Текст книги "Ломбард в Хамовниках"

Выстрелы на Лубянке

Карета скорой медицинской помощи с красным крестом на борту к месту происшествия приехала неожиданно быстро. Это был старенький с крытым деревянным кузовом и на жестком резиновом ходу лимузин «Руссо-Балт». Он дымил, как самовар, и отчаянно дергался. Возле неожиданно упавшего на улице человека тотчас собралась толпа. Люди подходили к лежавшему на булыжном тротуаре Сергею Будилину, который держал руку на бедре, из-под которой струилась кровь. Люди смотрели на него, охали, разводили руками, проклинали бандитов.

С подножки автомобиля соскочили два рослых парня, шофер и санитар, оба в кожаных фуражках и комиссарских тужурках. Растолкав толпу, они подняли обессиленное тело Будилина, уложили на носилки. Молоденькая девушка в белой косынке прикрыла его одеялом, а он одними губами пытался сказать ей, что увозить его нельзя. Надо срочно позвать милиционера, того постового, что стоял в будке у подъезда в генерал-губернаторский дом, ему надо сообщить приметы господина в светлом пальто и другого толстого гада в кепке. Оба они бандиты переодетые. Но девушка его не слушала. Она что-то говорила парням в кожанке и знаками приказала ему закрыть рот. Сказала только, что если он будет продолжать разговаривать, то потеряет много крови. Сергей, приподнявшись на локтях, снова пытался ей втолковать, что рядом, в Большом Гнездниковском переулке, находится главная милицейская служба, МУУР, там свои люди, они ждут…

Девушка с силой уложила его, прижала ватный тампон к ране в боку. Шофер с санитаром, не обращая внимания на его протестующие жесты, затолкали носилки внутрь машины. Сергей повернул голову и краем глаза увидел, что невесть откуда появившийся бородатый дворник в картузе, в белом переднике и с железным совком собирается посыпать песком его пролитую кровь. Но носилки уже оказались в лимузине. Девушка разрезала его рубаху, наскоро перевязала, вытерла ему губы влажной ваткой.

Старенький «Руссо-Балт», сильно газанув, рванул по брусчатой мостовой далее к Манежу. Литая резина на колесах – это не мягкие дутыши – застучала по камням. И Сергей сразу почувствовал острую боль в левом боку. Его лицо против воли сморщилось, покрылось потом. Девушка удрученно покачала головой, отчего ему показалось, что его положение совсем безнадежно. Не предполагал он, что первое особое задание, его боевое крещение, а если честно, то простая наружная слежка, закончится столь плачевно. А ведь Трепалов предупреждал, говорил о революционной бдительности. Не сумел Сергей заметить следовавшего за собой скрытого вооруженного врага. Не сумел. Ах ты, господи, как же все нелепо получилось. Он так увлекся, что прозевал слежку за собой!

Теперь его дорога прямо в медицинскую клинику. А там врачи, больничная койка и тишина. Сотрудники из отдела узнают про этот его подвиг, будут подсмеиваться над ним. Тоже герой выискался, новоиспеченный рабоче-крестьянский милиционер, который форму не носил, города Москвы толком не знает, ни одного бандита не задержал, пошел на ответственное задание и провалил его. Студент петроградский. Одним словом, недоучившийся практикант. И, конечно, рыжий Филенок начнет теперь подхихикивать, рожи корчить. Чем-то не нравился он Сергею. И не только потому что тот приглаживал, примазывал свои топорщившиеся рыжие вихры какой-то пахучей жирной мазью и даже иногда одеколоном пользовался, нет, не поэтому. Неприязнь у них друг к другу возникла на другой почве. Все началось, конечно, из-за Иринки Сомовой. Она с большим интересом стала относиться к вновь прибывшему на службу Будилину. Он интеллигент, образованный. На Филенка, свою прежнюю симпатию, она лишь снисходительно пофыркивала, приказывала ему принести то бумагу, то кипяток из столовой, сделала прислужником. И тот все ее приказы безропотно выполнял. Прямо на цыпочках бегал. Думал, наверное, что так добьется к себе прежнего расположения. Иногда он даже, неизвестно откуда, приносил ей сухарики с изюмом, плиточки шоколада. Иринка хрумкала сухарики, жевала шоколад, прихлебывала кипяток, но глазки строила Сергею – в угол, на нос, на предмет. Вот Филенок и взъелся на него…

– Куда вы меня везете? – едва слышно сквозь зубы спросил он и чуть приподнял голову.

