Текст книги "Ломбард в Хамовниках"

– А почему бы нам сейчас не устроить там облаву? Чего ждем?

– Мы наблюдаем за ними, значит, следим, – строго ответил Трепалов. – С площади за главарями отправляются наши ножки. Составляется карта адресов. Поэтому сейчас прекращать такие сходки нам не с руки. Соберем побольше информации и тогда уже будем действовать масштабно, вместе с МЧК. Всех вырвем под корень. Поодиночке нельзя, вспугнем, молва прокатится. Главное, ты понял, на какие хитрости способен этот народец?

– Да, понял. Давно понял.

– Покончим с этим безобразием и обновим площадь. На месте памятника Скобелеву воздвигнем другой обелиск, посвященный укреплению нашей новой рабоче-крестьянской власти. Не будет там больше воровской шайки. Очистим Москву, наладим нормальную жизнь гражданам. Осталось недолго ждать. Я к чему завел речь о Скобелевской площади. Вполне возможно, что встреча питерского «Инкогнито» и нашего Гришки-Отрыжки состоится именно там. Без всякого ресторана. Поэтому к нам во двор скоро прибудет… – Трепалов помедлил, встал из-за стола и подошел к окну. Дворника на улице не было видно. – У нас во дворе появится специально вызванный для подкрепления «мотор».

– «Мотор»? В самом деле? – недоверчиво переспросил Сергей.

– Можешь не сомневаться.

– Это что, подмога? Откуда вы его пригнали?

– Откуда, откуда, от верблюда! – улыбнулся Трепалов. – Мы тоже не лыком шиты, экспроприируем у бандитов то, что они отбирают у буржуев, так что никаких незаконных операций.

– А какой «мотор»? – сразу поинтересовался Сергей.

– Точно не знаю, но, скорее всего, длинный лимузин «Руссо-Балт», он с красным крестом. А главное, крытый.

– Чего? Больничная карета? – с неподдельным разочарованием в голосе протянул Сергей.

– Не старорежимная карета, а современный закрытый экипаж. Красный крест мы на нем завесим, – сказал, как отчеканил, Трепалов. – Главное, никто не видит, сколько человек сидит внутри. Ладно, это не твоя забота. Твоя задача теперь облегчается. Отправляйся за приезжим, иди туда, куда он тебя приведет. Похоже, на Скобелевскую площадь. Это рядом с нами. После возвращайся на службу, доложи об увиденном. Никаких больше самостоятельных шагов.

– Хорошо, но если Отрыжка расстанется с «Инкогнито», мне следовать за «Инкогнито»?

– Да, именно так. Топай за питерским, он для нас важнее.

– Ясно.

– При этом не теряй революционной бдительности. Враг он ведь тоже не дремлет, помни, как они поступили с Бурминым, который следил за «Инкогнито». И за тобой могут организовать слежку. Если попытаются совершить на тебя нападение, стреляй. Патронов не жалей. Действуй так, как подскажет тебе пролетарская совесть. Наган с собой?

– В кармане.

– Наследственный? От отца?

– Он самый.

– Значит, он тебя не подведет. Давай, вперед. Двух часов тебе вполне хватит. Походи возле вокзала, поговори с Филенком, послушай, что он тебе скажет. – Трепалов похлопал Сергея по плечу. – Помни, нам нужно разгромить банду Сабана. Он хитрый и опасный тип. Подступиться к нему трудно.

– Нужно внедрение… – начал было Сергей.

– Именно так. Но не твое. Откормленная рожа этого бандюгана так и стоит у меня перед глазами. Скоро во сне он мне будет сниться.

«Золотой котел» для главаря

С годами у Николая Михайловича появилась новая страсть. Помимо игры в карты он полюбил на досуге рассматривать «добытые» им на стороне золотые вещицы. Слово «краденые» не употреблял, оно для блатных. Со временем вещиц накопилось столько, что в домашних шкафах свободных мест для них не оставалось. Богатейшая коллекция получалась, как у иного шаха, шутил Николай Михайлович и довольно потирал руки. Вот она, основа для ломбарда.

– Куда тебе столько золота, Коляша? – спрашивала Зинка, его тридцатилетняя сожительница, у которой он периодически столовался и ночевал. Хорошая баба, но дура. Правда, она готовила наваристый борщ и гнала отличный смородиновый самогон, который очень пришелся ему по вкусу.

