольфгер. – Я к вам по другому поводу.

– Всепочтеннейше внимаю, – согнулся в поклоне бургомистр.

– Десятник стражи сказал, что за банду Стрелка назначено вознаграждение, это правда?

– Н-ну… Да.

– Тогда я хочу получить его!

Выражение лица бургомистра немедленно стало задумчивым и весьма хитрым:

– Но… Господин барон, вы же понимаете… Чтобы выплатить деньги, и деньги немалые, нужны доказательства убиения разбойников!

– Вы что же, не верите слову дворянина? – высокомерно удивился Вольфгер.

– Что вы, что вы, ваша милость, как можно подумать такое… Но…

– Вчера я послал ваших кнехтов зарыть мертвецов. Можете допросить их. Кнехтов, конечно, а не мертвецов, – неприятно ухмыльнулся Вольфгер. – И ещё там должна валяться аркебуза с погнутым стволом. Эта та самая, из которой я получил пулю в плечо, она принадлежала как раз покойному Стрелку. Надеюсь, этого достаточно?

Бургомистр увял. Его румяные щёчки побледнели. Перспектива расставания с деньгами огорчала чиновника до крайности, но деваться было некуда: надменный барон глыбой восседал в кресле, решительно не желая покидать его без денег. Издав серию траурных вздохов, один глубже и печальнее другого, бургомистр снял с пояса ключ с причудливой бородкой, открыл денежный ящик, извлёк из него кошель и с поклоном передал Вольфгеру. Барон тут же встал.

– Моё почтение, господин бургомистр. На прощание примите совет: чтобы не тратить деньги на выплаты за убиенных разбойников, прикажите навербовать приличную городскую стражу. Начните с десятника. Ваш нынешний – игрок и пьяница, гоните его.

* * *

У дверей магистратуры Вольфгер увидел Карла. Оборотень привязал лошадей к чугунной ограде, а сам присел поодаль в тени, впрочем, не спуская с них глаз.

– Вставай, здесь нам больше делать нечего! – весело сказал барон, отвязывая поводья своего коня. – Вот, возьми! – он кинул увесистый кошелёк Карлу. – Я облегчил бургомистра на кучу гульденов, отдашь гному, заслужил. Это был его бой, и награда по праву принадлежит ему!

Карл улыбнулся и опустил кошель в спорран[36]36
  Спорран (англ. Sporran) – шотландская кожаная поясная сумка-кошель.


[Закрыть], который он, в отличие от шотландцев, носил на боку.

* * *

Из-за массивных каменных стен и узких окон, забранных коваными решётками, здание торгового дома Фуггеров напоминало крепость.

Вольфгер миновал привратника, с поклоном распахнувшего перед ним дверь, и вошёл в общую приёмную. За деревянным барьером сидели конторщики и сосредоточенно скрипели перьями, вполголоса обмениваясь с соседями замечаниями, отчего в помещении стоял непрерывный гул, напоминающий жужжание пчёл на пасеке.

Вольфгер недоумённо огляделся, не зная к кому обратиться, но из глубины зала к нему тут же подскочил ещё один служащий, видимо, старший над конторщиками, поскольку одет он был заметно богаче.

– Что угодно господину э-э-э… – служащий метнул быстрый и намётанный взгляд на цепь Вольфгера, – барону?

Вольфгер обвёл зал глазами, давая понять, что не желает говорить при всех. Служащий его мгновенно понял.

– Покорнейше прошу вашу милость следовать за мной, – с поклоном произнёс он, указывая на дверь в дальней стене.

Они вышли из общего зала и двинулись по слабо освещённому коридору, причём служащий отпёр перед Вольфгером и запер за ними несколько дверей – коридор делился на секции, в которые выходили плотно закрытые двери. Что или кто был за ними, Вольфгер не имел понятия. Архитектура торгового дома Фуггеров сильно напоминала крепостную тюрьму, и это было неприятно барону. Он понимал, что компания вынуждена защищаться от воров, но ощущение все равно было нехорошим.