– Ты, парень, лежи, лежи, не дергайся, – также тихо ответила ему девушка и поднесла палец к губам. – Тебе надо сперва зашить рану, ты очень ослаб, кровь я остановила.

– Откуда вы? – не унимался Сергей.

– Вот неугомонный, – покачала она головой и улыбнулась. – Из больницы, из «скорой помощи».

– Из красноармейской?

– Да.

– И мотор ваш? – В его голосе звучало недоверие.

– Он тоже из больницы. Достался нам в наследство от старого режима. От буржуев. У нас целых три машины, – с гордостью в голосе произнесла девушка. – Без дела не стоят.

– А вы кто? Вы сестра милосердия?

– Да, я работаю в Шереметевской больнице у доктора Крамера.

– Москвичка?

– Конечно. А вы?

– Нет, я из Питера. А как вас зовут?

– Меня? – Девушка неожиданно улыбнулась. – Меня зовут Настя. А вас?

– Сергей. И кто же вас прислал?

– Товарищ Трепалов с утра звонил нашему доктору. Просил автомобиль. Для своих целей. Мы ехали к Гнездниковскому, по пути к нам подбежал постовой, показал записку и сообщил, что вы пошли вниз к Манежу. Там на вас совершили нападение. Мы туда. Нападавшие уже убежали. Вокруг вас образовалась толпа. Ударили бы вас финкой в спину, все, вам был бы конец. Бандиты испугались нашего «мотора» и убежали. Не успели вас добить. Так что вы счастливый, легко отделались. Из левого бока у вас текла кровь. По-моему, вас спасла… – Девушка замолчала.

– Что меня спасла? – не понял он. Девушка крикнула водителю, чтобы он выбрал путь покороче, сворачивал направо и ехал на Арбат. И приказала двигаться побыстрее, раненый может потерять сознание.

– Так что меня спасло? – Сергей чуть приподнялся, и в боку сразу кольнуло.

– Спасла вас фляжка, вот эта. – Она взяла лежавшую рядом мятую плоскую фляжку. – Она немецкая?

– Да, – он откинулся на носилки.

– Откуда она у тебя?

– Осталась в наследство от отца.

– А он где?

Сергей закрыл глаза.

– Погиб в борьбе с бандитами, в Петрограде.

– Он тоже был в милиции?

– Да.

– Я тебе сочувствую.

Они замолчали. С его наганом и фляжкой была связана целая история. Они принадлежали одному немцу, сражавшемуся против войск царской России в Первой мировой войне. Летом 1916 года, когда в Петрограде происходили волнения, на фронте было тоже неспокойно. Многие солдаты и офицеры не понимали, за кого они воюют, какое правительство защищают. Агитаторы-большевики убеждали их в бессмысленности продолжения боевых действий. «Зачем мы идем с ружьем на нашего брата-пролетария, крестьянина? Убивать его? Немцы такие же труженики, как и мы. Им тоже не нужна эта война! Они наши братья! – убеждали агитаторы. – Бросай оружие, солдат, возвращайся домой, там, у себя дома, наводи порядок. Долой самодержца, угнетателя народа, прочь царское правительство. Земля должна принадлежать крестьянам! Они ее хозяева».