– Не твоего ума дело, милая кума, – отвечал он ей, шлепал по заду и выпроваживал из комнаты. Делиться с ней самым сокровенным не собирался. Мужские заботы ее не касались.

Идея создать свой собственный ломбард, куда можно было бы складывать все самое ценное на хранение, на будущее зародилась у Николая Михайловича после игры в карты с банкиром Филиппом Андреевичем Мартыновым. Это был старый прощелыга-финансист, в близких кругах имел прозвище Наперсток, ростом с цветочный горшок, только без растительности на голове. Говорили, что в юности он ограбил банк в Нижнем Новгороде. Скрывался, уехал в Питер и основал там финансовую компанию. Потом и компания разорилась. Мартынов с деньгами исчез, а годы спустя объявился в Ростове-на-Дону, где с ним познакомился тогда еще молодой, начинающий «добытчик чужих буржуйских средств» Николай Сафонов, Коляша, для близко его знавших. Но общих дел они не предпринимали. Наперстка чистка чужих карманов не привлекала, он любил проворачивать «банковские дела». А потом, спустя годы, они неожиданно столкнулись в Одессе на Привозе, где Мартынов владел несколькими мясными лавками. И третья встреча произошла в Москве, когда Мартынову перевалило уже за семьдесят. Увиделись не где-нибудь на улице, а в богатом ресторане «Славянский базар» на Никольской. Ну и отметили третью встречу. «Бог любит троицу», – сказал Мартынов и трижды перекрестился. Как сказал Наперсток, случайностей в это мире нет, все предопределено, значит, им суждено не разлучаться и помогать друг другу. А потом он задал вопрос, который поставил Коляшу в тупик.

– А ты как, собственно, теперь представляешься посторонним лицам, а? Ну не фрайер же? Правильно?

– Ты чего, Наперсток, баламутишь? Меня и так все знают!

– Как Коляшу, что ль? Или Сабана, как сатана? – Он ехидно усмехнулся.

– Ну, полегче, приятель, – вздернулся Николай. – А то ведь я могу и обидеться.

– Не обижайся, – мягко произнес Наперсток, – старость и опыт уважать надо. Я дам тебе дельный совет – для серьезных деловых людей надо разыгрывать представление.

– Какое представление? – не понял его Николай.

– Я вот, например, значусь, как банкир. И карточка у меня есть. Смотри. – Наперсток достал их внутреннего кармана пиджака золотую коробочку, вытащил из нее белую картоночку и кинул ее на стол. На картоночке золотыми тисненными буквами была написано «Мартынофф Филипп Андреевич, банкиръ». – А у тебя что?

Николай не выдержал такой наглости и кинул на стол «добытый» по случаю золотой брегет, усыпанный бриллиантами.

– А у меня часики имеются, в каждом кармане по такому брегету. – Он на секунду запнулся, а потом неожиданно для самого себя выпалил: – Значит, я часовщик. Ремонтирую и коллекционирую. – И он во все горло рассмеялся.

На том и порешили. С того времени Коляша Сафонов, он же Сабан, перед незнакомыми богатыми людьми всегда представлялся как часовщик и для убедительности вытаскивал свой золотой брегет. Это производило впечатление. Дельный совет дал ему Наперсток.

Перед самой революцией заметно постаревший Наперсток создал в Хамовниках свой ломбард. И процветал, паразит. Но вот скинули царское правление, и дела его пошатнулись. Как-то за картами в том же «Славянском базаре» «банкир» Филипп Андреевич весь вечер жаловался «часовщику» Николаю Михайловичу Сафонову на притеснение новой власти. И то им не так и то им не эдак. Кругом ограничения, поборы и угрозы. Задумал даже бросить свое дело и уехать за границу. Николай Михайлович раскидывал карты, за игрой особенно не следил, слушал недовольные высказывания Наперстка. Ломбард теперь особых денег старику якобы не приносит, народ обеднел. Все ценное уже давно вывезли во Францию, Германию, Англию. Несут одни осколки, позолоченные безделушки, поцарапанный фарфор. Кому это нужно? А что изволите принимать? Где венецианские зеркала? Майсенский фарфор? Богемский хрусталь? Где золото царской чеканки и пробы? Где «игрушки» Фаберже? Ничего этого не осталось, все вывезли. На что ему жить? Играть в карты? Это, знаете ли, рискованное занятие. Сегодня у тебя выигрыш, а завтра шиш, появятся долги, которые отдавать нечем. Боже помоги? Нет, от ломбарда надо тоже избавляться, ухмылялся Наперсток и собрал с кона все деньги. Вот паразит! Плакался, плакался, а в конце концов остался при выигрыше. Николай Михайлович проиграл Мартынову ровно сто тысяч! Отдал деньги. Не стал торговаться, его волновало другое. Собственный ломбард…