Наконец служащий толкнул одну из дверей, и они вошли в бедно обставленную комнату. Из мебели в ней был только стол и два стула с плетёными из камыша сидениями. Комната, как и следовало ожидать, напоминала тюремную камеру. Каменный пол, белёные стены, маленькое окно в глубокой амбразуре. «Локтя три, не меньше, – прикинул Вольфгер, – такую стену и ядром бомбарды[37]37
  Бомбарда – одно из первых в истории артиллерийских орудий. Бомбарды имели очень короткий ствол, стреляли каменными или железными ядрами, использовались при осаде крепостей.


[Закрыть] не прошибёшь, крепко построено…»

Служащий указал Вольфгеру на стул и, дождавшись пока он усядется, представился:

– Моё имя – Михаэль Циммерман. Что будет благоугодно вашей милости?

– Я – Вольфгер фон Экк, – кратко представился барон, которому начинала надоедать приторная вежливость служащего.

Словно не замечая этого, конторщик опять поклонился:

– К вашим услугам.

– Прежде всего, я хотел бы узнать, каковы размеры моего кредита в вашем доме? – сухо спросил Вольфгер.

– Неограниченные, – лаконично ответил Михаэль.

– То есть? Что это означает?

– Это означает, что вы можете получить у нас любую разумную сумму, какую пожелаете, – пояснил служащий.

– Вот как? Хм… Это приятно, черт побери… Тогда вот что: мне нужны наличные.

– Сколько и в какой монете желаете получить, господин барон?

– Ну, мне предстоят некоторые траты… Для начала, скажем, сто золотых гульденов.

– Сию минуту, я отдам распоряжения. Позвольте оставить вас ненадолго.

Михаэль вышел и действительно вернулся очень быстро. Он присел на стул и спросил:

– Могу я осведомиться, какого рода траты вам предстоят?

– Траты? – удивился Вольфгер. – Да разные… Например, надо будет оплатить счёт на постоялом дворе.

– Зачем же платить наличными? – удивился служащий, – просто подпишите счёт, трактирщик принесёт его к нам, а мы учтём его.

– Да? А я и не знал, что так можно. Хорошо. Кроме того, мне понадобятся лошади и кое-какое снаряжение, я, видите ли, путешествую.

– Пусть ваш слуга занесёт нам список, и мы подготовим всё необходимое, – сказал Михаэль. – Кроме того, раз вы делаете покупки у Фуггеров, мы предоставим вам хорошую скидку. Торговый дом заинтересован, чтобы деньги не уходили за его пределы. Вообще, если в каком-либо городе империи вам понадобятся деньги, покупки или услуги, обращайтесь в любое из наших отделений, и вы получите всё желаемое.

– Надо же! – удивился Вольфгер.

– Это наша работа, – в очередной раз поклонился Михаэль.

В комнату проскользнул служащий и передал Михаэлю опечатанный кожаный кошель.

– Ровно сто гульденов, господин барон, – сказал он, – благоволите получить.

– Благодарю, – кивнул Вольфгер, пододвигая кошель к себе. – Осталось последнее.

– Слушаю вас.

– Меня интересуют новости. Я несколько лет провёл практически безвылазно в своём замке, поэтому несколько э-э-э… отстал от жизни.

– Хм… Новости – тоже товар. Что угодно знать господину барону? Рискну предположить, что цены на кожи и на железную руду его не интересуют?

– Не интересуют, – кивнул Вольфгер. – Я хотел бы знать… Как бы это сказать? Как обстоят в империи дела римской курии? Каково вообще положение церкви в стране?

Услышав слово «церковь», Михаэль заметно насторожился.

– Тысячу извинений, господин барон, но на темы, подобные обозначенной вами, мне общаться с клиентами строжайше запрещено. Но если вы согласитесь подождать ещё немного, я доложу о вас герру Антону Фуггеру, и он, возможно, ответит на ваши вопросы.

Вольфгер кивнул, и Михаэль опять вышел из комнаты. На этот раз он отсутствовал дольше.

– Господин Антон Фуггер ждёт вас, господин барон, – сказал он, вернувшись. – Соблаговолите следовать за мной.