Такая агитация заметно отразилась на настроениях русских солдат. Они уже не хотели воевать. Устали. Их соперники испытывали те же чувства. Дисциплина падала повсеместно. Солдаты не слушались офицеров. Офицеры не знали, какие отдавать приказы. С обеих сторон начались массовые случаи дезертирства. Солдаты обеих сторон отказывались подниматься в атаку. Создавались солдатские комитеты мира и братания. Их руководители с белыми флагами шли на переговоры к противнику. Договаривались не стрелять друг в друга. Так началось повальное братание. И тогда же начался большой обмен – русские с немцами менялись кинжалами, штыками, шинелями, пистолетами, флягами. Всем, что было под рукой. Отец Будилина Антон, тогда прапорщик царской армии, коллежский регистратор в гражданском чине, поддавшись агитации большевиков, решил закончить эту войну. Его дома ждал повзрослевший сын, надо было воспитывать парня. Матери у него не было, она умерла при родах. Прапорщик Антон как мог объяснился с немецким унтер-офицером Гансом Циммером. Вроде поняли друг друга. Тот пожаловался на свою судьбу. Его дома тоже ждет жена и две дочери. Им нужен отец. Зачем ему воевать? Они обнялись. Антон в порыве братских чувств отдал своему приятелю из немецких окопов, бывшему охотнику из города Зуля Циммеру, офицерский планшет и вещмешок с русскими мясными консервами, салом и буханкой ржаного хлеба. В обмен получил наган с патронами и алюминиевую флагу. Они выпили немецкого шнапса, закусили русским салом, воткнули штыки в землю и развернулись. Каждый пошел к себе домой. В Петрограде Антон Будилин примкнул к большевикам и получил назначение в ряды создававшейся тогда для поддержания общественного порядка народной милиции. Но долго прослужить ему не удалось… После гибели отца наган и фляга перешли к Сергею.

Наган был изготовлен в немецком городе Зуль, в котором проживал и занимался охотничьим хозяйством Ганс Циммер. На нагане отец сделал памятную гравировку: «Получен от немецкого унтер-офицера Ганса Циммера во время братания на русско-германском фронте, июль 1916».

В барабан входило ровно семь патронов. И еще от отца досталась нераспечатанная пачка, в ней насчитывалось ровно пятьдесят штук новеньких патронов. Желтенькие плоские головки так и просили вставить их в барабан, взвести курок и нажать на спуск.

Сергей крутил барабан, целился в пролетавших птиц, очень хотелось ему хотелось разок пальнуть. Но в городе нельзя, опасно. Выбрал как-то солнечный день и вместе с тремя однокурсниками из Петроградского университета, где слушал лекции по юриспруденции, сбежал с занятий. Они вышли на пустынный берег Невы, увидели старый, выброшенный военный катер и принялись палить по его обшивке, старались попасть в капитанскую рубку. Пули звонко щелкали по пустому металлу и отскакивали в воду, звенело разбитое стекло. За этим занятием их и застал красноармейский патруль. Всех студентов забрали в арестантскую. Всех допросили. А в чем была их вина? Хулиганство? Пришлось за студентов-несмышленышей вступиться красному ректору. Троих отпустили. А Будилина, как самого виноватого, оставили. Ему сказали, что отпустят и вернут наган, только при одном условии, если он начнет служить у красноармейцев. Иначе это оружие он больше никогда не увидит. Конфискуют в пользу пролетарской армии. Что оставалось ему делать? Направился в Смольный, рассказал там о себе, о своем отце, который боролся против бандитов и погиб на боевом посту. Ему предложили начать службу в милиции и обещали вернуть наган, как только оформится. Он согласился. Реликвия была слишком дорога, не мог он с ней расстаться. А из университета его отчислили – за проявленное «опасное буржуйское хулиганство». Тогда же его приняли на подготовительные месячные военкурсы, потом взяли в Управление петроградского уголовного розыска, где начинал служить его отец и где он встретил приятеля отца Александра Максимовича Трепалова. Этот коренной петербуржец стал опекуном и учителем Сергея Будилина. Тогда и вернули ему именной наган.

Он нащупал наган в кармане брюк, тот, слава богу, оставался на месте, еще пригодится, просто время его не настало. Сергей вытащил руки из-под одеяла и попросил девушку дать ему фляжку. Брезентовый футляр был разрезан, на нем остались пятна крови, а на мятой алюминиевой поверхности фляжки появилась узкая сквозная прорезь и вмятина. Да, удар был силен. Фляжку уже не исправишь.

– Стоп машина, – обернулся назад шофер. Лимузин дернулся и резко затормозил.

– Что случилось? – крикнула Настя. Она чуть сползла с сиденья.

– Мотор перегрелся. Надо пару минут подождать, а то совсем заглохнет.

– Вот беда-то, ей-богу, – покачала головой Настя, – когда надо быстро, так он всегда греется. У меня же раненый, ему перевязку надо сделать. Когда поедем?

– Сейчас, сестренка, все исправим, зальем водички, – сказал санитар и выскочил из кабины. За водой пришлось бежать в бывшую угловую гостиницу «Националь», в которую переезжали разные комитеты советского правительства. Там суматоха, еле выпросили.