Грабить старика он не собирался. Но злобу затаил. Придет случай, расквитается с Наперстком, слишком шустрый и ехидный. С ним надо действовать по-другому, с умом. А пока следует подкопить золотишко и скидывать его в собственный ломбард. Идея захватила его настолько, что даже по утрам, не успевал проснуться, как появлялись мысли о собственном воровском «золотом котле» или по-иностранному «ломбард». Слово его волновало. Оно радовало, как встреча с прекрасной незнакомкой. Откуда оно взялось? В нем таилась манящая загадка и напоминание о накопленных богатствах. Только вот происхождение слова «ломбард» никто из воровской братии не мог ему толком объяснить. Вездесущий Капитан, который в царские времена служил в торговом флоте, плавал по разным морям, бывал во многих странах, рассказывал, что ломбард – это имя какого-то итальянского графа, который разорился и создал свою банду. А потом, подкопив награбленное, захотел стать честным банкиром и организовал сеть небольших меняльных лавочек. В них на хранение на определенные сроки он принимал ценные вещи. Граф за каждую выплачивал хорошие суммы. А вот выкупали их с небольшими процентами. Все были довольны. Неожиданно для всех граф быстро разбогател. Фокус заключался в том, что у многих его клиентов к сроку выкупа не находилось достаточной суммы. Почему? У графа были свои мальчики. От прежних времен. По его наводке накануне выкупа они аккуратно изымали немалые денежные средства у известных клиентов. Часть оставляли себе, часть передавили графу. Очень выгодное предприятие. В собственности графа оставался ценный товар и перепадала часть краденых денег. Капитан, конечно, врал, когда рассказывал эту басню. Уж больно все в ней было по-воровски красиво и просто. Но без вранья в их деле никак нельзя, идея-то от рассказа своей ценности нисколько не потеряла.

Очень богатая идея, размышлял Николай Михайлович. Только никак не хотелось ему делиться накопленным со своими подельниками. В шайке все несут в общак, сдают в общий котел. Так кормиться легче. Но живут текущим днем, о будущем не заботятся. А кто понесет в его ломбард? Платить парням деньги за ценный вклад? Тоже не очень-то хотелось. Графские замашки ему не нравились. Надо было придумать что-то другое. Но что? С кем посоветоваться? Капитан для этой цели не подходил, слишком завистливый, сразу поймет, скажет, что это лажа. Зюзюка бестолковый, жадный и ненадежный. Грач, Божок – простые исполнители. Оставался Пашка-Адъютант, он был его основной опорой, но особым умом этот тоже не отличался. Очень не хотелось Николаю Михайловичу делиться со своими подельниками. Он накопил такие прекрасные ценности, затратил столько трудов, и что – менять их на бумажные деньги, которые быстро теряют свою покупательную способность? Ни в коем случае.

Золото лучше бумажных денег, оно всегда в цене, этот постулат он усвоил с юности, когда участвовал в первом ограблении ювелирного магазина в Ростове-на-Дону и самолично задушил визжавшего хозяина-ювелира. Потом по дешевке на базарах продавал золотые кольца, броши. В кармане у него появились деньги, много денег. Но они быстро таяли и надо было искать способы их добычи. С возрастом он понял, что только золото и бриллианты не теряли свою цену. Не надо никаких крапленых карт, никаких волнений за ломберным столиком.

Игра в последнее время выматывала Николая Михайловича. Не доставляла прежнего удовольствия. К тому же иногда среди компаньонов попадались такие молодые мастера, такие шулеры, похлеще Наперстка. Карты в их ловких пальчиках так и мелькали, не уследишь за колодой. И не раз он оказывался в проигрыше! Черт бы их побрал! Нет, с картами надо завязывать. Ломбард принесет ему деньги и спокойствие. И тогда можно начать спокойную жизнь, без блатных.