На этот раз они шли недолго, поднявшись не то на третий, не то на четвёртый этаж, который полностью занимали хозяйские покои. У двери кабинета Фуггера за столом сидел его личный секретарь, а в тени притаились два человека в тёмной одежде с незапоминающимися лицами наёмных убийц, очевидно, телохранители банкира. Секретарь переглянулся с Михаэлем, кивнул телохранителям и открыл дверь в покои:

– Прошу вас, господин барон, герр Фуггер ждёт вас.

Навстречу Вольфгеру шагнул человек среднего роста, одетый в коричневую бархатную котту[38]38
  Котта – средневековая верхняя одежда, род куртки.


[Закрыть], штаны до колен, чулки и башмаки с пряжками. Антону Фуггеру на вид было лет тридцать, он был хрупкого телосложения, с бледным, болезненным лицом, носил реденькую бороду, которая росла у него, казалось, прямо из шеи, и выглядела довольно неопрятно.

– Рад видеть вас, господин барон, – сказал Фуггер басом, неожиданным у такого тщедушного человека, – прошу вас сюда.

Вольфгер сел в предложенное хозяином кресло и огляделся. Огромный кабинет, занимавший, наверное, половину этажа, понравился ему. Большое окно не имело решётки, вероятно, на большой высоте хозяин не опасался воров. Через приоткрытое окно кабинет заполнял холодный воздух, пахнувший речной сыростью – рядом протекала Эльба. На взгляд Вольфгера в комнате было слишком уж прохладно, но хозяин не мёрз.

– Люблю свежий воздух, – пояснил он, поймав взгляд Вольфгера на открытое окно, – но если вам холодно…

– Нет-нет, что вы, благодарю вас, – сказал Вольфгер. Ему не хотелось выставить себя неженкой перед субтильным господином.

– Ну и хорошо, – улыбнулся Фуггер, – тогда позвольте предложить вам бокал вина. В этот покой не допускаются посторонние, здесь говорится много такого, что совсем не предназначено для чужих ушей, поэтому будем сами себе слугами.

Он снял с полки хрустальный графин, два бокала и блюдо с засахаренными фруктами. Вино было тёмно-красным, почти чёрным и на вид тягучим.

– Это малага из Испании, – пояснил Антон, – моё любимое вино. Попробуйте! Такого вина в Саксонии нет больше ни у кого, клянусь вам!

Вольфгер пригубил бокал и неожиданно для себя выпил сразу половину.

– Ого! – вырвалось у него, – действительно, великолепно!

– Я же говорил, – засмеялся Антон, вновь наполняя бокал гостя, – превосходное винцо! Но будьте осторожны: оно довольно крепкое и потому коварное, может статься, что скоро ноги вам откажутся служить!

– Благодарю за предупреждение! – в свою очередь рассмеялся Вольфгер. – Но не думаю, что до этого дойдёт!

– Господин барон… – начал Фуггер.

– К чему эти церемонии? Просто Вольфгер.

– Да? Благодарю вас, тогда я – просто Антон.

Собеседники обменялись поклонами и чокнулись. Венецианское стекло мелодично зазвенело.

– Мой служащий доложил, что вы, Вольфгер, интересовались религиозными новостями, – сказал Антон. – Мы запрещаем нашим людям разговаривать с клиентами на подобные темы, потому что они легко могут наговорить лишнего. Все мы добрые католики, и неосторожное слово какого-нибудь глупого счетовода может навредить репутации дома, ведь Святая инквизиция и сама шутить не любит, и чужих шуток не понимает. Мы с вами – другое дело, да и ушей лишних здесь нет, поэтому можно говорить совершенно свободно. Позвольте узнать, почему вы обратились за новостями по столь странной теме именно к нам?

– Видите ли, Антон, – начал объяснять Вольфгер, которому не хотелось сразу раскрывать все карты, – случилось так, что после отставки с военной службы я несколько лет прожил в своём замке Альтенберг, а он расположен в довольно уединённом месте.

Фуггер кивнул, задумчиво поглаживая бороду.

– Некоторое время назад в замок прибыл купец Иегуда бен Цви, и его рассказы встревожили меня. Он говорил о зреющих крестьянских бунтах, о том, что крестьяне теряют веру в учение святого престола, посягают на церковные земли и даже на сами монастыри, отказываются выплачивать церковную десятину, нападают на своих господ, предавая огню их замки. Естественно, я решил понять, что же происходит в Саксонии, и отправился в Дрезден. Кое-что из того, что я видел по дороге, только усилило мою тревогу. И вот я здесь, в столице курфюршества. Я подал прошение об аудиенции у архиепископа, но, сколько я прожду ответа и каков будет ответ? Неизвестно.