…Минут через пятнадцать мотор завелся. Шофер с санитаром снова сели в кабину. «Руссо-Балт» натружено затарахтел, весь корпус пришел в движение, и он снова начал свой путь, свернул на Охотный ряд и неожиданно пополз вверх, к Лубянке.

– Так куда же мы едем? И почему на Лубянку? – крикнула водителю Настя. Ответа не последовало.

Они поехали на Лубянку, услышал Сергей и вспомнил карту. Там на площади расположен Дом страхового общества «Россия», в котором теперь заседает Наркомат внутренних дел. А в центре есть круглый фонтан. В нем можно попить воды в жаркий день. И еще там имеется стоянка для извозчиков. И еще… Сергей глубоко вздохнул и снова почувствовал, как болит рана, как от тряской езды у него кружится голова, он упал и, кажется, стукнулся о булыжники головой. Так он может действительно потерять сознание.

– В какую больницу мы едем? – спросил Сергей. – Почему на Лубянку?

– Ты не волнуйся, Сережа, – как сквозь сон услышал он голос девушки. – Шофер маршрут знает. Мы везем тебя в Шереметевскую больницу, в отделение для красноармейцев. – Она ладошкой провела по его лбу и поднесла к носу ватку. Он дернулся и чуть не задохнулся от запаха нашатыря. – И, пожалуйста, не теряй сознание, – продолжала девушка. – Не закатывай глаза. У тебя, похоже, начинается бред. Потерпи. Скоро будем на месте. Немного осталось. Это на Большой Садовой. Там хорошие врачи, они мигом тебя вылечат. Через неделю будешь бегать.

Сергей открыл глаза и почувствовал расположение к этой девушке. Симпатичная, глаза темные, волосы тоже темные и нежные губы. Сколько ей? Двадцать два? Двадцать три? Или больше? Вот он вылечится и спросит. О чем они будут говорить? О весне, о будущем. Он расскажет ей о Питере, какой это красивый город. И проспекты его, а не улицы, прямые, как стрелы. А петлистые каналы? Крутые мостики над ними? Только гулять вдвоем. А что Москва? Все-таки она очень разбросана. Увы, без обиды, но большая деревня. Нет в ней светскости, великодержавности. Сергей, сдерживая стон, вздохнул. Конечно, Иринка красивее Насти. Но зато у Насти лицо чистое, доброе. И глаза теплые, ласковые. И она, конечно, не дерзкая.

У него невольно закрывались глаза. Его подлечат, он быстро вернется к Трепалову и потом непременно навестит Настю.

…Выстрелы прозвучали внезапно. Один, второй третий. Сплошные хлопки. Шофер, видимо, не успел ни свернуть, ни затормозить. Впереди звякнуло разбитое стекло. Задергался корпус «Руссо-Балта». Машина как-то вильнула и по инерции несколько секунд катила прямо, пока всем корпусом не дернулась от резкого удара. «Мотор» остановился у наполненного водой фонтана, находившегося в центре площади, потом неожиданно откатился назад. В деревянной обшивке появились несколько светлых отверстий.

Снаружи раздался чей-то истошный вопль: «Милиция! На помощь! Стреляют!» Сергей повернул голову к девушке, хотел спросить, что случилось, и тут заметил, что глаза у нее как-то странно помутнели, веки опустились.

– Настя, Настя? – позвал он. Девушка на его слова не реагировала. Из уголка рта у нее потекла тонкая струйка крови. Настя медленно, очень медленно стала валиться на правый бок.

– Обороняйтесь, бандиты! – выкрикнул заглянувший в кузов санитар. Он захлопнул дверцу, снова сел в кабину, пригнулся и, выставив в разбитое окно револьвер, стал палить в разные стороны. И вдруг, вскрикнув, зажал под мышкой правую руку, отклонился в сторону.