От таких приятных мыслей он садился к окну и начинал рассматривать очередные вещицы, которые ему предстояло отнести в свой тайный погреб-ломбард, который нигде не был зафиксирован и о его существовании знали несколько избранных лиц из родственного круга. На одном сходе Николай Михайлович все же объявил всем блатным, что собирается открыть особый общак, «золотой котел», слово «ломбард» не употребил, чтобы не спугнуть. В него каждый может принести свою добытую ценную золотую вещицу и за нее получит деньги, семьдесят процентов от стоимости. Потом вещицу можно будет выкупить. Процент будет небольшой, но зато все члены банды будут иметь страховку, всегда могут взять в «котле» взаймы, то есть в долг. «Золотым котлом» будет заведовать самолично Николай Михайлович Сафонов, он его главный владелец, он будет вести учет. Вот это и есть русский ломбард, думал он про себя, лучше чем у итальянского графа.

Но не все парни поддержали идею своего вожака. Были недовольные – бурчалы. Стали выкрикивать – им хватает «котла» мадам Савостьяновой. Ей и так все должны. Мамашку давно надо бы пощипать, зажирела, параша, жиганы только на нее работают. Хватит, накопила золотишка, пора ей делиться. Тогда порешили – сдавать золото в свой «котел» на добровольных началах. И молчок. Кто проговорится – головы лишится. «Не шучу», Николай Михайлович для убедительности ребром ладони провел по своему горлу. И мадам Савостьяновой ничего не говорить. Настанет ее черед… И кара ей уготовлена…

Для организации ломбарда он приобрел себе квартирку на первом этаже в тихом Еропкинском переулке, который имел два выхода на Пречистенку и Остоженку. Очень удобно. Квартирку обставили мебелью, в ней определился жить брат Николая Михайловича с женой. Брат сделался дворником, жена нанялась стряпухой к одному артельщику. Вполне приличные люди. Ремонт в квартире не делали, только в большой комнате угловую голландскую печь, покрытую кафелем, переоборудовали. Сделали из нее… вход в подвал. Очень интересное получилось сооружение. Вставишь сбоку ключик в замочек, повернешь, звякнет колокольчик. Звонок означал: дверь открыта. Надо было хорошенько потянуть за дверцу печки, и вся стенка отходила в сторону. И открывался узкий лаз. Никто не догадался бы, что таилось внизу.

А внизу был установлен сейф немецкого производства. И полки в нем стали заполняться ценными вещицами. Николай Михайлович самолично спускался вниз, зажигал свечи и складировал там только достойные ценности, бриллианты и золото с царской пробой. Завел опись. Оставлял изделия клейменые, с золотниковой отметиной, никак не меньше 56 золотников. Он хорошо знал, что если в одном фунте золота содержалось 96 золотников, то это было золото в чистом виде.

Но прежде чем отнести «добытую» вещицу в свой ломбард, Николай Михайлович внимательно осматривал каждую. И радовался, как ребенок, когда его коллекция получала пополнение. Вот, к примеру, на очереди золотой портсигар. Тяжелый, весит ровно шестьдесят пять граммов. Николай Михайлович им вполне наигрался, не раз его взвешивал. Купил специально аптекарские весы, клал на одну чашу золотую вещицу и тонким пинцетом на другую выставлял гирьки. Потом ждал, когда стрелка остановится. Успокаивающее занятие. Он не мог не вспомнить, что этот портсигар взяли в особняке богатого буржуя старика Александра Менчина. Тот самолично ему отдал. Налет на двухэтажный дом Менчина за забором в Камергерском переулке совершили поздно вечером. Грач подсказал адресок, караулил у подъезда, видел, что вся семья уже в сборе… Очень удобно, можно всех по очереди… Без свидетелей их никто не найдет.