– Я думаю, мы сможем немного ускорить прохождение вашего прошения, Вольфгер, – улыбнулся Фуггер и черкнул на листе пергамента.

– Буду вам очень обязан, Антон. Кстати, Иегуда бен Цви – вы знаете его? – Он сказал, что собирается в Прагу. Интересно, удалось ли ему благополучно добраться?

– Я знаю Иегуду, – кивнул Антон, – но пока не получал о нём никаких вестей. Будем надеяться, что отсутствие дурных вестей – хорошая весть, и он благополучно доберётся до своей Праги. Купец Иегуда – человек смелый, осторожный и опытный, мы давно ведём с ним дела. Скажите, а что необычного вы видели по дороге?

Вольфгер решил пока промолчать про гнома и эльфийку, и поэтому сказал:

– Я видел как крестьяне, ранее тихие и мирные, самочинно попытались сжечь на костре девушку, которую они приняли за ведьму. Мне удалось предотвратить казнь в последний момент.

– Да, к несчастью, крестьянство неспокойно, – кивнул Антон, – и уже довольно давно. Странно, что вы этого не заметили.

– Так ведь мои крестьяне не бунтуют…

– Это потому, что вы живете в глуши, простите мне эти слова, господин барон, – сказал Антон, – до вас не добираются сборщики индульгенций и самозваные пророки.

– Один монах пытался проникнуть в замок, – усмехнулся Вольфгер, – но я приказал прогнать его взашей.

– Вы были неосторожны, – покачал головой Антон, – ведь продажей индульгенции по булле[39]39
  Булла (лат. Bulla – печать) – в Средние века основной распорядительный документ папского престола.


[Закрыть] папы занимаются монахи ордена святого Доминика, это весьма, весьма могущественный орден, а его монахи злопамятны и мстительны, у вас могли возникнуть серьёзные неприятности.

– На своих землях хозяин только я! – отрезал Вольфгер.

– Да, разумеется, разумеется… Но в Риме считают иначе, и в этом корень всех бед.

– А вас не затруднит… – начал Вольфгер.

– Конечно, не затруднит, друг мой, ведь вы позволите мне называть вас так? Отчего-то вы мне симпатичны, – Антон в очередной раз погладил бороду. – Признаться, у меня есть некий порок, впрочем, надеюсь, вполне простительный. Я люблю поболтать с умным человеком, а по нашим временам это случается так редко! Поэтому, – хитро блеснул глазами Антон, – воспринимайте всё, что я скажу, ну, скажем… как досужую болтовню. Да, именно, как болтовню, так будет правильно.

Вольфгер кивнул и приготовился слушать.

Антон отпил из своего бокала, подумал, собираясь с мыслями, и начал:

– Как вам, разумеется, известно, монархия в Священной Римской империи не наследственная, а выборная, очередной монарх выбирается коллегией курфюрстов. И в этом заключается её слабость, потому что курфюрстам не нужен сильный император, они желают править своими ленами невозбранно. Это всегда разобщало империю и делало её слабой.

В 1495 году император Максимилиан I провёл имперскую реформу, которая была дополнена Аугсбургским рейхстагом 1500 года. Эта реформа позволила объединить отдельные курфюршества, и страна постепенно стала приобретать черты подлинной европейской империи – мощной, единой, с всевластным императором. К несчастью, в 1519 году Максимилиан почил, не успев завершить дело своей жизни, и со всей остротой встал вопрос, кто же унаследует трон? Многие рассчитывали на кандидатуру Фридриха III Мудрого, курфюрста Саксонии по прозвищу «Саксонский лис». Рассчитывал на него и наш дом, и, признаться, этот расчёт обошёлся нам весьма недёшево. Но Фридрих отклонил предложение курфюрстов и не принял имперскую корону. Более того, он занял сторону Карла V Испанского, о чём впоследствии горько пожалел, ибо Карл, надев корону, обманул его ожидания.