Сергей напряг свои силы, кое-как сполз с носилок и, превозмогая боль в боку, на коленках двинулся вперед. Шофера за рулем не было. Куда он делся? Сбежал? Санитар с залитой кровью головой не двигался. Сергей вытащил из кармана свой наган и приподнявшись, нагнув голову, сквозь разбитое лобовое стекло пытался разглядеть нападавших. Где они? «Руссо-Балт» еще вздрагивал. У него мотор работал. Что случилось, кто стрелял? Ничего не понять. Бандиты напали? Но где они? Главное, не подпустить их к лимузину. Иначе… Может быть, попытаться уехать? В кузове раненая Настя, ее надо спасти. Он умеет водить машину, его учили на курсах. Что же делать? Он сдвинул тело санитара в сторону. С трудом уселся на место водителя. Ага, надо нажать педали, повернуть рычаг и взяться за руль. Но сил нажать на жесткие педали не хватало. Мимо уха прожужжала пуля и впилась в обшивку. За ней вторая. Он себя обнаружил. Сергей опустил ноги с кожаного сиденья на подножку, открыл дверцу и неловко вывалился на пыльную мостовую. Стоять не было сил. Он лег на теплые булыжники. От мотора несло гарью. Снизу капало масло. Прикрытый колесом, он лежал и разглядывал площадь. Откуда стреляли? Ага, вот они, голубчики, засели в стоявшем трамвае. Разбили окна и выставили револьверы. Оттуда палят. Снова прожужжала пуля. Ударила в булыжник и высекла несколько искр. Сергей нагнул голову. Еще одна. Вдруг трамвай тронулся с места. Он набирал скорость, катил прямо к «Руссо-Балту». «Вот гады, хотят протаранить наш лимузин, – мелькнуло у него в голове. – От трамвая не скроешься, этак он врежется в мотор». За стеклом вагоновожатого он увидел человека в кепке. Не тот ли это блатняга, который встретился с Артистом. На Отрыжку он был не похож. Незнакомое полное лицо было искажено в злой гримасе. Кто он? А где Артист? А какая теперь разница. Надо самому отбиваться. Права была Настя, бандиты раненых добивают, остервенелые они. Он прицелился, но трамвай неожиданно остановился. Что-то с ним случилось. Похоже, электричество отключили. Сергей выстрелил в лобовое стекло трамвая. Раздался звон и посыпались стекла. С задней площадки выпрыгнула знакомая полная фигура в светлом пальто и в шляпе. Артист? Человек легкими перебежками направился к фонтану.

«Хочешь с другой стороны пробраться к лимузину? Не выйдет, господин хороший, – прошептал про себя Сергей. – Хотите прикурить? Нет? Тогда получите порцию свинца». Он прищурил левый глаз и выстрелил. Промазал. Пуля отскочила от булыжника. Ничего, не страшно, зато наган действует исправно. В этот момент кто-то схватился за противоположную кабины справа. Рванул ее на себя. Кто это? Шофер? Сергей повернул голову и приподнялся повыше. Ему показалось, что он видит бледное лицо, растянутые в улыбке узкие губы, блеск золотой фиксы и занесенную финку. Ах, вот кто это. Он моментально вскинул руку и пальнул в злобный оскал рта, в эту ухмылку. Раз, два. Наган действовал безупречно, раздался негромкий стон и глухой стук от упавшего тела. Ура, одного он, кажется, прикончил. Сколько их еще? Теперь надо взять на прицел того господина, что в светлом коверкотовом пальто. Ишь, прячется за фонтаном. Думает незаметно проскочить к машине. Не выйдет, не выйдет, господин хороший, не на того напали. Да, это тот самый Артист, интеллигент с лицом барышни и губки у него бантиком. Сволочь. Теперь он не скроется. И Сергей, поддерживая правую руку, почти в упор, не целясь, выстрелил в семенившие ноги. Раз, еще раз. Фигура споткнулась и растянулась на мостовой, шляпа покатилась в сторону трамвая. На всякий случай Сергей сделал еще один выстрел, последний, в сторону трамвая и дальше уже ничего не помнил, силы покинули его…

Он не видел, как к «Руссо-Балту» подбежали милиционеры. Не чувствовал, как они подняли его и уложили на носилки в кузове, не заметил, как рядом с ним втиснули убитого санитара и раненую Настю. На место рядом с шофером усадили подстреленного им человека, сидевшего в кабине вагоновожатого. Милиционеры вскочили на подножки, мотор взревел, и лимузин, оставляя за собой шлейф темного дыма, подпрыгивая на неровностях булыжной мостовой, развернулся и покатил по своему прерванному маршруту. На площади остались лежать двое убитых бандитов и охранявший их красноармеец.