Николай Михайлович взял увеличительное стекло и в который раз стал читать витиеватую монограмму на портсигаре: «В память о нашей свадьбе дорогому Сашеньке от любящей Оленьки, 1871 год». У старика Сашеньки тряслись руки, когда он доставал этот портсигар из кармана пиджака. Надеялся, что к нему персонально не подступятся. Ха-ха-ха, наивный буржуин, рассчитывал на милосердие. У него все карманы вывернули. Не знал старик, не знал, что его любящая Оленька уже бездыханная с веревкой на шее лежала на полу в спальне, а его двух связанных дочерей с кляпами во рту отвели в «мотор». Там Гришка-Отрыжка успокоил обеих. Старика оставили напоследок. Водили его по комнатам. Того чуть удар не хватил, когда парни стали из серванта выгребать выставленные в нем золотые подстаканники, серебряные бокалы, половники, ножи, вилки, ложки. Все летело в кожаный мешок, в том числе снятые со стены иконы, лампадки. Хрусталь и фарфор не брали. Его просто били об пол и топали ногами. Парни хохотали – осколки так музыкально хрустели.

Николай Михайлович стоял в стороне, смотрел на всю эту вакханалию грабежа, усмехался и крутил портсигар. Он был доволен – ребята работали быстро. После серванта взялись за письменный стол, и в другой мешок полетели пачки ассигнаций, деловые бумаги бросали на пол и по ним тоже топтались. Там же в столе нашли спрятанную китайскую коробку с золотыми и серебряными монетами. Все ценное выгребли из квартиры. Старик только сильнее склонял голову на грудь, потом не выдержал, упал наконец на колени, стал слезно молить – оставить ему хоть что-нибудь, ведь он уже нищий, у него же семья, жена, две дочери на выданье…

Божок только посмеялся над ним, хлопнул по затылку. Не ной, вонючка, ты уже сирота. Потом по знаку Николая Михайловича, который не любил душещипательных сцен, старика за шкирку вывели во двор и по заведенному правилу – не оставлять свидетелей – Божок вогнал ослабевшему старику под ребро финский нож. Его так и бросили во дворе истекать кровью.

А вот чудесный кувшинчик восточной работы, ему место в музее. Его и взяли из музея Восточной культуры в Царицынской усадьбе. Сторож говорил, что кувшинчик этот из коллекции самой императрицы Екатерины Великой, но Великой барыне не понравился его восточный колорит. Потому его отправили в Москву, в нелюбимое ею Царицыно…

Когда Божок и Грач втихоря приблизились к музею, то дежуривший у входа милиционер неожиданно засвистел в свою дудку. В него пару раз пальнули, не попали, он убежал. Разбудили сторожа, велели показать, где хранятся самые ценные вещи. Электрического света не было, сторож повел их по темным коридорам, хотел в подвал направить… Дурак, думал запереть там. Не вышло. Грач и Божок врезали ему хорошенько. Он сразу стал покладистым. Безропотно показал дорогу в зал восточного искусства. В темноте они разбивали витрины, хватали все, что попало под руку. Но много унести тогда не удалось. За окном свои уже свистели. Атас! Милиция на подходе. Сторожа вытащили на крыльцо, Грач ломиком врезал ему сзади по черепу. Тот без звуков завалился. Его, уже бездыханного, посадили у двери. На двери же накололи, как обычно, приготовленный заранее лист с надписью «Черные мстители».

Они успели убежать. Добыча была не слишком обильной. Те же кожаные мешки отвезли в Хамовники. Свалили в квартире Николая Михайловича. Он обещал все сам рассмотреть, оставить свою долю, а мелочи раздать остальным. Но Капитан стал с ним спорить, он тоже хотел принять участие в дележе. И Зюзюка начал ворчать: «Все себе, себе»… Николай Михайлович не терпел возражений. Он показал, кто в доме хозяин – вытащил свой маузер и грохнул в потолок, потом в пол. Капитан притих, Зюзюка покорно склонил голову. Все сразу успокоились и договорились…

Кувшинчик весил гораздо больше, чем портсигар. На чашу весов пришлось ставить самые тяжелые гирьки – триста граммов чистого золота с драгоценными камнями. Какой он красивый, резной, ажурный, взгляд трудно отвести. На кувшинчике была изображена птица, кажется, павлин, ее хвост украшали зеленые изумруды, красные рубины. Все горело, переливалось. Да, кувшинчик, лучшая вещица в его коллекции. Жалко в сейф прятать.