Сергей так и не пришел в себя, когда в Шереметевской больнице его вынесли из заглохшего «Руссо-Балта». Убитого санитара и бандита забрали сотрудники морга, Настю отправили в женское отделение, а его на носилках принесли в операционную, для красноармейцев. И пожилой бородатый врач в очках, о котором говорила ему Настя, по имени Крамер, из тех нормальных обрусевших буржуев-немцев, которые согласились служить новой власти, стал мыть руки и готовить инструменты. Сознание не возвращалось к Сергею. Он не чувствовал боли, когда врач исследовал небольшую резаную рану, обработал все марганцем, других антисептических средств у него не было, стал зашивать ее в надежде, что молодой организм сам справится с нарушением кровообращения. Кроме повреждений мягких тканей, ничего особенного он не заметил. Только сильный кровоподтек от удара каким-то предметом. Важные органы нож не затронул, значит, рана скоро заживет. Главное, дать отдых молодому организму. Пусть поспит, это полезно для восстановления сил.

Нет, неправда, Москва Сергею все-таки понравилась. Это зависит от того, с кем по ней прогуливаться и обмениваться впечатлениями. И хоть называли ее большой деревней, и пыли в ней было больше, чем в Питере, зато и зелени хватало. Много палисадников у одноэтажных домиков, а в них козочки, куры. Бывает и поросята хрюкают. В самом деле, как в деревне. По улицам сновали подводы, проносились пролетки, изредка урчали моторы, заезжали во дворы, исчезали в глубине и выезжали на другой улице. Запутанный лабиринт. Для милиционеров это, естественно, создавало немалые проблемы. Но, как говорили в Управлении уголовного розыска, с расширением деятельности Народного комиссариата внутренних дел, с активизацией Всероссийской чрезвычайной комиссии, во главе которых стоял нарком Дзержинский, заметно усилилась борьба с бандитизмом в Москве. Город освобождали от нечести. Поэтому каждый милиционер должен хорошо знать свой район, в том числе все проходные дворы. Бандитам всех мастей надо поставить железный заслон. Неслучайно за глаза Дзержинского стали называть Железный Феликс. Он несгибаемый.

Иринка Сомова лично его не видела. Но все равно фыркала от слова «железный». Они сидели на каком-то большом торжественном заседании. Посмотрев по сторонам и чуть прикоснувшись к руке Сергея, она делано крестилась: «Вот тебе, ей-богу, крест святой, правда, не веришь, он на самом деле железный». – «То есть как это?» – не понимал ее Сергей. «Ну, я думаю, что руки и ноги у него нормальные, в смысле тела, а вот душа, конечно, железная. А вообще спроси у Александра Максимовича. Наверное, Трепалов сам скоро станет железным. И тебя таким же сделает. Не боишься?»

«Чего, – недоумевал Сергей. – Чего мне бояться?»

«Как чего? Станешь железным, несгибаемым».

«Разве это плохо?»

Иринка поиграла глазами, кокетливо задергала плечиками.

«Конечно, плохо».

«А почему?»

«А потому, что я люблю человечных и отзывчивых, а не железных и несгибаемых, понял?» – И она убирала руки за спину.

«И рыжих в том числе?» – не удержался и съязвил он.

«Ах, какие мы ревнивые, – при этом она показала ему язык. – Ревность – это буржуазное чувство, между прочим, пережиток».

Он не знал, как ему реагировать, и недоуменно спросил:

«Это почему же? Совсем нет, Пушкин тоже любил и ревновал».

Иринка, хоть и подсмеивалась, иногда просто зло шутила, но говорила правду. Ее слова подтвердил чуть позже Трепалов. На очередном политическом занятии для молодых милиционеров он назвал Дзержинского настоящим революционером. «Он был борцом за идеалы пролетариата. Он испытал все прелести царской каторги и не сломился. – При этом Трепалов, как всегда назидательно поднимал вверх свой указательный палец и продолжал: – Его по праву прозвали Железным. Это пример для нас. От Железного Феликса, – с патетикой в голосе говорил он, – пошла поговорка, что у милиционера, как и у чекиста, должны быть горячее сердце, чистые руки и холодная голова. Ничего лишнего». Справедливое высказывание. Иринка тоже сидела на том занятии. Хихикала в кулак и строила глазки Сергею. Всем своим видом она как бы говорила: «Разве я была не права?»