Следующим на чашку Николай Михайлович бросил золотой брегет, усыпанный бриллиантами. Тоже именной. На крышке гравером была вырезана надпись «Серафиму Журвичу на память, от друзей в день 50-летия, 1913 год». Знатные часики, для таких особый футляр нужен. А Журвича тоже прикончили.

За часами Николай Михайлович на чашу весов начал сыпать из коробочки обручальные кольца. Их были десятки – тонкие, толстые, витиеватые, украшенные камушками. Ему не хотелось брать их в руки. В памяти возникали картины отнюдь не благостные – зареванные лица ограбленных девиц, женихов, покорных толстяков-толстосумов. Все они сами протягивали свои пальчики, снимите кольца, не жалко, только Христа ради оставьте в живых…

Николай Михайлович сидел за разбором своего богатства до самого завтрака. В эти редкие часы спокойствия и уюта его никто не имел права тревожить. Но ровно в девять за дверью раздался крик Зиночки:

– Коляша, выходи, на столе все готово. Жду тебя, мой дорогой.

Он убрал весы в шкаф, обернул в вату вещицы, уложил в свой саквояж. Щелкнул замком, саквояж задвинул подальше под кровать. Позднее вечером, когда стемнеет, вместе с Пашкой-Адъютантом отправится в свой ломбард. Разложит там все по полкам сейфа, все по ранжиру. Николай Михайлович довольно потянулся. День предстоял хлопотливый. Из Петрограда должен был приехать человек от Боцмана. Питерские предлагали неплохой план – в первые майские дни ограбить железнодорожные кассы и пустующие квартиры. В начале мая многие москвичи уезжали за город, сажать картошку. Открывалось широкое поле для деятельности парней, надо было все спланировать. Навар мог быть очень величественный.

Со связным из Питера обещался встреться Гришка-Отрыжка. Он хотел под вечер привести его в «Славянский базар» для ознакомления. Сладко зевнув, Николай Михайлович закутался в свой халат и вышел из комнаты. Его иногда мучила мысль, а все ли его золото на самом деле чистое? Клейменое, да, с данными золотников, да, но вот не нет в ли в золоте каких примесей, добавок серебра? Как узнать? На этот вопрос он не мог найти ответа.

В одной умной книге он как-то прочел, что известный греческий ученый Архимед сумел разоблачить обман золотых дел мастера, изготовившего царскую корону – тот на меру золота подмешал свою меру серебра. По размеру корона царя получилась такой же, как и мера отданного на ее изготовление золота, в вот по весу была другой. И зародилось у царя подозрение, что обманул его ювелир. Архимед опытным путем вычислил, что ювелир действительно подмешал в золото серебро. С того момента засела в голове Николая Михайловича тревожная мысль – все ювелиры обманщики, они оставляют себе кусочки золота, а к изделиям добавляют серебро, медь. Как проверить накопленные им вещицы, нет ли среди них с примесью?

– Ну где ты, Коляша? – снова за дверью прозвучал ворчливый голос Зиночки.

– Иду, иду, – проговорил Николай Михайлович и вышел в соседнюю комнату, где был уже накрыт стол для завтрака.

– У меня к тебе есть разговор, – начала Зинка.

Николай Михайлович насторожился. Он не любил разговоров за завтраком.

– Что случилось? – буркнул он, взялся за вилку и нож, чтобы приступить к поеданию омлета. – А где твоя смородиновая?

– С утра начинаешь?

– Горло промочить надо.

Зинка притащила граненую бутылку и хрустальный фужер.

– А где второй?

– Да ведь утро же?

– Ну так и что? – набычился Николай Михайлович. – Ты же знаешь, что я один не пью, а сейчас у меня горло пересохло. Давай второй, живо.

На столе появился второй хрустальный фужер.

– У меня есть одна знакомая, молодая девица, – продолжила вести свою речь Зинка, – она ищет себе работу. Не мог бы ты ее устроить к себе?

– Это куда же, к себе? – усмехнулся Николай Михайлович, налил ей и себе, выпил. – В постель? Вместо тебя, что ли?

– Ах, не говори глупости, – недовольно завертела головой Зинка. – Речь идет совсем о другом.

– О чем же? Чем она занимается?

– Сейчас ничем.

– Вот так. А раньше?

– Служила в ломбарде у Мартынова, знаешь такой с вывеской на Хамовническом валу?

– Знаю, знаю, – недовольно дернул плечами Николай Михайлович. – Кем она служила, приемщицей?