«Это в полной мере относится и к нам, к милиционерам, – поучал далее Трепалов. – У нас одна общая задача: очищать государство от разного рода вражеских элементов. Только чекисты очищают его от политических, а милиционеры от мелких врагов, нарушителей общественного закона, от жуликов, налетчиков и вообще от всякого рода лихоимцев, всех тех, кто не желает трудиться, не хочет честно зарабатывать свой хлеб, а жаждет паразитировать на теле молодой Советской республики».

Все записывали. Сергей тоже. Иринка поворачивалась из стороны в сторону и тайком показывала ему кусочек хлеба. И начинала жевать. Она, дескать, честно его заработала. Вот непоседа, все ей неймется. Не любит она поучительные лекции. Правда, он тоже не любил политическую прокламацию. В университете такую демагогию не преподавали. Филенок скрипел пером и посматривал на жующую Иринку, переводил взгляд на Сергея. «Не трудящийся да не ест», – выводил на доске крошившимся мелом Трепалов. Так будет и на обелиске в честь первой Конституции пролетарско-крестьянской России, который установят на Скобелевской площади Москвы. Поэтому милиционер обязан быть образцом для всех рабочих, крестьян и солдат, тем более для буржуев, и вести себя соответственно новому общественному порядку. Иринка перестала жевать, сделала серьезное лицо, а Трепалов посматривал в сторону Сергея, своего земляка, как бы ища у него поддержки своим словам. Ничего удивительного. Сергей считался самым грамотным и образованным сотрудником. Среди персонала милиционеров он был теоретически подготовлен лучше всех. Еще бы, окончил годовой курс юриспруденции Петроградского университета, изучал законы, знал немного латынь, и вообще был парень очень даже подходящий для службы в милиции, умел метко палить из нагана, ловко дрался на кулаках, быстрее всех бегал. В заключение Трепалов сказал: «Помните, у милиционеров, как и у чекистов, нет никаких привилегий. Есть у нас с вами одна привилегия – честно выполнять наши обязанности».

Он вызвал Сергея к своему столу для прочтения вслух копии общественного заявления ВЧК. И Сергей отчетливо и громко его зачитал. «В рестораны, кафе и театры являются некоторые молодые люди иногда в военном, кавказском и т. п. одеянии, выдают себя не только за служащих сотрудников, но даже за членов ВЧК, МЧК и требуют разных льгот – скидки 50 процентов на еду, бесплатные ложи в театре. Комиссия заявляет. – При этих словах Сергей увидел, что демонстративно жующая Иринка уже строит глазки Филенку. Нет на нее никакой управы. Громко откашлявшись, Сергей, добавив строгости и жесткости в голосе, продолжал: – Комиссия заявляет, что ни члены комиссии, ни служащие не имеют права ни на какие льготы и привилегии. Всякие лица, злоупотребляющие именем комиссии, выдавая себя за адъютантов, комиссаров, чрезвычайных комиссаров, следователей, сотрудников, должны задерживаться и для выяснения доставляться во Всероссийскую чрезвычайную комиссию, Большая Лубянка, дом № 11, телефон 2–02–27. С такими лицами мы поступим, как положено, на основании военного положения».

«Всем все ясно?» – спросил Трепалов и, не ожидая ответа, предложил разойтись. Рабочий день закончен. В коридоре Сергея поджидала Иринка. Они вместе вышли на улицу, перебежали на другую сторону Тверской и оказались в теплой чайной Филиппова. Половой принес им два стакана с дымящимся чаем, на тарелках были посыпанные белой сахарной пудрой два пышных кренделя. Сергей, довольный, улыбался, протянул крендель Иринке, но, к его удивлению, на ее месте сидела Настя. Она ему не улыбалась, не строила глазки, а махала рукой, словно звала за собой. Он хотел спросить, куда делась Иринка, но не мог раскрыть рта. Неожиданно Настя поднялась, сильнее замахала рукой и оказалась у двери. Сергей пытался подняться, но ноги его не слушались, он не мог встать с места, хотел крикнуть: «Куда же ты, Настя? Где Иринка?» Но рот у него не раскрывался, а вскоре образ Насти вовсе исчез.