– Ой, не могу сказать, – воскликнула Зинка. – Лучше она сама тебе все расскажет. Поговоришь с ней?

– Сегодня, что ль?

– Да.

– Так дай мне сперва спокойно поесть, – не выдержал Николай Михайлович. Он налил себе еще. – Где она живет, твоя девица, сколько ей лет?

– Ей двадцать шесть, она не замужем, живет в Хамовниках, недалеко от гауптвахты. Мартынов ее выгнал.

– Так ей и надо! – Он выпил смородиновой и крякнул от удовольствия. – Мартынов хороших людей не выгоняет.

– Ну, Коляша, прошу тебя, не суди строго. Поговори с девчонкой. Не возьмешь, я возьму. Мне нужна помощница по дому. Я не успеваю все сама делать. Понимаешь? Тебе ведь нравится смородиновая настойка, верно? А сколько бутылок я могу одна сделать? «Славянский базар» десятками готов заказывать. По твоему указу я направила десять бутылей в «Метрополь». Все взяли. Дело идет. И хорошие деньги можно заработать. Будет у нас Маруся, будет мне помогать гнать смородиновую, будет навар. Мы с ней обеспечим твой «Славянский базар» и другие рестораны. Деньги ведь они не лишние.

– А когда делиться будешь?

– Ну не сразу. Дай дело сперва наладить, у меня ведь расходов уйма.

– Так чего ты хочешь, говори прямо!

– Девчонка хочет тебе кое о чем рассказать, что-то важное для тебя.

– Вот зануда, ей-богу. Приспичило тебе. Девку ей надо к себе пристроить. – Раздосадованный, он чуть не швырнул вилку и нож. – Ладно, поговорю. Откуда ты ее знаешь?

– Она давала мне на обмен вещицы.

– Какие?

– Принесла золоченый крестик, просила выпивки. Я дала ей за него бутыль смородиновой настойки.

– Хорошо, пусть она тебе помогает. Дальше?

– Ты поговори с ней, Коляша. Она тебе все расскажет. Но не забудь, что в первую очередь она нужна мне. Будет помогать.

– Вот заладила… Где она?

– Она у нас в доме, ждет внизу.

– Чертова баба, уже привела ее? – Николай Михайлович резко вскочил. – Ну проныра… Скажи ей, что скоро спущусь, пусть ждет. – Он допил остатки смородиновой и вышел из-за стола.

Маруся понравилась Николаю Михайловичу. Хорошая стать, глаза темные, не кривляется. Готова выполнять всю работу по дому и Зиночке станет полегче. А уж как начнут они вместе гнать смородиновую, так пол-Москвы ее купит.

– Все это хорошо, – согласился Николай Михайлович. – А какое дело ко мне?

– Вы не слышали, что Наперсток свалить хочет?

– Что это значит? Уехать из Москвы? – не понял Сабан.

– Да, он собрался уехать. Далеко-далеко от Москвы.

– А ломбард бросит?

– В том-то и дело, что хочет бросить. А нам куда? На улицу?

– Расскажи-ка лучше про охрану.

И Маруся рассказала Сабану подробности о ломбарде Мартынова: когда он его открывает, когда закрывает, какие замки, кто охраняет. Все эти подробности Мартынов то ли с большого бодуна, то ли по старческой глупости ему уже рассказал. Насторожило одно – Наперсток собирается отчалить навсегда. И золото заберет с собой. Значит, его надо опередить, подсказала ему Маруся.

Потом Маруся принялась говорить совсем о другом. Оказывается, по ее словам, легавые нацелились на Хамовники. Уже шастают по улицам, некоторые фартовые ищут себе якобы угол, а на самом деле собирают сведения о жителях и возможных членах банды Сабана.

– И что дальше? – обеспокоенно спросил он.

– А дальше они спрашивают… – Девица замолчала.

– Меня, что ли? – не выдержал и рявкнул Николай Михайлович.

– Да, – утвердительно закивала головой Маруся. – Они ищут Сабана, главаря банды…

Он оторопело молчал, не знал, как ему реагировать на эти слова.

– Для чего ищут-то? – неожиданно вырвалось у него. От нахлынувшей злости он сжал кулаки.

– Говорят, у него есть подпольный ломбард.